Глава 21 в 00:01 в воскресенье.
_________________________________________________________________
Тридцатое августа. Последний день лета, который ощущался как затишье перед бурей. Они ждали до последнего, тянули, как могли, откладывая неизбежный отъезд, — родители Марка, как и ожидалось, совершенно не горели желанием приезжать в эту деревенскую глушь. Ни работа не позволяла, ни, что было более очевидно, — отсутствовал какой-либо внутренний, душевный порыв. Впрочем, Шикамару это более чем устраивало. Чем меньше ненужных ему объяснений и оправданий — тем меньше, соответственно, и мороки.
Он уже заранее прикинул, что если его всё-таки начнут допрашивать с пристрастием о его невероятном преображении — он будет просто отмалчиваться. Пропускать все вопросы мимо ушей, делая вид, что не понимает, о чём идёт речь. Что они ему сделают? В угол поставят, как маленького? Вряд ли.
Но, к его огромному удивлению, никакого допроса так и не последовало.
Отец Марка — высокий, уже заметно лысеющий, с вечно уставшим, измученным выражением на лице — первым, завидев своего сына на пороге дома, выдал лишь короткое, но на удивление ёмкое и искреннее:
— Нихрена себе…
Мать, как всегда, строгая, подтянутая, со своим фирменным, пронзительным, способным, кажется, испепелять взглядом, долго, очень долго смотрела на него. Не отрывала глаз. И за всё это время не произнесла ни единого слова. Не то чтобы в её взгляде читалась какая-то материнская гордость или радость… Скорее, там было какое-то холодное, почти научное, удивление. Или даже подозрение. И Шикамару инстинктивно уловил — дело, возможно, было даже не в его невероятной физической трансформации. Тут было что-то гораздо глубже, сложнее. Но он не стал пытаться в этом разбираться.
«И не надо. Сейчас мы переезжаем в большой город — а это значит, что для меня начинается следующий, новый этап. Новая адаптация. Новые правила игры. И, скорее всего, — новая, ещё большая досада и морока,» — спокойно подумал он, закидывая свой рюкзак в багажник отцовской машины.
По тем обрывкам воспоминаний, что остались у него от Марка, этот город — Красноярск — был похож на какой-то совершенно другой, параллельный мир.
Настоящий мегаполис. Огромный, шумный, бездушный. Центр цивилизации Восточной Сибири, как они это здесь называли. Всё то, чего не было в тихой, сонной деревне, здесь присутствовало в избытке: грохочущее метро, (или его строительство), какие-то непонятные госуслуги, вездесущие камеры видеонаблюдения, пластиковые карточки вместо наличных денег, бесчисленные отделы, заявления, справки, билеты, огромные, переполненные школы, какие-то комиссии, вечно спешащие куда-то, угрюмые пешеходы, бесконечные очереди. Всё в этом городе, казалось, было максимально автоматизировано, ускорено до предела, обезличено.
И именно в этом, как он понимал, и заключалась вся сложность. Здесь ты — никто. Пустое место. Здесь твоё имя и твоя фамилия не значат ровным счётом ничего. Чтобы чего-то добиться, нужно было заново, с нуля, пробиваться наверх, доказывать свою состоятельность.
Сестра — вот, пожалуй, единственная тоненькая ниточка, которая всё ещё связывала его с той, уже почти забытой реальностью. После той их совместной ночной вылазки в лес она действительно стала смотреть на него совершенно иначе. Почти с уважением. И даже, как ему иногда казалось, с какой-то скрытой, сестринской гордостью.
«Хех. Так вот, значит, как примерно чувствовал себя Наруто, когда жители Конохи, наконец-то, перестали считать его пустым местом и признали в нём героя… Забавно».
С бабушкой они прощались долго, немного неловко, но очень трогательно. Обнимали её по очереди, с каким-то натужным хрустом в спине, с неуклюжими, смущёнными похлопываниями по плечу, со всей той обычной, немного суетливой, деревенской долей суеверной, но такой искренней любви.
— Говорю же вам, дети мои, будьте там поосторожнее, в этом вашем городе-то! — сокрушалась она, то и дело смахивая набегавшую слезу краем своего цветастого платка. — Там же у вас эти ваши новомодные «чипы» повсюду, и «вышки» эти, которые мозги облучают, а воздух-то какой — это ж просто смерть ходячая, отрава! И всё-то у вас там из пластмассы сделано, ничего натурального, живого! Да вы, если что, сразу мне звоните! Я к вам, как к проклятым, на первой же электричке кормить приеду!
С этими словами она принялась лихорадочно заталкивать в и без того набитые до отказа сумки Шикамару целую гору каких-то банок с соленьями, пакетов с сушёными грибами и непонятно как, но очень надёжно запечатанных в фольгу ещё тёплых пирогов с капустой.
Мари помогала ей молча. Таскала тяжёлые пакеты, пыталась как-то более компактно упаковать всё это в сумку — но на её лице при этом было выражение сурового, сосредоточенного полководца, отправляющего свои войска на решающую битву. Только один раз, уже перед самой посадкой в отцовскую машину, она тихо, почти шёпотом, сказала ему, так, чтобы никто не услышал:
— Ты теперь у нас за главного. Так что, смотри, не облажайся. Я в тебя верю.
Батя с силой нажал на педаль газа — и дальше был просто сплошной, оглушающий ветер, свистящий в ушах, и размытые пейзажи за окном.
Сто шестьдесят километров в час по узкой, разбитой трассе, практически без обочин — Шикамару, если честно, в какой-то момент реально подумал, что его душа сейчас отделится от этого нового, ещё не до конца привычного тела и улетит куда-нибудь в стратосферу. Он, опытный шиноби, переживший не одну смертельную битву, сейчас испытывал почти животный страх от обычной, казалось бы, езды по автомобильной трассе.
«Вот же вы, люди, какие-то совершенно отчаянные, безбашенные создания. Без всякой чакры, без какой-либо защитной брони, в этой хлипкой, консервной банке на колёсах, лететь с такой ужасающей скоростью навстречу неизвестности… Сплошной хаос и никакой логики…»
И вот, наконец, — город. Огромный, шумный, давящий. Вопреки всем намекам на богатую и роскошную жизнь, обертка семьи в виде квартиры оставляла желать лучшего. Серый подъезд с вонючим мусоропроводом. Непонятный код на домофоне. Пятый этаж, на который они поднимались пешком, потому что лифт, как обычно, не работал. И, наконец, — их квартира. Запах старой краски, удушающий жар от чугунных труб отопления, чей-то злобный, надрывный лай за соседской стенкой.
Но сама квартира… Да. Обустроенная современно, богато. Шикамару вошёл в квартиру, медленно прошёл по длинному, тёмному коридору — всё здесь было до боли знакомым, привычным. Даже слишком привычным. Как будто ничего и не изменилось за эти несколько месяцев. Как будто его и не было вовсе.
Он подошёл к двери своей бывшей комнаты — той самой, с тремя дурацкими наклейками с пони, которую он так хорошо помнил по смутным воспоминаниям Марка. И тут, из гостиной, раздался спокойный, почти равнодушный голос его матери:
— Ну, мы, если честно, Марк, очень рассчитывали на то, что ты, как и планировал, поступишь в какой-нибудь колледж и уедешь жить в общежитие… — её тон был абсолютно ровным, без малейших эмоций. — Но, как это обычно и бывает в твоём случае, ты, похоже, всё опять упустил. Опоздал. Снова.
Шикамару, не обращая внимания на её слова, медленно, с каким-то дурным предчувствием, приоткрыл дверь в свою комнату.
И замер.
Комнаты… его комнаты больше не было.
Вернее, она как бы была. Но стены, отделявшей её от комнаты сестры, больше не существовало. Её просто снесли.
Теперь всё это было единым, огромным, светлым пространством, неким учебно-тренировочным блоком как, видимо, это задумывали его родители. Его прежняя, тёмная и захламлённая половина комнаты теперь превратилась в какой-то светлый, просторный уголок, плотно заставленный высокими книжными шкафами с идеально ровными рядами книг, каким-то профессиональным спортивным инвентарём, огромным, блестящим велотренажёром и… большим, в полный рост, зеркалом.
А на том самом месте, где раньше стояла его старая, продавленная кровать, теперь размещался аккуратный, современный письменный стол с двумя огромными мониторами.
На стене, вместо его старых постеров, теперь висела огромная, подробная политическая карта мира. Никаких, даже малейших, следов его прошлого здесь больше не осталось.
«Они… они просто стёрли меня. Физически стёрли из этого пространства. Даже моя комната — теперь больше не моя. Я здесь больше не живу,» — эта мысль ударила его, как обухом по голове.
Мать тем временем, как ни в чём не бывало, продолжала своим ровным, менторским тоном:
— Ну, пока что можешь поспать в гостиной, на диване. А потом как-нибудь разберёмся. Может быть, пока поживёшь у дяди Вити — у него как раз одна комната в квартире пустует, с тех пор как тётя Люся умерла.
«Ага, конечно. Замечательная перспектива. Соседство с вечно пьяным, ворчливым дядей-пенсионером — это, безусловно, лучший способ для моей дальнейшей социализации и личностного роста. Лучше и не придумаешь,» — с горькой иронией подумал он.
Но он не стал с ней спорить. Не стал ничего доказывать. Просто молча, почти незаметно, кивнул в знак согласия.
* * *
Он лежал на довольно новом, но уже продавленном диване в полутёмной гостиной. В дальнем углу комнаты тихо, почти по-старчески, поскрипывало кресло, обивка которого была вся в затяжках от когтей кота Оскара. Телевизор, который, очевидно, никто и не думал выключать, фоном, монотонно и безлико, бубнил какую-то вечернюю новостную ленту — нейтральную, чужую, не вызывающую ровным счётом никаких эмоций. Шикамару только лениво, с какой-то вселенской тоской, зевнул.
Эта комната, ставшая его временным убежищем, была для него чужой. И не только в физическом, бытовом смысле — во всём здесь, в каждой детали интерьера, в каждом предмете, ощущалась какая-то холодная, отстранённая чуждость. Даже сама тишина здесь была какой-то не такой, не как на тёплом, уютном, пыльном чердаке у бабушки в деревне.
Его небольшая спортивная сумка с вещами скромно лежала рядом, у ножки дивана. В ней было… в ней не было ровным счётом ничего особенного, что могло бы пригодиться ему в городской жизни. Пара комплектов старых, выцветших футболок, такие же старые, вытянутые на коленях спортивные штаны, те самые джинсы, в которых он, собственно, и приехал сюда из деревни. И, пожалуй, всё.
Вся та одежда, которую он, или, вернее, тот, прежний Марк, носил до своей невероятной трансформации, теперь болталась на его похудевшей, подтянутой фигуре, как на огородном пугале. Старые рубашки висели на нём бесформенным мешком, широкие куртки смотрелись как какие-то нелепые, старомодные балахоны. Даже ремень на джинсах ему теперь приходилось перетягивать на самую последнюю, крайнюю дырку, и то брюки то и дело норовили предательски сползти вниз.
— Ну, не комильфо, конечно, — недовольно пробормотал он себе под нос, с отвращением перебирая свой скудный гардероб. — В таком виде в школу идти — себе же дороже будет. Опять начнутся насмешки, косые взгляды. Морока…
Он достал из кармана свой мобильник, нашёл и запустил приложение онлайн-банка. Баланс на карте Марка, которую ему любезно оставили родители (за вычетом денег с невыполненного проекта), составлял ровно шесть тысяч двадцать четыре рубля.
Он надолго задумался, глядя на эту скромную цифру на экране.
«Сто рублей, по здешним ценам, — это… ну, примерно два батона хлеба и пакет молока. Хм… А если попробовать соотнести эту сумму с ценами в Конохе… Ну, может быть, эти шесть тысяч рублей — это примерно, как сорок или сорок пять тысяч рё. На такую сумму хватит разве что на покупку запасного, подержанного бронежилета, если брать его где-нибудь с рук у отставных шиноби. Или… на пару нормальных, прочных штанов и одно более-менее приличное хакама на городском рынке. Короче говоря, очень, очень мало».
Обращаться за финансовой помощью к родителям — это был совершенно не вариант. Просить у них деньги сейчас — означало бы добровольно признать свою полную, безоговорочную зависимость от них. А он не мог себе этого позволить. Ни по гордости. Ни, тем более, по простой, здравой логике.
«Пока что — буду справляться сам. Как-нибудь. А потом, если уж совсем станет худо и прижмёт, — тогда и подумаем, что делать дальше».
Он решительно поднялся с дивана, подошёл к дверному проёму, ведущему в их с сестрой теперь уже общую, объединённую комнату, и тихонько, чтобы не напугать, постучал костяшками пальцев по косяку.
— Мари. Эй, Мари, ты не спишь? Пошли со мной в магазин? Надо пару вещей прикупить на первое время. А то мне совсем не в чем ходить.
Та почти сразу же высунулась из своей части комнаты, вся какая-то сонная, растрёпанная, с головой укутавшись в тёплый, клетчатый плед, и с одним наушником в ухе, из которого доносилась какая-то бодрая, но совершенно непонятная японская музыка. Вторая половина её лица, та, на которой она, очевидно, только что спала, была ещё заметно опухшей и помятой.
— А, это ты… — она на мгновение замялась, задумчиво почесала свой затылок. — Ну… в принципе, можно, наверное. А то, если честно, мне и самой уже давно надо было бы выйти на улицу, развеяться, а то одной как-то… ну, ты, наверное, понял. Немного тревожно мне тут.
Они вышли из подъезда молча. Двор их многоэтажки был, как всегда, пыльным, задымлённым выхлопными газами многочисленных автомобилей. В воздухе висел стойкий, неприятный запах дешёвого кофе из ближайшей кофейни и раскалённого на солнце асфальта. Мимо них, почти не замечая, торопливо проходили какие-то хмурые, озабоченные люди, где-то вдалеке нетерпеливо сигналили машины, а на одной из лавочек у детской площадки, прижавшись друг к другу, мирно спали два каких-то нетрезвых мужика в одинаковых, грязных телогрейках. Этот город определённо не чувствовал себя уютным или гостеприимным. Он чувствовал себя каким-то… неизбежным, как стихийное бедствие.
Минут через десять, когда они уже почти дошли до ближайшего крупного торгово-развлекательного центра, Мари вдруг неожиданно, очень тихо, почти виновато, сказала:
— Я… в общем, сорри. Я, если честно, правда не знала, что они твою комнату совсем снесли. Я думала, они просто временно туда какие-то свои вещи сложили, пока ты был в деревне. Я и подумать не могла, что они решат стену выломать… Это как-то… неправильно.
— М-м-м, — только и смог он неопределённо промычать в ответ, не желая развивать эту тему.
— Я вообще-то думала, что ты, как и говорил раньше, уедешь в общагу жить. Или в колледж какой-нибудь поступишь, — не унималась она.
— А я — уже не думал, — коротко, почти резко, отрезал он.
Наступила неловкая, напряжённая пауза.
— Нормально всё, Мари, — сказал он наконец после короткой, но тяжёлой тишины, глядя куда-то перед собой. — Не в стенах же дело, в конце концов. Мне не привыкать начинать всё сначала.
Она с удивлением посмотрела на него, и ей показалось, что услышала в его голосе что-то совершенно новое, своё, настоящее: безграничное, почти философское спокойствие, но при этом — не пустоту и безразличие, как раньше, а какую-то скрытую, внутреннюю силу и уверенность.
— Ну… если тебе что-то будет надо — я могу помочь, — немного смущённо предложила она. — Ну, там, с одеждой помочь выбрать, или… ещё с чем-нибудь.
— Спасибо тебе. Но одежду, пожалуй, я выберу себе сам. Хочется начать с чего-то малого, но очень важного. Например, с новых, нормальных брюк и рубашки.
Она молча, с пониманием, кивнула, и дальше они уже шли в полной тишине.
Магазин, куда они пришли, оказался типичным, безликим торгово-развлекательным центром из разряда «всё для всех и ни для кого конкретно» — резкий, почти удушающий запах дешёвого пластика, отполированные до зеркального блеска глянцевые полы, на которых то и дело кто-то поскальзывался, уставшие, замученные продавцы с натянутыми, улыбками и ряды безмолвных манекенов в витринах, которые своим пустым, стеклянным взглядом и неестественными позами подозрительно напоминали младшего, менее удачливого брата знаменитого манекена Кена.
Шикамару шёл чуть впереди, уверенно и не спеша, скользя оценивающим взглядом по витринам многочисленных магазинов. На нём была всё та же черная, уже оверсайз, футболка и мешковатые джинсы, которые теперь больше походили на какую-то неудачную, авангардную попытку создания одежды в стиле «парусный флот» — свободные, бесформенные, провисающие на нём во всех мыслимых и немыслимых местах.
Но, как это ни странно, внимание на него всё равно обращали. И ещё как.
— «Мда… Это что, какая-то новая модель или актёр?» — почти неслышно прошептала одна молоденькая девушка в отделе модной обуви, с восхищением глядя на его широкие плечи и точёный профиль.
— «Смотрите, девчонки, а у него… руки какие… сильные…» — с каким-то благоговейным придыханием заметила другая, её подруга, не отрывая взгляда от его рельефных предплечий.
— «Да он вообще как будто только что из какого-то крутого сериала вышел, вы только гляньте на него!» — хихикнула третья, когда он с лёгкостью, почти не нагибаясь, наклонился, чтобы поднять случайно выпавшую из рук Мари сумку.
Шикамару, слышавший все эти перешёптывания, лишь криво хмыкнул про себя. «Вот и пойми теперь этих людей — то ли я и впрямь за последние месяцы стал таким неотразимо красивым, то ли они тут все просто слепые от природы,».
Мари, как обычно, катила рядом с ним пустую тележку для покупок, по привычке навьючив её на себя, как тяжёлую защитную броню, и спрятавшись за ней от всего остального мира.
— Так, братец, тебе что конкретно нужно? Пара новых рубашек, приличные брюки, может быть, даже какой-нибудь пиджак на осень? А то в этом твоём балахоне скоро бомжи на улице начнут тебе милостыню подавать. Может, тебе денег добавить?
Они выбрали несколько простых, но на удивление качественных и хорошо сшитых вещей:
— Классическую белую рубашку.
— Тёмно-серые брюки-чиносы, слегка зауженные книзу.
— Тёмно-синий, почти чёрный свитшот с небольшим, минималистичным, но очень стильным рисунком оленя на груди (это был исключительно его выбор — без каких-либо комментариев со стороны сестры).
— И лёгкие, мягкие, абсолютно чёрные кеды на тонкой, гибкой подошве, почти как у шиноби.
Выходя из магазина одежды, их остановил оценивавший возглас, направленный в сторону сестры.
— О-о-о, гляньте-ка, кого ветром занесло в торговый центр!
Мари мгновенно застыла на месте, как лиса, неожиданно загнанная в тупик хитрыми охотниками. Её лицо побледнело, а руки судорожно вцепились в ручку тележки.
К ним, чеканя шаг, уверенно направлялась какая-то девочка лет четырнадцати, вся из себя такая правильная, такая «выросшая на олимпиадах и дополнительных занятиях», с идеально ровной, густой чёлкой-гильотиной, которая, казалось, была способна перерезать горло одним своим видом, и с толстой тетрадкой в руках, на обложке которой красовалась гордая надпись «Cambridge English». Было отчётливо видно, как у неё от праведного гнева и самодовольства из ушей буквально валит пар.
— Ну, здравствуй, дорогая наша Мария… Давненько не виделись, не правда ли? — она остановилась прямо перед ними, смерив Мари презрительным взглядом с головы до ног. — Переходишь, значит, в какой-то новый, более примитивный формат общения, да? На фиг тебе теперь вся эта твоя учёба и олимпиады, раз завела себе такого взрослого, симпатичного мужика, — она злобно, по-змеиному сузила свои маленькие, колючие глазки, глядя на Шикамару. — Он кто тебе будет? Новый «папик»? Или просто спонсор твоих развлечений? Он же, судя по всему, лет на десять тебя старше, если не больше.
Мари от такой наглости и несправедливости даже на мгновение потеряла дар речи. Она только растерянно моргнула, переводя взгляд то на свою заклятую «подругу», то на невозмутимого брата.
— Это… это мой брат, если тебе так интересно, — наконец, с трудом выдавила она из себя.
— Ха-ха! Брат! Серьёзно?! Не смеши меня! — девчонка разразилась громким, неприятным смехом. — А вы так мило, так по-семейному вместе покупаете взрослую мужскую одежду, так трогательно заботитесь друг о друге. Прям… настоящая, идеальная семья. Только вот… — она вдруг перестала смеяться, и её лицо исказила хищная, злая улыбка. — Даже если ты сейчас и врёшь — какая, в сущности, разница? Всё равно вы оба — неудачники, и ничего в этой жизни не добьётесь. Ни ты, со своими липовыми победами на олимпиадах, ни он, твой этот… «братец». Вас же даже на городскую олимпиаду по биологии в прошлом году не взяли, потому что вы оба, такие «умники», до сих пор не умеете различать элементарные вещи — клеточную стенку у растений и клеточную мембрану у животных! Позорище!
Они, не желая продолжать этот бессмысленный разговор, просто молча развернулись и пошли в другую сторону, к выходу из магазина.
— Да вы же и слова-то на английском языке длиннее трёх слогов выговорить не можете без словаря! Неучи! — ещё долго кричала им вслед бывшая звезда репетиторского подвала и победительница всех школьных олимпиад.
Когда они наконец-то вышли из торгового центра на шумную улицу, Мари всё ещё буквально кипела от праведного возмущения, нервно покусывая свою нижнюю губу до такой степени, что на ней вот-вот должна была выступить кровь.
— Ты это видел?! Ты вообще это видел?! Да она в своём уме, эта ненормальная?! «Папик», «мужик», «неучи»… Да я эту её сраную биологию в прошлом году зубрила так, что у меня до сих пор по ночам митохондрии с рибосомами снятся! Да я сама уже, наверное, готова себе вместо глаз хлоропласты пересадить, чтобы лучше видеть эту её тупую клеточную стенку! — она почти кричала, размахивая руками и привлекая к себе удивлённые взгляды прохожих.
Шикамару, который всё это время шёл рядом с ней с абсолютно невозмутимым видом, только лениво пожал плечами:
— Ну, по крайней-мере, теперь ты хотя бы знаешь, как ты сама примерно выглядишь со стороны. Агрессия — один в один, честное слово. Даже интонации похожи.
Мари от такой наглости аж поперхнулась воздухом и возмущённо фыркнула.
— Да ну тебя к чёрту, Шикамару! Придурок! Я тут, понимаешь ли, страдаю, а он ещё и издевается!
— Давай попробуем обратить эту неприятную ситуацию в плюс, — с присущей ему меланхолией изрёк он. — Подумай сама: твой главный враг теперь на сто процентов уверен в том, что ты окончательно забила на учёбу и ушла в какие-то там «свободные отношения» с загадочным, горячим красавчиком, который к тому же значительно старше тебя. В чём-то ведь это можно считать успехом, не так ли? Твоя репутация «плохой девчонки» в их элитном кружке ботаников теперь взлетит до небес.
— Ой, да помолчи ты уже… — она картинно отмахнулась от него, но на её губах уже играла лёгкая, невольная усмешка. Кажется, она начинала остывать. И не столько из-за спокойствия своего положения, сколько из-за подхода к прохладной набережной Енисея.
Здесь дул лёгкий речной ветерок. Вокруг гуляли люди, ели мороженое, смеялись, где-то вдалеке радостно лаяли собаки. Но вдруг они заметили какую-то странную, плотную толпу, собравшуюся у турников на небольшой спортивной площадке.
Шикамару с Мари из любопытства подошли поближе.
— Что тут за сборище такое? Митинг, что ли? — спросила Мари, пытаясь разглядеть что-нибудь сквозь спины людей.
— Да нет, там какой-то парень конкурс проводит, — пояснил стоявший рядом с ними мужичок. — На турнике. Кто провисит на нём ровно десять минут, не сгибая рук, — тому он даёт пять тысяч рублей наличными.
— Хм… Интересно, — Шикамару с характерным хрустом размял шею, его глаза хитро блеснули. — А ну-ка, дай-ка я попробую. Может, хоть на новые штаны себе заработаю.
Он уверенно протиснулся сквозь толпу к турнику. Ведущий этого импровизированного конкурса — молодой, накачанный парень в кепке и майке с логотипом какого-то спортивного питания — смерил его скептическим взглядом.
— Так, молодой человек, вы уверены? Не обожгитесь, это только кажется, что всё просто. Десять минут на абсолютно прямых руках, без рывков и раскачиваний. Готовы? Тогда — пошёл таймер!
Шикамару, не говоря ни слова, подошёл к турнику, подпрыгнул и мёртвой хваткой вцепился в холодную металлическую перекладину. Повис.
Минута. Две. Три. Пять.
Он висел абсолютно неподвижно, его лицо не выражало ни малейшего напряжения.
Толпа вокруг начала уважительно перешёптываться.
— Он что, даже не дрожит совсем?..
— А он что, профессиональный спортсмен, гимнаст, что ли?
Пошла седьмая минута. Ведущий конкурса начал заметно нервничать и потеть — он явно не рассчитывал на то, что кто-то из случайных прохожих сможет дотянуть даже до середины.
Десятая минута. Таймер противно запищал, возвещая об окончании времени.
— Профессор, вылезайте, вы, кажется, проиграли пари, — с лёгкой усмешкой произнёс кто-то из толпы.
Шикамару легко, почти невесомо, спрыгнул с турника на землю, отряхнул руки.
— Деньги, будьте добры, на карту. Телефон я вам сейчас продиктую. И спасибо за развлечение.
Он обернулся к ошарашенной, не верящей своим глазам, Мари.
— Ну вот. Как я и говорил. Брюки с полной самоокупаемостью. Где-нибудь еще такие аттракционы имеются? Давай все обойдем?