Огненная Пропасть
Кузнецы клана Драконьей Пасти несколько отличались от таковых во всем остальном мире. Столь высокого звания удостаивались немногие. Как правило те, кто освоил все методы работы с известными металлами и сковавшими хотя бы один могущественный артефакт. До того они продолжали оставаться подмастерьями. И, конечно же, каждый кузнец в последствии организовывал свою кузню, да искал собственное направление работы.
Для работы массовой и масштабной имелись многочисленные подмастерья. Именно на их плечи ложился основной труд, благодаря чему они имели обширное поле для совершенствования. Сам же мастер-кузнец, как правило, занимался организацией и обучение. Да сам не забывал искал пути для роста над собой.
Дэтуур Крепкая Наковальня был одним из таких мастеров. Лучший оружейник клана. Один из самых уважаемых кузнецов.
Именно в его кузню явились младшие стражи, глава клана и придворный маг, чтобы разжечь огонь внутри старика. Уже давно клан не находил для него вызова. Чего-то действительного интересного, способного заставить использовать хотя бы половину всех накопленных навыков и искусности.
И вот, момент настал.
Смотря на слиток, испускающий жар и почти слепящий свет, старик и сам чувствовал, как в нем разгорается огонь, какой горел в молодости. Он стоял, как зачарованный, совершенно не замечая тления собственной бороды и вони, что от нее поднималась.
— Говорите, клинок выковать надо? — не отрывая глаз от материала, тихо проговорил он. — Будет вам клинок. Лучший, из числа тех, что доводилось ковать. А теперь пойдите прочь.
— В нем должны переплестись свет и пламя. Они должны петь, дополняя друг друга. — хозяин Храма Огня и не думал двинуться с места.
— Вздумал учить меня, с какой стороны за молот браться? — все же оторвавшись от разглядывания великолепного слитка, коротышка со всей доступной ему иронией посмотрел на младшего стража. — Я прекрасно чувствую, что ему подойдет лучше всего. Да… он шепчет мне о своих желаниях. О своей ярости и жажде изгнать всю тьму. Он хочет стать мечом, который будет обращать прахом всякую темную тварь, просто находясь рядом с ней.
— Идем. — схватив за предплечье, Тауриссан потащил товарища к выходу. — Уж он точно раскроет потенциал металла.
— Дар владыки не должен пропасть зря. — напоследок бросил придворный маг.
Оставшись без посторонних, мастер вернул все свое внимание слитку. Тот действительно будто бы говорил с ним. От металла исходили почти осязаемые волны праведной ярости. А еще, он казалось тянулся к мешочку бело-золотой пыли, тоже принесенной младшими стражами. Он хотел вобрать ее в себя. И кузнец планировал в полной мере ее использовать. Еще с первого взгляда он отметил, насколько идеально все предоставленные материалы сочетались меж собой.
— Соберите все наковальни и лучшие молоты! — зычный голос Дэтуура разнесся по огромному помещению. — Стащите их к моим личным инструментам и проваливайте! Мне нужна полная тишина и уединение. — уже тише дополнил он.
«Тут нужно настроиться, погрузиться в особое состояние. Иначе ничего не получится»
Закрыв глаза, мастер погрузился в себя. Прислушиваясь к собственным ощущениям, подкрепленным опытом, он параллельно пытался лучше прощупать слиток. Прочувствовать его своим духом.
Руки Крепкой Наковальни слегка подрагивали. Он жаждал и одновременно боялся браться за работу. Перед ним лежала воплощенная мечта, буквально то, о чем он грезил незнамо сколько. Нечто превосходящее призматические металлы.
Дварф откровенно не понимал, с какой стороны лучше подступиться, как действовать. Однако, кое-какое представление у него имелось. Все же десятилетия, проведенные в размышлениях и фантазиях, не прошли даром. Они позволили вообразить самые разные ситуации и заранее обдумать, что и как делать.
Выдохнув, Дэтуур открыл глаза и потянулся, обернув пальцы вокруг семейной реликвии. Именно ему и всем поколения предков принадлежал единственный в своем роде молот, вытесанный из серого призматического кристалла. Он почти не поддавался обработке и отличался огромным весом. Но главное, он именно он плющил металлы, а не они его.
Стоило ладони сомкнуться на рунической рукояти, дрожь мигом покинула тело кузнеца. Он просто не мог подвести отца и дедов, творивших шедевры и сейчас обязательно за ним наблюдавших. Не с их молотом в руках. Только не с ним.
Поддавшись наитию, полностью полагаясь на собственные ощущения, кои черпал из самого слитка, мастер приготовился к первому удару. Увитая мышцами рука поднялась в воздух. И плавно опустилась вниз. Точно, без лишних усилий.
Удар породил вспышку света и жара. Слиток зазвенел, словно пел. Амулеты защитили Дэтуура от сильнейших ожогов, а перчатки спасли руки. Однако, бороде снова досталось. Впрочем, пострадала не только она. Наковальня заметно нагрелась.
Без лишних промедлений, кузнец нанес еще один удар. Пусть металл не остывал, можно было не торопиться, его подгонял сам металл. Он чувствовал его тягу к изменению формы, жажду стать чем-то иным. А потому лучший оружейник Цитадели не собирался останавливаться.
Увлекшись процессом, он всего за семь размеренных ударов напрочь уничтожил отменную наковальню. От температуры, что всякий раз вырывалась наружу, она превратилась в раскаленное, почти белое, нечто. Края начали оплывать, а по центру образовалось углубление, куда до середины погрузился слиток.
Захваченный вдохновением, мастер не до конца осознавал свои действия. Краем сознания отметив полную негодность наковальни, он руками схватил слиток и переложил его на следующую. Использовать щипцы ему показалось кощунственным.
Так повторялось раз за разом. Только изведя десяток наковален, натащенных подмастерьями, Дэтуур смог самую малость изменить форму слитка. Работы предстояло на многие часы и даже дни, но коротышку это не пугало. Наоборот, он испытывал небывалое воодушевление.
Еще на пятой наковальне слиток совсем перестал обжигать его, от чего более не страдала знатно уменьшившееся борода. А его песня лишь становилась звонче и чище с каждым ударом.
…
Смотря на раскрывшуюся пасть и начавшее клубиться в ней пламя, Алгалон не спешил действовать. Драконья форма стала последним аргументов в арсенале его сына, а потому как нельзя кстати подходила для последней проверки. Он хотел увидеть, как поступит первенец, третий в стае после отца и матери, когда его окончательно раздавят. Струсит ли он и попытается сбежать, или проявит еще больший напор?
Последний разговор ясно показал драконоборцу, что слепо полагаться на потомков он, к огромному сожалению, не мог. Слишком молоды они были. Слишком мало испытаний выпало на их долю.
Выставив перед собой руку, владыка Цитадели закрылся от дыхания, окутавшего его с ног до головы. Гарантированная смерть для других, ему показалась не страшнее дуновения ветерка. С каждым днем Страж ощущал, как растет его родство с огнем. И сейчас, будучи в самом центре потока драконьего пламени, он ясно чувствовал, что мог бы… перенаправить его. Использовать на свое усмотрение.
Легким усилием воли Алгалон заставил огонь обтекать его, перестать ластиться к Чешуе. А следующим действием обернул весь поток против хозяина. Заставил дыхание забиться ему же в глотку.
Задохнувшись собственным пламенем, Сартарон взревел от боли.
Кивнув самому себе, владыка Цитадели в короткой вспышке пламени появился за отпрыском. Без труда поймав хвост, он, все так же, не прилагая особых усилий, потянул здоровенную тушу вниз.
Врезавшись ногами в землю, от чего порода плато пошла трещинами, Страж взмахнул крыльями и исчез во всполохе огня. Появившись выше на полтора десятка метров, он наблюдал, как его сын с грохотом врезается в камень. Во все стороны разлетелись осколки и крошево, поднялось огромное облако пыли.
Взмахом руки и небольшим заклинанием разогнав взвесь, драконоборец опять растворился в огне. Возникнув на голове сына, он с удобством расселся у него на носу, свесив одну ногу вниз.
— Что будешь делать? — как бы невзначай поинтересовался он, постучав кулаком по морде.
Юный дракон зарычал и попытался подняться, однако в ответ из рук Алгалона вылетели жгучие цепи, сковавшие все его огромное тело. Огненные змеи столь надежно его оплели, что не давали и в малейшей степени пошевелить лапами или крыльями. Относительно подвижными остались только пальцы.
— Еще попытки? Нет?
Спрыгнув с головы сына, Страж прошел несколько метров вперед, прежде чем услышал звон доспехов за спиной. Впрочем, преображение обратно в гуманоидную форму он заметил еще раньше. Чувства и действия первенца, благодаря его собственному внутреннему пламени, читались столь же легко, как и книга. Лишь помыслы отец прочесть не мог, да и не хотел.
Подгадав момент, владыка Цитадели скользнул в сторону, уходя с траектории, и провел самую обычную подножку. Подойдя к кубарем покатившемуся вперед Сартарону раньше, чем он поднимется сам, драконоборец столь же просто пнул его под ребра.
От силы удара первенец пролетел несколько метров вперед и упал с плато.
Остановившись, Алгалон выдохнул, подавляя собственные чувства. Происходящее отнюдь не приносило ему удовольствие. Дабы урок возымел больший эффект, он, помимо прочих действий, постарался полностью отгородиться от сына. Чтобы тот не начал черпать настрой в его чувствах. И чтобы не смог различить, насколько “всесильному мучителю” на самом деле тяжело.
Сейчас Страж должен был стать для него в первую очередь подлинным врагом, а не отцом и наставником. Хотя и действовал, исходя из лучших побуждений.
Подняв с земли крупный камень, он не глядя кинул его в сторону обрыва. Казалось, булыжник должен улететь в пустоту, однако он попал четко в голову показавшегося из-за края Сартарона. Не выдержав столкновения со снарядом, он дернулся всем телом назад и начал снова заваливаться вниз. Крылья безвольно повисли за спиной двумя кожистыми тряпками.
Пусть камень разбился о лоб, шлем уже давно раскололся и оказался сброшен, выбить дух из тела он смог. Хотя и не на долго.
Посматривая на еще один булыжник, так удобно лежащий под ногами, владыка Цитадели взвешивал все за и против. Но в конце концов, решил не перегибать палку. Повторно сбить сына в полете обычным куском горной породы было бы совсем унизительно.
Снова взмыв над плато, Сартарон рухнул в низ и побежал так быстро, как только могли его ноги. Некогда прекрасное лицо оказалось перекошено в гримасе злости и ярости. Волосы свободно развевались на ветру. А от хорошей брони не осталось почти ничего. Относительную целостность сохраняли сапоги, от всего остального ничего не осталось. Оно обломками разлетелось по округе.
А вот тело юного дракона не имело и следа царапинки. Всякий раз атакуя, отец не забывал омыть его волной исцеляющей энергии. Иначе все могло закончиться слишком стремительно.
Нарочито играючи перехватив выпад первенца, драконоборец схватил его за плечо и ударил коленом в грудь. Отбросив в сторону тело, сипло хватающее ртом воздух, он поднял глаза к небу.
Этот мир, одним из первых открытый Изурегасом, был красив. Почти нетронутый, чистый. Полный девственных лесов, не изрытых гор и не перекопанных равнин. Тут жил странный немногочисленный народец кочевников, да и только.
«Как здесь хорошо и спокойно»
— Хватит. — опустив голову, тихо сказал Алгалон. Кулак, вот-вот обещавший познакомиться с его шлемом, остановился. Замер. Будто на стену натолкнулся. — Ты уже все доказал.
Весь гнев и злость исчезли из глаз Сартарона, вытесненные короткой вспышкой неподдельного страха. Страж постарался, как следует придавив его своим драконьим началом.
— Не знаю, что и сказать. — проворчал юный дракон. — Ты издевался надо мной.
— Совсем немного, того требовал момент. — честно признался владыка Цитадели. — Лучше скажи, вынес ли ты для себя какие-то уроки?
— Пожалуй, да. — потирая челюсть, первенец нахмурился и задумался. — Я плохо умею нападать, а вот защищаюсь лучше. Над этим следует поработать. И, как мне кажется, в случае боя с кем-то превосходящим, мне надо отталкиваться от обороны. Пытаться подловить на ошибке или лично создать мгновение для контратаки.
— В целом верно. — драконоборец кивнул. — Позже я объясню тебе, какие ошибки допускал, обращаясь драконом. Сейчас о другом. Если так сложится, что Цитадель будут штурмовать превосходящие силы, твоя роль сведется к стойкости. Тебе надо будет продержаться как можно дольше, чтобы простые горожане смогли отступить. Понял? Никаких самоубийственный атак, противник не станет тебя щадить, как делал я. Пусть никто из братьев не дрогнет и не побежит, это не умаляет важность сохранения образа бесстрашного заступника. Да, тебе может быть страшно до дрожи, однако ты должен душить все внешние проявления и быть подобен невозмутимой горе. Ты — стена. Бейся, умирай, но никогда не беги. У вас есть привилегия воскреснуть, чего нельзя сказать о других.
— Пред скверной чужих, последний оплот. Ведомые клятвой, обетом священным: ни тени сомнений и воля тверда, мечом и огнем истребляем врага, не делая в битве ни шагу назад. — произнеся слова, Сартарон склонил голову.
— Высеки эту клятву в своем сердце, сын, и никогда не забывай. — распахнув руки, Алгалон сделал шаг вперед и заключил первенца в крепкие объятья. — Я в тебя верю. Ты силен, не хватает опыта и прилежности.
— Исправлю, можешь положиться на меня. Спасибо за урок.
— Идем.
Призвав Погибель в ладонь, Страж воззвал к телепортации. Пожелав, он перенесся обратно в тронный зал и сделал шаг назад. Еще раз оглядев сына с ног до головы, да прислушавшись к его внутреннему огню, он узрел крепость, которой ранее не наблюдал. Он боялся столкнуться с превосходящей силой, но столкнувшись не струсил, чего, опять же, опасался. Наоборот, сами драконьи инстинкты напополам с гордостью, толкали его в бой.
— Прикрой срам и иди в свои покои. Отдохни пару часов, а потом я жду тебя в Пиршественном Зале. — погрузив длань в фиолетовый провал, владыка Цитадели вытащил самые простые штаны и протянул их сыну. — У меня еще есть одно дело.
— Благодарю. — искренне произнес юный дракон, смутившись.
В горячке противостояния он и не заметил, как остался без штанов. От осознания, что потрясал перед отцом причиндалами, да еще и принимая стойки, ему стало совсем плохо.
— Иди уже. — тихо посмеиваясь, драконоборец хлопнул отпрыска по спине. — Будто в баню никогда не ходил…
Зашагав к центру тронного зала, Алгалон посматривал на черепа, висевшие по обе стороны от него. Совсем недавно у него окончательно созрела мысль, как с ними поступить. Кристаллизоваться и оформиться в нечто цельное ей позволило прочтение нескольких особых фолиантов, из самой запретной секции библиотеки, куда имели доступ исключительно младшие стражи, да общение со Светом. Впрочем, полноценными разговорами то назвать язык не поворачивался. Полу-разумная стихия делилась образами, идеями и концепциями, но никак не словами или чем-то полноценным.
Остановившись в нужной точке, Первый Страж обеими руками взялся за древко копья, перехватив его вертикально. В ответ на призыв, оно начало лучиться по-настоящему ослепительным светом. Огонь на Чешуе вспыхнул с новой силой, полностью скрыв тело за ревущей пеленой.
Став подобен лучащемуся костру, владыка Цитадели балансировал на опасной грани меж собой и драконьей ипостасью. Именно она, драконья суть, позволяла ему слышать голоса пленных душ, понимать их и погружаться в особые видения, чтобы более плотно затянуть на них цепи.
Незнамо сколько простояв, драконоборец внезапно открыл глаза. Из них вырвались настоящие потоки энергии и ярчайшего света. Вот только, он уже не был в тронном зале. Вокруг него все горело золотым пламенем. Слышалось рычание и невнятные шепотки.
По правую и левую руку от него лежали призрачные драконы. Огромные, иные размером превосходили целые холмы и маленькие горы. Уродство части не поддавалось описанию. Один из ящеров даже не имел глаз, его морда была гладкой, покрытой язвинами и откровенной гнилью. Он походил на воскрешенный некромантом разлагающийся труп, за тем лишь исключением, что был жив. Заживо гниющий, вечно страдающий, абсолютно безумный и вечно голодный.
Впервые ощутив себя в этом пространстве в полном сознании, по собственной воле, Алгалон хотел осмотреться, однако не смел рисковать успехом. Воздев копье ввысь, он резко опустил его вниз, вонзив в сокрытые под пламенем драконьи кости.
Из кончика лезвия Погибели начали вытягиваться золотые цели, сотканные одновременно из света и пламени. Одна из новых способностей копья почти полностью копировала магию наару, но это не значило, что ее нельзя было изменить при нужде.
Цепи протянулись к и без того скованным драконам, утопая у них во лбах.