Технически говоря, в Иггдрасиле, ангелы являлись монстрами — то есть относились к гетероморфным расам — от чего увидеть ангела на стороне демонов было не так невозможно, как могло показаться в Иггдрасиле. Конечно же, ангелы имели предрасположенность к [Позитивной карме] и [Светлой магии], к различным способностям и квестам, что уводили их в сторону бытия союзником и взаимодействия с человеческими расами, но технически говоря, ничто не только не останавливало ангелов от становления союзниками нежити, инсектоидов или иллитидов, но и подобная картина даже была достаточно обыденна в мире Иггдрасиля. Конечно же, для людей было более привычно видеть ангелов в качестве максимально “позитивной” и “светлой” стороны, однако в Иггдрасиле это правило подвергалось сомнению значительно чаще, чем можно было предположить.
И ровно по этой же причине многие ангелы обладали внешностью, подходящей к их “монструозной природе.” Конечно, не всякий ангел выглядел также гротескно, как некоторые выдающиеся другие монстры — хотя на свете и существовали исключения — но большая часть ангелов также несла на себе отпечаток “потусторонности”, вроде “Стражнего Херувима” в виде четырехликого существа с четыремя руками и четырьмя крыльями. Исключением из этого являлись несколько подвидов ангелов, вроде “Серафима Милосердия”, игроки, способные отредактировать косметическими предметами собственную внешность, и, конечно же, НПС, которым их создатели — уплатив полагающуюся цену — могли придать любую внешность.
Однако даже если это было так, и даже если число крыльев слабо сходилось с уровнем сил ангела перед лицом игрока в Иггдрасиль — в данный момент, глядя на девушку, принявшую перед лицом Момонги свою естественную форму, он ни за что бы не спутал ее ни с каким другим видом паранормального существа. Он столкнулся с ангелом — и, как указывало большое число белоснежных, мягко пульсирующих светом, крыльев за ее спиной — столкнулся с ангелов одного из высших чинов.
Светоносное сияние крыльев девушки усилилось, освещая территорию вокруг Момонги — аурный эффект, явно более не сдерживаемый, начал действовать вокруг Момонги. На его счастье, воздействующая сила оказалась ниже порога седьмого ранга магии или соотносящейся способности, однако нахождение рядом с ней было самому Момонге неуютно — может быть от осознания того, что он находился в поле действия его теоретической главной слабости, а может быть действительно его собственные лорные описания его слабости к [Святой магии] вступили во взаимодействие с той, передавая ему неудовольствие от ощущения подобной силы рядом с ним. К счастью самого Момонги, он не почувствовал боли, что указала бы на нанесение урона, и его характеристики не снизились от воздействия этой ауры, однако само нахождение подобного источника так близко к нему вызвал в Момонге приступ нервозности — что был мгновенно подавлен им спустя секунду — и слава его подавлению эмоций за это — позволив Момонге резко прокрутить в голове все известные ему факты, глядя на то, как словно бы в замедленной съемке подрагивают белоснежные крылья ангелицы перед ним.
Относительно демонов и уровня сил демонов Демиург передал ему информацию, полученную Актером Пандоры из головы Риас, оказавшейся весьма осведомленной в подобной информации благодаря бытию младшей сестрой официально сильнейшего демона. После этого Момонга столкнулся напрямую с официально сильнейшей демоницей — Серафалл Левиафан — и напрямую подтвердил то, что эта информация была достоверна.
Относительно ангелов такого удобного кладезя их боевых способностей и уровней сил у Назарика не нашлось — поэтому Момонга мог хвататься только за домыслы и сравнения, чего он предпочитал избегать изо всех возможных сил.
Официально Серафимы были отнесены к уровню сил Сатан — то есть, проводя сравнение с Серафалл, девушка перед Момонгой должна была быть в пределах от семидесятого до восьмидесятого уровня — если это было так, то использовав какую-нибудь способность направленную на нанесение урона, даже если она была неэффективна относительно затрат маны — например [Тройная Максимизированная магия: Разрез реальности] — Момонга мог если и не убить ее полностью,то нанести ей непоправимый ущерб, после чего достаточно быстро расправиться с ней. Учитывая то, что в этот раз он не должен был переживать о вероятной засаде противника — Шалти не сообщила ему о той, и присутствие высокоуровневых воров, способных использовать качественные способности сокрытия временно можно было вынести за скобки вероятного — Момонга очень сильно склонялся к идее просто атаковать девушку и захватить ее для допроса — в крайнем случае просто разобраться с ней сейчас.
Проблема была в другом.
Ангелица уже назвала его “Отцом” — ну или “Папочкой” — то есть явно видела в нем Библейского Бога — и Шалти находилась достаточно близко к ней чтобы услышать этот факт.
То есть если бы он атаковал ее сейчас, то Шалти бы, в пределах своего понимания, увидела Момонгу атакующего своих “прошлых НПС” после того, как та назвала его Библейским Богом. Последствия у этой картины ранжировались от плохих — Назарика бы решил, что Ангелы каким-то образом предали его и начали бы войну на уничтожение с еще одной фракцией, в этот раз вовлекая церковь, то есть миллионы простых людей — до катастрофических — если бы Шалти допустила мысль о том, что Момонга все же не был на самом деле Библейским Богом. Может быть Момонге уже и не стоило переживать о предательстве Назарика — больше ему стоило переживать о том, что их непогрешимая верность сама по себе станет проблемой — однако всего один неудачный вопрос или умозаключение могло угрожать всему огромному кокону лжи, в который он закутал сам себя относительно бытия Библейским Богом…
— Папочка? — девушка — черт его дери, он ведь даже не знал, как ее зовут! Как это вообще можно было оправдать — незнание имен собственных НПС, которые он когда-то создал?!
— Кхм, да, дочь моя… — Момонга сглотнул, несмотря на то, что его физическое тело вроде как не должно было совершать подобных действий вовсе — тот факт, что она сказала до этого “Развеять сомнения” означал тот факт, что она была не до конца убеждена в том, что Момонга являлся Библейским Богом, поэтому его оправдания в стиле того, что он утерял свою божественную форму или нечто подобное сыграли бы против самого Момонги, лишь усилив ее подозрения на данный момент. Если бы он принял свою настоящую “настоящую форму” — то есть форму костяного Повелителя, которую нельзя было назвать ничем иначе, кроме как нежитью — то его ложь мгновенно бы развалилась на части.
Может быть изменить форму с помощью новообретенного навыка, [Создать тело]? Нет, даже если он сможет оправдать тот факт, что девушка перед ним не ощущает от него никакой божественности или что-нибудь подобное, тем, что он слишком силен для нее, или скрыл свою истинную силу — что технически было правдой, благодаря надетому на него кольцу полного сокрытия способностей — то он в любом случае не сможет принять именно ту форму, что желала увидеть девушка перед ним. Потому, что в его голове не было никакого понятия, как на самом деле должен был выглядеть Библейский Бог и какая его форма была “истинной”, которую так хотела увидеть ангелица.
Момонга ощутил, как тени вокруг него словно бы вытягиваются, стремясь удушить его собственным хватом, как он начинает медленно тонуть в безнадеге — но подавление эмоций пришло на его помощь, развеяв отчаяние и мгновенно бросив его в сторону. Если конвенциональные планы не могли помочь ему в данный момент — то значит его могли спасти неконвенциональные!
Момонга вытянул руку вперед, после чего на его руке сверкнуло кольцо — довольно непримечательное во всех иных условиях в этот раз оно казалось Момонге самым прекрасным объектом, что он когда-либо видел в своей жизни.
Под ногами Момонги мгновенно возник огромный круг, словно бы нарисованный из миллионов переливающихся между собой линий, складывающихся в слова смысл которых ускользал от взгляда смотрящего сколь бы сильно тот не цеплялся взглядом за каждую отдельную фигуру.
Раз за разом круг начал расширяться вокруг самого Момонги, покрыв половину улицы под ногами самого Момонги и ангелицы перед ним — составленный словно бы из нескольких кругов, вращающихся в разные стороны и с разной скоростью, одним своим видом они казались приносящими избыточную магию в окружение Момонги, словно бы они изо всех сил не вписывались в окружающую картину миру куда больше, чем многокрылая ангелица — особенно когда они поднялись вверх, формируя трехмерный столб, наполненный множеством линий и символов, переливающихся и связанных друг с другом, бесконечно уходящих вверх и в стороны, как бьющееся сердце всей магии, с каждым содроганием выплескивающее все больше и больше той в мир.
— Не стоит переживать, просто мне требуется время для того, чтобы обрести эту форму — я провел слишком много времени в иной… Можно сказать, моя истинная форма изменилась вовсе — но это можно будет обсудить и позднее, не так ли? — Момонга ответил, наслаждаясь тем, как его подавление эмоций забрало любую возможную дрожь из его голоса, оставляя ему только уверенность в голосе,— Ведь я могу принять мою прошлую форму без каких-либо проблем. Ведь я являюсь Библейским Богом.
Спустя еще мгновение один из трех небольших символов метеорита, начерченных на кольце Момонги, выгорел, после чего магический круг Момонги содрогнулся и поднялся вверх, словно бы протягиваясь к небесам своими загребущими руками. Используя кольцо в качестве медиума для его способностей, к счастью, самому Момонге не нужно было ждать время активации каста [Сверхранговой Магии] — даже, дискуссионно, сильнейшее заклятие той, [Загадай Желание], подчинялось этому правилу. К сожалению этот факт нивелировался тем, что используемой Момонгой кольцо было расходником — неся в себе три готовых для активации [Загадай Желание] кольцо нельзя было восстановить или перезарядить. После трех использований оно фактически становилось бесполезно — и даже в таком случае оно было одним из самых дорогих и редких расходных предметов во всем Иггдрасиле. Момонга помнил, как он тратил месячные жалования на то, чтобы выбить его в гаче — а заполучив то поклялся никогда его не тратить вовсе — настолько ценным оказалось по итогу кольцо.
После этого Ямайко выбила его с первой крутки и Момонга впал в такое уныние, что по итогу это кольцо стало живым памятником многомесячного заработка на его руке, на которое он предпочитал даже не смотреть лишний раз.
Однако теперь, когда ситуация стала таковой, что он оказался загнан в безвыходную ситуацию — даже трата столь дорогих расходников стала для него предпочтительнее неудачи. Позволить себе рисковать гибелью или рассекречиванием Назарика — или хуже всего, страданием его НПС? Момонга высоко оценивал его расходники — но не настолько высоко.
Ангелица перед ним не сделала шаг назад, глядя на действия Момонги — что уже было хорошо, поскольку означало, что она все же была достаточно близка к доверию к нему — однако Момонга не мог рисковать лишний раз — поэтому протянув руку вперед он произнес медленно,— Я желаю…
Его магия, [Загадай Желание], отреагировала на ключевые слова и Момонга замер на мгновение.
В игре [Загадай Желание] было одним из самых могущественных и самых непредсказуемых заклятий. При каждой активации того игроку выпадал список из различных случайных действий — каждое из которых было крайне могущественным, но совершенно необязательно подходило к текущей ситуации. Способность наложить постоянный косметический эффект без траты денег на нахождение подобного дорого стоило, но было совершенно бесполезно если на тебя наседал противник, и возможность выдать атаку катастрофической мощности было не самым эффективным из возможных эффектов если ты хотел вылечить своего союзника — но в любом случае список эффектов всегда был велик, поэтому Момонга рассудил, что как минимум один из подобных поможет ему в текущей ситуации.
Изменение памяти, очарование, косметический эффект, телепортация — что бы из вариантов ему не выпало в текущих условиях, то он смог бы использовать тут каким-либо образом. Однако в мгновение, когда он произнес кодовые слова — Момонга ощутил, что ситуация связанная с использованием подобной способности значительно изменилась в этом мире вместе с его переносом.
До этого момента Момонга провел множество экспериментов со своими способностями, но не со всеми доступными ему способностями — например с заклятиями, что он не мог просто так использовать. В частности, [Загадай Желание] — будучи одним из сильнейших заклятий во всем Иггдрасиле обладало столь же сильным контр-эффектом — каждое использование того снижало уровень пользователя того на пять уровней. В игре этот эффект был сам по себе дорог, хотя и не смертелен — некоторые игроки специально снижали собственный уровень для того, чтобы попробовать новый билд — но даже так это все равно означало потраченное время на обратную раскачку, и становление значительно слабее на какой-то промежуток времени после использования подобной магии… Тяжелая цена за использование заклятия, которое еще и могло выдать тебе случайный список эффектов, которые могли не подойти к твоей текущей ситуации. Единственным способом нивелировать проблему опыта являлось использование расходных предметов, таких как кольцо [Падающая Звезда] — самый редкий расходный предмет в игре — или Предмета Мирового Класса, такой как [Жадность и Щедрость], способный хранить в себе излишние очки опыта и использовать те по нужде, для прокачки игроков или для замещения цены в очках опыта для использования некоторых особо сильных способностей.Поэтому многие игроки не учили то вовсе, предпочитая более определенные, пусть и менее вариативные способности, и относились к подобной способности как к “оружию отчаяния”, или “последнего шанса”. И именно поэтому Момонга не мог упустить его из своих рук и был обязан выучить его — потому, что если в чем-то среди всех игроков с куда более оптимизированными билдами Момонга и выделялся, так это в своей вариативности.
Однако оказавшись в этом мире, не использовав ранее этой способности, Момонга вдруг осознал, как и с некоторыми иными заклятиями, действие этой способности изменилось.
Момонга вдруг осознал, что ему не выпал никакой список эффектов — вместо этого он словно бы понял, что может пожелать все, что угодно — в некоторых незримых пределах, что он подспудно осознавал, но не мог озвучить вслух. И что, стоило ему потратить больше очков опыта — или большее число подготовленных использований этой магии в кольце — как он мог пожелать еще более значимые, еще более сильные изменения.
Это осознание едва не выбило Момонгу из колеи, прежде чем подавление эмоций вернуло его в реальность вновь — и латеральное мышление Момонги, что неожиданно привело его к подобному решению проблемы точно также увело его изначальный план из попыток разобраться с возникшей проблемой в попытку усугубить ту. А потому Момонга пожелал не сделать правильное действие и убрать ангелицу подальше, захватить ее для получения информации Назариком или совершить что-то подобное. Момонга принял решение, что если он уже оказался в яме безнадеге — то ему лучше было достать лопаты и копать вниз до тех пор, пока он не прорвется на другой стороне земли наверх.
— Я желаю,— Момонга произнес степенно, и щелкнул пальцами,— Принять форму Библейского Бога.
* * *
Габриэль глядела на проявившиеся под ногами и в воздухе вокруг нее магические символы с одной стороны с опаской — как она могла не обращать на них внимания, если прямо сейчас формально, все еще неизвестный ей некто явно использовал способности выдающегося уровня перед ее глазами?
Однако вместе с тем Габриэль не ощущала и паники — возможно, зря, как сказали бы некоторые иные Серафимы — но доверяя проявлению сил перед ее глазами. Может быть ей просто хотелось верить в то, что Папочка наконец-то вернулся в реальный мир, а может быть она просто считала, что в любом случае Сатору не сможет скрыться от реакции Небес, какое бы действие он не предпринял в данный момент.
Неважно, почему это происходило — важно было то, что именно происходило прямо сейчас перед ее глазами.
Габриэль видела Папочку за работой лишь несколько раз в жизни — большую часть времени он проводил на Небесах, создавая новых ангелов, или управляя [Небесной Системой] — действия невероятной сложности и величественности, но не слишком зрелищные для стороннего наблюдателя.
Лишь несколько раз Габриэль видела Папочку, что использовал действительно могущественные силы — когда он карал грешников на Земле, что пошли против его воли. Когда он подчинил себе всех монстров земных, будь то [Небесные Императоры Драконов] или меньшие создания, мешающие человечеству. И в его последнем бою с Люцифером…
Во всех этих случаях Габриэль не находилась слишком близко к Папочке, подле него всегда был Михаил, но каждый раз могла ощутить те силы, что подчинял себе Папочка — и могла опознать их без особых проблем.
Магия в своей основе отличалась от [Божественных Сил]. Нельзя было сказать, что у них не было какого-то общего знаменателя, но разница между ними была подобна разнице между яхтой и авиалайнером — оба использовали турбины и двигатели внутреннего сгорания, служа в качестве транспорта, но это само по себе не позволяло их внести в единую категорию — если только невероятно широкую, как “паранормальные способности.”
Магию лучше всего было назвать “способом нарушения законов мироздания” — проводя грубке сравнение, магия не слишком сильно отличалась от всех остальных физических законов. Для того, чтобы объект сдвинулся с места — нужно было совершить работу, потратить определенное количество энергии, принимая во внимание вес объекта, точку приложения силы, трение поверхности, сопротивление среды — в общем, все те физические константы и переменные, что и в любом уравнении. Магия совершала точно такие же действия, просто “затраченная энергия” в данном случае подменялась понятием “”затраченная мана”, а совершаемый эффект мог включать в себя больше, чем доступные для людей действия, вроде “благословения на долгий брак”, и принимал во внимание другие физические законы, которые не имели значения в обычных физических действиях — вроде “положения планет” или “резонанса окружающей обстановки.”
Любая магия могла быть сведена к некоему абстрактному уравнению — даже самые магические из созданий этого мира, вроде ангелов, в конце концов не отходили от этого плана, они просто инстинктивно могли решать задачу куда легче и не должны были полагаться на заучиваемые простыми людьми формулы для сотворения своей магии.
Однако [Божественная Сила] не подходила к этому определению. Несмотря ни на что, боги всегда оставались проблематичным противником — оппонентом, столкновения с которым предпочитали избегать все фракции. Потому, что [Божественная Сила] не подчинялась магическим законам.
Если магия была способом “решить уравнение законов мироздания”, то [Божественная Сила] была способом “проскочить сразу к нужному ответу.”
[Божественная Сила] не требовала траты маны, не реагировала на изменение условий, не отвечала на вопросы здравого смысла, и всегда превосходила обычную магию настолько, что о них нельзя было даже говорить как о сущностях единого порядка.
Не то, чтобы у [Божественной Силы] не существовало своих ограничений, конечно же, но относительно обычной магии? Можно было даже не принимать их во внимание.
И поэтому Габриэль мгновенно смогла осознать, что использованная Сатору… Папочкой перед ней способность и была [Божественной Силой].
Разум Габриэль пропустил мимо ушей слова, сконцентрировавшись на происходящей перед ней метаморфозой, ее внутренний взгляд изо всех сил цеплялся за окружающую ее магию… И не находил никакого изменения в той или в мане вокруг нее.
Возможно Сатору и мог стать “абсолютной пустотой” в восприятии Габриэль, но это касалось лишь его самого. Габриэль все также могла ощутить ману вокруг себя, в паре метров позади или в соседнем квартале, поэтому использовав ману Сатору мгновенно выдал бы себя. Нет, использованная им способность определенно была [Божественной Силой].
Либо же Сатору сейчас использовал обычное заклятие, а мана вокруг него никак не реагировала на то потому, что он использовал [Божественную Силу] чуть ранее чтобы сделать ее такой незыблемой, что возвращало ситуацию обратно на эту же позицию.
Поэтому Габриэль не отвела взгляд даже тогда, когда яркая вспышка белоснежного света ослепила улицу вокруг нее, быстро уносясь вдаль, и вместо этого полностью приникла взглядом к фигуре перед ней.
Мужчина средних лет, переходящих в преклонные, не казался старым. Правильнее было сказать, что для описания подобного типажа и был придуман термин “старый лис” — мужчина далеко не молодого возраста, чьи морщины вовсе не заставляли его выглядеть хуже, а только придавали ему шарм, заставляющий девушек по всему миру в половину его возраста восторженно вешать его плакаты над собственной кроватью.
Покрытый серебристым черный волос мужчины казался небрежно уложенным — с такой артистичностью, будто бы стилист добивался подобной “небрежности” десятки часов, выверяя каждую волосинку — а пронзительно серые глаза смотрели в душу любого, кто посмел бы взглянуть в его глаза — но не с осуждением, а с неподкупностью судьи, одновременно строгого и любящего, как отец, что всегда примет в свои объятия, но единственное слово осуждения которого может навсегда изменить жизненный путь его дитя.
Одежда на его теле также оказалась знакома Габриэль — белая просторная роба, без каких либо изысков или золотых украшений — однако до того белоснежная, что она сама казалась куда роскошнее всех царских регалий единовременно.
Однако главной деталью, что приковало к себе внимание Габриэль были два крыла за спиной возникшего мужчины.
Хотя ангелы и становились тем сильнее, чем больше крыльев появлялось за их спиной, существовало одно исключением из этого правила — тот, кому не требовалось доказывать собственную силу, и тот, кто возник =прежде всех ангелов единовременно.
Два крыла за спиной фигуры медленно раскрылись — и в отличии от белых крыльев ангелов, сияющих крыльев Серафимов, и даже золотых крыльев Михаила — крылья за спиной мужчины были словно бы полностью составлены из света. В них можно было увидеть сиятельный силуэт тех, но не рассмотреть отдельные перья или четкие границы — поскольку составленные из чистого света они были лишены любой формы, и вместо этого казались сиятельными сгустками за спиной мужчины, двумерными для любого наблюдателя, неспособного увидеть чистый свет перед своими глазами, болезненный для любого взгляда — как человеческий взгляд неспособен увидеть абсолютную тьму черной дыры и потому может лишь сравнить ту с двумерным объектом в своем восприятии, даже воспринимая умом ее трехмерность.
И спустя мгновение Габриэль оказалась объята ощущениями, что она, казалось, уже давно позабыла, но вспомнила еще до того, как ощутила их вновь.
Всеорбъемоимое чувство умиротворения и отеческой любви, а вместе с том — строгого, но любящего надзора за неразумным ребенком, что всегда готов простить ему любую шалость, но направить на путь истинный после того — иногда и строгим словом, от которого нельзя было скрыться никаким образом, сколько бы ты не зажимал свои уши.
Всемогущая светлая сила, огромная [Святая Сила] объяла Габриэль, легко сравнявшись, а затем и превзойдя ее собственную, превращая пустую и до того достаточно темную улицу в залитую небесным светом площадь снисхождения по-настоящему божественного на грешную землю.
И все это время Габриэль не могла отвести и взгляда от фигуры перед ней.
Взгляд на Отца жег ее глаза — исходящий от него свет был настолько нестерпимо бел и свят, что даже высшая из всех женщин Небес, сама Габриэль, чувствовала себя жалкой грешницей, стоящей перед собственным страшным судом, ожидая свой час и свой собственный вердикт.
Не выдержав ни собственных мыслей, ни осознания, ни давления, Габриэль упала на колени, после чего склонилась так глубоко, что ее лоб врезался в асфальт под ней. Столь многократно усиленное нечеловеческое тело Габриэль мгновенно сломало тот под ней, но Габриэль даже не ощутила произошедшего, как и не услышала треска ломающихся под ней камней. Ее взгляд полностью застлали слезы — настолько горькие, что чудом было то, что они жгли только ее щеки, медленно катясь по ним, а ни прожигали землю под их собственной горечью, падая на асфальт, вместо этого оставаясь простыми слезами.
Но сколь бы горячими и горькими они не были — с каждой прошедшей слезинкой, вырвавшейся из глаз Габриэль, ее душа становилась чуть легче, и чуть светлее, будто бы слезы стали физическим отображением всех страхов, всей боли, всего неверия и всех десятилетий, проведенных в бесконечной печали. Словно бы те сомнения, что еще сохранялись в ее разуме все это время, отравляющие ее разум мысли о том, что после всех причиненных ей страданий она уже никогда не сможет найти покой или радость, словно бы после всего произошедшего она вновь могла избавиться от тех, изгнать из каждого самого темного и потаенного уголка своей души старую боль и горечь. Словно бы впервые она проснулась от затяжного кошмара и обнаружила, что мир был прекрасен, что все происходящее в нем имело собственный смысл, что все страхи ее прошлого остались позади и поднявшееся над горизонтом Солнце вновь осветило ей прекрасный новый день, новый путь вперед.
— Отец… — Габриэль даже не могла поручиться, прошептала ли она неслышно под свой нос эти слова или прокричала их, прежде чем поднять взгляд и лицо от земли, глядя на Отца, словно бы пытаясь с каждой секундой все больше и больше удостовериться в том, что увиденная перед ней картина была реальной, настоящей, не бредом ее сошедшего с ума от горечи и желания увидеть Отца вновь сознания.
Спустя мгновение Габриэль бросилась вперед — позабыв о своем статусе и простом человеческом достоинстве Габриэль бросилась как собака, на четвереньках, после чего даже не попыталась наброситься на его тело в объятия, вместо этого ухватившись за ноги парня перед ней — объяв голени Отца, прежде чем уткнуться в те, мелко сотрясаясь от переполнявших ее эмоций, что не смог бы передать даже енохианский,— Папочка… Папочка… Папочка…
Отец же, не сдвинувшись со своего места, перенес взгляд на Габриэль после чего медленно поднял руку и перенес ее на голову Габриэль, потрепав ее волосы,— Уму… Ага. Хорошо. Да.
Габриэль на эти слова и действия, на ощущение, только вжалась как можно сильнее в ноги Отца, продолжая рыдать одновременно беззвучно, и каким-то образом так громко, что камни вокруг нее дрожали от натуги, не в силах выдержать наплыв эмоций ангелицы. Впрочем, дрожали они не от звука — скорее, просто не могли выдержать давление момента действительно библейского значения, происходящие в их присутствии.
И только Отец продолжал стоять на месте, оглядываясь вокруг, прежде чем медленно выдохнуть, продолжая трепать голову Габриэль, прежде чем неслышно пробормотать про себя,— Надо было остаться в покоях Шалти…