Бенкей — если бы, конечно, это был он, а не всего-лишь один актер, давным давно закостеневший в своей роли, безусловно, был выдающимся Слугой. Настолько, что даже актер, всего-лишь имитирующий его силы, сам по себе был выдающимся Слугой благодаря своей “роли”, избранной в качестве искупления собственных грехов.
Но простая правда ситуации была в том, что “быть сильным Слугой” было совершенно недостаточно для сражения с Артур. Отобранный на мгновение у нее клинок прервал момент поглощения ее сути, ее сражения с Тиамат в ее собственном теле, но вовсе не остановил “монстра” которым могла бы стать Артур. Она уже стала монстром, в момент, когда она активировала свой Благородный Фантазм — все остальное лишь было следствием этой активации.
Поэтому когда Бенкей только потянул на себя клинок Артур — он уже был мертв. несколько капель черного моря Тиамат поднялись к телу Бенкея, стремясь поглотить и изменить его собственное тело, но у них не было времени на это — рука Артур пробила его тело и вгрызлась в его сердце железными челюстями стальной ловушки, после чего сжала руку, превратив бьющийся всего секунду назад кусок мышц в ударивший по все стороны пластиковый пакетик с кровью — прежде чем вторая рука ухватилась за клинок Бенкея и вырвала его с такой силой, что еще сжимающие рукоять пальцы Бенкея треснули и разорвались по швам мышц и сухожилий, падая вниз окровавленной снежной пылью.
Однако Бенкей добился главного — на считанное мгновение Артур прервала свой контакт с Тиамат. На мгновение Артур была сильнее влияния Тиамат — пусть даже и в собственной ненависти.
— Вендреди Трезе! — голос Жак де Моле донесся до Артур совершенно не отпечатываясь в ее разуме, однако последующее ощущение не смогла игнорировать даже Артур.
Суть Благородного Фантазма Жак де Моле не заключалась в каком-то однозначном эффекте — в отличии от “кристаллизованного чуда” других Слуг Благородный Фантазм Жак не являлся ни древним артефактом, нашедшим новую форму в новой истории, ни легендарным событием ее жизни, обретшим собственный эффект, ничего подобным. Потому, что сама Жак не была настоящей Жак.
Жак де Моле, последний Магистр Ордена Тамплиеров, был собственным Слугой, с собственной личностью, убеждениями, Благородными Фантазмами — в то время как эта Жак была порождением, на основе Жак де Моле. Все худшие предрассудки и обвинения в колдовстве и оккультизме, все обвинения в чистом зле и все страхи простого люда собрались в единой форме для того, чтобы открыть путь к Внешнему Богу. Через форму называемую “Жак де Моле” был открыт путь к куда более реальному злу — Шуб-Ниггурат.
Благородный Фантазм Жак просто немного приоткрывал тонкую завесу над этой связью, называемую “Слугу” и позволял Шуб-Ниггурат на мгновение протянуть свою руку в этот мир.
Поэтому Артур мгновенно замерла — в ее борьбе тела величайшего чемпиона, превращенного в истинного монстра, и матери всей жизни, ставшей ее погибелью, появилась третья сила. Чужеродная для обеих сущностей она вмешалась в ведущийся конфликт новой стороной и вызвала мгновения сомнения — как будто бы каждый участник сражения замер, вновь оценивая собственную тактику и свои шансы в этом сражении.
Этого мгновения хватило Жак — бросившись вперед она ухватилась за тело Артур и стянула ту с Тиамат, что замерла на мгновение сама — из-за вмешательство древнего зла, чуждого своей природе.
Только это не имело ничего общего с Жак де Моле или Шуб-Ниггурат.
* * *
— Хм, удивительно,— Аинз телепортировался еще раз, однако в этот раз простой телепортации было мало. Тиамат не могла идеально спрогнозировать место телепортации Аинза, однако ее черное море простиралось в ее разуме бесконечно, и потому она могла позволить себе единовременно ударить везде и всюду вверх.
Впрочем, Аинз обладал феноменальным опытом не только в выстраивании боевых тактик, но и в адаптации к чужим тактикам и созданию собственных контр-тактик на пустом месте — а потому в момент, когда он почувствовал прикосновение к своим ногам черного моря Тиамат — он использовал очередной трюк из своего запаса,— Отложенная телепортация, Парящая мина мастера, Телепортация цели.
Аинз телепортировался в сторону, однако когда вверх поднялись новые щупальца черного моря и тут же бросились на возмущение пространства — они объявили лишь эфирный комок плоти и чистой маны, что тут же взорвался ярким светом, выжигая всю плоть вокруг себя. Лишь спустя секунду, когда белый свет опал, оставляя после себя совершенную сферу пустого пространства, что мелко задрожала по краям — каждое щупальце стремилось сбежать от источника жалящего света — Аинз появился в центре той с легким удовлетворенным хмыком. Этот трюк был прост в своей основе, однако требовал большого опыта в своим исполнении для того, чтобы правильно рассчитать время отправки мины к цели и собственной телепортации вслед за той, для того, чтобы самому не попасть в радиус взрыва парящей мины, но и не дать противнику времени на перегруппировку после неожиданного удара.
Оказавшись в центре создавшегося пространство Аинз мгновенно послал несколько ледяных заклятий в саму Тиамат, после чего в полете бросился в сторону, уклоняясь от мгновенно выстреливших в него капель взятого вновь под контроль Тиамат черного моря, что на лету превратились в огромные копья, стремящиеся проткнуть тело Аинза. Учитывая его сопротивляемость против колющих атак он мог, конечно же, попробовать и принять те, но Аинз предпочитал не размениваться и единицей собственного здоровья с противником до тех пор, пока не был абсолютно точно уверен в необходимости того.
Тиамат же напротив него не выглядела раненой — по крайней мере ни в какой значимой мере, которую Аинз мог разглядеть на бегу во время свой телепортации, помимо отрезанного рога, тем самым еще больше снижая желание Аинза пытаться торговать с ней собственным ХП — и тем самым немного раздражая самого Аинза. Он и без того не любил отправляться на бой с противником не имея четкого и однозначного плана победы перед тем, как он еще увидит его перед собой, а учитывая тот факт, что Тиамат еще и была первым противником, кроме того мага, что смог пережить немалую часть выдающихся заклятий самого Аинза и его арсенала — он был недоволен более всего. Конечно же он мог просто положиться на свою способность просто победить противника за счет его огромных ресурсов и арсенала — но проблема была в том, что Аинз не привык полагаться исключительно на собственные ресурсы и арсенал — это было противно его собственной природе и всем планам, что он только когда-либо составлял.
Однако Аинз не обладал полным знанием всей информации о Тиамат для того, чтобы просто составить план против нее — и потому был вынужден сражаться с той самым варварским способом из всех. И, судя по тому, что Тиамат спокойно пережила уже не один раунд стычек с самим Аинзом. — его план сражения не заслуживал ста баллов из ста, как к тем обычно привык Аинз. Более того, в то время как Аинз сражался с Тиамат — та постепенно росла в собственном мастерстве сражения — было сложно предположить, какова была прочность самой Тиамат и запас ее здоровья, однако по крайней мере той было достаточно для того, чтобы попытаться научится чему-то в сражении, даже если той приходилось разменивать каждый урок на порцию собственного ХП.
— Сражение…. — Аинз сообразил лишь через секунду, что черное море Тиамат не бросилось на него в данный момент, а неизвестный стимул оказался не звуком бьющих в него атак противника, а голосом, складывающимся в определенное слово, наполненное смыслом.
Аинз остановился, прежде чем поднять взгляд на Тиамат напротив него, словно бы пытаясь определить, показалось ли ему это — или Тиамат действительно, впервые за все время заговорила.
Однако Тиамат, стоявшая на своем месте, подняла взгляд вверх на самого Аинза — и впервые за все время ее мутноватые глаза, словно бы смотрящие вперед, сквозь любую преграду на ее пути, сконцентрировались на Аинзе. Впервые за все время невидящие зрачки Тиамат были направлены не сквозь Аинза, а на него самого, концентрируясь на его фигуре, а за ее зрачками крылось не сонное непонимание и не полудрема отвлеченного на собственные мысли человека, а понимание. Осознание. И разумность.
— Я хочу сражаться,— Тиамат проговорила медленно, неуверенно, словно бы человек, впервые отходящий от длительного беспокойного сна, вновь пробующий слова на вкус, загружая вновь работой собственный мозг, привыкший к неоформленным мыслеимпульсам сна, пересохшими губами возвращающийся к полноценным мыслям.
После чего взгляд Тиамат вновь сконцентрировался на Аинзе — и черное море вокруг Тиамат ударило вновь. Прочь от Аинза. К Тиамат.
* * *
Страх был естественной реакцией человеческого организма. Реакция на внешние раздражители была прописана в генетический код любого живого существа. Реакция на боль была главной преградой во множестве вещей — преодоление боли считалось триумфом над собственной природой. Страх был безусловен для всех — от бактерий до богов.
Но “желание” было большим чем просто эмоция, просто инстинкт, просто безусловная реакция. Желание предполагало целеполагание. Предполагало возможность представить себе продолжение курса действий. Предполагало разумность.
Желание сражаться было большим, чем порыв души. Это был знак, символ.
Символ пробуждения Тиамат.
Впервые за все время сражения бродящий взгляд матери всей жизни остановился и за мутной пеленой появилась искра понимания. Самоосознание. Способность к саморефлексии и оценке собственного состояния.
И мутная черная слизь, обнимающая ноги Тиамат подобно платью, вдруг задрожала, после чего потянулась к ее телу, поднимаясь вверх.
— Началось,— Гильгамеш произнес никому, кроме себя самого,— Наконец-то, Первомать пробудилась.
— Регрессия магического ядра подтверждена,— Мерлин взглянул на картину перед ним и впервые позволил себе выражение лица, нечто среднее между восхищением и ужасом единовременно,— Поразительно… Даже я никогда не думал, что смогу увидеть это вблизи.
Тиамат была истоком всего живого в этом мире. Первая бактерия во вселенной впервые появилась из Тиамат. Первый бог зародился из Тиамат. Первый герой был воспитан на крови Тиамат.
Предыдущая форма Тиамат была формой “человечества” — той формой, что приняла Тиамат в момент своего сотворения всего сущего на этой земле — но это было лишь “костюмом” — или “контейнером” для самой Тиамат. Точно также как “Слуга” в конце концов являлся лишь удобным деноминатором, часть личности “Героического Духа” — точно также “Тиамат” — точнее, та Тиамат, которой он являлась — была лишь “версией” Тиамат.
И, наконец-то, Тиамат было позволено вернуться в реальность ее истинной формы.
Черная слизь, заструившаяся по ее плоти, мгновенно впилась в нанесенную ей рану, но не стала залечивать ту мгновенно. Нет, вместо этого черное море Тиамат влилось в ее собственные вены — изменение подобное тому, что всего мгновение назад терзало Артур, начало сливаться с ней самой. Однако там, где Артур сопротивлялась этому — Тиамат встретила изменение с распростертыми объятиями.
Можно было назвать происходящее “эволюцией”, но это было таковым лишь с точки зрения человечества. “Эволюция” как таковая в сознании человечества означало стремление к совершенству, к тому, чтобы стать большим, чем ты являешься сейчас — потому, что форма человека была несовершенна сама по себе. Всегда существовала возможность улучшить и усовершенствовать то, чем являлись они сами — однако в этом крылась проблема. Тиамат была совершенна в своей основе — эволюция для нее не имела смысла. Наоборот — стремлением к “совершенству” для Тиамат была “регрессия” — попытка забыть о будущем и вернуться к прошлому. К ее состоянию в качестве источника всего живого в мире.
Реальность начала медленно плавиться вокруг Тиамат — возвращение к идеалу прошлого для Тиамат стало возвращением к абсолютному совершенству первого существа в мире, что реальность не могла терпеть, к черной дыре магии, искривляющей все непреложные законы физики — поскольку оно существовало задолго до того, как был оформлен самый первый из них.
— Ксиухкоатль! — голос Кетцалькоатль пробился до ушей Тиамат мгновение спустя — как и пламя, что последовало за ним.
Пламя, что когда-то сожгло главный храм Кетцалькоатль для того, чтобы не дать Тескатлипоке завладеть сокровищами Кетцалькоатль. Огонь, созданный как совершенное оружие против любого, желающего “забрать себе сокровище.” Огонь разрушительной силы, что смог сжечь даже “место силы Бога.”
Черная слизь Тиамат, начавшая забираться по ее телу. мгновенно вспыхнула и была обращена в пепел — огонь сжег как “божественную суть” сокрытую в той, так и “инструмент для обретения силы.”
Волна пламени скрыла с головой Тиамат, стремясь любым возможным способом пожрать как можно больше из способностей Тиамат и не дать той вернуться к “форме совершенства” — однако сама Кетцалькоатль не собиралась останавливаться на том,— Кетцалькоатль!
Спустя еще мгновение огромный зверь появился рядом с богиней — странное по мерка мира существо, скрюченное на четырех конечностях, руки которого складывались в огромные протяженные кожистые крылья, выдающиеся двумя несоразмерными серпами в стороны — и голова с огромными глазами золотистого цветам и вертикального зрачка, оканчивающаяся длинным острым клювом, внутри которого вопреки всем убеждениям крылись ряды острых зубов.
Кетцалькоатль — не бог, а огромный ящер, “пернатый змей” — птеродактиль из времен давно ушедшего существования динозавров.
Единственная прямая связь между двумя существами была исключительно в имени. Единственная? Вероятно нет.
Когда впервые кости древнего существа были обнаружены — ни один из ученых не сомневался в том, что они наконец-то нашли достойного носителя этого имени. Что они нашли причину для всех легенд о драконах и змеях, покрывающих небо своими крыльями. Если и существовал более достойный кандидат для титула “владыки неба”, то, вероятно, человечество никогда не откроет его.
Идеальный зверь для “владыки ветров” и “пернатого змея.”
Вскочив на спину зверя и совершенно не обращая на возражения законов физики — Кетцалькоатль мгновенно взлетела вверх на кетцалькоатле, с места развивая скорость, которую постеснялись бы приписать даже к самому современному истребителю — направляясь вперед, к волне пламени, что стремилась изо всех сил пожрать Тиамат.
Стремление не означало победы.
Прежде чем Кетцалькоатль на своем парящем звере успела бы добраться до фигуры Тиамат — бушующее пламя вдруг дернулось, после чего погасло, поглощенное ударившей вверх волной черной слизи.
— Бродячие Легенды Шана-О! Первая Техника — Глаз Шивы! — голос Ушивакамару слился в одно протяжное мгновение — и Ушивакамару появилась на пути появившейся из поглощенного черным морем пламени на месте самой Кетцалькоатль. Кетцалькоатль же неожиданно возникла внизу — на месте самой Ушивакамару.
Ушивакамару обладала, формально, одним Благородным Фантазмом — легендами о ее странствии, что неожиданно обрели новую жизнь и новую форму после ее становления Слугой. Однако тот факт, что ее Благородный Фантазм являлся не способностью или оружием, а самими легендами — означал о том, что в любой момент времени она могла использовать любую из шести своих легенд, шести секретных техник, для того, чтобы проявить ее в реальности. Конечно же, расплатой за шесть Благородных Фантазмов было то, что ни одна из этих техник не была настоящим Благородным Фантазмом. Им не хватало силы, им не хватало магии, им не хватило немного того, что сделало бы их настоящим финальным оружием, что могло бы единовременно изменить любую битву и превратить любую проигранную битву в финальную оглушительную победу.
С другой стороны? Их было шесть.
Первая секретная техника, Глаз Шивы — мастерство тактики, позволяющее в любой момент времени “переиграть” любой предыдущий ход, изменив местоположение любого солдата на поле боя. Иными словами — Кетцалькоатль не телепортировалась прочь, переместив на свое место Ушивакамару. Правильнее было сказать, что Ушивакамару с самого начала направилась против Тиамат на призванном кецалькоатле.
— Вторая техника — Усумидори! — совершенное владение клинком ударившее в поднявшееся черное пламя, разрезая то на части, не заставило Тиамат остановить свою атаку,— Третья Техника — Бенкей!
Легенда о Бенкее, сражавшемся до конца и умершем стоя, даже своим стоящим, уже мертвым телом, пугая преследователей, что не решились приближаться к нему даже после его смерти, стала основой третьей Техники Ушивакамару, защитой, позволяющей пережить любой удар.
Любой удар, кроме удара Тиамат.
Монструозная когтистая лапа не принадлежала человеку — той Тиамат, которой она была всего мгновение назад. Покрытая черной извивающейся плотью. собранной из бесчисленного объема черного моря, спрессованного в единый организм, слившийся с телом самой Тиамат для регресса в ее изначальную форму — и была намного крупнее руки Тиамат, которой та была до этого момента. Сама Тиамат была гигантским порождением, возвышающимися над титаническими стенами Гильгамеша, но ее новая форма легко заставляла выглядеть ее прошлую форму практически ничтожной.
Одна когтистая лапа стала живой горой, на фоне которой различить саму Ушивакамару было невозможно — и хотя ее движение можно было назвать лишь ледниковым относительно ее размеров — для обитателей “обычного” мира ее действия казались молниеносными.
Кетцалькоатль был смят мгновенно так, словно бы сам по себе являлся всего-лишь бумажным журавликом, попавшим в шторм — а плоть Ушивакамару задрожала от натуги, ответив непрекращающимся терском костей, готовых лопнуть в следующую секунду.
— Четвертая Техника — Дан-но-Ура! — легенда о ловкости и мастерстве Ушивакамару — легенда о том, как та смогла перебежать через всю реку, перепрыгивая по лодкам как по платформам, трюк, который не смог бы совершить ни один человек — многократно усиленный ее становлением Слугой.
Через секунду лапа Тиамат развеяла фигуру Ушивакамару — но вместо кровавого дождя та развеялась в воздухе миражом, оставленным скоростью ее движения.
Фигура Уши возникла на лапе Тиамат — затем вперед, на ее запястье, затем сразу же на локте. Скорость движения Уши была таковой, что единовременно, казалось, существует сразу же десяток ее тел — каждое мираж, оставленный в воздухе несовершенством человеческого восприятия подобных скоростей, будто бы разум не успевал регистрировать ее изменения положения в пространстве.
Мгновение спустя Уши почувствовала, как ее ноги наконец-то полностью сделали контакт с телом Тиамат — и мгновенно вязкая плоть матери всех матерей устремилась вверх, стремясь поглотить и подчинить себе новый сосуд.
— Пятая техника — Хоэмару! — клинок в руках Ушивакамару издал пронзительный вой на грани восприятия, ударяя во все стороны, срывая капли черной слизи, еще не успевшие добраться до ее тела, и оголяя плоть самой Тиамат,— Шестая техника — Кикенджо!
Шестая техника была последней в арсенале Ушивакамару — и самой сильной. Используя всю мощь свой легенды — о своем мастерстве, о своих победах, о верных последователях, легендарном клинке и отточенной тренировке — Ушивакамару могла нанести финальный удар, прорубаясь сквозь всю броню Тиамат с целью не победить, не лишить Тиамат руки, и даже не нанести ей рану. С целью заставить ее почувствовать, что победа не была гарантирована ей лишь по праву бытия первоматерью.
Клинок Ушивакамару нанес разрез — плоть разошлась точнее и легче, чем под разрезом опытного хирурга с отточенным до совершенства остроты скальпелем. Разрез был настолько тонким, что сама плоть, казалось, забыла о том, что этот разрез был ей нанесен — кровь не ударила вверх и черная слизь не запаниковала почувствовав рану. Но Тиамат ощутила этот удар. Ощутила — и ей совершенно не понравился этот исход.
Движение руки Тиамат было столь сильным и быстрым, что Ушивакамару едва не сорвалась со своего места — погруженный в плоть клинок по инерции проделал десяток метров в плоти матери всего живого, но по сравнений с фигурой самой Тиамат это было даже не царапиной, и лишь мгновение давления — подобно тому, как приложив палец датель заинтересованно смотрит на его сжатие — пропадающие в мгновение, когда тот отнесен обратно от поверхности.
Таковым был результат всей атаки Ушивакамару.
Мгновенно черная слизь впилась в плоть Тиамат, восстанавливая нанесенные раны за секунду- поднимаясь вверх и вверх, до тех пор, пока вся рука Тиамат не оказалась восстановлена до самого конца.
Но главный эффект был произведен — на мгновение, половину секунды, неисчислимо малый промежуток времени — Тиамат ощутила эффект атаки против себя. Ее желание сражения было встречено — и обращено против нее. Помимо мысли о сражении — ей была дарована мысль о чем-то большем — о поражении. О гибели.
Самая противоестественная мысль для истока всей жизни — мысль о неизбежности ее смерти.
Слизь вновь устремилась вверх — на этот раз не с целью поглотить Ушивакамару. Тиамат поняла ставку сражения. Поняла исход своего боя.
Материнская любовь, желание обладать всей жизнью, желание поглотить, исправить и породить вновь — исчезло. Нет, Тиамат больше не желала изменить своих детей.
Она желала уничтожить их.
Поэтому черная вязкая слизь ударила вверх в Ушивакамару с желанием не впиться в ее тело — а перемолоть, уничтожить, стереть в пыль и кровавые ошметки ее тело.
Томоэ Годзэн ссь на фигуру Ушивакамару, после чего ухватилась за ее плечо — и тут же бросила ту прочь с тела Тиамат — падение с такой высоты, конечно же, закончится выдающимся повреждениями, но не убьет Ушивакамару — в отличии от столкновения с черной слизью Тиамат.
Впрочем, первоматери было все равно, какой именно противник стоял против нее в этот момент. Все они должны были быть уничтожены.
Черная слизь собралась в единую форму — и пробила тело Томоэ во множестве мест единовременно. захватившая ее ноги волна тут же смяла их в кровавую кашу, перемалывая мясо, кости и нервы в единую субстанцию.
Однако Томоэ приняла свою смертность намного раньше, чем столкнулась с Тиамат. В момент, когда она не смогла пожертвовать собой — в момент, когда ее единственная слабость стала причиной ее вечного позора. Спасти жизнь союзника, нанести удар противнику и пожертвовать собой?
Третья часть этого предложения в данном случае не была расплатой за первые две — а третьей целью, которую единовременно могла исполнить сама Томоэ.
— Намах Самантаваджранам Хам! — Томоэ активировала свой Благородный Фантазм.
Обычно тот не требовал свое собственной активации и был активен в любой момент времени. Пламя вырывающееся из ее рук и вперед с каждой ее атакой являлось проявлением этого Благородного Фантазма — если тот вовсе можно было назвать таковым. В своем действии этот Фантазм не отличался от навыка Взрыва Маны, которым обладали многие Слуги — возможность использовать ману для собственного усиления, ускорения или движения — тратя ту для создания или гашения импульса.
Однако источником подобной силы в отличии от иных Слуг не были ее магические навыки, нечеловеческая природа или легенды о ее действия.
Источником подобной силы являлось непреодолимое желание Томоэ доказать самой себе и всему миру вокруг нее что она была способна сражаться. Ее неугасимое желание доказать самой себе, что она все еще может сделать одно правильное дело в своей жизни и умереть во имя великой миссии.
И смерть в попытке спасти мир казалась ей практически подходящим замещением ее желания умереть рядом с ее мужем в бою.
Поэтому мгновенно каждая частица маны в теле Томоэ загорелась, словно бы вступив в цепную реакцию — после чего огненной торнадо вырвалось наружу, сжигая черную слизь, направленную на нее, и слизывая плоть, наросшую на мать всех монстров вокруг нее.
Удар пламени был сколь невероятным, столь и короткоживущим — секунда, что окончательно стерла завесу вокруг Тиамат и наконец-то смогла полностью проявить ее фигуру миру.
Сперва проявилось лицо Тиамат — искаженное яростью и звериным гневом лицо, в котором не угадывалось ни одной человеческой черты. Рот, раскрытый так широко, что нижняя челюсть казалась оторванной, едва висевшей на сухожилиях и мышцах, напряженных до своего предела. Миллионы зубов, от человеческих моляров до драконьих зубов размером с взрослого человека. Искривленные рога, уходящие с ее висков назад, теряясь в тени, отбрасываемой огромными крыльями — покрытые чешуей, перьями и пульсирующими красным кровеносными сосудами. Мощный хвост мирового змея, уходящий назад на километры, каждое движение которого сносило с места гору и прокладывало новое русло для могучей реки. Четыре огромные когтистые лапы, оканчивающиеся клинками больше иного дома. и плоть первоматери, неуловимо меняющаяся каждую секунду, будто бы стремясь слиться сама с собой в единый комок первоплоти и породить нечто новое — нечто, для чего сама вселенная еще не создала подходящего места обитания.
Никакая физика не могла поддерживать такое тело, не могла поддерживать вес, дыхание, кровь, кислород или атмосферное давление — но это и не было нужно. Полная регрессия Тиамат в ее совершенную форму была завершена — законы физики были официально сметены со стола и замещены самой природой, самой первородной сутью Тиамат. Мир официально перестал следовать “объективной реальности” — идея той была забыта. Тиамат, исток всего сущего, вернулась в этот мир для того, чтобы перекроить его вновь, по своему усмотрению.
И глядя на эту фигуру Гильгамеш расплылся в улыбке,— Значит, настоящая битва наконец-то началась.
В конце концов, единственная причина, почему Гильгамеш сможет гордиться победой над Тиамат — это в том случае, если она будет находиться в своей полной силе.