Я смотрел на лежавшего Гарри, на нитевидный пульс на экране медицинского прибора и молился всем богам, чтобы сыворотка сработала. Прошла минута… две… и наконец… на приборе появился первый всплеск, второй, и нет, пульс не вернулся в норму, он так и остался сильно замедленным. Сердце билось невероятно редко, где-то пять или шесть раз в минуту. Но главное, Гарри был жив, а с остальным можно разобраться и позднее.
Мои размышления прервали больничные охранники, ворвавшиеся в палату, и я не мог не заметить доктора Карпентера, который выглядывал из-за их спин. Может быть, они и планировали сделать что-то необдуманное, но вид уже моей охраны, сразу же потянувшейся к кобурам, несколько охладил их энтузиазм, и неудивительно, учитывая, что у них были только электрошокеры.
— Господа, не нужно нервничать. Это мой сын, и я имею право тут находиться. Тем более я собираюсь забрать его из вашей больницы, — сказал я, подняв руки в примиряющем жесте. Мне проблемы на ровном месте определенно были не нужны.
Надо отдать доктору Карпентеру должное, он, как только понял, что реального конфликта не предвидится, сразу же бросился к Гарри и начал проверять его состояние. Ну, или, точнее, попытался. Моя охрана после моего приказа быстро преградила ему путь, и он, не будь дураком, не стал прорываться дальше.
Я и сам был не самым плохим медиком, учитывая те области науки, в которых я работал, по-другому быть просто не могло, поэтому я очень хорошо понимал, что показания медицинских приборов, подключенных к Гарри, показывали нечто, что было далеко от стандартных показателей. Поэтому и изучать их я буду сам, ну, или, точнее, с медиками, которым я смогу доверять.
— Доктор Карпентер, отойдите. Можете считать, что вы больше не лечащий врач моего сына. Не беспокойтесь, скоро приедут нормаль… то есть я хотел сказать, мои врачи и заберут Гарри. Да и, думаю, мои юристы смогут решить все возникшие вопросы, — сказал я доктору Карпентеру.
— Но как же… Я же должен… знать, — сказал мне в ответ доктор, и этих слов мне хватило, чтобы понять, что он за человек. Он не хотел помочь Гарри, он просто хотел знать, что с ним такое.
— Как я понимаю, у вас больше никаких претензий к нам нет? — спросил я у охранников.
— Простите, я не могу ответить так сразу, мне нужно посоветоваться с начальством, — ответил один из охранников. Похоже, он просто не понимал, как разрулить эту ситуацию самостоятельно, и решил переложить эту головную боль на кого-то более компетентного, что, если честно, меня полностью устраивало.
Все прошло примерно так, как я и ожидал, то есть пока руководство больницы совещалось о том, как реагировать на мое вторжение, прибыл один из моих адвокатов, а именно Карл Шульц, и быстро все разрулил.
Так что прошло не так много времени, прежде чем Гарри на частной машине скорой помощи уехал в сторону Башни Oscorp, но даже несмотря на то, что я очень сильно переживал за Гарри, я просто не мог с поехать ним, Фиск был в тюрьме, и это был отличный шанс покончить с ним, а для этого нужно было все организовать так, чтобы след не привел ко мне.
* * *
На следующий день я сидел у палаты Гарри, в которую за рекордно короткие сроки была переоборудована одна из лабораторий. Я смотрел на различные анализы, на данные, полученные с томографа, и абсолютно ничего не понимал.
Доктор Карпентер, несмотря на все свои недостатки, все же был хорошим врачом и был абсолютно прав, когда говорил, что Гарри долго не протянет. С такими обширными ожогами он давно должен был умереть, но этого почему-то не происходило, точнее, он точно испытал клиническую смерть, но сыворотка сделала что-то непонятное, и теперь Гарри не умирал. И даже я, фактически создатель этой гребаной сыворотки, не понимал, что именно она сделала.
Регенерация, которую он по идее мог получить из-за крови Росомахи в сыворотке, точно не работала, так как ожоги никуда не делись, а сердце до сих пор билось очень редко, но при этом Гарри все же не спешил умирать. Главные мои опасения касались показаний активности его головного мозга, они даже для человека в коме были слишком слабыми. У меня возникли подозрения, что мозг Гарри мог пострадать, но я отгонял их как мог.
Занимался я Гарри отнюдь не один, я нанял несколько ведущих специалистов как по лечению ожогов, так и по состоянию комы, это если не упоминать врачей других специальностей. И мы как раз были в процессе очередного врачебного диспута, когда к нам буквально ворвался Иван Ванко с планшетом в руках.
Иван яростно дышал и вообще выглядел так, словно ему плеснули кипятка на причинное место. Он собрался было открыть рот и сказать что-то очень громкое и наверняка не очень цензурное, но, оглядевшись и ненадолго остановив взгляд сначала на мне, потом на врачах и в конце концов на находящимся в коме Гарри, он негромко прокашлялся и сказал: — Норман, нам нужно срочно поговорить.
Я оценил всю эту пантомиму на его лице и, главное, сдержанность, которую он проявил, и сказал: — Хорошо, пойдем отойдем.
Когда мы вышли из палаты, Иван с жаром заговорил: — Норман, мой отец пропал. Я не понял, его то ли похитили, то ли он вообще умер. Черт бы побрал этого гребаного румына, его русский просто ужасен, — сказал Иван, тыча мне в лицо планшетом, на котором виднелся какой-то врач, судя по врачебному халату, видимо, тот самый гребаный румын.
— Мистер Ванко, а вы не говорили, что вы так хорошо говорите на английском, — сказал врач из больницы, в которой должен был находиться Антон. И если хорошенько порыться в памяти, я, наверное, даже смогу вспомнить, как его зовут. Тодор… Тодор Станчев. Как я вообще мог его забыть, учитывая, что именно с ним я договаривался о том, что их клиника, занимающаяся трансплантологией, примет Антона Ванко, видимо, слишком многое навалилось в последнее время.
— Если ты так хорошо говоришь по-английски, то какого черта ты все это время пытался говорить на русском? — возмутился Иван, экспрессивно взмахнув руками и тем самым чуть не отправив планшет в полет, я в последний момент успел перехватить его.
— Ну я же не знал, что вы говорите на английском, вы же вроде из России… — сказал Станчев.
— Ладно, это вы сможете потом выяснить. Расскажи лучше, что там с Антоном, — сказал я Тодору, держа планшет перед собой.
— Вот именно. Если бы я сразу же заговорил на английском, то давно бы это узнал, — присоединился к разговору Иван.
— Антон Ванко был выписан из нашей больницы и… — сообщил практически официально Станчев.
— Какого черта? У него отказывает печень, и нужна срочная трансплантация. Его нельзя просто выписать, он же умрет, — начал возмущаться Иван, и я в принципе был с ним солидарен. Такого просто не могло быть, потому что я заплатил нехилую такую сумму денег, чтобы он не умер
— Вы меня не дослушали, после тщательного исследования организма уважаемого мистера Ванко мы определили, что пересадка печени ему просто не нужна. Можно обойтись и без операции, — все же сказал доктор Станчев то, что хотел сказать, пока Иван его не перебил.
— Это хорошая новость, — сказал я, почувствовав облегчение. Антон не пропал и уж точно не умер, а значит, сильно переживать по поводу всей этой ситуации не стоило.
— Но тогда где мой отец? — продолжил задавать вопросы Иван.
— Доктор Матей, ведущий гепатолог Европы, забрал его с собой в свою клинику, его заинтересовал случай вашего отца. И не беспокойтесь, это абсолютно бесплатно и не требует никакой дополнительной оплаты, — ответил доктор Станчев.
Бесплатная медицина — это очень подозрительно, и этот Матей не менее подозрителен. Похоже, несмотря на острый дефицит кадров, придется отправить в Румынию своих людей.
— Хорошо, спасибо за то, что все прояснили, в самое ближайшее время я отправлю своих людей, им все расскажете поподробнее, — сказал я, тщательно отслеживая реакцию доктора Станчева, но на его лице не дрогнул не один мускул, либо он был предельно честен, либо он был очень хорошим актером.
— Буду ждать, мистер Озборн, — сказал доктор, благожелательно улыбнувшись.
— Иван, я думаю, теперь ты поговорить с доктором Станчевым сможешь и без меня, и, если ты не против, я займусь наконец-то помощью своему сыну, — сказал я очень недобро, посмотрев на Ивана.
— Конечно, конечно, прости, что отвлек тебя, глупо все получилось, — сказал Иван и, взяв у меня планшет, ушел куда-то в сторону своей лаборатории, при этом начав о чем-то экспрессивно разговаривать с доктором Станчевым. Можно было не сомневаться, что Иван из него душу вынет и узнает все, что можно, о состоянии своего отца.
Я же вновь вернулся к докторам и к выработке курса лечения. Но лишь через несколько часов совместной работы и тщательного изучения состояния Гарри ситуация начала хоть немного проясняться. Сыворотка, введенная мной, изменила регенерацию Гарри. Теперь она могла даже вырастить руку, причем с нуля, но был один нюанс. Она работала раза в три медленней, чем человеческая. Разумеется, это все предварительно и совсем неточно, но даже уже то, что мы смогли понять, поражало.
Очень хорошо, что все врачи подписали целую кучу документов о неразглашении, но даже с учетом этого мои люди будут следить за ними какое-то время, чтобы они не наделали глупостей.
А вот с комой Гарри дело обстояло иначе. Ранее в больнице его ввели в искусственную кому, но позже произошла клиническая смерть, которая длилась несколько минут. Теперь все попытки вывести его из этого состояния оказались тщетными. Его, конечно, рано было выводить из комы, но мы просто должны были это сделать, несмотря на обширные ожоги, чтобы понять, не пострадал ли его мозг, и результаты удручали.
Я бы и дальше оставался с Гарри и пытался бы ему помочь, если бы мне не позвонил Бен, которому я строго-настрого запретил меня беспокоить по пустякам и звонить, только если случится что-то очень важное.
— Бен, если ты побеспокоил меня по какой-то ерунде, то я даже не знаю, что я с тобой сделаю, но будь уверен, тебе это очень не понравится, — немного угрожающе сказал я, взяв трубку очередного своего телефона.
— П… простите, мистер Озборн, прибыла полиция с ордером на ваш арест, это достаточно важно? — спросил Бен, похоже не понимая, правильно ли он сделал, что позвонил, или нет.
— Достаточно, — сказал я, начав просчитывать варианты. И я понял одно: мне срочно нужно время, чтобы дать первоочередные приказы, и в здании было место, способное обеспечить меня этим временем.
— Сообщи им, что я за сейфовой дверью, да, именно за той самой дверью, за которой ты тогда по глупости застрял, — дал я инструкцию Бену.
Я быстро направился к лифту и спустился на этаж, на котором была установлена новейшая сейфовая дверь производства Oscorp. И она не охраняла что-то важное, нет, это был именно опытный образец, предсерийная модель, и именно в этом месте ее создавали.
Полиция ворвалась на этаж в сопровождении Бена секунд через тридцать после того, как механизмы закрыли дверь. У меня было где-то полчаса, чтобы сделать необходимые звонки, и я не собирался терять ни секунды, и первым делом набрал номер Эриха Шульца.
* * *
— Мистер Озборн за этой дверью, — сказал Бен полицейским, указав на просто гигантскую сейфовую дверь.
— Тогда открывай быстрее, — сказал один из полицейских.
— Сейчас все сделаю, — послушно сказал Бен и нажал несколько кнопок на пульте управления, расположенном рядом с дверью.
Механизмы двери зажужжали, и внутри них начало что-то шуметь, и… не произошло ничего, дверь так и не открылась.
— И почему она не открывается? — задал закономерный вопрос полицейский.
— Она открывается. Просто у нее такой механизм, что открытие двери занимает полчаса. Эта дверь создана специально для банков, и такая задержка служит для того, чтобы грабителям было сложнее, — радостно сообщил Бен.
— И зачем Норман Озборн спрятался за этой дверью? — спросил полицейский.
— Понятия не имею, — все так же радостно ответил Бен.
— Может, выломаем ее, вызовем специалистов? — спросил один полицейский у другого, но тот в ответ посмотрел на него, как на дебила.
— Просто подождем полчаса и все, — сказал полицейский.
* * *
Уложился я даже не за полчаса, а за двадцать три минуты, и, посчитав, что больше ждать смысла нет, вышел через неприметную дверь прямо позади полицейских.
— Ну что, ждете? — спросил шёпотом я.
— Ждем, скоро откроется, — автоматически ответил полицейский.
Потом было десятисекундное молчание, а затем полицейский медленно повернул голову не ко мне, а к Бену.
— Ты же говорил, что Норман Озборн за этой сейфовой дверью, как же он оказался у нас за спинами? — задал вопрос полицейский.
— Вышел через другую дверь, — ответил, улыбаясь, Бен.
— Так какого же черта ты не сказал нам, что есть другая дверь? — возмутился полицейский.
— А вы не спрашивали, — ответил все так же беспечно Бен.
— Господа, вы наговорились? Делайте то, зачем пришли. Я уже устал вас ждать, — сказал я полицейским.
— Норман Озборн, вы арестованы за нападение на человека и незаконное проникновение на частную территорию, — сказал полицейский, застегивая на мне наручники.
Когда меня вели в машину полиции, я улыбался, мне стало интересно, кто все же решился сыграть со мной в эту игру. Ну что же, поиграем.
* * *
Ее сердце словно пропустило удар, когда один из коллег отца сообщил о том, что ее папочка, ее любимый папочка был мертв. Этого просто не могло быть просто потому, что этого не могло быть никогда. Но как бы она не отрицала это, в глубине души она понимала, что это не ошибка, случилось именно то, о чем она переживала долгими ночами. Ее отец не вернулся с работы. И она знала, кто в этом виноват благодаря своим способностям.
Кстати, о способностях. Она получила их во время экскурсии в одну из лабораторий Oscorp, в которую она отправилась вместе со своими одногруппниками из университета Эмпайр-Стейт. Тогда там что-то случилось, и началась эвакуация, и как раз во время нее Гвен что-то укусило, она так и не поняла, что именно, так как старалась покинуть здание вместе со всеми.
Самое странное началось дома: ее бросило в жар, даже начало лихорадить, и она практически сутки провалялась в постели, что ей было не очень свойственно. Ее мать Хелен все порывалась вызвать скорую, но сама Гвен была по неизвестной причине против, хотя обычно она сама шла в больницу при малейших признаках проблем со здоровьем, но тут ее интуиция, которой она привыкла доверять, буквально кричала, что если она попадет в больницу, то быть беде.
Хорошо, что на следующий день она пришла в норму, ну, если считать нормой, что она смогла без особых проблем поднять в воздух свою кровать, и суперсила была только частью ее способностей. Она стала быстрее, могла прилипать к стенам и потолку и даже выпускать паутину из своих запястий. Она словно стала супергероем наподобие Капитана Америки, возможно, даже круче.
И вскоре она поняла, что не только она получила эти силы. В городе появился герой, который имел точно такие же способности, как у нее, и он по-настоящему помогал городу, то есть останавливал бандитов, помогал спасателям и даже успел предотвратить ограбление банка. Но она не была героем, она была просто обычной домашней пай-девочкой и не собиралась так же, как этот парень, носиться по городу и спасать людей. Нет, ей нужно было учиться, у нее были подруги, их маленькая рок-группа и немало других не менее важных дел. По крайней мере, так она думала раньше.
На следующий день после смерти отца к ним домой пришел его коллега, ну или, точнее, подчиненный, Генри Маккой, и, разумеется, они с мамой решили поговорить на кухне за закрытыми дверями, то есть без нее.
Гвен на это лишь усмехнулась, ей нужно было только сосредоточиться, и ее слух, на порядок превосходящий обычный человеческий, помог ей услышать то, что вроде как не предназначалось для ее ушей, но ее радость оттого, что она смогла это сделать, очень быстро улетучилась.
Оказывается, хотя отца убили люди Уилсона Фиска, на самом деле виноват в этом не он, точнее, не только он. Норман Озборн… Именно он вовлёк ее отца в это глупое и никому не нужное противостояние с Фиском. Если бы не он, то ее любимый папочка сейчас был бы жив. Именно так она подумала, когда все это услышала, и у нее даже появились какие-то глупые мысли о мести, но когда первые эмоции прошли…
Гвен не была дурой и понимала, что отец был полицейским и сам сделал этот выбор, причем сделал его давно, еще когда поступил в полицейскую академию, и винить Озборна просто глупо. Фиск был преступником, и его должен был кто-то остановить. Все, что она могла сделать сейчас, это продолжить дело своего отца, и нет, она не пойдет служить в полицию, она сделает это по-другому…
А что касается Озборна… Умом она понимала, что он ни в чем не виноват, но ее сердце говорило совсем о другом, и она не знала, что с этим делать.