• Boosty Shared
• Lasombra

• T

• гарри поттер
• малефик

Регалия превратилась в утонченную аристократку, способную покорить сердца даже самых холодных парней. Теперь её уместнее сравнивать с легендарными принцессами, а не с чудовищем под кожей миловидной девушки.

Цвет её волос напоминал весенние листья — первое проявление расцвета природы в её самую приятную пору. Глаза, подобные королевской кобры, превратились в ловушку — столь опасную, сколь и гипнотически манящую. В них искрились игривое настроение и страсть, но не романтики, а костра.

Серьги из белого золота с изумрудными инкрустациями в сочетании с алмазным ожерельем подчеркивали состоятельность. Легкое весеннее платье из шелка облегало её фигуру, и было вышито портными с такой гармонией, что казалось естественным продолжением своей хозяйки, привлекая внимание не к себе, а к соблазнительным бедрам, тонкой талии и пышной груди.

В одной руке она держала чашку с чаем, в другой веер, украшенный изящными рисунками редких змей. Я наблюдал, как она периодически раскрывает его, создавая легкий ветерок, словно приманивая жертву поближе.

Сейчас обворожительная красавица была погружена в чтение. Шелест страниц нарушал тишину, а её взгляд, полный задумчивости, уводил прочь от реальности — в мир, где все сказки оживают. А книга, лежавшая на её коленях, могла вызвать зависть у любого, кто смотрел на неё. Ведь порой так хочется оказаться на месте этой книги, чтобы вместе с тем занять лучшую в мире подушку.

— Тебя давно не было видно, — чарующим голоском обратилась она ко мне, поставив чашку с чаем на читательский столик. И встретив мой взгляд, мило улыбнулась. Про такие улыбки говорят: на миллион долларов.

Засмотришься и без головы останешься.

— Как твоё обучение? — я подошел к окну и взглянул на сад.

Времени она зря не теряла: множество новых цветов… и все они ядовиты.

Наши пристрастия к ядам полностью совпадают.

— Всё такой же черствый, как и год назад, — вздохнула она. — Я прошла всё, что ты от меня просил: научилась аппарировать, пользоваться банком и совершать необходимые покупки. Не без… задоринки. Было несколько неприятных инцидентов, но всё в порядке. Трупы не нашли, а призраки из них не вылезли. Я и об этом позаботилась.

— Я просил не совершать лишних убийств.

— А я не намерена слушать всё, что ты скажешь, — грубее обычного отозвалась она, добавляя в свой тон змеиный окрас. — Просто помни, что я не человек. Хищник всегда остается хищником, даже если его кожа станет как у травоядного. Или, что хуже, как у человекоподобного насекомого.

— Освоилась со своей натурой, поддалась высокомерию и защите своей индивидуальности, — заметил я. — Сильный прогресс за год, как и ожидалось от тысячелетнего создания.

— Создания? — переспросила Регалия, отложив книгу и подходя ко мне со спины.

— В религиозном контексте это означает живое существо, созданное Богом или Высшей Силой. Твой случай несколько более приземленный. Салазар Слизерин подарил тебе жизнь, а я даровал новое, более универсальное тело. С ним тебе проще интегрироваться в человеческое общество и совершенствоваться, не боясь охотников на василисков. Так что ты — создание.

— Ах, создание в таком смысле? — усмехнулась она. — Какое очаровательное определение с твоей стороны, не так ли? Ты говоришь так, будто я — слепленная на коленке глиняная фигурка, обязанная преклоняться перед своими создателями. Это типично для тех, кто так усердно пытается выдать себя за богоподобных художников.

Она продолжила:

— И потом, ты сказал «интегрироваться в человеческое общество», да? Как будто я когда-либо стремилась к такому жалкому занятию! Общество, которое вопит и падает в обморок при виде настоящей красоты, мощи и… иной природы. Несмотря на новое тело, человеческое, почти каждый встреченный волшебник видит во мне маленькую змейку — беззащитную, кого можно приручить, посадить в террариум, и демонстрировать своим гостям как значимый трофей.

Её ладонь легла мне на плечо и сжималась всё крепче и крепче:

— Я не стремлюсь вписываться в жалкие рамки и чужие хотелки. «Новое, более универсальное тело» — можешь считать его холстом, но это мой холст. И лишь я вольна писать на нём свою историю. Не богоподобные художники. И поверь, итоговая картина будет куда более интересной и независимой, чем потуги Салазара. Или твои.

В конце Регалия прошипела на парселтанге:

— Так что, дорогой мой Силван, не трать зря своё время и слова, пытаясь приписать мне какую-то там созданность. Я нечто гораздо большее, чем зверушка для потехи или продукт чужого замысла. Я это я, и я это целая вселенная. Ни ты, ни Салазар, боюсь, никогда этого не поймете. Поэтому будь добр… Говори, зачем пришел, или уходи. У меня есть дела более важные, чем выслушивать чьи-то притязания на роль моего создателя.

Отрастила клыки, воспользовалась частью моих воспоминаний и стала жутко независимой, подчеркивая свою уникальность и стремления проявить таланты. Смотря на неё и слушая каждое слово Регалии, я словно смотрю в зеркало и веду монолог с самим собой. Нас отличает лишь то, что я научился мастерски скрывать свою темную сторону, а она выставляет её напоказ, как предмет гордости.

Нет, что-то не сходится. Если бы на её месте был я, преследуя свои интересы…

— Сколько воспоминаний обо мне ты получила?

— Этикет и ничего более, — она убрала руку, направилась к креслу и, усевшись поудобнее, посмотрела на меня исподлобья.

— И только по этим обрывкам ты поняла, что мне нравятся те, кто способен дать отпор? Те, у кого есть стержень, чтобы бросить мне вызов? Твое коварство не знает себе равных, Регалия. Так отчаянно пытаться мной манипулировать, — я саркастически похлопал в ладоши. — Это достойно восхищения.

— Мерзость, — она цокнула языком, вновь принимая расслабленное выражение лица. — Я посчитала, что это должно было сработать. Ты жалко падок на всё, что не можешь контролировать. Потому что ты… как бы не пытался доказать обратное, очень одинок из-за своей природы: один из самых опасных волшебников за последнюю тысячу лет, пришедший к этому благодаря аномально высокому уровню коварства. Во всех видишь не равных себе. Либо пищу для собственного роста, либо ступеньку для восхождения к настоящей власти. Честно говоря, ты мне нравишься, правда. И поэтому я хочу…

— Меня присвоить. Звучит угрожающе, не находишь? — удивленно приподнял бровь.

— А какие есть варианты? Я знаю, что привлекаю тебя. Так зачем всё усложнять? Просто согласись быть моим. Если дашь положительный ответ, возможно, я подумаю… о том, чтобы стать твоей. Честный обмен и хорошая сделка.

Наглость как второе счастье.

— Твой круг общения — это грязнокровные наставники и поверхностные знакомства среди волшебников Косого переулка. Этого мало, чтобы научиться заключать честные обмены и хорошие сделки. В этом деле нужен опыт, — я улыбнулся, подходя ближе. — Как и в умении понимать, сколько о тебе известно другой стороне. Ты получила некоторые мои воспоминания, мысли, рассуждения. Пусть и обрывочные, но фрагменты моей памяти. Они повлияли на твою личность: моя наложилась поверх твоей и помогла посмотреть на мир моими глазами. И теперь мир для тебя выглядит, как понятная субстанция. Не спорю, в этом мире ты походишь на меня, но только без реального опыта. Имей я столько же, сколько имеешь ты, хм, я бы попробовал соблазнить богоподобную художницу таким же грубым способом. А если потерплю неудачу, пойду с козырей — предложу равноценный обмен. Что-то, что ей по моему мнению покажется надежным.

— Напоминает дни в убежище Салазара, где ты меня обучал. Раскладываешь всё по полочкам безмятежным тоном, словно тебя всё не интересует. Но я более чем уверена, ты имеешь на меня амбициозные и эгоистичные планы. Даже не знаю. Хочешь снова продолжить занятия, чему-то меня научить и сделать сильнее, так? Но с какой целью? — бьёт иглами по глазам.

— Слышала последние новости?

— Больше читала о них. Грин-де-Вальд сбежал, разгуливает на свободе и собирает армию волшебников, надеясь взять реванш. Пожиратели Смерти… говорят, они потеряли больше половины членов, даже не вступая в сражения. Их убивал либо Волан-де-Морт, либо выпускал пронырливых птичек из клетки по своей глупости. Почти все его пешки переметнулись к новому, более перспективному Королю, — она откинулась на спинку кресла, притягивая правую ножку и прижимая её к себе. — Только вот в одном ты просчитался. В один день освободить Грин-де-Вальда, в другой уничтожить Министерство Магии, подставив Пожирателей… Всё это слишком странно. А где странности, там и твоя показушная персона.

— Тебе кто-нибудь говорил, что твоя дедукция ужасает? Имея крохи знаний, ты зашла дальше, чем все магические министерства.

— Моя дедукция ужасает? — Регалия хихикнула. — Напомню: я была зверем, который ест людей и всякую лесную живность. Спячка, охота, спячка. Из-за тысячелетней рутины мой интеллект был хуже, чем у самого тупого ребенка. Но ты дал мне частичку себя. Только ведь в тебе гораздо больше… меня. Значит из нас двоих, лишь ты должен ужасать, что логично.

— Перешла к лести? Какое очарование, — покачал головой, и парой ловких движений, сперва приподнял её с кресла, затем уселся на него сам. Но я же не могу заставить даму стоять? Вот и помог ей устроиться у меня на коленях, обняв за талию.

— Итак, — Регалия взяла меня за подбородок, приподняла его и посмотрела в глаза сверху вниз. — Что ты хочешь от своего «создания», не просветишь?

— Завершить твоё обучение в рекордные сроки. И назначить правой рукой Грин-де-Вальда, по сути, его прямым заместителем в контроле над миром со стороны силы.

— Нет, — коротко ответила она. — Зачем мне помогать старику, проигравшему всё в шаге от победы? Он для меня ничего не значит. Подобных ему проигравших бунтовщиков было много. А тех, кто пытается переписать мир под себя и делает это успешно, такой всего один. Я хочу стать твоей правой рукой. И левой. Твоими глазами, твоими ушами. Больше этого, хочу стать твоей второй половиной и разделить мир строго… между нами. Если тебе так важно, чтобы кто-то контролировал мир со стороны силы, я вполне себе справлюсь в одиночку… Не сейчас, но я достигну нужного для этого уровня.

— С чего вдруг?

— Дело в значении, глупый, — ласково прошептала она, переводя пальцы к моим волосам. — Я много где слукавила, но люди действительно для меня значат не больше насекомых. Мерзкие, тошнотворные, ничтожные, мелочные… Меня тошнит от каждого их качества. Однако, для меня ты — исключение. Тебя и человеком сложно назвать. Как ты не понимаешь, мы оба чудовища. Просто тебе не повезло родиться человеком. Будь ты тоже василиском… — её глаза задрожали. — Нет, ты это ты. Помнишь? Я это я. Мы такие, какие мы есть. Оба неполноценные, оба чудовища. Поэтому нам нужно стать ближе друг к другу. Стать… — дыхание Регалии было обжигающе дурманящим, как испарения яда с бурлящего котла. — Цельными.

Василиск сожрала слишком много пауков, раз научилась так эффективно пользоваться паутиной и затаскивать в неё своих жертв. Идеальная внешность, манеры, характер — всё на высшем уровне в каждой крошечной детали. Имея всё это, она становится поистине опаснейшей из всех известных мне фантастических тварей.

Горизонты, как её использовать, стали шире.

— Помнишь… правила?

— Если жертва поняла, что ей пытаются манипулировать, то ты проиграл? — хищница озорно растянула улыбку. — Но разве это имеет сейчас значение?

Пытаясь при близком контакте просканировать её разум при помощи ментальной магии, сталкиваюсь с жестким и непрошибаемым отпором из-за пиковой сопротивляемости к чужеродному воздействию. Тут либо полностью ломать, выдавая себя с потрохами, либо грустно смириться и задуматься: «Что у неё творится в голове?»

Я себя хорошо знаю, поэтому могу предположить, что там может оказаться что угодно. Попытка переманить меня на свою сторону и сделать простым инструментом. Искренние чувства, граничащие с одержимостью в желании присвоить. Простой расчет для достижения самого лучшего положения в мире.

У неё в голове может быть что угодно.

Она пытается меня запутать, утверждая, что мы как одно целое. Но у нас абсолютно разная природа, круг общения и главное — у неё нет моей памяти из прошлой жизни. Неправильно называть меня чудовищем или присваивать мне те чувства, которых я никогда не имел. Даже в этом мире после перерождения я мечтал стать великим алхимиком и артефактором, сделать планету лучше, искоренить в ней всё то, от чего нельзя было избавиться в моем мире. Ведь там не было такой уж удобной магии.

Всю свою жизнь я мечтал стать героем, пока не совершил первородный грех.

Убийство, пусть и на почве самозащиты. Тогда уже, мир раздробился на осколки.

«И теперь открываю для себя новые грани в компании чудовища», — ухмыльнулся.

И пытаясь проанализировать всё, что Регалия имела и что могла приобрести, сужаю до пары самых возможных вариантов, точнее — до одного: страх перед одиночеством. У неё действительно есть пунктик от прошлой личности по отношению к людям. Но теперь она часть нас, при этом презирает всех, кроме себя-любимой. А ещё понимает, что её настоящую никто не примет — все нормальные люди постараются убить химеру любой ценой.

Остаются ренегаты, непосредственно извращенные маги, принимающие любую грязь. Таким был её создатель, но поскольку Салазар Слизерин исчез, в наши дни единственный, кто способен её принять без маниакального желания использовать как бездушный инструмент, — это, как ни странно, по-прежнему я.

— Настолько сильно боишься одиночества, что готова сидеть на коленях у человека? Поэтому и предлагаешь ему объединить усилия?

— Хватит, — выпалила она, прижимая ладонь к моему рту. — Хватит копаться в моих чувствах и желаниях, просто прими их. Молча.

Поудобнее устроившись на моих коленях с такой легкостью, словно это было её законное место, она хищно улыбнулась. Её тонкие руки заскользили по плечам, словно проверяя тело на прочность, а дыхание стало обжигающим и столь же завораживающим. Невольно ощутил себя мотыльком в ночи, который, увидев свет от электрического фонаря, неумолимо будет к нему тянуться. Даже осознавая все риски.

Мягкие щечки Регалии покрылись румянцем, но сама девушка, напротив, ни капли не поплыла. Смотрела с вызовом, с той самой дерзостью, что пробуждает в мужчинах жажду. Какую? Хороший вопрос. Скорее всего, жажду власти — желание завладеть тем, кто хочет завладеть тобой.

Это как игра, где победители и проигравшие всегда будут четко определены.

Это как война. А на войне принято побеждать.