* * *
Прошло несколько дней с момента нападения на клан Инумаки, и поместье, ещё недавно сотрясавшееся от грохота битвы и всплесков проклятой энергии, постепенно погрузилось в затишье. Казалось, сама природа стремилась залечить раны, оставленные хаосом. Трещины, пропитанные остатками проклятой энергии, хранили память о яростном столкновении, но ветер, гуляющий по двору, унёс последние отголоски криков и резкий запах крови. В эти дни сюда прибыли шаманы, посланные Старейшинами. Они явились не из праздного любопытства, а с ясной целью: убедиться, что клан, переживший атаку якудза и пробуждение духа особого ранга, всё ещё держится на ногах и не стал уязвимым звеном в хрупком равновесии мира шаманов. Один из них, высокий мужчина с сединой в волосах и руками, покрытыми сетью старых шрамов, долго смотрел на Мирака. Затем его взгляд скользнул к красноватому пальцу Сукуны, который лидер клана всё ещё сжимал в ладони.
— Это не игрушка, — произнёс он низким, хриплым голосом, в котором смешались усталость и предупреждение. — Проклятый предмет такой силы — живое проклятие, что ищет себе хозяина или жертву. Один неверный шаг, и он обратит всё вокруг в пепел. По странной прихоти судьбы эти пальцы всплывают там, где их меньше всего ждёшь: в заброшенных храмах, на дне рек, в руках ничего не подозревающих смертных. И так же внезапно исчезают, будто кто-то уводит их прочь. То, что вы нашли один из них, Масакадо — редкая удача. Возможно, вы спасли не только свой клан, но и всех нас от того, что могло бы пробудиться.
Мирак нахмурился, между его бровями залегла глубокая складка. Его холодные, цепкие глаза словно пытались пробиться сквозь завесу молчания шамана. Вопрос сорвался с его губ тихо, но с настойчивостью, выдающей предчувствие тяжёлого ответа:
— Что это за палец?
Шаман, чья фигура казалась высеченной из древнего камня, чуть повернул голову. Свет лампы отразился на шрамах, пересекающих его лицо.
— Палец Сукуны, — Он замолчал, не добавив ни звука, оставив Мирака наедине с этой загадкой, что теперь жгла его разум. Шаман протянул ларец, куда следовало поместить палец.
Мирак прищурился, его мысли закружились стремительно, точно поток, отделяющий песок от золота. Этот шаман не суетился, не пытался заполнить тишину пустыми словами — признак либо правды, либо искусной лжи. Но тонкая вязь сутр на ларце, мерцающая слабым светом, была знакома: такие использовали Старейшины. Дыхание шамана оставалось ровным, шаг — уверенным, а в его молчании не сквозило ни страха, ни скрытого умысла. Мирак кивнул себе, почти незаметно, убедившись: перед ним не самозванец, а человек, чья воля подчинена приказу свыше.
Мирак передал палец, который всё равно бы у него забрали, и проследил за уходящим человеком.
И всё же загадка, терзавшая его разум, осталась без ответа, лишь разжигая жажду узнать больше — не от этого посланника, а от древних строк, что ждали в тишине библиотеки.
Позже, когда первые последствия были улажены, а насущные вопросы — защита и советы — решены, Мирак уединился в глубине старой библиотеки. Его шаги гулко отдавались в тишине, пока он пробирался к полкам со свитками — молчаливым свидетелям минувших эпох. Пальцы, ещё хранящие память о жаре боя, осторожно перебирали пожелтевшие страницы, хрупкие, как крылья мотылька. Наконец перед ним раскрылись строки о Сукуне. Это были мрачные сказания эпохи Хэйан, пропитанные кровью и пеплом: истории о короле проклятий, чья сила раскалывала горы, а умения вырезали лучшие отряды клана Фудзивара. Пальцы, отсечённые от его тела, сохраняли эхо той неукротимой мощи, готовой в любой миг пробудиться и пожрать всё живое.
— Эта вещь просто так оказалась в руках слабых якудза? — Мирак усомнился, и сомнение кольнуло его, точно заноза.
Ближе к утру, когда послушники, не смыкавшие глаз всю ночь, собрались в просторной комнате поместья, слабый свет ламп отбрасывал тёплые блики на деревянные стены. Мирак восседал перед ними. Их лица, ещё недавно покрытые пылью и кровью, теперь светились смесью усталости и гордости. Его голос, глубокий и уверенный, разнёсся по комнате, наполняя её силой:
— Именно из-за вас клан остался на ногах! — начал он, и каждое слово падало, как удар молота, полный гордости.
Вокун, сидевшая чуть впереди, стиснула пальцы на коленях. Её сердце дрогнуло, а в груди разлилось тепло, будто кто-то зажёг там крохотный светильник, разгоняющий тени усталости.
— Вы не просто выстояли — вы всех спасли. Без ваших рук, что держали оружие крепче судьбы, без вашего мужества, что горело ярче любого пламени, эти стены давно бы обратились в руины, а наш род канул бы в забвение, — голос Мирака окреп, став подобен ветру, что гонит облака прочь.
Один из молодых послушников, стоявший сзади, сглотнул ком в горле. Его глаза заблестели, и он быстро моргнул, скрывая подступившие слёзы. Эти слова были как объятие, которого он не ждал, но в котором так нуждался.
— Но вы — не только щит, но и сердце этого клана. Вы доказали, что сила — не в проклятой энергии, что струится в нас, а в воле, что заставляет её служить великой цели, — слова лились мощно и неостановимо, точно река. — И теперь я говорю вам: идите и обучайте молодых, — голос Мирака смягчился, но не утратил мощи, словно он вручал им не приказ, а дар.
Молодой послушник сзади стиснул кулаки. Его лицо озарилось решимостью — он вдруг понял, что хочет быть таким же, как Мирак, говорить так же, вести за собой так же. Это желание вспыхнуло в нём, как факел в ночи.
— Передайте им не просто умения, а тот огонь, что сами вынесли из этой ночи, ту веру, что вознесла нас над хаосом. Пусть они смотрят на вас и видят не просто воинов, а маяки, что освещают путь через тьму, — голос Мирака звенел, наполняя их сердца светом.
Вокун встретилась взглядом с Накрином, и в её глазах мелькнула искренняя благодарность — не только Мираку, но и всем, кто стоял рядом в ту ночь. Она ощутила, как её любовь к клану, к этому лидеру, стала глубже, почти осязаемой.
Накрин кивнул, едва заметно, но с такой силой, что это движение могло бы сдвинуть гору. Он чувствовал, как слова Мирака вливаются в него, укрепляя веру в себя и в того, кто стоял перед ним.
— Вы — мой оплот, моя гордость, и пока вы стоите, клан Инумаки будет жить в веках, — Мирак сделал паузу. Его взгляд обнял их всех, словно плащ, сотканный из тепла и стали.
Молодой послушник сзади выдохнул, его грудь вздымалась от переполнявших чувств. Он готов был броситься вперёд, обнять Мирака, кричать о своей преданности, но вместо этого стоял, впитывая каждое слово, как жаждущий — воду.
— С вами я вижу будущее, где мы не просто выживаем, а правим — не страхом, а силой духа, которую вы явили миру, — завершил Мирак. Тишина, что воцарилась следом, была живой, пульсирующей, сотканной из их общего дыхания, их любви, их готовности следовать за ним до конца времён.
Он замолчал, давая словам осесть в их сердцах, а затем, с лёгкой, почти мальчишеской усмешкой, добавил:
— А я пойду есть чёрную икру, — Мирак выдохнул это тихо, про себя, и его голос, всё ещё окрашенный усмешкой, растворился в воздухе. Он смотрел на послушников, чьи лица пылали воодушевлением, словно в них зажгли неугасаемые факелы. Они покидали дом: кто-то опирался на потёртые костыли, кто-то шёл с перевязанными ранами, ткань которых всё ещё хранила тёмные пятна крови. Но каждый их шаг был твёрд, а глаза сияли такой преданностью, что казалось — они готовы броситься за ним в огонь и тьму.
Когда он повернулся к столу, где слуги уже расставили изысканные яства — серебряные подносы с чёрной икрой, поблескивающей, точно тёмные жемчужины, ломти свежего хлеба и чаши с дымящимся бульоном — его встретили взгляды близких. Акано, с тонкими пальцами, всё ещё сжимавшими край рукава, смотрела с тихим изумлением. Томоэ приоткрыла рот, словно хотела что-то сказать, но слова замерли на полпути. Громче всех молчала Мэй Мэй — её серебристые волосы слегка растрепались, а привычный хитрый прищур сменился взглядом, полным неподдельного потрясения.
— Ты… серьёзно? — Мэй Мэй моргнула, её глаза метнулись от уходящих послушников к Мираку и обратно, будто она пыталась собрать воедино только что увиденную головоломку. — Я знала, что ты умеешь держать их в узде, но это… это не просто дисциплина. Ты так промыл им мозги, что они готовы молиться на тебя, как на божество! — Она покачала головой, и в её голосе проскользнула нотка восхищения, смешанного с лёгким недоверием. — Я думала, деньги и власть — всё, что нужно, чтобы люди шли за тобой. Но ты… ты заставил их любить тебя. Это что, проклятая техника? Или ты просто… — она запнулась, подбирая слово, — …невероятный?
Она смотрела на Мирака так, будто впервые его разглядела по-настоящему. В этом взгляде читалось: она не просто поражена, она заворожена его умением так мастерски вертеть людей на огромном болту!.
— Таково влияние лидера клана, без этого никак, — Мирак задумчиво откусил ломтик хлеба, щедро увенчанный чёрной икрой. Икра мягко таяла на языке, оставляя терпкий, солоноватый привкус, но мысли его витали далеко от этой роскоши. Они кружились вокруг слов, что передал ему шрамованный посланник Старейшин. Он проглотил кусок, и голос его зазвучал тише, но с той тяжестью, что выдаёт человека, приоткрывшего краешек скрытой истины:
— Он говорил, что неладное творится не только у нас. В других кланах тоже начались смуты: офуда в храмах рассеяны, из-за чего проклятые духи проникают в священные места и не только. Слишком много совпадений, но единственное, что выделяет нас — это Медиум. Только у нас был этот след. — Мирак уже допросил схваченных живыми противников.
Тот же лидер Инагава-кай, которого Широя, ныне лежащая в больнице, хладнокровно вырубила и оставила для допроса, ничего не раскрыл. Он лишь причитал о том, что его клан падёт под гениальностью этого якудза. Даже слова подчинения воли, способные сломить дух драконов, не помогли. Нельзя выдать то, о чём не знаешь. Парень понятия не имел, откуда у него палец Сукуны и всё остальное — им двигало лишь желание отомстить за пролитую кровь.
— Офуда рассеяны не случайно — это целенаправленный удар по защите кланов. Враг подобрал удивительно подходящих противников, чтобы развалить клан. Без моей поддержки и Мэй Мэй он бы уже сегодня ослаб.
Голос Мирака стал ровным и резким:
— Это не хаос, а план. Враг жаждет власти, но не через войну — война слишком заметна и затратна. Тот, кто это делает, явно располагает временем, чтобы прощупать почву для своих замыслов. Конечно, возможно, кто-то из кланов просто пытается себя прикрыть, и это, вероятно, основная мысль Старейшин, которые будут разбираться с инцидентом. Эх, как всегда, подозревать нужно не просто всех, а даже стены за спиной.
Он замолчал, и в его глазах мелькнула тень старой истины: у бездны есть глаза. Мирак понял это давно. Но теперь, в этом лабиринте кланов и проклятий, его слабость — неполное понимание правил игры — давала о себе знать. Впрочем, ныть не стоило. Оставалось учиться.
Позже, когда послушники разошлись, а поместье окутала тишина, Мирак провожал Мэй Мэй к её чёрному седану, что ждал у ворот. Их шаги мягко отдавались эхом по гравию. Мэй Мэй остановилась у машины, чуть склонив голову.
— Может, мне остаться? — спросила она. Голос её был лёгким, но в нём сквозила искренняя готовность. Тем вечером, перед нападением, они заключили пакт, и теперь девушка ощущала неловкую привязанность к парню перед собой. Их жизни связаны. — Помогу разобраться с этим бардаком. Конечно, за небольшую плату.
Мирак покачал головой, его лицо осталось непроницаемым, как маска:
— Нет. Езжай. Мне нужно время, чтобы всё обдумать самому.
Мэй Мэй пожала плечами, затем небрежно помахала рукой, развернулась и села в седан. Машина мягко заурчала, унося её прочь по своим делам. Мирак остался в тишине поместья. Его взгляд цеплялся за тьму, куда исчез автомобиль, но мысли уже повернулись к себе. Он решил проверить, как на нём сказалась проявившаяся сила «Чёрной молнии».
Для начала стоило признать: об этом явлении почти ничего не известно. «Чёрная молния» была сродни неизученному феномену, редкому выбросу, что возникал, когда проклятая энергия вливалась в удар за миллионную долю секунды до контакта. Так гласили старые записи. Но Мирак нахмурился, обдумывая это.
Это ложь — или, по крайней мере, не вся правда. Если бы всё сводилось к таймингу, Сатору Годзё, чьи глаза видели саму суть проклятой энергии и направляли её, как мастер — клинок, использовал бы её без остановки. Для него, с его безупречным восприятием, синхронизация не была бы проблемой. Значит, дело не только в скорости.
Мирак прошёл в тренировочный зал, где слабый свет фонарей отражался от деревянных стен, и встал в центре, закрыв глаза. Он начал анализировать. «Чёрная молния» проявилась, когда он ударил духа — не просто своей силой, а с какой-то странной отдачей, словно часть энергии противника смешалась с его собственной. Это было не просто вливание проклятия в удар — это было взаимодействие. Его энергия, чистая и острая, столкнулась с чужой, хаотичной и тяжёлой, и в момент контакта они слились, усилив удар до предела. Физическое состояние тоже сыграло роль: мышцы были напряжены до точки, где усталость уступила место ментальной сосредоточенности, а тело действовало быстрее разума. Коротко говоря, энергия, скорость и масса нашли идеальный момент для удара.
Он открыл глаза и задумался глубже. Свет — ключевой фактор в использовании этой техники. Свет доходит до глаз не мгновенно: от объекта до сетчатки он идёт примерно за одну стомиллионную долю секунды на каждый метр расстояния. Это значит, что человек всегда видит другого чуть в прошлом — на ничтожную, но реальную долю времени. Для «Чёрной молнии» это важно: синхронизация энергии с ударом должна учитывать не только движение руки, но и то, как ты воспринимаешь цель. Если враг в метре, ты бьёшь по образу, что отстаёт от реальности на одну стомиллионную долю секунды. Энергия должна опережать это запаздывание, предугадывая позицию, а не реагируя на неё.
Почему эта погрешность вообще важна? Потому что есть искажающие факторы. Туман рассеивает свет, замедляя его путь — разница ничтожна, но для техники, где миллионная доля секунды решает всё, она способна сместить точку удара. Температура тоже играет роль: горячий воздух плотнее, свет в нём искажается на невидимых волнах, и ты промахиваешься — не из-за света, а из-за собственного восприятия. Давление воздуха добавляет свою лепту, влияя на сознание и подталкивая к ошибке. Нужно не просто видеть суть, но чувствовать противника, улавливать его проклятие и подстраивать своё в тот самый миг.
— “Коротко говоря, здесь скорее преимущество у меня, опытного мага, способного попытаться учесть все эти факторы. Хотя даже для меня это будет крайне сложно”.
Однако «Чёрная молния» дарила ещё и невероятное, ни с чем не сравнимое понимание своей проклятой энергии. Сложно подобрать аналогию. Разве что дар Акатоша: поглощая драконьи души или впитывая слова древних жрецов, Мирак обретал схожее прозрение в суть магии. Можно было оставить всё как есть или направить это вдохновение на оттачивание мастерства.
В идеале он мечтал расширить и подчинить себе территорию, как тот дух особого ранга, что воздвиг мрачный замок из проклятой энергии. Но пока стоило начать с малого — отточить завесы. Мирак подошёл к столу, где лежали свитки и несколько гвоздей с вырезанными сутрами, и погрузился в анализ.
Создание завесы требовало точности: нужно задавать координаты каждой ключевой точки — углы, границы, высоту — чтобы энергия легла ровно, словно нити на ткацком станке. Затем добавлялись условия — ограничения, что усиливали прочность. Чем строже правила, тем меньше сил уходило на поддержание: например, «только для врагов» или «до первого удара». Это делало барьер крепче или гибче для манипуляций.
Улучшить завесу можно особыми предметами. Гвозди с сутрами, что он видел у якудза, — один из способов. Вбитые в землю, они становились якорем, усиливая поток энергии и уплотняя барьер. Вокруг клана уже стояла завеса — простая, предупреждающая об опасностях. Но в ту ночь она оказалась бесполезной, это означало, что противник знал координаты их завесы и добавил условие — «глушить сигнал». Мирак сжал гвоздь в руке. Его барьеры будут лучше: точнее в привязке, строже в ограничениях, усилены сутрами.
Он решил повторить завесу Старейшин. Гвоздь с сутрами, холодный и тяжёлый в руке, станет якорем, связующим барьер с условием. Ограничение — жёсткое: количество проклятой энергии внутри завесы строго фиксировано. Враг, ступив за грань, невольно подчинится этому правилу, как гость, кланяющийся у порога, и не сможет его нарушить, пока гвоздь цел. Лишь сломав его, можно разорвать контракт.
Для этого Мирак прикрепил к гвоздю более двух сотен бумажек, исписанных его безупречным почерком. Он шагнул к центру зала, закрыл глаза и представил завесу — не огромную территорию, а малый круг, шагов десять в ширину. Мысленно обозначил точки — север, юг, восток, запад — и влил энергию, ощущая её поток, подчинённый новому пониманию. Условие: «техника внутри ограничена». Гвоздь, вбитый в пол с глухим стуком, стал якорем — он впитал часть силы, и возник барьер: тонкая, но плотная стена, словно стекло, закалённое в огне. Мирак открыл глаза.
Лишь теперь он осознал, что ограничивалась не проклятая энергия, а техника. Для мага, только осваивающего новое направление, это было почти одним и тем же, ведь техника была частью энергии, поэтому шаман ощущал общее ослабление.
Ко всему прочему расширить такой барьер на большую площадь было невозможно.
Можно ли вовсе запретить применение техник, чтобы, например, получить преимущество числом или доминировать с помощью оружия? Как понимал Мирак, это уже привилегия более совершенных барьеров — расширения территории.
Благодаря вдохновению и, что уж скрывать, собственному опыту, он быстро усваивал основы: задавал координаты завесы за считанные секунды, мысленно очерчивая границы с точностью картографа; печати формировал безупречно, пальцы уверенно складывали сутры; слова, регулирующие силу барьера, звучали на драконьем языке. Гвоздь, вбитый в пол, принимал условие ограничения энергии, и завеса вставала чётко, её края слабо мерцали холодным блеском.
Но Мирак жаждал большего. Он решил наполнить пространство внутри барьера своей проклятой энергией, чтобы изменить его — создать зародыш территории, подчинённой его воле. По сути, это не так сложно. Да, требовался значительный объём проклятой энергии — Мирак не мог выдать сразу много, но браслет помогал. Ещё нужно было идеально представить конкретное место.
Закрыв глаза, он влил силу в завесу, воображая место, которое знал лучше всего. А когда открыл их, по телу пробежали мурашки.
* * *
Тёмный вечер окутал академию шаманов, Мирак шагал по каменным плитам двора. Его плащ цвета полуночи развевался за спиной, а острые, холодные глаза, подобные лезвиям, скользили по лицам учеников, выискивая тех, в ком тлел огонь бунта.
Он явился сюда не из праздного любопытства или очередного урока. После нападения на его клан, после того как палец Сукуны побывал в его руках и ускользнул в ларце Старейшин, Мирак осознал: потери людей нужно восполнить. В стычке погибло не менее пятнадцати послушников низшего звена и около десяти личных учеников Широи — они заслонили собой молодых последователей.
Ему нужны были не просто воины, а те, кто разделит его видение. Академия, этот рассадник талантов, скованных цепями традиций, уже наполовину была готова склониться перед ним. И вот они подошли сами — трое первогодок из другого класса, чьи лица выражали смесь усталости и отчаянной решимости. Первой заговорила Ая, девушка с короткими, рваными прядями волос, падающими на глаза, в которых вспыхивала искра непокорности.
— Господин Инумаки… вы говорили, что мы можем в любой момент прийти к вам и рассказать о своих проблемах.
Мирак окинул напуганных детей холодным взглядом, который тут же смягчился.
— Конечно, что вы хотите мне поведать? — Его тон стал внимательным, сочувствующим.
— Моя семья не понимает меня. Они видят во мне не человека, а тень, которую можно подчинить их воле. Они хотят задушить всё живое во мне, свести мою личность к их мелочным планам — выдать замуж против моей воли! Но я не такая! — Её голос сорвался на крик, полный боли и яростной решимости, отразившись эхом от холодных стен академии. — Я личность, настоящая, не кукла для их игр! Я хочу расти, вырваться из этой клетки, стать больше, чем они могут вообразить! Вы ведь понимаете меня, правда?
Рядом стоял Харуто, высокий и худой, с тёмными кругами под глазами, будто бессонные ночи оставили на нём свой след. Пальцы нервно сжимали край мантии, но голос звучал тихо и твёрдо, как сталь:
— Дома отец твердит, что я должен забыть о шаманстве и работать в его лавке. День за днём одно и то же: «Брось эти проклятые штучки, Харуто, будь нормальным». Я не могу так. Я хочу развиваться.
Третий, Такуми из города Нара, шагнул вперёд. Его длинные чёрные волосы, подобные вороньему крылу, были стянуты в небрежный узел, а взгляд оставался спокойным, но глубоким. Он чуть склонил голову в знак уважения и произнёс:
— Моя семья считает, что я предал их, уйдя в академию. Мы, монахи, редко покидаем храмы ради такого. Я слышал о вас, Мирак-сан, о том, как ваш клан выстоял против хаоса. У нас в Нара многие в клане Хатиман могли бы передумать, если бы вы пришли и поговорили с ними. Возможно, даже присоединились бы к вам.
Мирак слушал, застыв, точно статуя.
— «Личности, ничем не отличающиеся от прочих, — подумал он, мысленно закатив глаза, — каждая уверена, что мир обязан признать её величие».
Их слова были знакомы — это противостояние всему и всем не делало их особенными. Слишком мало они для этого старались. Но он видел в них не только наивность, а потенциал — угли, которые можно раздуть в пламя. Его голос, глубокий и ровный, как река подо льдом, разрезал тишину:
— Если ваши семьи не видят вашей силы, они вам не нужны, — он обратился к двум бесклановым, положив руки им на плечи. — Я не могу говорить за вас, но и ваши родители не должны. Могу лишь дать совет…
Оба посмотрели на него, словно только этого и ждали.
— Уйдите и займитесь тем, чего хотите сами. Вы молоды, амбициозны, шаманы с высоким потенциалом, который клан Инумаки готов принять. Я бы дал вам то, чего они никогда не поймут — цель, свободу и власть.
Ая сглотнула, её глаза вспыхнули, будто к сухой траве поднесли факел. Харуто кивнул медленно, задумчиво. Затем Мирак повернулся к парню из Нара.
— А с твоим кланом я бы и правда поговорил.
Такуми улыбнулся.
— В Нара мы будем рады вам, Мирак. Но есть одна проблема, которая может вас расстроить, если вы решите прийти.
— Какая проблема? — В его тоне скользнула нотка настойчивости, будто он предчувствовал непростой ответ.
Такуми поднял взгляд к небу, где звёзды мерцали холодным светом, и произнёс:
— Религия и магия, как ни странно, не всегда ладят. Пусть мы и занимаемся храмами, но есть ответвления буддизма, официально признанные культами. Они мешают кланам, сеют хаос, а клан Хатиман устал бороться с их последствиями. Просто предупреждаю: сейчас там не совсем безопасно.
Мирак кивнул почти незаметно, но в его глазах мелькнула искра интереса.
Прошёл день, и небо над Токио сменило багровый закат на серую пелену облаков, предвещающих дождь. Мирак решил отправиться в Нара, чтобы увидеть этот хаос своими глазами и, возможно, найти союзников среди тех, кто устал от культов. С ним поехала Широя, вновь заняв место за рулём.
Её чёрный седан мягко урчал, рассекая утренний туман, а дорога вилась между холмами, уводя к древнему городу. Широя сидела за рулём, уверенно сжимая его пальцами, а серебристые волосы, выбившиеся из строгого пучка, падали на плечи.
— Ты слышал о звёздной религиозной группе? Из-за них между шаманами и религией произошёл раскол. Эти ребята зародились в Нара, — она чуть повернула голову, бросив на Мирака быстрый взгляд. — Они появились ещё до эпохи Хэйан и, можно сказать, основали магию, которую мы недавно использовали. Но магия, как ни крути, плохо вяжется с религией.
Мирак, сидя рядом, слегка наклонил голову. Тёмные волосы упали на лоб, а в голосе прозвучала искорка любопытства:
— Разве? Монахи разве не такие же верующие?
Широя усмехнулась уголком губ.
— Монахи-маги — да, те ещё верующие. Они плетут сутры и призывают духов, как мы с тобой. Но монахи-немаги, как понимаешь, куда слабее. У них нет проклятой энергии в кулаках, только молитвы на устах. Это разделение породило касты: одни возвышали себя как избранных, другие топили остальных в правилах. Споры начались давно — о методах, о целях, обо всём этом дерьме. Один такой спор вспыхнул вокруг Мастера Тенгена, основателя нашего направления магии.
Мирак прищурился. Мастер Тенген. Это имя мелькало повсюду: в пожелтевших свитках, пахнущих древним деревом, в книгах, написанных века назад, и даже в современных трактатах, где о нём говорили так, будто он всё ещё дышит где-то в тенях Японии. Легенда гласила, что он бессмертен, что его воля, подобная стальной нити, пронизывает мир шаманов.
Широя продолжила, её голос стал тише, но в нём чувствовалась тяжесть знания:
— Мастер Тенген — мастер барьеров. Говорят, он собирает проклятую энергию с огромных площадей, аккумулирует её где-то в Японии, поддерживая равновесие. Шаманы считают, что это помогает нам сражаться с сильными проклятиями — его барьеры, точно сеть, держат хаос в узде. Но религия видит в этом беду. Они кричат, что его работа порождает ещё более сильных проклятий, что из-за него тьма растёт, а люди страдают. И есть ещё один спор — о самом Тенгене. Чтобы оставаться бессмертным, он должен поглощать энергию редких людей, тех, в ком течёт нечто особенное. Секты считают это порчей, что он сам себя развращает.
Седан мягко качнулся на повороте, и за окном мелькнула статуя Будды, наполовину скрытая туманом, её каменное лицо смотрело в пустоту.
— Фанатики, — процедил Мирак. Широя заметила блеск в его глазах, но промолчала, лишь чуть сильнее сжала руль, пока седан нёс их дальше, к Нара — городу, где древность и проклятия сплетались в единый узор, который Мирак теперь твёрдо решил разгадать.
Но перед тем как отправиться к клану Хатиман, он решил заехать к небольшим кланам и семьям шаманов на окраинах Нара. Хотелось сложить о себе хорошее впечатление, укрепить связи и, если повезёт, заручиться их лояльностью. Чёрный седан, ведомый Широей, остановился у первого дома — скромного строения, окружённого низкими стенами и зарослями бамбука. Мирак вышел, неся свёрток с подарками и обещания защиты, но хозяева встретили его холодно.
Их лица, суровые и замкнутые, не дрогнули при виде даров, а руки остались скрещёнными на груди. Великие кланы, точно невидимая тень, уже протянули сюда свои нити — Зенины и Камо давно купили их верность, и чужак, даже носящий имя Мирака, был здесь лишним.
Следующей остановкой стал клан, чья мастерская по изготовлению талисманов ютилась у реки. Мастера, чьи взгляды были прикованы к работе, едва подняли головы. Их молчание говорило красноречивее слов. Великие кланы оплели их своими узами, и никакие дары не могли эти связи разорвать. Мирак ушёл, сохранив непроницаемое выражение лица, но в груди кольнуло раздражение.
Лишь после этого он направился к клану Хатиман, чья территория раскинулась у большого храма. Однако путь преградила толпа в серых робах. На их груди тускло поблёскивали амулеты в форме звёзд. Голоса, сперва тихие, словно шёпот молитвы, вскоре переросли в крики, полные яда и ненависти, острые, точно осколки разбитого стекла.
— Шаманы — обманщики и лжецы! — выкрикнул мужчина с безумным взглядом, потрясая амулетом, будто оружием.
— Ваше влияние отравляет этот город! — подхватила женщина. Её лицо исказилось от гнева, пальцы стиснули звёздный талисман так, что побелели костяшки.
Мирак остановился, окинув толпу взглядом. Это были простые люди, осведомлённые о мире шаманов, а потому опасные. Но не глупые — начни они творить безумства или раскрой тайну магии людям за пределами своей религии, Старейшины сами бы их приструнили. Эти вели холодную войну, маскируя её под продвижение культа.
— “Ко всему прочему их дела практически неизвестны,” — Мирак вспомнил слова Широи. Было лишь предположение, что эти люди нанимали наемником из шаманов, чтобы те продвигали их волю, но никаких доказательств не было. Потому что они максимально закрыты, а разговорить этих фанатиков было чуть ли невозможно.
Развернувшись, Мирак двинулся к клану, оставив крики позади. Он поднялся по широким каменным ступеням храма. Их края поросли мхом, а поверхность хранила выщербины от времени и ног бесчисленных паломников. Массивные ворота, потемневшие от веков, скрипнули, пропуская его внутрь, воздух встретил ароматом благовоний.
В просторном зале ждал Такуми, тот самый юноша из академии. Его длинные чёрные волосы были стянуты в небрежный узел, а взгляд оставался спокойным и глубоким. Рядом стояли шаманы клана — мужчины и женщины с суровыми лицами, изрезанными морщинами и шрамами, в глазах которых тлела усталость.
Но прежде чем Такуми успел заговорить, из тени колонн выступила фигура — высокий старик с седыми волосами, стянутыми в тугой хвост. Его лицо, точно кора старого дуба, изрезанная ветрами и дождями, выглядело строго. Острые, цепкие глаза впились в Мирака:
— Зачем молодой лидер клана Инумаки пожаловал сюда?
Мирак встретил его взгляд, не дрогнув.
— Такуми сказал, что вам нужна помощь? — Он бросил быстрый взгляд на ученика, который тут же покраснел под осуждающими взорами. — Я предлагаю союз: решу ваши проблемы, дам ресурсы, защиту, знания о проклятиях, что помогут держать Нара в узде. Взамен хочу вашей поддержки, чтобы мой клан рос не только в числе, но и в влиянии.
Он замолчал, и слова повисли в воздухе, точно дым от догорающего костра. Такуми обещал рассказать о преимуществах, которые клан Инумаки может предложить, но, видимо, авторитет младшего послушника оказался невелик.
Старик выслушал, но лицо его осталось непроницаемым. Он чуть склонил голову, но в этом жесте не было согласия — лишь холодная оценка.
— Я не отдам своих шаманов чужаку, — произнёс он. — И не стану договариваться. Эта религиозная группа, что беснуется снаружи, слишком опасна, чтобы рисковать кланом ради чужих амбиций.
Мирак прищурился, взгляд стал острым.
— Чем же они так опасны? — в его тоне скользнула настойчивость.
Старик выдохнул тяжело, протяжно. Рука махнула в сторону глубины храма, и он шагнул вперёд, жестом приглашая Мирака следовать.
— Эх, простите за грубость. Если хотите разобраться, я готов принять лидера клана Инумаки. Покажу, с чем мы живём.
Они прошли через зал, где слабый свет фонарей отбрасывал длинные тени на деревянные стены. Старик остановился у массивного стола, заваленного свитками и амулетами, и повернулся к Мираку. Его глаза потемнели от старой боли.
— Великие кланы давно разобрали влиятельных магов и завербовали сильнейшие семьи. Они платят огромные деньги за шамана с проклятой техникой — потому Нара живёт за счёт слабых шаманов, где каждый на счету. Вот почему я не хотел отпускать племянника в академию.
Он устало опустился на стул.
— Звёздная религиозная группа, — начал он, и в голосе смешались гнев и усталость. — Они видят грехи человечества и шаманов, возводя их в абсолют. Для них каждый наш шаг — осквернение, каждая жизнь — повод для молитв. Их немного, но они хитры. Тщательно выбирают, кого посвящать в свои тайны, не разбрасываются секретами. Знаете, как действуют культы?
Мирак кивнул, но старик продолжил:
— Они вербуют младших послушников, которые не входят в официальный состав — сулят тайны звёзд, силу, заставляют вкладывать деньги, время, душу. А затем промывают мозги бредом, полезным лишь им самим. Они не используют проклятую энергию, как мы — это обычные люди, полные яда. Но этот яд порождает самых мерзких духов, с которыми мы из-за великих кланов не можем справиться!
— “Вот оно как”, — подумал Мирак. — “Старейшины запрещают действовать против таких людей, отсутствие шаманов в рядах культа — их козырь. А великие кланы только рады, ведь это даёт им главное — людей. Значит, решать такие проблемы нужно человеческими методами или влиянием властей. Не подозрительно ли?”
Попытка ослабить великие кланы, действия религиозной группы, что подтачивает семьи в Нара, да и недавние нападения — всё, что казалось клубком проблем, можно распутать и понять, связаны ли эти нити.
— Так среди этих фанатиков только простые люди? — Мирак лениво улыбнулся. Обычаи и правила ему наскучили. Пора действовать по-своему. — Я могу вам с ними помочь.
— Правда? — Старик прищурился с недоверием. — Но как? Сила против них бесполезна, а говорить — тем более.
— А вы пробовали объединить оба способа в один?
Лидер клана Хатиман нахмурился.
— Если бы вы разобрались с ними, то и другие кланы изменили бы мнение.
— Они куплены Великими, — покачал головой Мирак.
— Они устали, и трудятся не покладая руки, чтобы так же иметь возможность себя защитить. Если бы вы им помогли — думаю, это многое изменит.
* * *
Мирак покинул храм, оставив за спиной гулкую тишину и дым благовоний. Его шаги загремели по древним ступеням, а у подножия холма острый взгляд выхватил серую толпу — фанатиков звёздной религиозной группы. Ядовитое, липкое бормотание ползло вверх. Он стал свидетелем, как их ненависть, собранная в одном месте, обретала форму — из-за в этом месте медленно рождалось проклятие.
Молодёжь с горящими глазами, женщины с дрожащими губами, старики с чётками в костлявых руках — культ собрал всех, кто искал спасения в их звёздном бреде. Мирак возвысился над ними, остановившись на третьей ступени и притянув к себе все взгляды. Их безумные, вызывающие глаза столкнулись с его ледяным спокойствием. Он втянул воздух, и мир дрогнул:
— Гол Ха!
Слова на драконьем языке разорвали их волю, точно молния — сухое дерево. Глаза потухли, амулеты рухнули на камни с жалобным звоном. Они застыли, как марионетки без нитей, их разум пал под его властью.
— Ведите меня в ваше логово, — приказал он.
Мужчина с пустым взглядом, ещё миг назад сжимавший кулаки, развернулся и пошёл, указывая путь. Толпа последовала, их шаги шуршали, как сломленные тени, подчинённые единому господину.
Путь пролегал через сердце Нара — лабиринт кривых переулков, где деревянные дома с покосившимися крышами теснились вдоль мощёных троп. Воздух был густым, пропитанным запахом сырого дерева, угасающих углей и тонким ароматом сандала, что струился от храмов. Олени, священные стражи города, бродили по улицам. Их рога мелькали в утреннем свете, а глаза следили за паствой Мирака с молчаливой отрешённостью.
Чем ближе к центру, тем сильнее стихал шум города, уступая напряжённой тишине, предвещающей бурю. Мирак свернул за угол и замер. Его взгляд упал на небольшое святилище, затерянное среди кедров и низких каменных стен. Вокруг кипела жизнь: толпа в серых робах — последователи культа — бродила, разговаривала, смеялась. Завидев своих, некоторые поднялись и с любопытством подошли ближе.
— Здравствуйте, братья. Как ваша священная миссия?
Послушники, что вели Мирака, обернулись. Их лица походили на пустые маски, высеченные из пепла. Глаза, лишённые света, уставились в пустоту. Хриплые, синхронные голоса, точно эхо из бездны, вплели мантру, звенящую, как цепи подчинения:
— Здесь его воля нас собрала.
— Забытое в нас он пробудил.
— Звёзды меркнут под его тенью.
— Ночь несёт его силу нам.
— Слепые очи он открыл.
— Руки наши он направил.
— Мир услышит его голос.
— Мир падёт под его шагом.
Те, кто внимал этому гимну, отшатнулись. Их лица исказились, глаза вспыхнули ужасом, словно звёзды перед угасанием. Но не успели они броситься прочь или схватиться за амулеты, как из толпы выступил Мирак. Его тёмный силуэт накрыл их подобно савану. Холодный, древний голос вырвался вновь.
Глаза культистов погасли, рты захлопнулись, тела застыли, подчинённые единому господину. Вся их паства, всё святилище, все окрестности склонились перед ним, точно трава под ураганом.
Мирак шагнул внутрь. Его шаги гремели по деревянным полам, скрипящим под тяжестью веков. Залы культа раскрылись перед ним — сокровищницы, полные плодов их фанатизма. Сундуки, набитые средствами, выманенными у доверчивых глупцов, полки ломились от амулетов, тлеющих слабым, зловещим светом. Огромное богатство лежало у его ног. Он мог забрать всё — их деньги, тайны, силу — и обратить в клинок своей воли.
Но взгляд остановился на фигуре в глубине зала — подчинённой лидерше культа, женщине с длинными чёрными волосами. Её глаза, пустые, но хранящие след былой харизмы, встретили его. Мирак приблизился, голос прозвучал ледяным приказом:
— Говори. Вами кто-то управляет, или вы сами используете веру, чтобы сеять проблемы?
Её губы дрогнули, слова, сухие, как пепел, вырвались наружу:
— Мы не сеем проблемы. Мы хотим создать настоящего бога — Тенгена, чтобы в мир пришёл подлинный порядок. Я проповедую его истинную волю — о которой он, возможно, сам не знает.
— Ну конечно, — Мирак не услышал ничего нового. Безумцы встречались повсюду. — И зачем же вы подтачиваете общество шаманов?
— Мы не подтачиваем, — она покачала головой. — Мы хотим равенства. То, что мы учимся создавать разумные проклятия, не связано с желанием кого-то уничтожить.
Мирак прищурился. Его разум вспыхнул, точно факел в ночи.
— Что ещё за разумные проклятия?
Её голос, монотонный, словно шёпот, раскрывающий древнюю тайну, продолжил:
— Они существовали в эпоху Хэйан, когда тени Сукуны и Тенгена были единственными достойными под небесами. Их мощь, техники, проповеди рождали духов с разумом — проклятия, что не просто убивали, а плели замыслы, подобно людям. Тогда мир дрожал от их шагов. Но после Хэйан шаманы ослабели, их души измельчали, школы сковали мир цепями контроля. Разумные проклятия угасли, став редкостью, тенью былого ужаса. Из-за этого господин Тенген тоже слаб.
Она протянула трактат древних эпох, передаваемый их культом со времён, когда Нара была столицей Японии.
— Теперь они пробуждаются вновь. Талант великих шаманов, таких как Сатору Годзё, насыщает барьеры Тенгена проклятой энергией, заставляя проклятия расти и обретать разум. А мы помогаем. Все филиалы нашего культа стоят в местах сосредоточения барьеров Тенгена, мы подпитываем их негативом, собираем проклятые предметы, надеясь, что это укрепит нашего Бога. Когда он станет истинным богом, он поглотит всё и отблагодарит нас!
В глазах Мирака мелькнула доля отвращения. Они считают, что если Тенген будет поглощать людей — это его испортит. Но если поедать проклятия — это проявит настоящую силу. Он повернулся к женщине:
— Вы создали хоть одно проклятие?
— Мы взращивали страх людей Нара к природе. В других местах распыляли страх перед вулканами, морями, океанами, даже перед людьми. Но настоящий разум требует времени. У нас есть промежуточный вариант.
Мирак прищурился. Она указала дрожащей рукой на дальний зал. Он прошёл туда, шаги гремели по деревянному полу, пока он не остановился у просторного помещения. Там, среди звенящих амулетов, собранных проклятых предметов и укрытый завесой, сидела саранча — проклятие, чьи крылья переливались зелёным, точно ядовитый туман, а глаза горели разумом, жадным и хитрым. Этот дух, рождённый страхом, был достаточно умён, чтобы не убивать всех подряд, но упивался своим величием. Культ поклонялся ему, а саранча наслаждалась их трепетом, пожирая последователей прямо на глазах Мирака.
— Вы опять мне кого-то привели? Ке-ке-ке, как я рад вашему услужению! — Саранча обернулась, подавляя инстинкты, что требовали лишь убивать и пожирать. Её разум, не истребивший всех вокруг, намекал на пугающий потенциал этой группы. А учитывая, что они кормили духа своими телами, чтобы затем скормить его Тенгену, глупость культа казалась почти сверхъестественной.
Можно сказать, он почти завидовал.
Мирак шагнул ближе. Его аура хлынула в зал. Саранча дёрнулась, её глаза вспыхнули тревогой.
— Что? — Она не бросилась в бой, как любой обычный дух. Ощутив угрозу, она распахнула крылья, загудела и метнулась к окну, проскользнув в щель, чтобы скрыться в лесу. Разум подсказал ей бежать. Но Мирак не дрогнул.
Он сложил печати завесы. Голос, древний и властный, разорвал воздух:
— Гол рах!
Он создал недо-территорию, нацелив её координаты на стремительно убегающего духа, поймав его в ловушку. Выбраться изнутри было почти невозможно — единственное достоинство врождённой территории без техники. Изменив координаты, он сумел эту же территорию телепортировать уже к себе, и сам оказался внутри. Пространство комнаты преобразилось.
Пол под ногами затвердел, свет фонарей угас. Круг в десять шагов сковал пространство, где скрылся дух. Воздух стал густым, пропитанным тяжестью, как запах сырого камня и старой бумаги. Деревянный пол обратился в холодный обсидиан, гладкий, точно зеркало ночи. Свет растворился в зеленоватом сумраке, сочившемся сверху. Стены вытянулись ввысь, их тени дрожали, как в Апокрифе — владениях Хермеуса Моры, где тьма шептала безумные тайны. Это не была полноценная территория — контроля не хватило, чтобы вплести технику и шагнуть на уровень великих шаманов. Но она напоминала пространство того духа первого ранга, которого он одолел.
Мирак стоял в центре, оглядывая ловушку. Тонкая, хищная улыбка растянула его губы.
— Думал сбежать? — бросил он в пустоту. Голос разнёсся по завесе, точно эхо в пещере.
Саранча, загнанная в круг, заметалась. Её крылья, зелёные, как ядовитый дым, бились о невидимые стены с отчаянным гудением. Она ощущала его — не просто человека, а силу, подавляющую всё живое. Аура Мирака, всеподчиняющая, словно тёмный вихрь, гнула волю. И дух это чувствовал. Он ощущал себя добычей, чья свобода таяла под этой мощью. Крылья дрожали не только от паники, но и от ужаса перед неизбежным.
— “Оно видит, что это место пропитано моей энергией?” — Мирак усмехнулся про себя, и сосредоточился.
Эта недо-территория может и была бесполезна для большей части шаманов и тех, кто не имел много энергии, но Мирак не просто так воспроизвел из этого места точную копию Апокрифа. То же самое атмосферное давление, колебание света и абсолютно все условия, в которых он жил пять тысяч лет.
Мирак шагнул вперёд. Его глаза сверкнули, как лезвия в сумраке. Саранча рванулась в сторону, когти царапнули обсидиановый пол, оставляя искры. Она метнула волну проклятой энергии — зелёный всполох шипел, точно яд. Мирак вскинул руку, и чёрный поток его силы погасил её, как вода — угли. Дух взвизгнул, крылья ускорили ритм.
Она прыгнула вверх, надеясь прорвать завесу. Но стены сжались, воздух отяжелел, и она рухнула вниз. Панцирь треснул от удара.
Он не дал ей шанса. Проклятая энергия хлынула из его кулака, и в этот момент снова возникла черная вспышка. Мирак, создавший идеальные внешние условия для черной молнии, с легкостью повторил её снова, усилив удар кулаком в два с половиной раза
Панцирь лопнул, зелёный свет в её глазах угас. Дух первого, а может такого же особого ранга рухнул, раздавленный, точно насекомое под сапогом. Тишина накрыла завесу, лишь слабый шорох осыпающихся обломков нарушал её. Мирак выдохнул, глядя на поверженного врага — тень разума, павшую перед его волей.
— Надо же, повезло. Я не думал, что попаду в миллионную долю секунды на этот раз, — произнёс он, рассеивая завесу. — Все же внешние условия сильно влияют.
Проклятая энергия, густая и тяжёлая, покинула его тело, оставив лёгкий гул усталости. Пол вновь обрёл тепло дерева, свет фонарей ожил, зеленоватый сумрак растаял. Саранча лежала мёртвой: её раздавленный панцирь дымился, крылья рассыпались в пыль. Мирак выдохнул, осознавая, что трюк потребовал больше сил, чем он рассчитывал, но результат оправдал затраты. — Теперь пора заняться этими…
Он повернулся к зомбированным людям культа. Около сотни фигур в серых робах застыли перед ним. Их пустые взгляды отражали его власть, точно зеркала. Тонкая, хищная улыбка коснулась его губ. Перед ним были не просто побеждённые враги, а инструмент. Их фанатизм, богатство и влияние теперь принадлежали ему. Он решил использовать это с умом — ради блага Нара и, конечно, ради укрепления собственной славы.
Он повелел им вернуться к тем, кому они причиняли беспокойство — кланам и жителям — и смиренно просить прощения за свои действия, а также обратиться к тем, кто всё ещё буйствовал на улицах, приказав изменить их приказы.
Вскоре фигуры в серых робах появились у порогов храмов и мастерских, склоняя головы и тихо шепча слова раскаяния: «Мы ошибались, простите нас за смуту». Одновременно он поручил им тайно пустить слухи по городу — через шёпот на рынках, разговоры в парках и тёмные углы улиц: «Мирак договорился с нами, указал верный путь, вернул мир». Никто не видел его прямого вмешательства, но весть ширилась, точно тень в лучах заката.
Затем, от его имени, но без явных следов, он велел культистам взять деньги со своих счетов и передать нуждающимся кланам. Одни обнаружили странное пополнение с извинением от культа, другим доставили сундучки с золотом. Меньшие семьи, едва сводившие концы с концами, нашли у своих домов скромные мешки с деньгами — безымянные дары, пришедшие с шепотом о герое.
Спустя несколько дней он отправился к тем, кто прежде отказывал ему в беседе. Кланы, чьи ворота некогда оставались заперты, теперь распахнули их перед ним. Лидеры предлагали чашку чая и соглашались выслушать.
Мастерская по созданию талисманов, подконтрольная клану Зенин, тоже встретила его без былого холода:
— Мы слышали, как ты помог Нара. Чем можем отплатить?
Их прежняя холодность сменилась радушием, крепкие объятия и живые голоса говорили о готовности внимать его предложениям.
Последним был клан Хатиман. Мирак вошёл в их храм. Такуми ждал у входа, его длинные чёрные волосы качнулись, когда он склонился в поклоне. Лидер, огромный, точно скала, шагнул вперёд. В его взгляде смешались усталость и глубокое признание.
— Понятия не имею, как вам удалось в один миг вернуть Нара былую тишину и покой. Культисты не просто исчезли — они сделали щедрое пожертвование, пообещав больше нас не тревожить. Мне страшно представить, что вы применили: неостановимую силу или ещё более неостановимую силу слов… — Мужчина взглянул на печать змея и клыки, что укрывали рот Мирака. — Но мы благодарны. И клянёмся вам в верности, Мирак.
Такуми опустился на одно колено, клинок звякнул о каменный пол. За ним последовали другие — десяток шаманов, чьи шрамы повествовали о долгих битвах. Их клятва была нерушимой, как сталь их оружия. Мирак стоял перед ними, его тень легла на алтарь, точно плащ победителя. Культ стал его невидимым голосом, Нара — городом, что славил его в неведении, а кланы — верными клинками в его руках. Всё это он обратил себе на службу, укрепляя власть и славу.
А тот, кто планировал манипулировать религиозной группой, оказался ошеломлён полным крахом своих замыслов.
* * *