11 - Предложение руки и сердца.epub
11 - Предложение руки и сердца.docx
11 - Предложение руки и сердца.fb2
* * *
В отличие от послушников клана Инумаки, одноклассники Мирака давно смекнули, что можно подсмотреть в конспекты лучшего ученика потока. Пока другие оттачивали навыки на практиках или корпели над заданиями, он проводил всё свободное время в библиотеке. Там Мирак сидел, уткнувшись в книги, и аккуратно записывал свои мысли.
Одноклассники наведывались к нему постоянно. Кто-то просил разрешения взглянуть на записи и, не найдя ничего любопытного, уходил. Другие, глубже понимающие ценность теорий, чуть ли не на коленях вымаливали эти конспекты. Их тянуло к стопкам листов лежащим прямо на столе — Мирак не прятал их.
— "Зачем стесняться? — думал он про себя. — “Чем больше их смотрят, тем лучше для меня".
Он предвидел, что его мысли проникнут в умы других, и те, рано или поздно, обратятся к клану Инумаки за руководством или поддержкой.
— "А там я сорву свои виноградинки,” — размышлял он. — “Каждый, кто прочтёт, станет ближе к клану. Они сами прибегут с вопросами, с просьбами — и не только потому, что слабые липнут к сильным. У бесклановых ничего нет: их знания — жалкие обрывки, академия кормит их крохами, вырванными из книг, вот почему они так недолго живут — буквально погибая на заданиях. А послушники кланов цветут и развиваются. Великие кланы живут, словно монахи в своих храмах, пряча мудрость от чужих глаз. Годзё, Зенин, Камо цепляются за вековые тайны, раздают их лишь избранным — тем, кто действительно приближен. Это их сила: держать всех в невежестве, пока сами восседают на вершине. Я же переверну эту игру. Мои записи пойдут в массы — свободно, без оков. Чем шире разлетятся идеи, тем больше я заберу".
Но почему эта стратегия могла привести к успеху? Ответ можно найти в истории Японии, где открытое распространение знаний порой возвышало людей или группы, делая их центром притяжения.
Примером служит деятельность Фукудзавы Юкити, японского просветителя эпохи Мэйдзи. В то время Япония переживала переход от закрытого феодального общества к модернизации, и Великие кланы держали знания — будь то военные искусства или конфуцианская философия — в строгой тайне, передавая их только избранным. Фукудзава же, родившийся в низшем магическом сословии, решил действовать иначе. После изучения западных наук он начал писать книги, где простым языком объяснял европейские идеи, технологии и культуру. Он не ограничивал доступ к своим трудам, а стремился донести их до широкой аудитории — от простых горожан до молодых реформаторов.
За такие дела его к себе прибрали Хигасибодзе — собственно читая их историю, Мирак и узнал о нем. Они заключили политический брак, и Фукудзава использовал печать, чтобы его книги разошлись по всей Японии, после чего основал школу, где обучал всех желающих, а не только элиту.
Это дало Мираку мотивацию быстрее написать книгу и распространить среди шаманов. А потом сделать из поместья клана Инумаки отдельное учебное заведение.
Его открытость привлекла тысячи людей: одни спорили с его идеями, другие восхищались, третьи приходили к нему за советом или вступали в его школу. Он стал символом просвещения, а его школа — центром нового поколения японцев, которые позже сыграли ключевую роль в модернизации страны. Его труды разошлись тиражом в миллионы, а имя стало известно даже за пределами Японии. Это был не просто альтруизм, а расчет: Фукудзава понимал, что распространение знаний укрепит его влияние и создаст сообщество, зависящее от его идей.
И Мирак знал такие примеры в том числе и из Нирна. Так что сейчас деньги вкладывались не просто в расширение поместья, а в расширение зон для последователей. Его записи, как книги Фукудзавы, могли вдохновить одноклассников, заставить их обсуждать, восхищаться или искать у него помощи, а потом попроситься в послушники. В мире, где великие кланы держали знания под замком, Мирак, подобно Фукудзаве, использовал открытость как стратегию.
Конечно, для важнейших последователей останется скрытая информация. Сил и упорства ему хватит, чтобы всем этим управлять.
Парни и девчонки вились вокруг: кто-то листал страницы, кто-то пялился, надеясь запомнить хоть слово. А у окна стояли две девушки, наблюдая за этим столпотворением.
Акирай Сайто, старшеклассница с программы обмена, скрестила руки и прищурилась. Тёмные волосы падали ей на плечи, взгляд скользил по толпе с лёгким раздражением. Рядом Сёко Иэири лениво облокотилась на подоконник, крутя сигарету в пальцах.
— Смотри, как их плющит, — хмыкнула Акирай, кивнув на старшеклассников. — Прямо муравьи вокруг сахара. Масакадо этот — что, реально такой умный?
Сёко пожала плечами, выдыхая дым в сторону стекла.
— Я бы назвала его хитрым.
Акирай чуть прищурилась, переводя взгляд с Инумаки на мелькающий в толпе белый затылок Сатору Годзё. Она выпрямилась, толкнула Сёко локтем и бросила с ухмылкой:
— Но ты посмотри на них с другой стороны. Кто из парней тебе интереснее?
Сёко подняла бровь, но задумалась, глядя на толпу. Ей было около шестнадцати — возраст, когда девчонки вроде неё уже присматривались к парням, прикидывая, кто мог бы стать чем-то большим, чем просто одноклассник. Сигареты и ленивая поза служили ей щитом, но порой она думала: а вдруг кто-то из этих придурков окажется не пустышкой? Акирай ждала ответа, едва сдерживая нетерпение — отношения были её коньком, и она обожала копаться в таких делах.
— Тот который хитрый, — повторила Сёко про Масакадо, теребя сигарету.
— Ну, если по телосложению, — подхватила Акирай, — Сатору вне конкурса, да ведь? Высокий, крепкий, с этими длинными ногами — ходит, будто ему всё вокруг принадлежит. Масакадо тоже был ничего, пока не исхудал до скелета. Внешность у обоих нормальная, тут не поспоришь. Но что насчёт перспектив? — поддела она, явно заводя разговор дальше.
— Годзё впереди, — отрезала Сёко. — Только шансов у тебя с ним ноль — ему вообще никто не интересен, кроме себя самого.
Акирай кивнула, но её взгляд задержался на Сатору, лениво расталкивающем толпу.
— Не знаю. Симпатичный, конечно, но характер — чистый кошмар. Вечно паясничает, всех подкалывает, аж зубы сводит.
Сёко хмыкнула, а Акирай перевела глаза на Инумаки.
— А Масакадо какой-то мрачный. Ходит, будто уже босс Великого клана — просит называть себя этим странным именем! Но послушаешь его — и правда затягивает.
— Ну так позови его куда-нибудь сходить! — Акирай толкнула Сёко локтем, ухмыляясь. — Давай, шевелись, а то так и будешь пялиться.
Сёко фыркнула, глядя на Мирака, что стоял, скрестив руки, среди гудящей толпы.
— Да ну его. Слишком много о себе думает. К тому же, если позову, он ещё решит, что я его конспекты выпрашивать пришла.
Акирай закатила глаза.
— Ладно, сиди тогда со своими сигаретами. А я попробую.
Она выпрямилась, тряхнула волосами и двинулась к Мираку, уверенно шагая сквозь толпу, что расступалась перед ней, как перед старшеклассницей, знающей себе цену.
— Масакадо, — начала она, держа голос ровным. — Не хочешь как-нибудь сходить куда-нибудь? Прогуляться, поесть вместе?
Он медленно повернул голову. Взгляд его скользнул по девушке — холодный, бесстрастный. Акирай напряглась, но не отступила.
— Нет, — бросил он сухо. — Бесклановая, без техники, с низким уровнем силы. Мне это неинтересно даже в теории.
Акирай замерла, словно налетела на стену. Лицо вспыхнуло жаром — от стыда, от злости, от всего разом. Глаза сузились, следя за Мираком, а в груди заклокотало:
— "Серьёзно? Что за чсв у парня?”
Мирак даже не удостоил её повторным взглядом. Он прошёл мимо, словно она была пустым местом, и направился прямо к Сатору Годзё, что маячил в стороне, тихо посмеиваясь над разыгравшейся сценой — он явно упивался чужим провалом.
Мирак остановился перед ним, повесив сумку себе на плечо. На миг между ними будто проскочила искра соперничества.
— Сатору, — начал Мирак. — Что там с аукционом? Могу я выставить своё оружие через тебя?
— “Никогда бы не попросил этого выскочку напрямую, но выставить лоты на аукцион оказалось не так просто”, — подумал он про себя. В памяти всплыли долгие дни и ночи, проведённые за ковкой клинков, их сплавлением. Даже якудза из Сумёси-кай, с их мутными делишками, не смогли продать это оружие по-белому”.
Нет, он прекрасно понимал: клинки всё равно уйдут врагам — под этим словом он подразумевал всех, от Великих кланов до каких-нибудь бандитов. Но лучше выручить солидную сумму с торгующихся клановых, чем жалкие крохи с уличных головорезов. Да и что ему эти мечи? Для него они — мусор. Конечно, он их ковал, причём быстро, но наложить на них особые свойства не вышло — вот в чём загвоздка.
Ему был нужен первый тип оружия. Оно, собственно делилось всего на два:
Первый — из проклятых предметов. Такое могло обрести уникальные свойства, если повезёт. Взять, к примеру, тот же мешок: он усиливал выброс проклятой энергии из рук — и на том всё.
Второй тип создавался из обычного оружия долгим вливанием собственной энергии. Тут и говорить не о чём: такие предметы лишь лучше резали и пробивали проклятую энергию, усиливая её атакующий потенциал, и без того неплохой. Но крафтовый клинок справлялся с этим не хуже.
Условно говоря, чтобы защититься от оружия четвёртого ранга, требовалось вложить больше ауры — не пять единиц, как от кулаков, а целых…шесть. Третий ранг поднимал планку до девяти, и то если не зазеваться.
Поэтому оружие так ценно. К тому же такое оружие обладало собственной энергией, так что на слабых противников можно было не тратить свою — правда, кто-то вроде Каппы легко бы это заблокировал.
— “Возьмём, к примеру, мою маску”, — размышлял Мирак дальше. — “Я вырезал её не из простой древесины, вовсе нет. Взял добротный кусок из места, пропитанного проклятой энергией, и несколько дней пытался зачаровать его, как привык в своём мире. Только вот процессы тут и там шли совсем по-разному. Первая маска особенной не получилась. Нанёс на неё пару сутр — после того как последователи заметили мой потенциал в этом деле — но толку было мало. Она лишь отпугивала слабых духов, и всё. Практической пользы — ноль”.
Но если бы он раздобыл больше образцов и разобрался, как это работает…
Сатору приподнял бровь, всё ещё посмеиваясь.
— У Инумаки разве есть собственное имущество?
Толпа вокруг затаила дыхание. Старшеклассники и однокурсники замерли, вперив взгляды в эту парочку. Для них это было как схватка змеи с псом — Мирак и Годзё, два острых языка, готовых ужалить друг друга при любом удобном случае.
Мирак не дрогнул, лишь уголок губ слегка дёрнулся.
— Мы еще и чужое забираем. Десять мечей третьего класса. Тонкие, острые, с изогнутым лезвием. Хочу продать их сразу пачкой — мне этот мусор ни к чему.
Сатору присвистнул. У одноклассников глаза полезли на лоб. Проклятое оружие в академии целиком и полностью принадлежало клану Зенин. Его выдавали с разрешения для тренировок, в крайнем случае — для миссий. В ином случае приходилось создавать его самому, вливая проклятую энергию долгими, очень долгими днями, чтобы добиться хотя бы четвертого ранга.
А тут — десяток, упомянутый так, будто их слепили за неделю.
— Вижу, активы вашего клана идут в гору, — моргнул Сатору. — Ладно, пачкой — можно. По отдельности оружие третьего ранга вряд ли бы попало в лоты. Но всё же — есть у них какая-нибудь особенность? Или хочешь заплатить, чтобы я выяснил?
— Нет, я тебе ни копейки не отдам.
Бесклановые раскрыли рты ещё шире. Им, беднягам, было трудно даже представить, как далеки они от настоящих проклятых вещей и той силы, что могла за ними стоять.
Мирак лишь направился к своему номеру за десятью клинками. Но, ощущая на спине взгляд обернувшейся к нему старшекурсницы, задумался:
— “Кому же сделать предложение? Не женюсь же я на какой-то простолюдинке”.
* * *
В тёмном углу семейного дома сидела Томоэ, прижавшись спиной к холодной деревянной стене. Белые волосы, обычно собранные в аккуратный хвост, теперь беспорядочно спадали на плечи, а пальцы нервно теребили край рукава — привычка, выдававшая её, когда непрошеные мысли заполняли голову. Она смотрела в пустоту, но внутри всё бурлило. Нарушение пакта ударило по ней не просто слабостью — оно вычеркнуло её из игры.
— Бесполезна даже для политического брака, — думала она, и губы кривились в горькой усмешке. — Вот и вся моя цена.
С одной стороны, это её радовало. Мысль о замужестве по указке отца или, хуже того, Мирака всегда казалась дикостью. Она до сих пор помнила, как в детстве пряталась за ширмой, пока клан принимал гостей. Старейшины обсуждали союзы, а она, стиснув зубы, злилась: «Пусть сами женятся, раз такие умные. Технику унаследовал Масакадо — вот ему и продолжать род».
Её острый язык и упрямство не раз оборачивались неприятностями, но Томоэ гордилась этим. Она — не кукла, не пешка. Свобода манила: никаких свадеб, никаких оков. Но теперь, сидя в гнетущей тишине дома Инумаки, она чувствовала, как эти мечты трещат по швам. Жить как обыватель, как не-шаман? Невозможно. Клан — не просто дом, а военная машина, отгоняющая проклятия от слепых к угрозам людей. И она — часть этой машины, хочет того или нет.
Томоэ понимала, как трудно клану выстоять. Это не только патрули и приказы — это деньги, текущие рекой на оружие и защиту, связи, рвущиеся от малейшей ошибки. Она видела, как Мирак гнётся под этим бременем, цепляясь за любой шанс — будь то аукцион или клинки.
— “Клан — не игрушка, а я не ребёнок, чтобы хныкать”, — размышляла она. — “Политический брак в таких условиях — разумный шаг, от которого глупо отказываться. Если я не могу сражаться, то хоть так принесу пользу”.
Её всегда тянуло к простой жизни — без клановых интриг, без проклятой силы. Но теперь эта мечта казалась предательством. Она выросла среди тех, кто ставил долг выше себя, и бросить всё означало бы плюнуть им в лицо. Постепенно мысль о браке ради клана перестала быть дикой — она стала неизбежной, ещё одной ношей, которую нужно нести.
— А-а-а, вот теперь выйти замуж ради клана не кажется такой уж чушью, — пробормотала она, скривившись. — Мизогиния брата — страшная сила.
Но как быть с тем, что она сама сделала себя калекой, покрытой шрамами не меньшими, чем у брата? Обращаться к матери было не страшно, а бессмысленно. Скажи та «лечись» или «выздоровей», и её разорвёт на куски — во-первых, матушка является слабым шаманом, во-вторых, травмы от пакта не исцелить так просто.
К Камо? Хороший вариант, но тут не здоровье править надо — ничего уже не исправить. Нужна хитрость.
— Женское очарование! — крикнула она. — Ребёнка я не рожу, договариваться с кланами бесполезно. Но можно завлечь сильного бескланового, приманить его в сюда ради выгоды. Я же красивая, нет?
И посмотрев на свою грудь второго размера, немного пожамкала выпуклые части.
— Ты маленькая и глупая, — раздался голос, заставивший её вздрогнуть, как нашкодившую кошку.
Она резко обернулась, щеки вспыхнули, уши опустились, а в глазах задрожали слёзы.
— Не бери на себя больше, чем нужно. Я сам разберусь с твоим не самым полезным телом, раз ты так хочешь помочь клану, — Мирак вошёл в комнату, сел рядом и раскрыл книгу.
В ответ — лишь обиженный взгляд. Но вспомнив, что о второй половинке думает не только она, впилась в него взглядом, решив смутить и его.
— Брат… а какие девушки тебе нравятся? — в голове замелькали образы девушек с его старых постеров: знаменитости, что никогда бы на него не взглянули, и актрисы старого кино, давно ушедшие в мир иной.
Но эти плакаты он пару месяцев назад снял и выбросил.
— Если про внешность, то я не привередлив. Главное, чтобы кожа была человеческой, а волосы росли где положено, — Мирак дёрнул бровью, вспомнив аргониан и каджитов. Кому-то они даже казались милыми. — Хотя как рабочая сила, может, и сгодятся.
Томоэ выгнула бровь, представив чернокожих или индусов, но не удивилась. Японцы к гайдзинам относились примерно одинаково.
— Но ведь любимый человек должен тебе нравиться! Какие черты у него должны быть? — настаивала она.
— Полезность.
— Ты не понял! Я про внешность или характер! — почти выкрикнула она, раздражённая.
Мирак медленно поднял взгляд.
— Это ты не поняла. Меня не волнуют длинные волосы, что вечно путаются под ногами, или тонкие пальцы, дрожащие от малейшей нагрузки. Не впечатляют пухлые щёки, что краснеют по пустякам, или смех, режущий слух, как битое стекло. Характер? Весёлые, что трещат без умолку, или тихие, что жмутся к чужим спинам, — всё равно. Красота? Чувства? Это шелуха для тех, кто не видит дальше своего носа. Ценно лишь то, что приносит силу и двигает твое дело вперёд.
Он хотел продолжить, но замер, заметив широко распахнутые глаза Томоэ.
Его слова звучали холодно, почти механически. Повидав больше, чем любой местный маг, прочитав то, что свело бы с ума кого угодно, он с трудом ценил простые человеческие эмоции.
Но любил ли он вообще? Мысли об этом расплывались. В памяти всплыла последовательница культа драконов, с которой он проходил испытание. Подробности ускользали.
— “Должно быть, Хермеус подчистил и их. Но страшно ли это?”
К чему привязываться, если он знает всё обо всём? Кто способен заинтересовать того, чьё понимание мира превосходит даже архимагов?
Разве что человек, способный обвести его вокруг пальца. Даже у Хермеуса Моры, твари, видевшей больше, чем он за все века, были свои мелочные желания.
— Я немного оговорился, — поправился Мирак. — Меня цепляют те, кто может меня удивить. Вот они — в моём вкусе.
* * *
Спустя пару дней разговор с сестрой выветрился из головы, уступив место скрипу колёс и гулу поезда, что мчал Мирака в Киото. Вскоре его шаги уже вели к центру города, к адресу из письма Годзё.
Он ожидал встречи с лидерами других кланов, но разводить с ними церемонии не горел желанием. Такие сборища всегда отдавали скрытой враждой. Подготовиться к ней морально было несложно — но он шёл туда с чёткой целью.
В двух шагах от шумных улиц высился дом клана — величественный, завораживающий своей мрачной красотой. Стены из тёмного полированного камня взмывали над остальными домами, а строгая изогнутая крыша венчалась бронзовыми печатями. Завеса окружала здание, пропуская лишь тех, у кого при себе было письмо, отмеченное проклятой энергией.
— “Занятный способ защиты”, — отметил Мирак, ощутив, как барьер дрогнул, признав записку. Теперь понятно, почему её велели не забыть. Оценив, какие условия могли открыть проход, он шагнул внутрь.
В здании царила тишина. Здесь собирались только избранные: влиятельные шаманы кланов, стерегущие свои тайны, да редкие бесклановые богачи, выкупившие место золотом — таких среди немногочисленных шаманов было раз-два и обчёлся. Полы из чёрного камня отражали каждый шаг, свитки украшали стены, а в углах за стеклом мерцали проклятые артефакты.
Мирак остановился, окинув зал взглядом.
— “В Японии эпохи Эдо самураи и купцы дрались за мечи даймё или чайные чаши, что дороже деревень. И всё ради контроля. Кто владеет редкостью, тот правит. Шаманы не выдумывают ничего нового — те же игры, только вместо стали и керамики у них проклятые маски да шепчущие по ночам кости. Аукцион — власть в чистом виде: кто больше заплатит, тот и царь на этой свалке магического хлама. Кланы выжимают золото из тех, кто жаждет прикоснуться к их секретам, а бесклановые… эти просто мясо, платящее за шанс посидеть за столом с большими людьми. Без денег или силы ты тут никто — история доказала это тысячу раз”.
Престиж, выгода, влияние — три столпа, на которых всё стоит.
Его взгляд упал на фигуры у массивных деревянных дверей. Члены клана Камо возвышались в строгих кимоно, их лица, словно высеченные из камня, не выдавали ни капли тепла при виде него. Зенины — пятеро у входа в открытый зал — смотрели иначе: глаза сузились, губы искривились в ухмылках, взгляды резали, как клинки.
Один из них, со шрамом через весь лоб, скривился сильнее. Мирак узнал его мгновенно — Джиничи, чьего сына он унизил на программе обмена. Рядом стояли его братья, не дотянувшие до места главы. Чуть дальше возвышался и сам двадцать шестой лидер клана — Наобито Зенин. Его жёсткое лицо, узкие, почти чёрные глаза и седая прядь, падающая на лоб, выдавали возраст. О нём ходили слухи: пятидесяти восьмилетний старик, рвавший глотки, чтобы обойти братьев и занять трон клана.
Наобито сам шагнул навстречу, деревянные сандалии тихо шаркали по полу.
— Неожиданная встреча. В этих залах давно не воняло кланом Инумаки, — прогундосил он, не сдерживаясь в выражениях.
— Хм? — Мирак приподнял бровь. — Не могли же вы пропустить новость, как хорошо идут дела у нашего клана. Сами же изводили меня письмами и мольбой прийти к вам, поговорить, — окружающие заставил тон Мирака. Такой же снисходительный, как и со всеми людьми.
— Развивать регион и копить капитал — разные вещи, — парировал Наобито, будто принижая. — Успехи твоего региона — это результат пары месяцев удачи — на которые может повлиять слабый ветерок. На же клан не собьет даже ураган.
— Насчёт урагана. Вы, главное, побольше якудза со своих земель выпускайте — они плодят бизнесы, которые выгодно разваливать. Такими темпами и ваши богатства медяком покажутся, — Мирак прошёл мимо, шагнув в аукционный зал, чтобы занять место. Насмешка Наобито ударила в спину. Каждый слышал, ощутил укол под рёбрами.
Раздражение витало в воздухе.
— “Выглядит никчёмным лидером, но какую игру он провернул с Камо”, — усмехнулся Наобито про себя. Выпускать якудза было удобно всем, кроме простых людей: преступность держали в узде, власть — под контролем, но Великие оставляли щель, через которую бандиты вылезали. Щель вела в ловушку. Много лет эта лазейка приоткрывалась, наполняя карманы Великих, и никто не замечал. Пока не явился Мирак, заявив, что калитка, которая контролирует бандитов, на самом деле то открыта нараспашку! Он указал на виновных, и причины бед тут же свалили на Камо — им велели разобраться, отрезав Великие кланы от привычной кормушки.
Конечно, приказали не только Старейшины, на которых были рычаги давления.
Годзё с их выскочкой Сатору давно пытались переломить правила, но не хватало людей — точнее, того, кто встанет на сторону старейшин. Старики не хотели, чтобы в Канто, где они жили, плодилась преступность. Мирак помог, попутно прикрывшись ими, как щитом против Великих. Так мастерски, что это казалось практически случайностью.
— “Ты опасен, Масакадо,” — усмехнулся Наобито.
Вскоре объявили начало аукциона. Лидеры, до того топтавшиеся снаружи и разглядывавшие дорогие, чертовски полезные проклятые предметы в витринах — вещи, о которых каждый мечтал, — двинулись внутрь. Они расселись на красных бархатных сиденьях, шурша одеждой.
Зал дышал роскошью. Над сиденьями нависал балкон, где мелькали тени слуг, а в центре возвышалась трибуна — чёрная, с резьбой в виде змей, готовая принять первый лот.
Сатору Годзё, притягивавший все взгляды, развалился в первом ряду у трибуны. Белые волосы торчали, как маяк, ноги лежали на спинке переднего кресла, а ухмылка кривила губы — он явно наслаждался вниманием.
Рядом пустовало место, но через несколько кресел сидела Мэй Мэй. Её прямая спина, серебристые волосы, блестящие в полумраке, и пальцы, постукивающие по подлокотнику, выдавали холодную расчётливость. Мирак шагнул к ней и опустился в соседнее кресло, бросив короткий взгляд на собравшихся.
Мест было мало, но зал оставался почти пустым — несколько фигур от Великих, пара из Хигасибодзё, кто-то из Нара да редкие бесклановые шаманы.
— Привет, лидер растущего клана, — Мэй Мэй приятно улыбнулась.
— Бедная, несчастная девушка, что не может купить себе кофе? — подколол Мирак.
— Хо-хо, ничего не могу с собой поделать, люблю, когда за мной ухаживают, — добродушно отозвалась она, с радостью приняв нового соседа. — Хочешь что-то купить или просто поглазеть на здешние редкости?
— Я уже прошёлся вдоль витрин и прикинул, что тут бывает, — пожал плечами Мирак, заслужив понимающую улыбку Мэй Мэй.
— Сокровища вроде тех, что там стоят, редко попадают в лоты. Великие такое не продадут и не выставят, но люди вроде тех из Нара, нашедшие или создавшие что-то примечательное, неплохо наживаются на чужом богатстве. Потому тут и сидят не только Великие и ты.
— Я? — моргнул Мирак.
— Ты — многообещающий лидер целого региона. Тебя позвали из-за капитала, а не из-за лота, что ты выставил. Я права?
Вспомнив, что письмо пришло раньше, чем он решил продать мечи, Мирак кивнул — коротко, без лишних слов.
Вскоре зал ожил: аукцион начался. Шаманы зашуршали кимоно, устраиваясь в красных бархатных креслах, их взгляды метались к трибуне. Тишина разлетелась вдребезги, когда на неё шагнул ведущий — худощавый блондин в юкате, расписанной щупальцами осьминога. Чёрная шляпка съехала набок, а рядом парил фонарь — круглый, напоминающий рыбу-фугу, с синими огоньками, мерцающими в воздухе. Проклятая техника мужчины гудела еле слышно, пока он хлопнул в ладоши, раскатив звук по залу. Все замерли.
— Господа, добро пожаловать! — нго голос резанул с лёгкой насмешкой. — Прежде чем начнём, благодарю клан Годзё. Без их щедрости и дальновидности этого места бы не было, — он коротко поклонился. — А теперь к делу. Правила просты: кто больше даст, тот и возьмёт. Первый лот! — Щёлкнув пальцами, он заставил фонарь вспыхнуть ярче, осветив мечи для пущего эффекта. — Десять мечей третьего ранга. Заточка — до бритвы. Для защиты, к моему удивлению, требуется свыше двенадцати процентов проклятой энергии — перспективное оружие. Начальная цена — пятьдесят пять миллионов йен. Кто откроет торги?
— “Стартовая цена ниже, чем при продаже поодиночке, но особенность мечей должна зацепить остальных”, — подумал Мирак, оглядывая зал. Мэй Мэй и Сатору явно плевать на лот — такие мечи годились для послушников-новичков, чтобы раскрыть их силу. Предсказать было несложно: Камо и Зенины вот-вот начнут торги.
Цена быстро подскочила до семидесяти пяти миллионов. Камо отступили, шепча, что за такие деньги лучше вооружить кого поважнее новобранцев. Зенины же не скупились, вбухивая целые состояния в свою элитную армию.
— Неплохо, — кивнул Мирак, услышав последнюю ставку.
— Они твои? — повернулась Мэй Мэй.
— Да.
— Разве твоему клану не нужны сильные послушники?
— На эти деньги я куплю им что-то полезнее, — отрезал он, наблюдая дальше.
Следующим лотом вынесли чайник — ранг был таким же, но, как и с мечами, без намёка на особенности. Неудивительно: обычные глаза, даже напитанные негативной энергией, видят лишь силу ауры, а не её суть. В отличие от человека, чьи эмоции и колебания ауры выдают технику, вещь молчит. Её свойства, как у мешка Фудзина, проявляются только в руках мага.
Мирак уловил риск этого аукциона: такие вещи ты должен покупать, ориентируясь на чувства. Многие владельцы выставляют лоты, не разобравшись в их природе, а то и вовсе считая их пустышками — иначе бы сразу объявили особенности, взвинтив цену. Описание вроде «лампа с проклятыми надписями» говорило слишком мало.
— “Может ли Сатору видеть их суть?” — Мирак глянул на одноклассника, чья широкая улыбка не сходила с лица.
Вспомнились слова Сатору: он предлагал за плату раскрыть особенности предметов. Его глаза, очевидно, видели проклятую энергию в деталях, различая техники — не просто их наличие, а саму природу. Он даже заметил, когда с него спала печать, сковывавшая речь.
— “Видимо, Сатору зарабатывал на этом. С такими глазами грех не монетизировать взгляд — услуга должно быть дорогая и для лотов, где продавец уверен в прибыли. Такие, ясно, пойдут позже. Но я могу сам повторить его трюк”, — решил Мирак.
Он сложил печати. Мэй Мэй, сидевшая рядом, удивлённо повернулась, а он шепнул слова Шёпота Ауры, подсветив энергию каждого в зале — и людей, и предметов, как однажды в баре. Обычно Шёпот учат, чтобы различать магию или жизнь в механизмах, нежити, людях — вещи редко показывают. Но Мирак не видел разницы между двемерскими механизмами и проклятыми предметами, в его восприятии все едино. Поэтому всё и подсвечивалось.
— “Техники людей стали чётче”, — отметил он, скользнув взглядом по залу. Наличие техник выделялось ярче, чем когда-либо; он мог бы даже угадать их природу, хоть Шёпот и уступал глазам Сатору. Но, посмотрев на вещи, он заметил отличия и там — плотная аура, фрагменты, выдающие скрытые свойства.
Да, что именно за особенность они скрывали, сказать было нельзя, но потенциал предмета был ясен.
— “Эта лампа — пустышка”, — Мирак покачал головой. Предмет, обвешанный сдерживающими печатями, казался опасным, и кланы яростно за него торговались. Но печати держали лишь слабого духа третьего ранга. — “Любой предмет может запечатать духа, если знать сутры”.
Поток бесполезных лотов продолжался. Их выкатывали пачками на витринах, чтобы продать быстрее. В один из таких моментов взгляд Мирака зацепился за массивный двуручный молот с шипами — словно созданный для отбивных.
— “Молот третьего ранга, одинокий среди прочего. Но с особенностью”, — прикинул он и поднял руку.
— Десять миллионов за чёрный молот с забинтованной рукоятью.
— Хорошая цена! Молоты делать непросто, особенно с такой ударной частью. Кто больше? — отозвался ведущий.
— Двенадцать, — бросил Джиничи, сверля затылок Мирака взглядом, полным ненависти.
— Целых двенадцать миллионов! Скоро дойдём до полувторого ранга.
— Четырнадцать, — продолжил Мирак.
— Шестнадцать! — тут же рявкнул Джиничи. Мэй Мэй закатила глаза.
— Эх, он будет поднимать цену, даже если не хочет покупать — либо чтобы тебе не досталось, либо чтобы ты спустил все деньги, — шепнула она очевидное.
Мирак не шелохнулся. В зависимости от особенности, предмет третьего ранга мог стоить больше двадцати миллионов. А эта была сильной — и точно того стоила.
— Восемнадцать, — спокойно бросил он, повернувшись с едкой улыбкой, будто намекая: в эту игру можно играть вдвоём. Джиничи тут же затерялся в догадках — хочет ли Мирак предмет или просто взвинчивает цену, как он сам задумал, чтобы вытянуть больше йен.
Он глянул на Сатору, чей взгляд иногда выдавал ценность лота. Но тот лишь ухмылялся, наслаждаясь их перетягиванием каната.
— “Он же явно бесполезен”, — дёрнул бровью Джиничи, положившись на собственное восприятие, и смолчал. Молот ушёл Инумаки.
Мирак, довольный покупкой молота, внимательно следил за аукционом. Его взгляд скользил по витринам, выхватывая неприметные лоты с тайной силой. Зал гудел: участники выкрикивали ставки, а аукционист бойко выкликал новые предметы. Джиничи, сидевший неподалёку, то взвинчивал цены, мешая другим, то забирал то, что считал нужным для себя.
Вскоре Мирак приметил набор игл — простеньких на вид, но с скрытым потенциалом. Джиничи поднял ставку, но Мирак всё равно выкупил их за пятнадцать миллионов. Чуть позже Джиничи перехватил старинный свиток, обойдя Инумаки.
Затем глаз зацепился за потёртые мечи с пульсирующей аурой. Джиничи снова влез, но Мирак забрал клинки за пятьдесят пять миллионов — что было большой переплатой. В тот же момент Джиничи прибрал к рукам амулет с тусклым камнем, надеясь на его проклятую мощь.
— Хох, похоже, Зенины сегодня скупят половину лотов, — ведущий одобрительно глянул на мужчину со шрамом на лбу. Но братья Джиничи смотрели на него как на дурака, одержимого мелкой местью.
Мирак промолчал. Он был беднее многих здесь, но, в отличие от стариков из Нара, чьи глаза округлялись от каждой ставки, не терял хладнокровия. Опыт управления огромными суммами в прошлом давал о себе знать — деньги для него были не просто цифрами, а знакомой стихией, податливой, но требующей мастерства. Нынешняя скудость ставила его в шаткое положение.
Чтобы заработать такие суммы в мире шаманов, нужен не только таланта, но и ресурсы, которых сейчас не хватало. Во-первых, нужны связи — сеть союзников, торговцев, информаторов, открывающая доступ к редким проклятым объектам и богатым заказчикам на опасные миссии. У Великих кланов эта сеть крепла веками: их имена распахивали двери, а история внушала доверие.
И наконец, деньги рождали деньги. Экспедиции за проклятиями, сырьё для зачарований, содержание бойцов — всё это пожирало миллионы, что потом окупались сторицей. В Нирне у Мирака были казна, земли, армии. Теперь он лишён этой базы — но возможность исправить ситуация могла подвернуться прямо сегодня.
Среди очередной партии лотов Мирак заметил кусок древесины — невзрачный обломок, но с ощутимой магической энергией. Джиничи взвинтил цену, но Мирак выкупил его за двадцать миллионов.
— Скажи, ты правда умеешь читать ауры? — спросила Мэй Мэй, иногда перебивавшая ставки даже Наобито ради забавы. Она взяла кулон за пятьдесят с лишним миллионов — просто понравился, да и Мирак шепнул, что в нём есть особенность.
— Только не говори Джиничи, — кивнул он, и в глазах Мэй Мэй загорелся интерес.
— М… а зачем тебе кусок проклятой древесины? Он особенный?
— Хочу кое-чему научиться. Такой качественной древесины я ещё не встречал.
— Ну, в Нара знают толк в дереве, — хмыкнула она.
Аукцион шёл своим чередом. Джиничи упорно вмешивался, порой забирая ценные лоты, но Мирак, с иглами, мечами и древесиной, остался доволен. Он знал: скрытые свойства окупят затраты.
Вскоре объявили лоты, чьи особенности вскрыли за плату. Первым стал музыкальный инструмент, тут же ушедший за сто с лишним миллионов директору киотской школы, что сидел в дальнем ряду.
— Он играет на инструментах? — спросил Мирак, читая ауру старика.
— Да, помнишь Утахиме с программы обмена? Его ученица, пробудила технику через музыку, — Мэй Мэй улыбнулась, попутно перебивая ставки на любопытные лоты.
Цены были огромными. Шестьсот миллионов за оружие полувторого ранга. Миллиард за оружие первого. Заметив молчаливое лицо Мирака, она хихикнула.
— Это не самые дорогие вещи, но проклятая техника взвинчивает цену. Очки, чтобы видеть духов, стоят гроши. А вот меч, вызывающий молнии, или одежда с особым свойством вроде холода — это уже особый ранг, стоящий десятки миллиардов.
— Зачарования — прибыльный бизнес? — прищурился Мирак, ещё сильнее загоревшись этим делом.
— Да, но не всем доступный. Видишь фонарь ведущего? Он из редких магов, что создают проклятые предметы благодаря технике — но Годзё его давно перекупили.
Мирак задумался. Техника нужна для особенных предметов — но можно ли заменить её словами? Размышления прервал новый лот: браслеты, излучающие проклятую энергию сильнее любого предмета первого ранга. Слова ведущего удивили:
— Браслеты второго ранга, поглощают часть энергии, направленной на владельца, снижая затраты на защиту. Польза очевидна. Старт — триста пятьдесят миллионов.
Мирак насторожился. Ранее называли и ярче особенности, но аура таких вещей, в сравнении с браслетами, казалась тусклой. Видимо, продавец знал лишь одну черту, упустив главную. Опыт зачарований Нирна — пусть и не всегда применимый здесь — подсказывал: секрет в скрытом усилении.
— “Если предмет увеличивает резервы владельца и выбросы энергии, его аура должна быть ярче”, — подумал он. Не факт, что эти понятия тут работали, но даже так, две особенности делали лот бесценным. Его стоило перехватить — для перепродажи или себя.
— Шестьсот миллионов, — бросил Наобито Зенин. Перебивать не спешили. Мирак сжал кулаки — таких денег у него не было.
— Мэй Мэй, насколько ты богата? — решительно повернулся он. Та выгнула брови, мигом уловив намёк.
— Хочешь, чтобы я купила? Тебе? — в её глазах мелькнула усмешка. Мирак серьёзно кивнул. — Ты хорошенький, но не настолько, чтобы я дарила такие подарки. Даже с клятвой вернуть деньги.
— Какие проценты тебе нужны?
— Не в них дело, — покачала она головой. — Я не готова разом выложить столько — это вся моя подушка безопасности. Я не Наобито, чтобы тратить три миллиарда за день.
— А если я предложу брак и позволю вести дела в Канто как жене главы? — быстрый, твёрдый вопрос заставил Мэй Мэй замереть. На фоне Камо вяло перебивали Наобито. — Удивлена? Ты можешь думать, что это юношеский пыл — попытка впечатлить или привязать тебя ради выгоды. Или что я хочу манипулировать твоим богатством, не давая ничего, кроме пустых слов.
Она чуть качнула головой, соглашаясь с его доводами — или сомневаясь в силе обещаний. Клан Инумаки, хоть и рос, не равнялся Зенинам или Камо, и это могло казаться ей слабостью.
Но Мирак знал: она мыслит выгодой, пока слабой в её глазах. Он продолжил:
— Я предлагаю политический брак на твоих условиях. Канто — это торговые пути, проклятые объекты, ресурсы Токио и провинций. Ты сможешь влиять на их распределение, забирать долю, что утекает к Зенинам и Камо. Как моя жена, ты войдёшь в Совет кланов — это власть, которую не купишь, и ты это понимаешь, — его голос, холодный и рассудительный, лился как мёд. — Ты будешь продвигать свои интересы без посредников. С твоим умом это усилит наш клан.
Он видел её меркантильность — она не сдержится, используя репутацию Инумаки, и её деньги вряд ли станут общими. Но это и не требовалось.
— Деньги волнуют меня меньше, чем сила, которую я постигаю. Ты умеешь торговать, я — управлять. Вместе мы станем непобедимы. Я вижу скрытое и помогу тебе находить недооценённые лоты, как этот, превращая их в состояния. Мы построим сеть, скупая и перерабатывая проклятые объекты — я уже доказал, что вижу то, чего не видят другие. Это лишь верхушка айсберга наших возможностей.
— А как же любовь? — невинно спросила Мэй Мэй. — Мне всего восемнадцать, и, несмотря на ум, я, может, хочу красивого накачанного мужчину. Да и ты молод.
Мирак глянул на ведущего, отсчитывающего секунды до конца торгов. Он понял: Мэй Мэй, видимо, не любила слишком серьезные клановые дела. И видела предложение Мирака, как одно из таких безжизненных клановых обязательств.
Не оборачиваясь, он бросил в последней попытке:
— Любовь? Она рождается из доверия, а доверие — из побед. Я же собираюсь победить весь мир, и, так уж и быть, разделить его с тобой. Если скажешь — да.
Мирак понял, что не умеет самое главное. По-человечески вести разговоры и романтично флиртовать — эти навыки молодых выбило из него уже очень и очень давно.
— Хм… Семьсот миллионов! — Мэй Мэй вскинула руку, её грудь колыхнулась. Все обернулись, сморщив носы, но перебивать не стали. Ведущий улыбнулся, спросил, есть ли ещё желающие, и трижды стукнул молотком. Лишь тогда она повернулась к Мираку с игривой ноткой вызова: — Ну что, дорогой, такой ответ тебя устроит?
— Хм, — Мирак остался доволен. Её уж явно зацепила не попытка в романтику, а та выгода, которая открывалась, как жене главы целого региона. Но он был совсем не против, а недостающие навыки отточиться ещё успеется. — Этот мир уже у наших ног.
— Хо-хо-хо, очень на это надеюсь.
* * *