Великолепный Шикамару Нара! Глава 19
— Р-р-р-р-р…
Этот низкий, утробный, какой-то почти звериный рык, донёсшийся из темноты, заставил Мари вздрогнуть так сильно, что она едва не выронила свою импровизированную палку-шампур с уже почти поджарившимся яблоком прямо в костёр. Голос её, казалось, застрял где-то между пересохшим от страха горлом и прерывистым, судорожным дыханием. Она с трудом сглотнула.
— Ты… ты это слышал?.. — прошептала она едва слышно, её глаза испуганно метнулись в сторону тёмного леса.
Шикамару, который до этого момента расслабленно сидел у огня, мгновенно подобрался. Его голова резко поднялась, глаза чуть прищурились, все его движения стали какими-то резкими, собранными, будто он в одно мгновение переключился в режим полной боевой готовности.
— Да, слышал, — коротко, почти небрежно, ответил он, быстро выпрямляясь и напряжённо вслушиваясь в ночную тишину. — Это собаки.
— Собаки?! — Мари резко, почти панически, обернулась, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь в густой, непроглядной темноте за пределами их небольшого, уютного костра. — А-а… в смысле?... Какие ещё собаки? Откуда они здесь?
— Бродячие, скорее всего. Голодные. И, судя по всему, не одна, а целая стая. А по тону этого их рычания — ещё и очень злые, агрессивные.
Он на мгновение замер, прислушиваясь. Огонь в костре тихо потрескивал, разбрасывая вокруг себя причудливые, пляшущие тени, воздух был совершенно неподвижен, ни единого дуновения ветерка. Но где-то там — на востоке, чуть ближе к самому краю леса, уже не у развалин старой скотобазы, но и не совсем в глубине лесной чащи, определённо что-то происходило. Что-то такое, что заставило этих бродячих собак сначала угрожающе зарычать, а потом… потом как будто резко напрячься, приготовиться к атаке.
Шикамару слегка наклонился к всё ещё не пришедшей в себя от страха сестре, его голос прозвучал на удивление спокойно и уверенно:
— Пойдём, посмотрим, что там такое. Только очень осторожно, с безопасного расстояния. Не бойся, мы просто понаблюдаем со стороны. Если что — сразу же бегом сюда, обратно, костёр и палатка нас хоть как-то, но прикроют.
— Ты что, совсем с ума сошёл?! — Мари, при всей своей показной, напускной смелости и язвительности, отшатнулась от него, как от прокажённого. — Ты же сам только что сказал: собаки злые! Голодные! Целая стая! Я не хочу, чтобы меня там сожрали заживо! А если это… если это вообще… не собаки? Если это… тот самый пастух? Помнишь, ты рассказывал?
— Какой ещё, к чёрту, пастух, Мари? Ты о чём вообще? — он непонимающе нахмурился.
— Ну, тот самый… который тут умер вместе со своими быками… и который теперь тут бродит по ночам… ищет заблудшие души… — прошептала она почти на грани слёз, её голос дрожал от неподдельного ужаса.
Шикамару на мгновение скривился, не то пытаясь сдержать непрошеную усмешку, не то действительно нахмурившись от её наивности.
— Мари. Послушай меня внимательно. Это не какое-нибудь там очередное твоё аниме про зомби и призраков. Это — реальность. Суровая, деревенская реальность. И там, в лесу, сейчас что-то действительно происходит. Давай просто одним глазком глянем, что к чему. Если тебе будет слишком страшно — просто держись сзади меня, окей? Я тебя в обиду не дам.
Она ничего не ответила. Только судорожно сглотнула, крепко, до боли в пальцах, вцепилась в рукав его куртки и, стараясь не отставать ни на шаг, пошла следом за ним, в темноту.
Они осторожно вышли чуть за полосу деревьев, окружавших поляну, и пригнулись у самого края густых кустов, стараясь не издавать ни малейшего шума. И тогда, вглядевшись в ночную мглу, они это увидели. Картина была смутной, нечёткой, но всё же достаточно ясной, чтобы понять суть происходящего: там, метрах в тридцати от них, чуть ближе к восточной окраине леса, в неверном, бледном пятне лунного света, застыл молодой, испуганный оленёнок.
Невысокий, совсем ещё худенький, с тонкими, дрожащими ножками и огромными, расширенными от ужаса, тёмными глазами. Он стоял, плотно прижав уши к голове, и испуганно поворачивал свою изящную голову из стороны в сторону — он был окружён плотным полукольцом как минимум из четырёх, а может быть, даже пяти, крупных бродячих псов. Те, в свою очередь, злобно рычали, нетерпеливо рыли когтями землю, медленно, но неотвратимо заходили по дуге, сужая кольцо окружения. Они то и дело подпрыгивали, делали короткие, резкие выпады в его сторону, как бы пробуя на вкус его страх, его беззащитность.
— Олень… маленький оленёнок… — потрясённо прошептала Мари, и её голос неожиданно сорвался, в нём послышались неподдельные слёзы. — Он ведь… он ведь там совсем один… Они же его сейчас просто разорвут…
Шикамару затаил дыхание, его взгляд был прикован к этой жестокой, но такой типичной для дикой природы сцене. И что-то в нём в этот момент резко, болезненно щёлкнуло. Болью. Воспоминанием. Чем-то очень давним, очень личным, почти забытым.
* * *
Когда Шикамару был ещё совсем молодым генином, только-только окончившим Академию, его отец, Шикаку Нара, глава их клана и один из мудрейших людей Конохи, часто брал его с собой в заповедные леса, принадлежавшие их клану. Там, вдали от городской суеты, он показывал ему, как на самом деле живут лесные звери, как устроен этот сложный, хрупкий мир природы, как в нём поддерживается извечный баланс сил. Именно там жили они — священные олени клана Нара.
Их не просто держали в этих лесах, как каких-то домашних животных. Их оберегали. Защищали. Почитали.
Эти грациозные, благородные животные не были приручены в обычном, человеческом понимании этого слова — они были скорее партнёрами, молчаливыми союзниками, живыми символами той самой природной уравновешенности, спокойной гордости, неразрывной связи человека с окружающим его миром, которые так ценились в их клане.
Они не были громкими или могущественными, как, например, гигантские жабы или змеи, которых призывали другие шиноби. Но они были чистыми, благородными, невероятно умными и удивительно спокойными существами.
Именно в этих священных лесах клана Нара, в древней, заповедной роще Теншин, молодые шиноби из их клана впервые постигали сложное искусство скрытности, маскировки и бесшумного наблюдения, часами, днями напролёт наблюдая за повадками и грациозным поведением этих удивительных оленей. За тем, как они, казалось бы, инстинктивно улавливают малейшие признаки приближающейся опасности задолго до появления какого-либо звука или запаха. За тем, как чутко они чувствуют малейшее изменение в окружающей обстановке, приближение любого чужака.
Именно там, в их молчаливом, но таком выразительном присутствии, Шикаку однажды сказал ему слова, которые навсегда врезались в его память:
— Олени — это не просто звери, Шикамару. Они — напоминание нам всем. Напоминание о том, что можно быть по-настоящему сильным, не будучи при этом громким и агрессивным. О том, что истинное уважение — далеко не всегда рождается из страха. И о том, что наш главный долг, как шиноби и как людей, — это всегда беречь и защищать тех, кто слабее нас, тех, кто не может постоять за себя сам.
С тех самых пор… он всегда помнил эти слова. Помнит их и сейчас…
* * *
Шикамару медленно, почти крадучись, присел на корточки у самого края кустарника, не отводя своего внимательного, цепкого взгляда от стаи бродячих псов, окруживших несчастного оленёнка. Его мозг лихорадочно работал, просчитывая варианты, оценивая риски.
— Слушай меня сейчас очень внимательно, Мари, — его голос был тихим, но твёрдым, не допускающим возражений. — Я сейчас брошу в их сторону что-нибудь металлическое, что-нибудь, что издаст громкий, резкий звук. Чтобы напугать их, отвлечь. Собаки, скорее всего, на какое-то время разбегутся в разные стороны, но, боюсь, ненадолго. У тебя будет всего лишь пара секунд, не больше. Как только они дёрнутся — ты бежишь вдоль этих кустов, вон туда, — он незаметно кивнул головой в сторону, — и начинаешь изо всех сил хлопать в ладоши, кричать как можно громче, шуметь. Отвлекаешь их внимание на себя. Только, ради всего святого, не лезь к ним слишком близко, держись на безопасном расстоянии. Поняла?
— А ты? Ты что будешь делать? — голос Мари сорвался, в нём отчётливо дрожала неподдельная тревога за него, за этого её нового, такого странного, но такого отважного брата.
— А я пойду с другой стороны, попытаюсь зайти им в тыл. Если этот маленький олень сам не поймёт, что ему пора уносить ноги — я его легонько подтолкну в нужную сторону. Главное сейчас — не дать этим псам окончательно замкнуть кольцо окружения. И помни, Мари: если хоть один из этих псов бросится в твою сторону — не геройствуй, не пытайся отбиваться. Сразу же беги со всех ног сюда, обратно к нашему костру. Костёр и палатка нас хоть как-то, но прикроют, если что.
Он тихо, почти неслышно, расстегнул боковой карман своего рюкзака, достал оттуда пару тяжёлых металлических болтов, которые он ещё днём подобрал на заброшенной спортплощадке — кто знает, для чего они могли бы пригодиться. Затем он снова взглянул в глаза сестре. И в этот момент, в неверном свете луны, их взгляды встретились — и они, впервые за все эти долгие годы, смотрели друг на друга совершенно одинаково: серьёзно, сосредоточенно, с полным пониманием и доверием.
— Действуем по моему сигналу. Как только я хлопну в ладоши — начинаешь. Готова?
Мари судорожно сглотнула подступивший к горлу комок и молча, но решительно, кивнула. Затем она неуверенно протянула к нему свою дрожащую руку — он быстро, но крепко, сжал её в своей.
— Всё у нас получится, Мари. Не бойся. Ты молодец. Я в тебя верю.
Он осторожно отошёл от неё в сторону, низко пригибаясь к земле, и почти бесшумно, как тень, скользнул к противоположной стороне небольшой поляны. Когда он оказался в нужной, заранее выбранной им позиции, он на секунду замер, оценивая обстановку.
Псы тем временем уже почти полностью окружили дрожащего от ужаса оленёнка плотным полукругом, они двигались на удивление синхронно, слаженно, почти беззвучно, как хорошо обученная стая волков. Один из них — самый крупный, тёмный, с уродливо порванным ухом и горящими в темноте злыми, жёлтыми глазами — уже медленно, по-пластунски, подползал к своей жертве всё ближе и ближе. Оленёнок отчаянно дрожал всем телом, инстинктивно отступая к спасительным зарослям кустарника, но было видно, что он уже почти не верил в то, что сможет уйти отсюда живым.
Щёлк.
Громкий, резкий, почти оглушительный звук — это один из брошенных Шикамару болтов с силой ударился о сухую, торчащую из земли корягу. Звук получился похожим на выстрел из ружья. Собаки от неожиданности испуганно вздрогнули, кто-то из них коротко, злобно залаял, один из псов даже отпрыгнул в сторону, поджав хвост. И тут же, как по идеально отрепетированному сценарию, с другой стороны поляны раздался пронзительный, почти истерический вскрик Мари, а затем — целая серия резких, громких хлопков по густым веткам кустов, по её собственной куртке.
— АААА! А НУ, РАССОСАЛИСЬ ОТСЮДА, УРОДЫ ВОНЮЧИЕ! ПОШЛИ ПРОЧЬ, ГОВОРЮ! — что есть мочи выкрикнула она, её голос звучал хрипло, немного театрально, но в нём было столько неподдельной ярости и отчаяния, что это не могло не произвести впечатления.
Псы на мгновение растерялись, их слаженная атака захлебнулась. Трое из них тут же, с рычанием, рванули в ту сторону, откуда доносился шум и крики. Но один всё-таки остался на месте — тот самый, самый крупный, тёмный, с порванным ухом. Он всё ещё не сводил своих голодных глаз с оленёнка. И в этот самый момент, пока его внимание было полностью поглощено криками Мари…
Шикамару, как чёрная молния, вынырнул из своего укрытия в кустах прямо за спиной оцепеневшего от ужаса оленёнка, громко, изо всех сил, хлопнул ладонями по мокрой от росы земле и отчаянно прошептал:
— Давай же, малыш! Это твой единственный шанс! Беги! Скорее беги!
И тут же он сильно, но при этом как-то очень мягко, почти ласково, толкнул испуганного зверя в бок — настойчиво, но без агрессии.
Оленёнок, будто услышав и поняв его, инстинктивно вскочил на свои тонкие, дрожащие ножки и одним отчаянным, почти немыслимым прыжком метнулся в сторону образовавшегося в круге окружения разрыва. Прямо в спасительную гущу кустов.
Оставшийся пёс с яростным рычанием было бросился за ним в погоню — но чёрный, стремительный силуэт Шикамару тут же метнулся вбок, выходя ему наперехват, преграждая путь. Его руки уже почти инстинктивно сжались в необходимую для техники печать.
— Техника тени… нет, сейчас не стоит. Нужно что-то попроще, но не менее эффективное.
Он просто, не целясь, со всей силы бросил второй, оставшийся у него металлический болт, прямо в морду рассвирепевшему псу. Тот от неожиданности и боли пронзительно взвизгнул, резко свернул в сторону и, поджав хвост, трусливо… сменил цель.
— Мари! Назад! Быстро! Возвращаемся к костру! — что есть мочи крикнул Шикамару, видя, как этот пес, с коротким, яростным рыком вдруг развернулся и бросился прямиком на его сестру, которая всё ещё стояла на краю поляны, пытаясь перевести дух.
Мари, услышав его отчаянный крик и увидев несущуюся на неё разъярённую псину, с пронзительным визгом ужаса развернулась и со всех ног бросилась бежать обратно, к их небольшому лагерю, к спасительному огню костра. Но пёс был слишком быстр и уже почти настигал её.
В этот критический момент Шикамару, не раздумывая ни секунды, совершил несколько невероятно быстрых, почти молниеносных рывков, каким-то чудом оказавшись между бегущей сестрой и нападающим на неё зверем. Он резко выставил вперёд руки, инстинктивно принимая на себя всю силу удара разъярённой собаки. Пёс с глухим стуком врезался в него, пытаясь вцепиться зубами в подставленную руку, но Шикамару, используя инерцию его же собственного нападения, ловко увернулся и с силой отшвырнул его в сторону.
— Убирайся, тварь! — прорычал он, его глаза в темноте блеснули холодным, нечеловеческим огнём.
Пёс, опешив от такого неожиданного и мощного отпора, на мгновение заскулил, поджал хвост и, больше не решаясь атаковать, трусливо ретировался в темноту леса, к своим сородичам.
Шикамару, убедившись, что опасность миновала, тут же бросился вслед за сестрой, которая, не останавливаясь, уже почти добежала до палатки. Их обоих переполняли эмоции — бурлящий в крови адреналин, огромное, почти физическое облегчение от того, что всё закончилось, какой-то немного истерический, нервный смех и всё ещё не прошедшая, противная дрожь в ослабевших коленях. Мари выдохнула первой, уже почти добравшись до палатки. Она просто, без сил, рухнула на мокрую от росы траву, не в силах больше стоять на ногах:
— Мы… мы что, правда это сделали?! — её голос срывался от переполнявшего её возбуждения и всё ещё не отпускавшего страха. — Он… он спасён? Тот маленький олень? Мы его спасли? И… ты… ты меня тоже спас…
Шикамару только молча кивнул в ответ, тяжело дыша, и тоже опустился на землю рядом с ней, вытаскивая из своих растрёпанных волос запутавшиеся там сухие листья и веточки.
— Думаю, да. Спасён. А если даже и нет — то, по крайней мере, шанс на спасение у него теперь точно появился. И это уже немало.
Он устало вытянул ноги поближе к костру, поднял свой взгляд к ночному небу, на котором, сквозь прорехи в облаках, уже начал медленно, но неотвратимо разгораться мириадами далёких звёзд Млечный Путь.
— Это… это было так круто… — почти шёпотом, как будто боясь спугнуть это новое, незнакомое ей чувство, произнесла Мари, заворожённо глядя на пляшущие языки пламени в костре. — Я… я никогда в своей жизни ничего подобного не делала. Никогда. И… спасибо тебе, Марк. За то, что спас меня. Ты… ты… спасибо.
— Значит, мы уже не зря выбрались сегодня из дома в эту глушь, — он впервые за долгое время улыбнулся ей. Тихо, немного устало, но с какой-то очень искренней, почти отеческой теплотой. — Только, пожалуйста, никому об этом не рассказывай, ладно? А то ещё не так поймут.
— Ага. Не расскажу, — серьёзно кивнула она. — Да и кто бы мне вообще поверил, если бы я рассказала?
Наступила короткая, уютная пауза, нарушаемая лишь потрескиванием дров в костре.
— Но я… я это точно запомню, Марк. На всю жизнь, — вдруг тихо, но очень твёрдо сказала она, поворачивая к нему своё разрумянившееся от огня и пережитых эмоций лицо.
— …Шикамару, — неожиданно для самого себя, поправил он её. — Меня на самом деле зовут Шикамару.
Мари удивлённо посмотрела на него, её глаза широко раскрылись. А потом она вдруг чуть заметно, но очень искренне, по-настоящему, улыбнулась. Так, как, наверное, не улыбалась уже очень давно.
— Ну, хорошо. Ладно, Шикамару. Тогда… спасибо тебе.
Раннее, почти предрассветное утро.
Воздух, густой и влажный после ночи был почти синим от медленно редеющего, стелющегося по земле тумана. Они молча выходили из своего временного убежища, торопливо собирая свои немногочисленные пожитки и пакуя рюкзаки. Шикамару, выглядел на удивление бодрым и свежим, будто и не спал всю эту тревожную ночь, а провёл её в привычном для него, многолетнем, напряжённом карауле где-нибудь на границе Страны Огня. Мари же, наоборот, была молчалива, немного бледна и заметно подустала, но, к его немалому удивлению, держалась на удивление стойко, без обычных капризов и жалоб. Они оба, как по какому-то негласному сговору, не поднимали больше тему вчерашнего ночного происшествия с оленёнком и собаками. Не потому, что забыли о нём, — такое не забывается. А потому, что… просто не надо было. Всё уже было сказано и сделано. И этот их совместный, немного безумный, но такой важный поступок теперь останется только между ними.
Шаг за шагом, они шли по узкой, едва заметной лесной тропинке, пробираясь сквозь густые, мокрые от росы заросли. И тут…
«Ф-ф-фыррр»
Этот глухой, тяжёлый, немного настороженный, но определённо не враждебный выдох раздался откуда-то совсем рядом, из-за стены густого кустарника. За ним последовал второй. И тут же — ещё один. Ветки ближайшего орешника в стороне чуть заметно шевельнулись.
Шикамару первым среагировал на этот звук, мгновенно останавливаясь и инстинктивно, почти рефлекторно, прижимая свою ладонь к плечу идущей впереди сестры, мягко, но настойчиво отводя её чуть за себя, прикрывая своим телом.
— Олени… — произнёс он почти шёпотом, но в его голосе не было ни тени тревоги, скорее, какое-то странное, почти благоговейное спокойствие.
На небольшой, залитой первыми, ещё робкими лучами утреннего солнца опушке, в медленно рассеивающемся, почти прозрачном тумане, стояли три величественные, грациозные фигуры. Крупный, сильный самец, с высокими, раскидистыми, ещё не полностью очистившимися от нежного бархата рогами. Рядом с ним — чуть поменьше ростом, но такая же статная самка, её поза была внимательной, прямой, исполненной какого-то внутреннего, природного спокойствия. А чуть впереди, между ними, неуверенно переступая с ноги на ногу — вчерашний их знакомый, спасённый ими оленёнок. Он, казалось, всё ещё немного прихрамывал на одну ногу, но уже гораздо крепче и увереннее стоял на земле.
Оленёнок, увидев их, сделал несколько робких шагов чуть ближе. Его тёплое дыхание лёгким, белым облачком парило в прохладном утреннем воздухе. Он подошёл почти вплотную к Шикамару… и замер, доверчиво глядя ему прямо в глаза своими огромными, влажными, тёмными оленьими глазами.
Шикамару медленно, стараясь не делать никаких резких, пугающих движений, присел на корточки. Он тоже смотрел прямо в глаза этому маленькому, беззащитному лесному зверю.
И в этот момент он будто бы что-то ощутил. Что-то очень старое. Очень глубокое. Почти родное.
Он отчётливо вспомнил тот далёкий день, когда он, будучи ещё совсем маленьким мальчишкой, только-только поступившим в Академию шиноби, впервые один, без сопровождения взрослых, подошёл к границе священного леса их клана. Тогда один из оленей не убежал от него, как обычно, а остался стоять на месте и, к его огромному изумлению, медленно, почтительно склонил перед ним свою увенчанную молодыми рожками голову. И он вспомнил слова своего отца, сказанные ему в тот вечер: «Они узнают нас, Нара, не по лицу, не по имени или запаху. Они узнают нас по сердцу. По древней памяти этого леса, который является нашим общим домом. Мы — часть их стада, Шикамару, даже если мы уже давно не выходим к ним так часто, как наши предки».
Шикамару осторожно, очень медленно, протянул свою раскрытую ладонь к оленёнку. Тот, немного помедлив, доверчиво прижался к ней своим тёплым, бархатистым лбом.
— Он помнит, — произнёс Шикамару очень тихо, почти самому себе. — И они, его родители, тоже помнят. Узнали…
Крупный самец, вожак этого небольшого семейства, сделал несколько шагов вперёд. Его поза была всё ещё настороженной, но уже без явной агрессии. Шикамару спокойно встретил его взгляд. И в этом их безмолвном взгляде, казалось, был какой-то почти вопросительный, почти человеческий диалог.
— Спасибо, — так же шёпотом, одними губами, произнёс Шикамару, всё ещё не сводя глаз с могучего оленя. — Он спасён. И я… я благодарю вас за ваше доверие.
Самец в ответ тихо, но отчётливо, топнул своим крепким копытом по земле, потом — второй раз. В мире животных, как знал Шикамару, это был символ одобрения, принятия. Лёгкий порыв утреннего ветра прошелестел в листве над их головами. И тут самка, до этого стоявшая чуть поодаль, сделала несколько грациозных шагов по направлению к Мари.
Та от изумления и восторга даже приоткрыла рот. Она всё ещё не могла до конца поверить в реальность происходящего. Но, переборов свой страх, она неуверенно, робко протянула свою руку вперёд. И самка, к её полнейшему восторгу, позволила ей прикоснуться к своей тёплой, бархатистой холке.
— Я… я могу… я могу с вами сфотографироваться?! — задыхаясь от переполнявших её эмоций, почти благоговейным шёпотом выдохнула Мари, лихорадочно доставая из кармана свой телефон.
Шикамару только молча, с лёгкой усмешкой, кивнул ей в ответ. И потом, с какой-то совершенно новой, озорной интонацией в голосе, добавил, обращаясь скорее к оленю-самцу, чем к сестре:
— Можешь даже попробовать сесть на него верхом, если наш уважаемый отец семейства будет не против.
Он снова перевёл свой взгляд на могучего самца. Медленно. Сосредоточенно. Словно передавая ему свою мысль, свою просьбу, телепатически.
И — о, чудо! — словно в ответ на его невысказанную просьбу, огромный олень действительно сделал ещё один шаг вперёд и медленно, грациозно, опустился на передние колени, приглашая.
Мари, дрожа всем телом от невероятного восторга и переполняющих её эмоций, осторожно, с замиранием сердца, подошла и несмело опустилась на его широкую, сильную спину. Фото. Потом, торопливо, второе. И… ещё одно — общее, вместе с братом, который подошёл и встал рядом. На рассвете, среди вековых деревьев, в лучах восходящего солнца. Это была поистине волшебная, почти нереальная картина.
Потом олень плавно, без усилий, поднялся на ноги. Но не убежал. Он ещё несколько секунд просто стоял и смотрел на них своими умными, всё понимающими глазами. Последний раз.
Самка тем временем мягко, почти по-матерински, толкнула своего малыша мордой, разворачивая его в сторону леса. И всё их небольшое оленье стадо, так же бесшумно, как и появилось, начало медленно уходить вглубь лесной чащи. Без единого звука. Только лёгкий, едва слышный шорох опавшей листвы под их копытами и последнее, прощальное…
Фф-ф-фыр.
Они ушли. А Шикамару и Мари ещё долго стояли на опушке, молча, потрясённые, не в силах вымолвить ни слова, глядя им вслед, пока их грациозные силуэты окончательно не растворились в утреннем тумане.