• Boosty Shared
• Владимир Сыров / Gerodot

• T

Глава 1.

Это был самый обычный вторник. Москва жила в привычном ей лихорадочном ритме: вечные пробки на Садовом, офисный планктон, спешащий с кофе в стеклянные башни «Москва-Сити», гул поездов в метро. Ничто не предвещало, что этот день станет последним днем старого мира.

А потом, прямо посреди шумного проспекта, реальность треснула.

Это не было похоже ни на взрыв, ни на какое-либо известное физическое явление. Воздух просто… разошелся. Словно невидимый гигант прорвал полотно мира, оставив рваную рану. В этой ране, на высоте нескольких метров над асфальтом, парило нечто. Искаженная область пространства, подрагивающая, как марево над раскаленной дорогой, и сочащаяся мертвенным, серо-синим светом. От нее не исходило ни звука, ни тепла — лишь глухое, давящее на уши безмолвие, от которого стыла кровь.

Первой реакцией, как и всегда в таких случаях, стала паника. Визг тормозов, крики, хаос. Но почти сразу за ней последовала вторая, отработанная до автоматизма, — реакция государства.

Вой сирен разорвал воздух. Спустя минуты район уже кишел людьми в форме: МЧС, полиция, Росгвардия. Механизм государственной машины, созданный для чрезвычайных ситуаций, сработал безупречно. Периметр из тяжелой техники и шипастых лент отрезал квартал от остального города. Над крышами ближайших зданий заняли позиции снайперы. В развернутых наспех полевых штабах ломали головы аналитики.

Шепот в кулуарах власти метался от одной безумной теории к другой: «секретное оружие НАТО», «китайский гиперзвук», «неизвестный вирус», «изощренный теракт». У каждого ведомства был свой список виновных. Но правда оказалась куда страшнее и проще: никто не был виноват, потому что никто не был к этому готов.

Через два дня мир содрогнулся. Такие же «Разломы» — как их успели окрестить журналисты — вскрылись по всей планете. Сеул, Шанхай, Нью-Йорк, Каир… Врата открывались в самых густонаселенных точках, словно невидимый хирург с дьявольской точностью наносил удары по самым оживленным нервным узлам цивилизации. Стало ясно — это не нападение одной страны на другую. Это было вторжение.

Три дня человечество, затаив дыхание, наблюдало. Дроны, отправленные к Разлому, сходили с ума или передавали бессмысленный набор помех. Тепловизоры и радары показывали одно — пустоту. Абсолютный ноль за мерцающей пеленой. Ученые разводили руками, даже не понимая, с какой стороны взяться за изучение.

А на исходе третьего дня все изменилось.

Спокойное серо-синее свечение Врат внезапно сменилось тревожной пульсацией. Разлом налился багровым, словно свежая рана, а затем вспыхнул ослепительно-белым светом. Тишина взорвалась низким, утробным гулом.

И из этой слепящей белизны вывалилось первое существо.

Оно не шагнуло — оно именно вывалилось, неуклюже рухнув на четыре когтистые лапы. Тело, покрытое грубой, бородавчатой кожей, напоминало кошмарную пародию на гоблина. За ним показалось второе, третье… Десятки тварей посыпались из Разлома, их уродливые морды были лишены даже проблеска разума. В пустых глазах горела лишь одна первобытная жажда — разрушать и убивать.

Солдаты в оцеплении не дрогнули. Тяжелые стволы пулеметов на БТРах, уже наведенные на цель, изрыгнули огонь. Воздух прошили сотни трассирующих пуль, но они отскакивали от грубой шкуры тварей, высекая лишь сноп искр. Лишь плотные очереди из крупнокалиберных КПВТ и разрывы подствольных гранат смогли пробить их защиту, разрывая плоть и замедляя натиск.

Первую волну отбили дорогой ценой. Броня техники не всегда спасала от когтей, с легкостью рвавших сталь.

Спустя полчаса в кризисном штабе было принято отчаянное, но единственно верное решение: раз они могут выйти, значит, мы можем войти.

Задачу поручили элитной группе разведки специального назначения «Вымпел». Двенадцать бойцов, облаченных в лучшую экипировку, молча шагнули в мерцающий разлом и… исчезли. Связь оборвалась. Для тех, кто остался снаружи, начались четыре часа звенящей тишины, полной неизвестности.

Они вернулись. На грани человеческих сил, покрытые кровью — своей и чужой, — но живые. В их глазах застыло нечто новое — чужое, неземное знание. Они принесли с собой рассказ и трофеи.

За Вратами их ждало подземелье — карманное измерение, застывшее эхо иного мира. Огромный, сумрачный зал, похожий на древний храм, с колоннами, уходящими в непроглядную тьму. Пол был покрыт каменными плитами с вырезанными на них рунами, очень схожими, до банальности, со скандинавской письменностью.

И там, судя по всему, был страж. Огромный, в разы превосходящий тех тварей, что прорвались наружу. Босс.

С невероятным трудом, потеряв одного бойца и используя весь свой арсенал, группа смогла его уничтожить. И как только страж пал, пространство вокруг начало съеживаться, вибрировать, словно проколотый пузырь. Врата начали закрываться.

Еще через четыре часа после входа группы Разлом схлопнулся, оставив после себя лишь звенящую тишину и несколько десятков трупов на асфальте. Тела убитых монстров рассыпались в черный прах и были развеяны ветром.

Но то, что вынесли бойцы, осталось. Короткий клинок, лезвие которого переливалось невозможным синим светом. Гладкий камень, пульсировавший мягким, живым теплом. И обломок когтя босса, который, как выяснилось позже, мог резать бронесталь, словно масло. Эти артефакты не исчезли. Они были частью новой, ужасающей реальности, которую уже много позже перенесли в музей славы Охотников России.

Впоследствии, когда мир выработал систему классификации, эти первые Врата получили ранг F — самый низший из возможных.

Но даже самые ничтожные из Врат в тот день потребовали свою кровавую дань — почти сотню жизней, большую часть из которых составляли мирные граждане.

Так началась история первых Врат в России. К сожалению — а быть может, и к счастью — далеко не последних.

С появлением этих аномалий старый мир умер. На его руинах рождался новый — жестокий, непредсказуемый и кровавый. Монстры из других измерений, смертоносные Разломы, нарушающие саму ткань реальности, и смерть — быстрая, хаотичная, беспощадная. За первую неделю по всему миру погибло не менее семидесяти тысяч человек. Это были не просто сухие цифры в сводках новостей — это был единый, предсмертный вопль, эхом прокатившийся по планете. И впервые за свою долгую, полную войн историю, человечество объединилось. Не из-за жадности или политических амбиций, а из-за первобытного, животного страха.

Экстренный саммит мировых лидеров собрался в считаные дни. Вчерашние враги сидели за одним столом. Гордость великих держав, их ядерные арсеналы и хваленые армии — все это рассыпалось в прах перед лицом угрозы, которую нельзя было запугать, с которой невозможно было договориться. Старые обиды казались пылью на ветру. На повестке дня стоял один вопрос: не как поделить мир, а как его спасти.

Предложения сыпались одно за другим, каждое отчаяннее предыдущего.

— Запечатать Врата снаружи? — Невозможно. Они не имеют физической оболочки.

— Уничтожить ядерным ударом? — Слишком рискованно. Никто не знал, как отреагирует разлом на такое количество энергии. Может, он станет только больше?

— Мгновенно штурмовать? — Армии несли колоссальные потери. Обычное оружие было пугающе неэффективно против монстров высокого ранга. Человечество оказалось муравьем на пути катка.

Казалось, планета стала пористой, как губка, и из этих дыр сочился непрекращающийся кошмар. Мир был в шаге от бездны.

И тогда… пришло Пробуждение.

Это началось спонтанно, по всему миру. Сначала — единицы. Люди, выжившие в самом пекле, те, кто смотрел смерти в лицо, кто вдохнул воздух иных миров и не сломался. Словно невидимые потоки энергии, хлынувшие из Разломов, насильно перекраивали саму ДНК тех, кто оказался достаточно силен или удачлив, чтобы выжить. Внутри них что-то щелкнуло, переключилось, зажглось. Они превзошли человеческие пределы.

Солдат из оцепления, получивший смертельное ранение в грудь, очнулся на больничной койке. Когда он в панике попытался встать, воздух в палате раскалился, а с кончиков его пальцев сорвались языки чистого пламени, оставив на стене обугленный след.

Девочка-подросток, на глазах которой монстры разорвали ее семью, впала в кататонический ступор. Когда спасатели попытались вытащить ее из-под обломков, она вскинула руку, и многотонный автобус, нависавший над ними, замер в воздухе, удерживаемый невидимой силой ее отчаяния.

Пожилой ученый, запертый в своей лаборатории во время прорыва, был при смерти от сердечного приступа. В последнем проблеске сознания, глядя на тень убитого у его окна монстра, он инстинктивно потянулся к ней… и тень поднялась. Бесформенная, чернильная фигура, которая безмолвно встала на его защиту.

Они называли это «Пробуждением». Словно некая скрытая сила, дремавшая в генах человечества, была насильно вырвана наружу давлением чужеродной энергии — позже которую назвали маной. Это не были маги из сказок или супергерои из комиксов. Их сила не была даром. Она была клеймом, обязанностью и единственным оружием.

Они стали Охотниками.

Каждый был уникален. Воины, способные голыми руками рвать стальную шкуру монстров. Целители, чье прикосновение затягивало смертельные раны. Убийцы, повелевающие тенями, и маги, обрушивающие на врагов ярость стихий.

Поначалу их боялись. Вчерашний сосед, сегодня способный испепелить тебя взглядом, — это внушало первобытный ужас. Но страх быстро сменился суровым прагматизмом. Только Охотники могли зачищать подземелья без колоссальных потерь. Только они могли противостоять боссам. Только они могли закрывать Врата. Из тварей и чудовищ они превратились в единственную надежду человечества.

На этой смеси из надежды и страха была выстроена новая цивилизация.

Так родилась глобальная Ассоциация Охотников.

Так возникло деление на классы и специализации.

Так появились ранги, от слабейшего F до богоподобного S.

Так началась Эпоха Охотников.

* * *

Два года. Прошло почти два года с тех пор, как мир треснул по швам.

Разломы больше не были шокирующей новостью. Они стали частью повседневности. Такой же привычной, как снег в январе или пробки на МКАДе, только неизмеримо более смертоносной. Жизнь встроила их в свой уклад, обросла протоколами и инструкциями.

Систему классификации Охотников и Врат, не мудрствуя лукаво, скопировали у азиатских коллег, первыми столкнувшихся с угрозой. Ранги от F до S, сканеры магической энергии, реестры Пробужденных, гильдии, рейды — весь этот дивный новый мир был импортирован и наскоро адаптирован. Вот только в России этот отлаженный механизм работал со скрипом. Бюрократический колосс на глиняных ногах, вечный конфликт между ведомствами — даже вторжение из другого измерения не смогло сломить инертность государственной машины.

Но один закон, высеченный в камне новой реальности, работал безотказно.

Любой гражданин, прошедший через Пробуждение, становился стратегическим активом государства.

И твоя прошлая жизнь переставала иметь значение. Семья, ипотека, мечты? Прах. Болезни, страхи, планы? Пустой звук. С того момента, как сканер показал в тебе хоть искру маны, ты становился служебным человеком. Ходячим оружием. Ресурсом.

«Ты слишком ценен, чтобы стоять у станка. Шахта? Стройка? Автосервис? Забудь. Твое место — у Врат».

Этот негласный девиз Министерства Охраны Населения от Враждебных Аномалий — МОНВА, как его окрестили в народе, — стал приговором для десятков тысяч. И не важно, что ты слабак F-ранга. Ты все еще сильнее обычного человека. А раз полезен — значит, обязан.

Территория страны гигантская, и это стало ее проклятием. Чем больше земли, тем больше Врат. Разломы вскрывались в самых глухих и забытых богом местах: в опустевшей деревне под Вологдой, в угольной шахте Кузбасса, в ветхом вагончике геологов на Ямале. Порой их не замечали неделями, пока из мерцающего марева не начинали выходить они.

И тогда начинался локальный ад.

Пропущенные на три дня Врата — это смертный приговор для целого региона. Монстры расползались по тайге, вырезали фауну, а затем, ведомые голодом, неизбежно выходили к людям. Сначала — к маленькой деревушке. Потом — к районному центру. Танки и авиация были бессильны против такой расползающейся угрозы. Лишь тихая, быстрая резня. Геноцид со скоростью лесного пожара.

Поэтому пропаганда обязательной службы Охотников велась с жестокостью военного времени.

— Пробудился? Добровольно-принудительно вступай в ряды.

— Отказываешься? Статья за уклонение.

— Сбежал? Тебя найдут. Либо патруль, либо твари из пропущенных Врат.

Попытки создать частные гильдии по западному образцу захлебнулись в грязи. Коррупция, контрабанда магических камней, «управляемые» прорывы монстров для выбивания государственных грантов… Большинство таких контор быстро прикрыли. А их руководство, по слухам, теперь изучает суровый климат Тобольска из комнат без окон.

Так и родилась единственно возможная структура. Весь контроль над Охотниками замкнуло на себя Министерство Обороны. Формально подразделения назывались Гильдиями — дань международным стандартам, — но по сути это была жесткая военная машина, живущая по уставу и приказу. В каждой области — штаб и реестр. Появился Разлом — в течение часа на место вылетает мобильная группа зачистки. За спиной их скверно называли «расходниками» или «мясом на первый бросок». И часто — не без оснований.

Охотники рангов E и F, «низшие», стали серой пехотой этой бесконечной войны. Слишком слабые для славы, но достаточно сильные, чтобы умирать. Дисциплинированные, натренированные, их бросали на рутинную зачистку под командованием кадровых офицеров. Никто не ждал от них подвига. Но именно они, безымянные и незаметные, закрывали 80% всех Врат — фундамент, на котором держалась хрупкая безопасность страны.

Это была работа без наград, без репортеров и без будущего. Но они знали: без них система рухнет.

Именно в такой реальности и застрял я. Один из тысяч, кому «посчастливилось» Пробудиться.

Слишком слабый, чтобы стать героем.

Но уже не человек, чтобы жить как все.

Мое имя — Егор Кретов. Мне двадцать два, и до недавнего времени моя жизнь была простой и понятной, как схема тракторного двигателя, ха-ха. Окончил техникум в Псковской области, специальность — инженер-сельхозмеханик. Работал честно, жил тихо, ни во что не вмешивался. А потом мир раскололся, и его трещины прошли прямо через мою судьбу.

Я не выбирал эту дорогу. Она выбрала меня.

В то время я работал на новой агроферме — не на той, где растет картошка и пшеница, а на экспериментальной, где культивировали мана-растения. Местные прозвали ее «Фермой зеленого света». И было за что: по ночам над полями стояло ровное, мягкое свечение, словно под землю заложили тысячи светодиодных ламп. Воздух там был густым, плотным, насыщенным чем-то незримым.

Моя работа была до скуки рутинной: калибровка поливочных дронов, ремонт энергокареток, сбор образцов для лаборатории. Я часами бродил среди этих странных, светящихся полей, буквально дыша маной, еще не понимая, что это такое. Поначалу списывал постоянную усталость и странное давление в висках на химикаты или излучение. Но анализы были чисты, а вот ощущения… они менялись.

Сначала это было едва уловимое чувство, будто смотришь на мир сквозь дрожащий от жары воздух. Потом я начал чувствовать. Не видеть или слышать, а именно знать. Знал, в каком контейнере лежат заряженные маной инструменты, а в каком — обычные железки. Знал, в какой части поля растения были наиболее активны. Это было похоже на пробуждение шестого органа чувств — точного, безошибочного и пугающего.

А однажды, проверяя насосную станцию, я просто замер. И понял.

Я Пробудился.

В районный Регистрационный Центр я пошел сам. Знал, что скрываться бесполезно. Система все равно тебя найдет — на медосмотре, на сканере в метро, при получении кредита. Рано или поздно за тобой придут. Лучше уж явиться самому, сохранив хотя бы иллюзию контроля. Очередь в штаб была адская: угрюмые работяги, потерянно озирающиеся по сторонам, и восторженные юнцы с горящими глазами, насмотревшиеся аниме и мечтавшие о славе S-ранговых.

Первичная диагностика, биоскан, затем главный тест — маноанализ. Холодный гель на висках, гудение аппарата, и сухая строка на мониторе, перечеркнувшая все.

Результат: Ранг F.

Самый низкий. Дно пищевой цепи нового мира. Не танк, не маг, не целитель. Просто человек, в котором едва теплится искра.

Сотрудник центра — седой мужчина с лицом, высеченным из гранита и усталости, — посмотрел на меня без малейшего интереса. Он видел таких, как я, сотнями в день.

— Кретов Егор. Ранг F. Специализация не определена, — буднично проговорил он, ставя печать. — Подпиши здесь. И здесь. Через неделю с вещами на сборный пункт. Курс молодого охотника. Добро пожаловать в строй.

Он не сказал «пушечное мясо». Но это слово повисло в воздухе между нами. Я молча поставил подпись, чувствуя, как она перечеркивает мою прошлую жизнь.

Курс молодого охотника — это не армия. Это мясорубка, рассчитанная на полгода.

Сначала — допросы и тесты. Тебя разбирают на запчасти: манорезонанс, болевой порог, стрессоустойчивость. Затем — теория. Горы информации, которую вбивают в голову круглосуточно: типология монстров от гоблинов до низших личей, структура Врат, тактика боя в малых группах, основы полевой медицины. И, конечно же, устав. Ты больше не гражданский. Ты — боевая единица.

Потом — практика. Учебные полигоны, имитирующие реальные подземелья. Тебя встраивают в отряд, определяют роль. Дамагер, танк, поддержка… Если никаких талантов нет, становишься «тыловым обеспечителем». В нашем кругу это называлось проще — «носильщик».

Меня долго не могли никуда приписать. Моя способность чувствовать ману в бою была бесполезна. Я не мог атаковать, не мог лечить. Я был просто чувствительным барометром. Но на одной из учебных зачисток инструктор это заметил. Я первым почувствовал артефакт под завалом и единственный указал на тварь, которая слилась с каменной стеной. Так мне нашли применение. Разведчик-сканер. Живой миноискатель.

Выпускной экзамен — пять рейдов подряд. Три данжа F-ранга и два E-ранга. Настоящие монстры. Настоящая кровь. Настоящие смерти. Я выжил. Едва. И вынес с собой не только шрамы на теле, но и пустоту в глазах.

Так началась моя служба.

Я — Егор Кретов. F-ранговый охотник. Не герой и не спаситель. Просто человек, чья работа — первым входить в темноту Врат и смотреть, что прячется внутри.

Потому что если этого не сделаю я, то рано или поздно… они выйдут сами.

Глава 2

Курс молодого охотника наш взвод завершил не в полном составе.

Этот факт никого не удивил. Никто не задавал вопросов. Потери стали такой же частью системы, как утренняя поверка или вечерний отбой. Каждый из нас с первого дня усвоил простую истину: статистика — это не безликие цифры в отчете. Это имена. Голоса. Лица, которые ты больше никогда не увидишь. Из тридцати двух человек, начавших этот путь, до финиша добрались двадцать пять. Семь трупов за полгода. Один сгинул в учебных симуляторах, причем, по совершенно банальной причине — запаниковал, споткнулся и ударился виском об острие меча. Остальные — в первых настоящих Вратах. И это, черт возьми, считалось хорошим результатом.

Нам постоянно вбивали в головы: около восьмидесяти процентов кандидатов проходят курс «успешно». Остальные двадцать — это статистическая погрешность, утиль. Они исчезают. Кто-то гибнет, кто-то ломается и сходит с ума, кто-то пытается бежать, чтобы закончить свой путь либо в камере трибунала, либо в пасти какой-нибудь твари. Но в основном, конечно, гибнут.

Тихо, быстро, без права на второй шанс. Мы все понимали: курс был не столько подготовкой, сколько жестоким отбором. Не на профпригодность, а на способность выжить и пополнить строчки Устава парой новых абзацев о правильности действий.

Мы жили в казарме, бок о бок с обычными солдатами-срочниками. Мир изменился, но армия осталась армией. Кто-то должен был поддерживать этот громадный механизм в рабочем состоянии: караулы, хозработы, обслуживание техники, охрана периметра и особого склада артефактов, где каждый предмет фонил маной так, что у непробужденных шла носом кровь. Всё это лежало на плечах простых парней в форме.

Нас, Охотников, числили по отдельному ведомству со своим уставом. Но по факту мы стали новым родом войск — Силами оперативного реагирования. Армия давала нам структуру, дисциплину и логистику. Мы давали ей силу, против которой были бессильны танки и ракеты.

Слияние в армию оказалось единственно верным решением. Мы со срочниками и контрактниками ели в одной столовой, курили на одних и тех же задворках, материли одних и тех же офицеров и хоронили павших товарищей под один и тот же скорбный гул. Мы были разными, но служили одной цели: удержать хрупкую ткань нашей реальности, не дать чужой, враждебной действительности ее пожрать.

В нашем взводе было восемнадцать F-ранговых и четырнадцать E-ранговых. Сброд со всей страны: бывшие спортсмены, недоучившиеся студенты, работяги с мозолистыми руками и даже один бывший дьякон, бормотавший по ночам молитвы. И, конечно, были отбросы. Система загребала всех без разбора.

Один из них, Валера по кличке «Бурый» (как дань уважения фольклору «Сталкера», пошла мода на прозвища в кругу Охотников), пробудился в вытрезвителе. Его организм, пропитанный сивухой, воспринял всплеск маны как очередную дозу отравы и просто адаптировался. Врачи разводили руками, а этот парадокс природы, смеясь, получил ранг E. Он сгорел на втором же рейде — по пьяной лавочке забыл про шлем, проигнорировал приказ и шагнул прямо под хвост змеевика.

Другой, Жека из Марьино, сорокалетний шкаф с парой судимостей, обладал способностью уплотнять кожу при выбросе адреналина. Только вот ума ему хватало лишь на то, чтобы без приказа переть напролом. В своем первом же серьезном рейде он поскользнулся на крови товарища, вылетел прямо на босса и успел лишь удивленно хрюкнуть, прежде чем его разорвало на куски.

Их глупые, бессмысленные смерти легли в основу нового устава. На их ошибках кровью были написаны пункты о субординации, протоколах и недопустимости самодеятельности. Их имена до сих пор звучат на инструктажах как страшное предостережение.

Из нашего взвода полегло семеро.

Два E-ранга. Рудик, призыватель, переоценил свои силы и вызвал тварь, которая не подчинилась. Он умер от разрыва сердца, когда его собственный призрак вонзил когти в горло его напарника, а затем повернулся к нему. Костя, целитель, добрейший парень, бросился спасать раненого. Он успел накинуть на товарища щит, но сам остался беззащитен. Его растоптали малые гончие. Мы слышали его крик, но реагировать было уже поздно.

Четверо F-ранговых. Дима запаниковал, нарушил строй и был утащен во тьму — от него не осталось даже клочка формы. Артур, чей дар усиливал слух, сошел с ума от предсмертного крика монстра — он разбил себе голову о стену, пытаясь заглушить невыносимый звук. И близнецы, Данил и Дамир. Они погибли вместе. Один прикрыл другого своим телом, а тот успел активировать спасательный маяк, который вывел из-под удара весь отряд. Возможно, их имена даже внесут на мемориальную доску.

Я выжил.

Просто стал инструментом, слушал то, что мне говорят и действовал четко. Уж извините, на гордость найдется свой клин, когда на кону жизнь. Я выполнял приказы. И я помнил — Врата не прощают ни глупости, ни гордыни.

Смерти товарищей стали моим главным уроком. Они выжгли из меня юношеский максимализм и оставили холодный расчет. Они и сделали меня настоящим Охотником.

Теперь, перед тем как шагнуть в мерцающую пелену Разлома, я всегда вижу их лица. И повторяю про себя мантру:

«Думай. Не геройствуй. Вернись живым».

Кстати, о мече, от удара с которым умер первый Охотник. Это не оговорка — мы действительно используем в обучении, а потом и в бою, самое что ни на есть древнее, средневековое оружие. Мечи, топоры, копья, луки — всё это у нас не музейный экспонат, а штатное снаряжение. Причина проста: большинство артефактов, выносимых из разломов, — именно оружие и броня такого типа, ничего современного. И, как ни странно, именно они показывают себя наиболее эффективными в сражениях с тварями из других миров.

Меч, выкованный из неизвестной руды, рассекает шкуру монстра, словно бумагу. Щит или кираса, найденные в глубине врат, не просто защищают от удара — они глушат энергию зверя, будто впитывая её. Броня — будь то плащ, куртка, шлем — зачастую оказывается прочнее, чем любой кевлар. И пусть всё это выглядит как из старых легенд, работает оно в разы лучше современной экипировки. И каждому предмету, конечно же, тоже начали присуждать ранги в зависимости и от их свойств и качества.

Да, учёные научились плавить и обрабатывать местную руду — создавать мечи, кинжалы, даже усиленные арбалеты. Но вот до огнестрела мы пока не добрались. Автоматы Калашникова из мана-сплавов — звучит красиво, но не работает. Металл из врат словно конфликтует с классической инженерией: мана внутри него нестабильна, она не терпит механики, точности и давления. Любая попытка превратить такую сталь в ствол или затвор заканчивается взрывом, расплавом или полной утратой свойств.

Так что — да, мы с мечами. Как в старые времена…

— Опять в облаках витаешь, Сонар? — раздался позади хрипловатый голос, натренированный так, чтобы пробить сквозь рев боя и грохот рушащегося подземелья.

Я вздрогнул, словно от разряда статики. Рядом стоял майор Дынин — охотник B-ранга и один из офицеров штаба, отвечавший за ротацию отрядов Охотников. В части майора звали «Клин». Прозвище приклеилось не из-за характера, хотя тот был колючим, как наждак. А за его уникальную способность формировать из маны тончайшие лезвия, пробивавшие даже хитиновую броню С-ранговых монстров. Ходила байка, что однажды он продырявил панцирь каменного тролля, как консервную банку. Говорили, когда он на тебя смотрит, то мысленно уже прикидывает, куда вонзить свой клинок. И сколько для этого потребуется ударов. Обычно — один.

— Никак нет, товарищ майор, — выпрямился я. — Обдумываю задачу.

— Вот и молодец, сержант. — Майор кивнул одобрительно, но голос, как всегда, звенел командным металлом. — Маякни своим, пусть собираются на плацу. До вашего командира, как всегда, ни черта не дозваться и не дойти. Понял приказ?

— Так точно, товарищ майор!

К слову, звание сержанта — это не похвала, а наша общая участь. Каждый, кто прошёл курс молодого охотника и сдал зачистки, автоматически получал от государства это звание. От младшего до старшего — в зависимости от оценки по итогам подготовки. Так что теперь мы были не просто охотниками, а частью военной структуры

— Есть, товарищ майор! Разрешите выполнять?

— Иди, Сонар, иди. Не потеряйся.

Я развернулся и быстрым шагом направился в казарму. Внутри уже громыхал у дежурной стойки Володя «Вой» — Е-ранговый с редким даром модуляции голоса. Его «Акустическая волна» была бесценна в бою: он мог издавать инфразвук, который сводил с ума тварей, ориентирующихся на слух, — гончих, гарпий, подземных химер. Его крик действовал как оружие нелетального подавления: глушил, сбивал с толку, ломал координацию.

Но и в быту его дар был незаменим.

Стоило мне войти, как этот вечный дежурный, перекрывая любой шум, рявкнул на всю казарму:

— ПОДЪЕМ! ОБЩЕЕ ПОСТРОЕНИЕ! НА ПЛАЦУ, ПРЯМО СЕЙЧАС!

Через полторы минуты все уже стояли в строю. Как вкопанные. Безупречно — пусть кое-где и с перекошенными беретами, небрежно застёгнутыми ремнями и торчащими нитками на шевронах, но все — в единой форме, как и положено после полугода муштры. Безобразно — но единообразно. Строй держался чётко, плечо к плечу, как учили — даже у тех, кто ещё неделю назад лежал в лазарете со сломанными конечностями. На трибуну поднялся майор Дынин. За его спиной замерли трое штабных с планшетами в руках. Их лица были непроницаемы. Наступал финал.

Майор окинул ряды тяжелым взглядом и, не пользуясь ни усилителями, ни магией, начал говорить. Его голос сам по себе был оружием — он резал морозный воздух и вбивался в сознание.

— Товарищи охотники. Сегодняшнее построение завершает ваш курс подготовки. Вы прошли через то, что выдержит не каждый. Те, кто не выдержал, — стали частью опыта, на котором будут учиться следующие. Мы не забываем их имен. Каждая ошибка, каждая смерть — это новая строчка в уставе, это шанс спасти чью-то жизнь в будущем. С этого дня вы — боевые единицы, официально включенные в структуру Федеральной Гильдии. Вы — не просто Пробужденные. Вы — щит и клинок этой страны. Служите честно, живите долго. Ура!

— УРА! УРА! УРА! — прокатилось по плацу мощным, слаженным хором. Гул голосов, хоть и разнотонный, но удивительно стройный, взмыл в небо, как единый выстрел — и будто отбился эхом от самого горизонта.

— Вас ждет реальная работа. — продолжил Майор. — Зачистка аномалий. Ликвидация угроз. Одни останутся в центральном округе, других распределят по регионам, где не хватает сил. Кто-то отправится в сибирскую тайгу, кто-то на Кавказ, кто-то будет патрулировать промышленные зоны Урала. Ранги присвоены. Командиры назначены. Списки распределения — уже у командиров. Лучшие войдут в действующие оперативные группы, остальные — в резерв, на дообучение или на вспомогательные роли. Помните: даже F-ранг ценен. На рейде каждая пара рук на счету, и носильщик, вовремя оттащивший тело, может спасти отряд. Охотник — это не профессия. Это приговор, вынесенный вам этим миром. На этом все. Разойтись. Через час — сверка по командам и подготовка к выезду.

Мы стояли молча, слушая, как ветер гудит над плацем. Кто-то сжал кулаки. На чьем-то лице мелькнула хищная ухмылка. А я… думал.

Меня, как сонара, скорее всего, отправят туда, где буду нужнее всего. А буду нужен везде, ха-ха-ха! Разведка, поиск источников энергии, отслеживание колебаний маны — работа тонкая, специфическая, и, как оказалось, редкая. Так что — не передовая, но и не тыл.

Честно? Это тешило моё самолюбие. Почётная роль — быть глазами и ушами отряда, первым, кто заметит аномалию, и последним, кто покинет зону разлома. Моя жизнь в приоритете на сохранение. Дополнительная оплачиваемая работа не только в закрытии врат, но и в поиске ресурсов, пока разлом не закроется. А это уже и безопасно и материально выгодно.

Но… чёрт возьми, как же это было страшно.

Ну да ладно. Никто не отправит меня выше Е-ранговых врат — по крайней мере, пока. На то, чтобы набраться опыта в нужной команде, уйдут месяцы, если не годы. А потом? Потом можно будет спокойно отрабатывать контракт охотника с государством. Работать, закрывать врата, собирать ресурсы и артефакты, сдавать отчёты. А лет через пятнадцать — и на пенсию, по закону. Пусть даже не героем, но живым.

Мечта-а-а-а…

Вернувшись в казарму, мы застали командира нашего взвода уже на импровизированной трибуне — старом армейском табурете. Юра, которого за спиной все звали «Грей», поднялся и обвел нас спокойным, ничего не выражающим взглядом. Прозвище он получил в первую же неделю — за пугающее хладнокровие и седину, пробившуюся на висках в его двадцать пять. Он принимал решения там, где остальные впадали в ступор, и его серые глаза, казалось, видели не нас, а лишь переменные в сложном уравнении выживания.

Он дождался, пока стихнет гул, и начал зачитывать приказ, будто это был список нарядов на кухню.

— Слушайте внимательно. Приказы на распределение. Окончательные и обжалованию не подлежат. — Несмотря на то, что он наш командир взвода, за эти полгода он так и не привык к армейской манере речи. Да и мы все, в целом, тоже.

Имен он не называл. Только клички. Это было частью системы безопасности и, в каком-то смысле, новой реальностью. В официальных документах мы все давно числились под номерами.

— «Сонар». Западная Сибирь, Омский гарнизон. Вылет завтра в 05:40.

Я молча кивнул. Никакого удивления. Сибирь — гигантский, труднодоступный регион, где Врата вскрываются в глухой тайге, и их порой замечают, лишь когда из леса начинают выходить твари. А я — живой детектор маны. Моя задача, скорее всего, будет заключаться в патрулировании этих бескрайних просторов. Вероятнее всего, с вертолета. Отмечать на карте мана-активные зоны, делать замеры, передавать координаты группам зачистки. Иногда спускаться с ними — дорабатывать, эвакуировать или просто констатировать, что спасать уже некого.

Все логично. И, по правде, не худший вариант. Северные надбавки, льготы, повышенный коэффициент за риск. Как говорится, жить можно. Если выживешь.

Голос Грея продолжал ровно и бесстрастно отмерять судьбы:

— «Риф» и «Тень». Хабаровск, Амурский флот. Гидрокинез и водная маскировка — выбор очевидный.

Я знал этих двоих, братьев, пробудившихся в один день. Один управлял водой, другой буквально в ней растворялся. Идеальные диверсанты для борьбы с речными и озерными монстрами.

— «Кремень», «Иней». Якутия. Мобильная группа «Полюс». Ваша терморегуляция и крио-адаптация там нужнее.

Два парня, которые на первом же рейде едва не сгорели в огненном подземелье. После этого, как побочный эффект, они перестали чувствовать холод. Идеальные кандидаты для вечной мерзлоты.

— «Бархан», «Доломит». Дагестан. Скальные районы, горные ущелья. Ваши способности к сейсморазведке и укреплению породы — как раз для них…

Остальных, включая тех, с кем я ходил в первые тренировочные рейды, раскидало по центральной России и Уралу. Города, гарнизоны, промышленные зоны. Кто-то в столицу, кто-то на границу. Наши имена превратились в точки на карте, удерживающие страну от развала.

Дослушав до конца, я направился к своей койке собирать вещмешок. Оставалась последняя ночь в этой казарме. Завтра в гулком брюхе транспортного вертолета я встречусь с другими — такими же, как я, бойцами из других взводов. С кем-то из них мне предстоит жить и работать следующие месяцы, а может, и годы.

Там, в пути, начнется настоящая служба. Там мы и узнаем, кто есть кто — не по кличке и не по рангу, а по тому, как человек держит оружие и о чем молчит перед взлетом.

Так что… пора в путь.

Глава 3

Время 05:25. Я уже сижу в гулкой утробе армейского Ми-8. В ушах плотно сидят беруши, но гул раскручивающихся винтов все равно пробивается внутрь, превращаясь в низкую вибрацию, которая вгрызается в кости через жесткое десантное кресло. В такие моменты мечтаешь, что однажды нас будут доставлять на служебных вивернах. Или хотя бы на грифонах. Да хоть на метле с подогревом сиденья. В шлеме сквозит так, будто он не из кевлара, а из дуршлага.

Со мной в салоне еще пятеро. Все незнакомые, и никто не горит желанием это исправлять.

Один выделяется сразу. Крепкий, коротко стриженый мужчина лет тридцати, с тяжелым, оценивающим взглядом. Он сидит так, словно родился в этом вертолете. На нем темно-синий артефактный жилет с едва заметной мановой гравировкой по швам — явно не стандартная выдача. За поясом, в специальном подвесе, покоится что-то типа гладиуса. Качество металла видно даже в тусклом свете: по лезвию время от времени пробегает легкая синеватая волна. D-ранг, не меньше. Скорее всего, наш сопровождающий.

Остальные — молчаливая, разношерстная команда. У двоих серые охотничьи куртки с шевронами какой-то региональной гильдии, у третьего — комбинированная броня с наплечниками из мана-пластика, у четвертого за спиной закреплен длинный тубус — артефактный лук или, что реже, посох. Пока не поймешь. Их снаряжение потерто, где-то поцарапано, подогнано под себя.

Я, как новобранец, был экипирован по минимуму — стандартный охотничий клинок F-ранга с универсальной фиксацией. Простой, но продуманный: при необходимости к нему можно было присоединить практически любой подходящий черенок, превращая нож в импровизированное копьё. Удобно в бою, особенно если идёшь в разведке и не хочешь подходить к твари ближе, чем на два метра. И стандартные армейские штаны с берцами, китель с разгрузкой, чтобы просто прикрыть тело. Вся остальная снаряга — броня, артефакты, расходники — по уставу выдаётся централизованно, уже на месте. В штабах, перед миссиями, согласно цели выезда, условиям разлома и характеристикам команды. Никакой самодеятельности, особенно на младших рангах. Мы пока никто, и зовут нас "сержант контрактник".

Вертолет рванул вверх почти без предупреждения, и рев двигателей пожрал остатки тишины. Говорить стало бессмысленно. Кто-то попытался что-то крикнуть, но слова тонули, не родившись. Мы просто сидели, каждый в своем коконе из шума и вибрации, пока машина несла нас в новую жизнь.

Полет занял сорок минут. Сорок минут качки, гула и молчания.

Приземлились мы на окраине города, на запасной площадке какой-то военной части. Едва открылся люк, в лицо ударил холодный ноябрьский ливень. Крупные капли хлестали по шлему, стекали за ворот, мгновенно делая одежду мокрой и тяжелой.

— На выход! Живее! — проревел встречающий, и мы, пригибаясь под еще вращающимися лопастями, побежали по лужам к КПП.

Там нас уже ждали. Быстрая проверка документов, сверка со списками, выдача бумажных маршрутных листов. Бюрократия выжила даже в эпоху Врат. После этого нас погрузили в кузов обычного армейского «КамАЗа», который повез нас через город на вокзал, подкидывая на каждой кочке.

Вокзал встретил нас серостью, гудками и клубами пара от старых тепловозов. Нам выделили отдельный вагон, как объяснил провожающий — «для нужд ведомства». Кто-то с облегчением завалился на свою полку, кто-то молча застыл у окна, глядя в никуда.

Я бросил рюкзак на место и сел. Усталость, накопившаяся за день, начала медленно отпускать, но расслабляться было рано.

Поезд катил на восток, его размеренный стук убаюкивал, как рычание большого, сытого зверя. За окном мазалась влажная ноябрьская темнота. Где-то в соседнем купе кто-то надсадно храпел, а в нашем висел полумрак, пахнущий сырой тканью, холодным железом и едва уловимым озоновым привкусом маны — скорее всего, от экипировки Охотников.

Я сидел, вытянув ноги на своей нижней полке, с подголовником под спину. Напротив расположился тот примечательный мужик в чёрной термо-рубашке с жёлтым шевроном на рукаве — стандарт Минобороны для охотников D-ранга и выше. Его гладиус, теперь точно видно — артефактный, висел в ножнах на магнитной застёжке вдоль стены, между окном и столиком. Сверху лежала усиленная кевларом куртка с накатанным фамильным знаком и символом ветра. Похоже, действительно не рядовой.

— Тебя-то как сюда занесло? — нарушил я тишину, которая уже начала давить. — Из Пскова до Омска путь неблизкий.

— Срочный вызов, — ответил он, не открывая глаз. Голос низкий, уставший, но без тени раздражения. — В районе Омска открылся нестабильный узел, нах. По профилю энергии похож на тот, что мы закрывали под Ржевом два месяца назад, бл. А тот, если что, сожрал половину моей группы. Вот решили знающих найти, нах.

От его слов по спине пробежал холодок. О ржевском прорыве в учебке говорили шепотом, как о хрестоматийном примере того, как все может пойти не так.

— Ты был… там? — спросил я, невольно выпрямившись.

— Был. Семнадцатые Врата для меня, нах. Последние два босса — C-ранга. Ничем не горжусь, парень. Слишком много ребят там оставили, нах. В этот раз командование решило подойти грамотно, собрать специалистов по профилю.

Он помолчал, глядя в темноту за окном, словно видел там не пролетающие столбы, а что-то другое.

— У меня профиль под такие вещи — ближний бой, усиление стихией, с помощью молнии, бл. Этот клинок, — он кивнул на гладиус, — откалиброван под меня. Накапливает заряд, а потом — можно активировать резонансный выброс. Тварей меньше ранга E разносит в пыль, на крупных нужно несколько ударов.

— Поэтому гладиус?

— Он короткий. В подземельях и узких коридорах с двуручником не развернешься. Скорость решает.

Все логично. Профессионально. И от этой профессиональной простоты становилось жутко.

Он потянулся и почесал подбородок, где пробивалась густая щетина.

— Жаль, до сих пор не придумали нормальных мана-сканеров, нах. Хотя бы как тепловизор, чтобы ловил остаточное свечение. Тогда под Ржевом нас бы не накрыли, бл. Засели в слепой зоне, твари. Вырубили троих еще до того, как мы поняли, что бой начался.

Сердце стукнуло чуть быстрее. Вот он, мой шанс. Или мой приговор.

— Вообще… у меня позывной «Сонар», — выдавил я.

Он приподнял брови, и его взгляд стал внимательнее.

— В смысле, чувствуешь ману?

— Да. На уровне F-ранга, конечно. Интуитивно. Могу отличить остаточное поле от активного. Но если монстр рангом повыше, он, скорее всего, исказит сигнал или замаскируется. Так что не знаю, насколько я вообще полезен.

Он склонил голову набок, оценивающе глядя на меня. А потом в его глазах блеснул интерес.

— Знаешь что, Сонар? А давай к нам в команду.

Я замер. Это было… неоднозначное предложение.

— Первый рейд через пару дней. Работа простая, нах — он сделал акцент на последнем слове, — будешь только на обнаружении. Без геройства и самодеятельности. В остальное время — поможешь со снарягой, подержишь периметр в тылу. Нормальная работа для новичка. Опыт пойдет, а мы тебя подучим.

Я открыл было рот, чтобы сказать про приказ и распределение, но он остановил меня жестом.

— Знаю, что у тебя уже есть назначение. Ерунда. Я могу замолвить слово в омском гарнизоне. Формально, я мог бы просто подать запрос на бойца твоего профиля, и тебя бы прикомандировали приказом. Но мы ведь уже почти знакомы. Хочется по-человечески, ептить.

Тц, вот и вербовка. Но от этого простого «по-человечески» на душе стало чуть теплее.

Он снова полез в вещмешок и протянул мне флягу.

— За встречу. И за то, что ты не очередной идиот, который, едва Пробудившись, уже мнит себя богом. Уважаю за это.

Я взял флягу. Внутри оказалось что-то крепкое, с привкусом хвои. Я сделал глоток.

— За встречу, — кивнул я, принимая предложение без лишних слов.

— Вот и договорились. Завтра по прибытии все оформим официально. А неофициально — считай, ты уже с нами. Выглядишь как тот, кто не умрет первым, ха-ха-ха… Черт! — резко рыкнул он без причины. — Слушай, а я ведь даже не представился. Некрасиво выходит. Зовут меня Тимур, но по части все зовут «Штиль».

Он усмехнулся, заметив мою вопросительную бровь:

— Это не от фамилии. Это как у моряков — когда перед бурей море гладкое, ни звука. Вот такой я. Тихий с виду, а потом… ну, сам поймёшь. Так и пошло. Ещё на первой зачистке прилепилось и приклеилось. Не отмоешься.

Он протянул руку для пожатия.

— Рад, что с нами едешь.

— И я. Быстро вы мне карьеру строите, ха-ха — усмехнулся я, и хотя в голосе звучала ирония, на душе потеплело. Быть вот так, запросто, принятым в команду таким бойцом — это не просто удача. Это первый настоящий шаг из серой массы «расходников» в сторону чего-то большего. В голове невольно закрутились мысли: как выстроить взаимодействие, как синхронизировать мой «сонар» с их атакой, какие тренировки мне понадобятся, чтобы не стать обузой…

И сам факт: я сижу в одном купе с человеком, выжившим в Ржевском прорыве. Об этой зачистке в учебке ходили легенды, половина из которых уже обросла армейским фольклором. Но мой новый знакомый, Тимур, вскользь подтвердил самый жуткий и невозможный слух: два босса C-ранга в одном подземелье.

А это был нонсенс. Абсурд, ломающий все каноны, всю тактическую науку, которую в нас вбивали полгода.

Вся наша подготовка строилась на трех незыблемых «китах», трех проверенных моделях ведения боя во Вратах.

Первая, самая надежная — «Каток». Метод, предпочитаемый армейским командованием. Ползучая, методичная смерть для подземелья. Отряд не несется вперед, а медленно, сектор за сектором, выгрызает себе плацдарм. Зачистили коридор — поставили магический маяк. Заняли зал — развернули мобильный силовой барьер. Это была тактика, в основном, для «роящихся» Врат: гоблинских нор, муравьиных ульев, грибных лесов, где враг давил массой, но безопасно можно было применить почти во всех вратах. Медленно, изматывающе, но почти безопасно. Бывали случаи, что рано или поздно хозяин подземелья сам выходил на шум, не в силах терпеть, как его логово разбирают по камушку.

Вторая, самая дерзкая — «Скальпель». Это была тактика для элиты, охотников высших рангов. Ударная группа из самых быстрых и незаметных бойцов, как скальпель, вскрывала подземелье, игнорируя рядовых монстров. Их цель одна — сердце Врат, Босс. После его устранения всё измерение начинало вибрировать и «плавиться», а оставшиеся твари, лишенные воли вожака, превращались в обезумевшую толпу. Так брали логова зверолюдов, гнезда виверн, вампирские ковены…. Везде, где личная мощь рядовых монстров была сильна, делали упор на скорость. Но цена такой скорости была высока. Она требовала безупречной разведки и, что не афишировалось, жертв. Ведь пока ударная группа неслась к цели, кто-то должен был отвлекать на себя основные силы. Целые отряды «низших» порой, чуть ли не бросали в пасть монстрам лишь для того, чтобы выиграть драгоценные минуты.

И третья, самая изощренная — «Игра в поддавки». Это была уже не война, а типа шахматной партии против нечеловеческого разума. А монстры с зачатками этого разума были. Охотники имитировали слабость, заманивали босса в заранее подготовленную ловушку, заставляли его растратить магию на иллюзии или другие техники и заклинания, которые бы не сильно дамажили охотников. Это требовало не столько силы, сколько интеллекта и стальных нервов. Один неверный ход — и ловушка захлопывалась вокруг самих охотников.

Ржевская операция, как я теперь понимал, шла по второму сценарию. Все было выверено, просчитано. Группа прорвалась, нашла логово, уничтожила босса. Сигнал об успехе, а далее — приказ на эвакуацию. В ушах бойцов уже звучал гул спасательных вертолетов, а в крови разливалось сладкое, пьянящее чувство победы.

А потом земля дрогнула снова.

Из тени вышел второй босс, который, действуя хитро, позволил принести в жертву своего друга, брата, мамки — кем они там друг другу приходятся?, чтобы дождаться момента, когда победители расслабятся. И когда они, уставшие, израненные, поверили в спасение — он нанес удар. Он и был руководителем той засады, что выкосила костяк штурмовой группы. Их не спасли ни артефакты, ни опыт.

Под мерный стук колес я почти провалился в сон. Мысли о новом назначении, о команде, о незнакомом городе смешивались в вязкую дремоту. А потом…

ДЗ-ЗЗЖАХ!

Резкий, рвущий металл удар швырнул меня с полки. Вагон содрогнулся. За окном — скрежет тормозов, переходящий в визг. В коридоре закричали. В полумраке купе, как по щелчку, ожили тени. Мои спутники двигались с рефлекторной скоростью хищников — один уже защелкивал на предплечьях латные наручи, другой выхватывал из-под сиденья свой клинок. В их движениях не было паники, только отточенная годами привычка к хаосу.

Голова раскалывалась. Первая мысль — сотрясение. Но боль была странной. Не тупой, а острой, волнообразной. Она впивалась в виски, как раскаленная игла, каждый раз, когда я пытался сфокусировать взгляд.

Так, это не травма — точно не от удара. Это мана. Много маны. Густой, агрессивной, как кислота. Источник был где-то рядом. Чужой, огромный, он вцепился в мой разум, как крюк.

Я повернулся к Тимуру.

— Большой источник маны — прохрипел я, перекрикивая скрежет. — Он прямо за нами! Это… Врата.

— Твою же мать… — выдохнул он, и в этот момент стена вагона рядом со мной разлетелась в клочья, словно была сделана из картона. Снежный вихрь ворвался внутрь, осыпая нас ледяной крошкой. Лампы на потолке моргнули и погасли.

Я откатился вглубь купе, инстинктивно выхватывая свой стандартный армейский кинжал. Не оружие, а насмешка, но лучше, чем ничего. Прижавшись к уцелевшей стене, я выглянул в пролом.

Вокруг была нетронутая ночная тайга. Глубокий, по-зимнему пушистый снег, какого в ноябре быть не должно. Железная дорога исчезла. На ее месте, метрах в двухстах от искореженного поезда, в воздухе висел Разлом. Он пульсировал живым, фиолетовым светом, словно рана в теле реальности, за которой виднелось чужое, звездное небо.

Врата открылись прямо на путях. Во время движения. Худший из возможных сценариев.

Я вспомнил лекции: монстры не могут пересекать границу Врат бесконтрольно, их какое-то время что-то сдерживает. Так что относительно быстро можем перебраться за разлом, переправить гражданских, ведь мы были близко…

— ОХОТНИКИ! — рявкнул Тимур, и его голос мгновенно обрел командирскую сталь. — Первая группа — на эвакуацию гражданских! Вскрывайте вагоны, тащите всех к Разлому! Там наш единственный выход!

— Антон! — крикнул он парню в тяжелой броне. — Мост! Нужен земляной вал от поезда до портала, иначе люди ноги переломают в этом снегу!

— Есть!

— Сонар, ко мне!

Я метнулся к нему, чувствуя, как враждебная мана уже пробирается под кожу, вызывая тошноту. Мимо нас, неся под мышкой завернутую в одеяло плачущую девочку, пробежал один из наших попутчиков.

— Остальные — по периметру! Защитить гражданских! Полукруг у Врат, дистанция пятьдесят метров! Сигнальные ракетницы у всех?

— Так точно! — раздалось в ответ.

— Работаем по вспышкам! Кто видит цель — дает сигнал, остальные подтягиваются.

Тимур развернулся ко мне, его глаза в полумраке горели холодным огнем. — Сонар! Докладывай! Что чувствуешь?

Я заставил себя закрыть глаза, сделать глубокий вдох и просеять сквозь боль и панику потоки чужой энергии. Они были плотными, как каша из стекла и звука, но в них была структура. Слои. Направления. И слепые зоны.

— Они расходятся веером, — выдохнул я, открывая глаза. — Несколько крупных сигналов — на десять и два часа. Еще один заходит с тыла. И… что-то под землей. Пульсация. Словно копают.

— Снежные черви… Сука, врата С ранга!