Артурия протянула дрожащие руки к своему рыцарю, но тот лишь отступил на шаг назад, — А…Астон? — Прошептала она с бледным лицом.
Возможно, впервые в своей жизни благородный король Артур, освободитель народа и Король рыцарей, обнаружил, что не в состоянии принять грубую правду. Её собственные мысли предали её, подсказывая, что можно отвести взгляд, хотя сердце не позволяло этого сделать.
Молния скрывала глаза Рыцаря Жестокости, электричество брызгами извергалось из его фигуры, в некоторых местах прожигая плоть. Его доспехи стали гораздо более зловещими, чем всё, что она когда-либо видела, зубы заострились, превратившись в звериные, а руки обзавелись когтями.
Он открыл рот, пытаясь что-то сказать, но не смог выдавить ни звука, и это напугало Артурию больше, чем что-либо другое.
Глаза расширились от отчаяния, губы задрожали от сожаления и чувств, которые она так долго сдерживала в себе, а колени ослабли от тяжести, взвалившейся на плечи, и служанка притянулась к Базетт, под вздох ирландского мага.
Базетт, увидев выражение её лица, обнаружила, что её собственные слова застряли у нее в горле, — Как жалко.
Перед ними стоял Рыцарь Жестокости, о котором говорили Легендах.
Артурия не была дурой и уж точно не была слепой, и в данном случае это сыграло против неё.
То, что предало перед её глазами, было болезненной правдой, которую Король без Желаний предпочел проигнорировать. Рыцарь Жестокости был результатом её собственного творчества, его вызывающий отчаяние облик был тем, что она навязала ему ради людей.
Никто не мог убедить ее в обратном.
Его репутация была запятнана, его имя стало ненавистным людям.
Доброго человека, которому было невыносимо видеть, как страдают его собратья, она заставила совершить поступок, способный разорвать самые сильные сердца и воли, и все потому, что считала это правильным.
Его любовь и восхищение ею стали тем, что она использовала для продвижения людей, вместо того, чтобы обращаться с этим так, как следовало.
Благородный рыцарь, пожертвовавший большей частью себя ради других, опустился до… этого.
Для Артурии не имело значения, что ее ноги отказывались двигаться, она заставляла их двигаться.
Влажность на ее щеках тоже не имела для нее значения, она не позволяла своему замутнённому зрению мешать ей.
Отчаянно, медленно она пробралась по грязной земле к рыцарю, который потерял себя и, игнорируя собственное состояние, упал на одно колено с опущенной головой.
Однако это предельно прояснило ещё одну вещь.
Её желание было неправильным.
Увидеть, как её правление отменяется, означало бы увидеть, что его усилия, усилия всех тех, кто следовал за ней, также сведены на нет.
Это отвергло бы его, их жертвы, смыло их прочь.
Прекратить его страдания, но в то же время лишить его смысла жизни.
Это означало бы, что он никогда не был тем галантным и невероятным рыцарем, каким она его запомнила.
Это лишило бы его легенды, какой бы запутанной она ни была, стёрло бы его труд.
Это уничтожило бы усилия всех её рыцарей.
Они этого не заслуживали.
Как сказал Астон, если он это сказал, может быть, она на самом деле была не таким плохим королем, как думала?
Если она подвела людей, может быть, этому просто суждено было случиться?
Разве её народ не завоевал более половины мира?
— Т…ты поступил… хорошо.
Запинаясь от своих слов, Артурия наклонилась и обхватила его голову своими хрупкими руками, положив свою голову ему на плечо.
Молния, кружившая вокруг его фигуры, ударила и в неё, обжигая светлую кожу, но ей было плевать. Он попытался отстраниться, чтобы не причинить ей боль, но она не позволила ему, — Все… в порядке, — Слезы катились по её щекам, смачивая его плечо, когда годами подавляемые чувства прорвались сквозь барьеры её разума.
— Мне… жаль. Мне… очень жаль.
Она извинилась, возможно, пытаясь хоть что-то сделать со своим собственным ноющим сердцем, — В…в этот раз, если желание… будет исполнено. Дай… нам дожить до конца наших дней как простолюдинам, — Артурия высказала свое собственное желание и, в некотором смысле, извинилась, — Это ведь прекрасно, правда? К…какой бы испорченной я ни была, я буду стараться изо всех сил.
Было неправильно быть такой эгоисткой, какой была она, но ничто другое не казалось верным, слова полились из её рта прежде, чем она сама смогла их осмыслить.
— Если ты н-не хочешь этого… Я пойму.
Её сердце обливалось кровью, но это имело смысл: она сделала из него монстра.
А для него будет иметь смысл в глубине души ненавидеть само её имя.
В-ведь так и должно быть, верно?
Где-то в пути, прорываясь через стаи воинов-скелетов, её волосы распустились, свисая до тонкой талии и… Что ж, красивая женщина, обнимающая голову закованного в броню рыцаря, который был настолько высок, что лишь немного уступал ей в росте, стояла с закрытыми глазами, а по её щекам текли слезы, всё это создавало очень странную, но в то же время какую-то душераздирающую сцену.
Артурия почувствовала, как знакомая рука мягко коснулась ее затылка, когда рыцарь переместился так, чтобы он мог обнять ее значительно меньшую, и, положив подбородок на ее маленькую голову, обхватил ее обеими руками и откинул назад, прежде чем испустить тихий вздох.
— Ты всегда слишком много заботилась, всё в порядке. Ты приняла Калибурн в детстве и подавила свои собственные желания… Я… недостаточно жесток, чтобы отказать тебе.
— Если бы мне было не всё равно, я бы не заставляла тебя так страдать… так что нет, я испорчена.
— Это был такой же мой выбор, как и твой.
Глаза Астона вновь обрели ясность, став тускло-голубыми, молнии, последний раз затрещав, развеялись в воздухе, его зубы приобрели свою первоначальную человеческую форму, а шипы, торчащие из фигуры, втянулись обратно.
Рыцарь Жестокости посмотрел в ночное небо, усыпанное звездами, и глубоко вздохнул, — Что ж, мне не стыдно признаться — ничто не сделает меня счастливее, — Усилив объятия, рыцарь повернул голову к Базетт, — А вы, однако, оказывается, вуайерист или что-то в этом роде, мой Мастер? Нет, постойте, этот термин неверен. Я думаю, что житель этой эры сказал бы, что у вас проблемы с папочкой.
— Ч-что? — Базетт покраснела, — Какого черта меня оскорбляют, а её обнимают?! — вышла она из ступора и закричала на Лансера, топнув ногой по земле, но тот лишь плеснул грязью ей в лицо, — Ухг… — Но потом, с лицом, измазанным грязью, она поняла, что её слуга использовал её, чтобы разрядить неловкость, которая могла бы возникнуть в этой ситуации.
— Итак, Артурия, — Астон застенчиво улыбнулся, — Я полагаю, нам всё ещё нужно закончить войну, если ты не хочешь заключить наш теоретический союз прямо здесь… В таком случае… — Он откашлялся, — Должен с сожалением признать, что даже я не обладаю такой уверенностью.
— Э-эа!?
Артурия на мгновение растерялась, прежде чем осознание настигло ее, и она в стыде попыталась отступить, ее лицо было красным и заплаканным, но его украшала улыбка, от которой растаяло бы любое сердце.