Кости_мотылька_Книга_VI_Глава_9.epub
Кости_мотылька_Книга_VI_Глава_9.docx
Кости_мотылька_Книга_VI_Глава_9.fb2
Скачать все главы одним файлом можно тут
Глава 9
«Почему я должен завоёвывать, спрóсите вы? Война приносит ясность. Жизнь или смерть. Свобода или рабство. Война изгоняет осадок из воды жизни».
Дэсарандес Мирадель, «Новый завет».
* * *
Таскол, дворец Ороз-Хор, взгляд со стороны
Пульс её замедлился, уподобляясь биению чужого сердца. Дыхание углубилось, следуя ритму чужих лёгких. С упорством мертвеца Ольтея Мирадель устраивалась в рощах чужой души…
Если к ним подходило это слово.
Человек, которого Милена звала Фицилиус — этот ассасин, «забытый», — час за часом, абсолютно неподвижный, стоял посреди отведённой ему комнаты. Его тёмные глаза были устремлены в блеклую пустоту. Тем временем любовница императрицы вершила над ним своё тайное бдение, наблюдая сверху, с потолка, через специально сделанные зарешёченные отверстия тайного дворцового хода. Она умерила свою птичью живость до такого же совершенства, превращавшего малейшее движение в полуденную тень.
Она ждала.
Будучи одной из аристократической верхушки, Ольтея наблюдала за многими людьми, как из богатых залов, сидя рядом с принцем Финнелоном, так и из кареты, или даже заглядывая в окна во время появления капризного желания «размять ноги». Комическое разнообразие всевозможных личностей не переставало её удивлять. Любовники, нудные одиночки, плаксы и несносные остряки проходили перед ней бесконечным парадом вновь обретённых уродств. Наблюдать за тем, как они шествовали от собственных дверей, дабы соединиться с императорским двором, было всё равно что смотреть, как слуги увязывали сено в снопы. Лишь теперь она заметила, как ошибалась прежде, считая, что разнообразие это только кажущееся и представляло собой иллюзию невежества. Разве могла она не считать людей странными и серыми, если они являлись лишь её собственной мерой?
Теперь женщина знала лучше. Теперь она понимала, что каждый присущий людскому роду эксцесс, любой бутон страсти или манеры отрастал от одного и того же слепого стебля. Ибо человек этот — «забытый», которому каким-то образом удалось застать врасплох святейшего высшего жреца, — прошёл подлинным путём возможных и невозможных действий.
Нечеловеческим путём…
Совершенно нечеловеческим.
Подглядывание за убийцей родилось из игры — невинной шалости. Милена, познав страх потери, приставила за Ольтеей наблюдателей из гвардии. И хоть обмануть их не составляло для высшего сиона никаких проблем, подобное раздражало. Женщина потеряла возможность полноценно отдыхать и расслабляться. Каждый раз было ощущение чужого взгляда. И раз у неё пропала возможность предаваться неге, то… почему бы не переключиться на иную задачу?
Слежка за «забытым», решила Ольтея, станет её любимым занятием, отвлекающим общее внимание, пока она будет планировать убийство Сарга Кюннета.
Уже первый час неподвижного лежачего наблюдения убедил её в том, что с этим человеком что-то неладно, даже если забыть о его внешнем виде, несоответствующему культу убийц. Ко второму дню игра превратилась в состязание, в стремление доказать, что она способна поравняться со сверхъестественной неподвижностью этого человека.
После третьего дня даже речи о том, чтобы не шпионить, уже не было.
Между тем взаимоотношения с новым исполняющим обязанности высшего жреца превратились в открытую рану. Если Сарг Кюннет расскажет всё императрице, тогда…
Ни сама Ольтея, ни голос, живущий внутри неё, не могли вынести мысль о том, что может тогда случиться!
Сарг Кюннет представлял собой угрозу, которую Ольтея просто не могла игнорировать. «Забытый», с другой стороны, был не кем иным, как её спасителем, человеком, избавившим её от Киана Силакви. И тем не менее, день за днём женщина обнаруживала, что всякий раз, когда возникала возможность, она бродила по секретным проходам, по полым костям Ороз-Хора, разыскивая убийцу, сплетая этому всё новые и новые разумные объяснения.
Сарг ещё не сумел в должной мере осознать подлинную глубину её интеллекта. Новоявленный жрец и не подозревал о грозящей ему опасности. И пока положение дел не менялось, у него не было никаких оснований выполнять свою подлую угрозу разоблачения Ольтеи. Подобно всем кретинам, он слишком ценил свой кроткий изощрённый ум. Таскол же нуждался в сильной императрице, особенно после смерти тупицы-министра, Нигеля Санториона. Так что, пока продолжалась осада, Ольтее ничего не грозило.
К тому же, спаситель «забытый» или нет, с человеком этим что-то неладно.
Все соображения в полной ясности шествовали, как на параде, перед оком её души; поднявшиеся, как у зверя, тончайшие невидимые волоски на теле разглаживалась, и она потаённой луной вращалась вокруг планеты этого невозможного человека.
Пройдёт какое-то время, быть может час-другой, и тогда какой-то бродячий ужас, скрывающийся внутри её души, выкрикнет: «Кюннет знает!»
И она отмахнётся от всех лиц собственноручно убитых людей.
«Безумный ублюдок!»
Поначалу Ольтея воспринимала тот вызов, который Сарг представлял собой, со спокойствием и даже с восторгом, как мальчишка, собирающийся залезть на опасное, но прекрасно знакомое и любимое дерево. Сучья и ветви имперской интриги были достаточно хорошо ей знакомы. Уже много людей, куда более опасных, приняли смерть от её руки. Даже сам святейший высший жрец! Ведь именно по её интриге «забытый» вообще оказался нанят! Так много ли трудностей может создать ей этот тощий заика — Сарг Кюннет?
Однако восторг скоро сменился разочарованием, ибо Кюннет отнюдь не был обыкновенным деревом. Днём он никогда не разлучался с императрицей — никогда! — и это означало, что облако гвардейцев, защищавших Милену, облекало также и его. Все без исключения ночи Сарг проводил, затворившись в собственных апартаментах, под надёжной охраной святых воинов, причём, насколько могла судить Ольтея — без сна.
Но в первую очередь женщина начала беспокоиться насчёт собственной силы. Чем дольше она обдумывала события предыдущих месяцев, тем больше сомневалась в ней, ведь всё более очевидным становилось её бессилие. Она вспоминала ленивую манеру общения с ней Финнелона, мысленно возвращалась к тому, как Киан Силакви легко разгадал её сущность по малейшему намёку.
Да и как она могла приписать себе честь убийства высшего жреца, если подлинный убийца замер, как камень, в тенях под её ногами?
При всех её дарованиях, любовнице императрицы ещё только предстояло познать болезнь, состоящую в размышлениях о том, насколько часто лишь неспособность увидеть альтернативу заставляла смелых совершать отважные деяния. Она следила за «забытым», равняясь с ним в неподвижности, втискивая все уголки своего существа в ту прямую линию, какую представляла собой душа ассасина — все уголки, что есть, кроме разума, который с безжалостностью насекомого то и дело задавал ей вопрос: «Как мне покончить с Саргом Кюннетом?»
Ольтея лежала, не моргая, ощущая нёбом вкус пыли, едва дыша, вглядываясь в щели между полосками железной решётки, злясь на свой внутренний голос, покрикивая на него, иногда даже рыдая от немыслимой несправедливости. Так она крутилась в своей неподвижности, раздумывая и раздумывая, пока это не отравило само её мышление до такой степени, что она вообще не могла более думать!
Потом женщина будет удивляться, как само обдумывание убийства Сарга Кюннета позволило ей сохранить свою жизнь. Как все сценарии, все самозабвенные диспуты и возвышенные декламации сделались простым предлогом того странного состязания в неподвижности, на которое она вызвала «забытого»… Фицилиуса.
Лишь он, он один имел значение здесь и сейчас, вне зависимости от осаждавших город кашмирцев. Каким-то образом Ольтея знала это.
После бесконечно длительных размышлений, после полной неподвижности «забытый» просто… что-то делал. Мочился. Ел. Омывал тело, а иногда уходил. Ольтея наблюдала, лежала неподвижно, не ощущая своего тела от долгого бездействия, и вдруг этот человек… шевелился. Это было столь же неожиданно, как если бы вдруг ожил камень, ибо ничто не указывало заранее на желание или намерение пошевелиться, никаких признаков нетерпения или беспокойства, рождённых предвкушением, ничего. «Забытый» просто приходил в движение: открывал дверь, шёл по расписанным фресками коридорам, а Ольтея ещё только поднималась на ноги, проклиная онемевшие конечности. Она был готова лететь за «забытым» даже сквозь стены.
A потом, без видимых причин, ассасин замирал на месте.
Странная непредсказуемость пьянила. Так прошло несколько дней, и только тогда Ольтея осознала, что никто — вообще никто, — никогда не был свидетелем столь необычного поведения, не видел ещё такого человека. В присутствии других людей «забытый» держался отстранённо, больше молчал, вёл себя так, как и положено жуткому убийце, всегда старающемуся убедить окружающих хотя бы в собственной человечности. Несколько раз навстречу ему попадалась императрица, появившаяся из-за угла или вошедшая в дверь. И что бы она ни говорила ему, если говорила (ибо, находясь в обществе некоторых людей, предпочла бы вообще не встречаться с ним), Фицилиус безмолвно кивал, возвращался в свою комнату и замирал.
В полной неподвижности.
«Забытый» ел. Спал. Срал. Дерьмо его воняло. Следовало считаться со всеобщим ужасом, с каким слуги обращались с ним, как и с ненавистью многих сторонников Киана Силакви, пребывающих при императорском дворе. Однако куда более удивительной была его способность оставаться незамеченным. Подчас он, незримый, замирал на одном месте лишь для того, чтобы, делая пять шагов направо или налево, стать как бы невидимым для пролетавших мимо стаек кухонной прислуги, перешептывавшихся и дразнивших друг друга.
Загадка эта скоро затмила все помыслы в голове Ольтеи. Она начал мечтать о своих бдениях, отдаваясь жёсткой дисциплине, властвовавшей над её днями, кроме тех мгновений, когда тело женщины снова втягивалось в лабиринт секретных дворцовых тоннелей. В такие моменты казалось, что даже её душа каким-то образом приковывалась к решётке, и она одновременно следила и уползала прочь, раздираемая ужасом, разбивавшим её плоть по жилке, под визг мира, пока высеченное в кремне лицо медленно-медленно поворачивалось, чтобы поравняться с её бестелесным взором.
Эта игра стала ещё одной темой, подлежащей взволнованному обсуждению в академии её черепа. Быть может, сны о чём-то предупреждали убийцу? Или же «забытый» каким-то образом узнал о её слежке? Если так, он ничем не показывал этого. Впрочем, когда ассасин вообще показывал хоть что-либо?
Наблюдение за этим человеком лишь оттачивало лезвие тревоги, особенно когда Ольтее пришлось задуматься, насколько много знал «забытый». Как? Как мог он настолько безошибочно попадаться на пути Милены, как мог он не просто знать, куда она направляется, не имея об этом никаких сведений, но выбирать именно тот маршрут, которым она пойдёт?
Как такое возможно?
«Однако он — «забытый», — рассудила женщина. — Представитель знаменитого и овеянного легендами ордена убийц, известного тем, что они убивали тех, кого считали неуязвимыми. Возможно, знание его имеет божественный источник. Быть может, благодаря этому «забытый» и сумел победить Киана Силакви!»
Последняя мысль привела её к императорскому библиотекарю, чудаковатому данхолфцу, носившему имя Мелóй. Тощему, смуглому, не уступающему в худобе Саргу Кюннету и наделённому какой-то нечистой способностью чуять неискренность. Он, один из немногих мирских душ, неким образом умел проникать сквозь окружавший Ольтею слой женского обаяния. Мелóй всегда относился к супруге Финнелона со сдержанной подозрительностью. Во время одного из припадков отчаяния, по этой самой причине Ольтея уже было собралась убить библиотекаря, и так до конца и не сумела избавиться от желания опробовать на нём кое-какие яды.
— Говорят, что он бродит по этим самым залам, моя госпожа. Почему бы и не спросить его самого?
— Он не говорит мне, — мрачно солгала женщина.
— Да, и это не удивляет меня, — одобрительно прищурился Мелой.
— Он сказал мне, что боги и люди ходят разными путями.
Губы цвета натёртого маслом красного дерева сложились в улыбку, мечтающую о противоположности. Досада никогда ещё не бывала такой радостной.
— Да-да… — проговорил Мелой звучным голосом мудреца, просвещающего молодую собеседницу. — Он сказал правду.
— А я ответила, что пути Господина Вечности — вот пути истинного бога.
Страх ещё никогда не казался столь восхитительным.
— И… э… — не совсем удачная попытка сглотнуть. — И что же он ответил?
Ужас, — женщина уже давно поняла это. Страх был подлинным достоянием Дэсарандеса Мираделя — не поклонение, не унижение, не восторг. Люди делали то, что приказывала им она, Ольтея Мирадель, из ужаса перед её фамилией — и величия императора, который за ней стоял. И вся болтовня насчёт всеобщей любви и преданности была просто ватой, прячущей лезвие бритвы.
— Убийца сказал: тогда пусть спросит твой император, — произнесла Ольтея и этот ответ заставил библиотекаря побледнеть.
«Глаза тощих людей выкатываются от испуга, — подумала женщина, наблюдая за Мелоем. — Интересно, и у Кюннета тоже? Он вообще способен испугаться?»
— И тогда я вскричала: мятеж! — последнее слово она произнесла со скрежетом в голосе и была вознаграждена паникой, охватившей старого библиотекаря. Дурак едва не выскочил из собственных сандалий!
— И ч-что он тогда сказал? — пролепетал Мелой.
Высшая сион покачала головой, изображая недоверие к собственным словам.
— Он пожал плечами.
— Пожал плечами?
— Пожал.
Несколько ударов сердца они провели в тишине.
— Ну что же, моя госпожа, тогда отлично, что вы пришли ко мне.
И после этого измождённый голодом идиот выложил ей всё, что знал о «забытых». Он рассказывал об огромных трущобах, в которых царили алчность и зависть, ненависть и злоба, о том, как убийцы и воры марали собой всякое общество людей, обладая душами столь же порочными и грязными, сколь благородна и чиста душа самой Ольтеи.
— Согласно священным писаниям, боги отвечают любой природе, человеческой или нет. Нет человека, спасённого за добродетель, нет человека, осуждённого за грех, всё определяется индивидуально. И если есть нечестивые целители, то есть и благие убийцы… — Мелой захихикал, наслаждаясь собственным красноречием — и Ольтея немедленно поняла, почему Милена обожала этого старика. — И не существует людей столь злых, но притом и святых, как «забытые».
— Ну и? — спросила женщина.
— То есть? — приоткрыл Мелой глаза.
— Я уже знаю всю эту белиберду! — не скрывая гнева, выпалила Ольтея.
«Почему этот дурак ничего не понимает?!»
— Чт-чт-что вы сказали?..
— Откуда берётся их сила, идиот?! Их власть! Как могут они убивать так, как они убивают?
Каждый человек — трус, таков был великий урок, почерпнутый ею из пребывания среди костей во дворце Ороз-Хоре. И каждый человек — герой. Каждый нормальный человек когда-либо покорялся страху — вопрос лишь в том, в какой степени. Некоторые люди завидовали крохам, дрались как львы из-за какого-то пустяка. Однако бо́льшую часть душ — таких, как Мелой, — приходилось ранить, чтобы выпустить наружу отчаянного героя. Большинство таких людей обретало отвагу слишком поздно, когда оставалось только кричать и метаться.
— Рас-рассказывают, что боги вы-выбирают их сами. Не кто-то один, а самые разные: Амма, Оксинта, Маахес… Тот, кто испытывает нужду убить — выискивает среди сирот… уличных мальчишек, когда они ещё не достигли даже десяти лет! Они проводят свою жизнь в упра…
— Упражняются все мальчишки! Все имперские легионы, рождённые для войны! Но что делает особенными этих ребят?
Люди, подобные Мелою — книжные душонки, в лучшем случае обладали скорлупкой надменности и упрямства. A под ней скрывалась мякоть. Этого можно было запугивать безнаказанно — пока шкура его оставалась целой.
— Б-боюсь, я-я н-не пони…
— Что позволяет простому смертному… — она умолкла, чтобы попытаться изгнать убийственную нотку из своего голоса. — Что позволяет простому смертному войти в центральный храм столицы и заколоть Киана Силакви, святейшего высшего жреца, говорящего с самим Хоресом, ударом в грудь? Как подобный… поступок… может… оказаться… возможным?
Жавшиеся друг к другу на полках книги глушили её голос, делали его более низким и мягким. Библиотекарь взирал на Ольтею с ложным пониманием, кивая так, словно вдруг осознал: женщина переживала утрату. Несомненно она, как и все прочие, любила высшего жреца!
Мелой, безусловно, не верил в это, однако человеку нужна какая-то сказка, за которой можно спрятать факт собственной капитуляции перед собеседником. Ольтея фыркнула, осознав, что отныне библиотекарь будет чтить её — или, по крайней мере, уверять в том себя — просто для того, чтобы сохранить в душе ощущение собственного достоинства.
— Вы имеете в виду Безупречную Благодать.
— Что? — удивилась женщина.
Глаза на смуглом лице библиотекаря моргнули.
— Кхм… божественную удачу. Провидение.
Хмурое лицо высшего сиона потемнело от гнева.
Мелой облизнул пересохшие губы.
— Вы слышали о том… — нерешительно начал он. — Давние слухи… — выдохнул старик. — Россказни о… о пророчестве, которое гласило о смерти императора?
— И что с того?
Веки библиотекаря опустились вместе с подбородком.
— Величайшие из культа «забытых», обладатели самых чёрных сердец… говорят, что они становятся неотличимыми от своего дела, неотличимыми от смерти. Они действуют не по желанию, но по необходимости, не размышляя, но всегда делая именно то, что необходимо сделать.
Наконец! Наконец-то этот гороховый шут выдал кое-что интересное.
— То есть ты хочешь сказать, что удача их совершенна?
— Да-да.
— При любом броске кубиков? — прищурилась Ольтея.
— Да.
— И значит, человек, убивший высшего жреца… он…
Глаза библиотекаря, сузившись, приняли прежнее выражение. Настал его черед пожимать плечами.
— Божественный сосуд.
Ольтея Мирадель нырнула в привычный сумрак и шла в нём незримо, являясь менее чем тенью на границе всех позолоченных пространств, возвращаясь к покоям любовницы-императрицы. Дышалось легко.
«Ты помнишь».
Она замирала. Кралась, перебегала по укромным залам и поднималась, поднималась. Казалось, что никогда ещё она не принадлежала в такой мере к этой плоской пустоте, разделяющей живых и тупых тварей. Никогда ещё не позволяла так разыграться своей фантазии.
«Почему же ты отказываешься вспоминать?»
Женщина помедлила во мраке.
— Что вспоминать? — спросила она пустоту.
«Своё погружение. Касание бога».
Она продолжила свой путь вверх, стремясь прийти к знакомому месту.
— Я помню.
«Значит ты помнишь, как Хорес сковал тебя и только тот тупой верс сумел шевельнуться…»
В тот миг она собиралась убить Киана Силакви, однако жрец переиграл её и… вызвал бога. Да… после такого уже не хочется отправляться на его суд. И пусть сионы живут долго, но рано или поздно…
— Если не разорвать связывающую нас цепь, — оскалилась Ольтея. — Даже бога можно убить.
«Выступить против Хореса — значит присягнуть другому богу. Невозможно сопротивляться мощи, которая превосходит всё сущее».
— Глупости, — отмахнулась женщина.
«Недоумки всегда оказываются одурачены. Твои слова? Я знаю — твои. И теперь ты игнорируешь новое знание. Кто ты после этого?»
— Боги всегда съедают тех, кто неспособен их прокормить.
Она просочилась мимо мраморного столба в укромный альков. Там Ольтея увидела Милену в её вечернем наряде, свободно откинувшуюся на спинку шитого золотом дивана, умащенную благовониями, вглядывающуюся в какую-то точку посреди комнаты. От такой красоты у неё перехватило дыхание. Острые вспышки алмазов на головном уборе, уложенные блестящие кудри, безупречная гладкость кожи, шёлковые складки белого платья, вышивка…
Идеальный облик.
Ольтея стояла, как призрак, наблюдая за своей любовницей и даже отсюда чуяла запах её духóв.
«Ты коснулась божественного и теперь божественное пришло к тебе — преподать урок», — захихикал внутренний голос.
— Это не я убила Силакви. Хорес не мог сам создать убийцу собственного высшего жреца, — возразила Ольтея, прошептав эти слова столь тихо, что с трудом услышала саму себя.
И всё же, божественный сосуд топчет полы покоев Ороз-Хора.
Резким движением Милена обернулась к ней — внезапность её взгляда едва не заставила Ольтею дёрнуться. Однако императрица смотрела сквозь неё — и на мгновение женщине показалось, что ужас из её сна обрёл реальность, что сама Ольтея сделалась всего лишь видением, чем-то бестелесным, иллюзорным. Однако Милена прищурилась — свет артефактного светильника мешал ей, — и Ольтея поняла, что императрица не видит ничего за пределами, поставленными собою.
И высшая сион нырнула обратно во тьму, скользнув за угол.
— Сквозняк, — рассеянным тоном заметила Милена.
Ольтея бежала обратно в недра дворца. Укрылась в самой глубокой его сердцевине, где плакала и стенала, осаждаемая образами, визжавшими под оком её души, жаркими видениями сцен насилия над императрицей, повторяемыми снова и снова… Красота покинула лицо Милены, кожа потрескалась, уподобилась кровавым жабрам, и кровь брызнула на драгоценные фрески…
— Что мне делать? Скажи, что мне делать?!
«Нельзя допустить, чтобы она узнала о нас!»
— Заткнись-заткнись-заткнись!
Обхватив себя руками и раскачиваясь, сопя и хлюпая носом, Ольтея бормотала себе под нос.
«Ни в коем случае не допусти, чтобы она отвернулась от нас!»
— Не… не… нет!
Цеплялась, хваталась за пустоту…
«Иначе кто будет нас любить?»
Но когда Ольтея наконец возвратилась обратно, Милена, как всегда, спала в своей постели, свернувшись клубком, на боку, костяшка указательного пальца почти прикасалась к губам. Ольтея, будто неведомый призрак, клочок сумрака, смотрела на неё больше часа, взглядом более внимательным, чем положено человеку.
А потом ввинтилась в её объятья.
«Такая тёплая…»
Императрица вздохнула и улыбнулась.
— Это неправильно… — пробормотала Милена из глубины сна, — …позволять тебе бегать вольно, как дикому зверю…
Ольтея вцепилась в её левую руку обеими своими, прижалась с подлинным отчаянием. И застыла в её объятьях. Каждый отсчитанный вздох приближал её к забвению, голова оставалась мутной после недавних рыданий, глаза казались двумя царапинами. Благодарность охватила её…
Её собственная Безупречная Благодать.
В ту ночь Ольтее снова приснился «забытый». На сей раз он сделал два шага, остановился под решёткой, где она пряталась, подпрыгнул и проткнул ей глаз.
* * *
Выглянув из-за дерева, я посмотрел вниз. Вот они… идут, суки.
Сконцентрировавшись, обрушил на ряды сайнадов волну смертоносной магии, принявшей облик чудовищного раскалённого кипятка под бешеным давлением. Моё «фирменное».
— Снова барьер, — выругался Фолторн. — В отличие от антимагии, такой легко не взять.
Ну да. Против чужой магии нужно или использовать максимум своих сил, продавливая колдовство своим, либо антимагию, либо хитрость. Вот только амулетов антимагии у нас не было, а хитрости успели закончиться.
— Попробую опять изменить землю… — произнёс я, но на плечо легла рука Даники.
— Не трать силы, — серьёзно произнесла девушка. — У них больше колдунов и их земельщики прямо сейчас тратят силы на стабилизацию почвы. Пусть продолжают надрываться.
— Хотелось бы дать магам Зарни шанс себя истощить, но что-то подсказывает: сами мы истощимся куда быстрее, — невесело хмыкнул я.
Даника пожала плечами и вытащила мешочек с орехами, начав их грызть, словно белка.
— Отсыпь-ка и мне, — протянул я ладонь.
Несколько секунд девушка сомневалась, но потом скромно положила сверху четыре орешка. На мою поднятую бровь слабо улыбнулась.
— У меня последние остались.
— А откуда ты брала остальные?
— Я же друид, — сказала Даника, — грызуны и прочее зверьё само свои отнорки показывает. А у тех же белок чего только нет. Самое смешное: они часто забывают о собственных тайных норах и делают новые. А я, ковыряясь в их разуме, нахожу эти сведения.
— Объедаешь бедолаг, значит.
— Есть такое. Но лучше уж мне, чем им.
По всему фронту маги Первой, над которыми я временно получил полный контроль, пытались атаковать. Иногда это приводило к успеху. Сайнады не могли прикрыть войска вообще от всего. Периодически, то тут, то там, появлялись бреши, вызванные попаданием нашей стихийной магией. Но за это колдуны Первой несли потери. Отдельные взводы сайнадских стрелков, владеющих зачарованными ружьями, жёстко выбивали моих подчинённых.
К счастью, раны в большинстве своём оказывались несмертельными, ибо точность на таком расстоянии была аховой. Но даже так целители не справлялись. Увы, их, как и магов в целом, очень мало. Те же из колдунов, кому везло вести атаку без ответного огня, начали перегреваться. Вряд ли они продержатся ещё более часа.
Тем временем лёгкая кавалерия сайнадов сгруппировались на флангах, главным образом обстреливая баррикады. Остальные войска Зарни старались игнорировать выстрелы артиллерии, всплески магии и немногие долетавшие пули. Ратники стояли на месте ровно и твёрдо, словно лучшие отряды своего царства.
— А они хороши, — неохотно выдал подошедший Галентос. — Держатся аккуратно и ровно. Не знаю, каким-таким образом их запугали, но дисциплина будто бы вознеслась на новый уровень.
Я вынужденно кивнул. Офицеры Зарни не зря едят свой хлеб. Глупо было рассчитывать на иное.
Внезапно в центре заклокотало и во главе сайнадской армии появились очередные пехотинцы, которые прикрывались огромными щитами. Строй бодро и ровно помчался вперёд — на баррикады.
— Твою же мать… — проворчал я. — Только у меня ощущение, что в этот раз всё будет совершенно иначе, чем в прошлый?
— Предыдущими нападениями сайнады выяснили все наши хитрости, — сплюнул Галентос. — Дистанцию стрельбы артиллерии и ружей, место засады магов — то есть нас. Наличие ловушек, элитных подразделений и прочее. Если не дураки, то воспользовались сведениями.
— Остаётся надеяться, что всё-таки дураки, — нахмурившись, я попытался атаковать пехотный строй, но ожидаемо, среди ратников были маги, которые их прикрывали. Либо, хотя бы, амулеты — не антимагические, а обычные, создающие барьеры. Тоже редкость, но гораздо более простые в изготовлении, чем антимагические.
Да, наверное всё-таки дело в артефактах, а не в том, что среди строя пехоты прятались маги. Что-то я таких там не вижу, а вот защитные барьеры висят.
Зараза…
Атакующие пешим ходом солдаты двигались быстро и, по мере того как приближались к остаткам первой баррикады, смыкали строй. Когда были в трёхстах шагах от укреплений, получили залп из ружей. Без видимого результата.
— Рано, проклятье, рано! — Фолторн разразился бранью, как профессиональный солдат. — Готов поспорить, что эти, в первом ряду, одеты в два-три кожаных доспеха поверх кольчуги. Даже если пуля пройдёт мимо щита, ей не хватит сил, чтобы пробить такой панцирь.
Поймав мой задумчивый взгляд, он быстро пояснил:
— Общался с ветеранами. Они про такую тактику сайнадов рассказывали. Вроде как ещё во время первого завоевания Кашмира ратники так поступали.
Наступающие одолели еще сотню шагов. Теперь шли спокойно, плечом к плечу. Четыре пылающих артефактных ядра — подарок артиллеристов — смогли пробить магический барьер и взорвались в колонне, собирая свой урожай, но пролом заполнился в несколько мгновений. До баррикад оставалось меньше сотни метров…
— Всем! — крикнул я. — Сконцентрировать атаку на пехоте!
Я знал, что это приведёт к жертвам среди магов. Знал. Но наша задача — отстоять баррикады. Любой ценой.
Мощный синхронный залп ударил по колдовским барьерам ратников. Я применил Взгляд Хореса, который вонзился в защиту, как нож в масло. И это сработало. Строй атакующих смялся, щиты и конечности полетели в разные стороны. Визг поднялся до небес.
Однако уничтоженный центр был быстро перекрыт новыми барьерами, которые чуть ли не наслаивались друг на друга, словно чешуйки на теле змеи. Мои же колдуны оказались под залпом стрелков врага.
Поздно я осознал, что противник предугадал этот ход! Эти твари готовились и выжидали!
— Сука! — рявкнул я, наблюдая, как десятки магов падали на землю, истекая кровью. Несколько упали со скалы, иные оказались расстреляны — сразу и насмерть. Однако большинство отделалось ранами разной степени тяжести.
Началась суета, в которой было уже не до ратников и баррикады. Несколько идиотов, проигнорировав мой крик, подскочили на ноги, создавая защитные барьеры, дабы их товарищи эвакуировали раненых.
Фатальная ошибка. Зарни уже доказал наличие у своих солдат антимагических пуль. И разумеется стрелки не смогли проигнорировать столь открытые цели.
Новая стрельба и новые жертвы. Скрипнув зубами, я поднял поток естественной земли, перекрывая обзор врагу. Скала подо мной зашаталась. Слишком много камня и земли я взял из неё.
— Укрепляйте утёс магией! — рявкнула Даника. — Удерживайте, иначе мы все сорвёмся!
Несколько паникёров бросились бежать, один поймал пулю своим затылком. Часть других начала суматошно бегать. Одновременно старались сделать сразу всё: вытащить раненых, удержать скалу, контратаковать врага.
А колонна ратников внизу продолжала наступление. Когда до баррикады оставалось полсотни шагов, войска перешли на бег. В миг, когда ратники одолели линию первой сожжённой баррикады, они получили последний артиллерийский залп, но это уже не имело значения. Около трёх тысяч пехотинцев врага кинулись в сторону прохода, из глоток исторгся дикий рёв. В несколько ударов сердца они оказались у второй линии обороны и, прикрываясь щитами, принялись рубить и выворачивать колья. За первой линией атакующих появились стрелки, лупящие с расстояния нескольких десятков метров прямо по баррикаде. Всякий солдат, что выставил бы из-за защиты голову, потерял бы её. На несколько минут напор атакующих отобрал у солдат Первой инициативу.
Я наблюдал за происходящим краем глаза, пытаясь разорвать внимание на все стороны. Получалось… туго, однако всё-таки получалось.
Внизу, среди бойцов Первой, началось движение, стрелки покинули позиции, уступая место пехоте. Эта баррикада была самой важной, она имела всего семьдесят шагов длины, потому позицию на повозках заняла всего половина роты. Более двух тысяч остальных солдат Первой встали в тылу. Сверху линия их казалась жалко тонкой по сравнению с клубящейся по ту сторону толпой врагов.
Двинулась вторая волна сайнадов, вооружённая примитивными лестницами. Эти, поскольку обстрел с баррикады несколько утих, обошлись без барьеров и даже не несли щитов, чем весьма облегчили задачу парочке моих магов, запустивших в них потоки огня и молний. Жаль, что моментальный контрудар заставил ребят залечь, а на место погибших ратников тут же пришли другие.
Я тихонько вздохнул. Гигантская армия, что стояла перед долиной, казалась совершенно неубывающей.
Гору, на которой мы находились, успешно укрепили. Я перестал контролировать стену, загораживающую врагу обзор, однако буквально через минуту в неё влетел мощнейший огненный шар, вдребезги уничтожающий нависающий над нами земляной объект. Пришлось цеплять валуны на ходу, не давая им обрушиться на наши головы, пока верещащие маги поднимали барьеры.
Это привело к тому, что пришлось отступить и залечь, контролируя лишь небо. И — самым краем глаза — обстановку внизу.
— Тысячи четыре, не более, — бормотал Галентос. — Столько Зарни отправил в атаку. Наверняка у него в резерве множество войск, которые, едва баррикада падёт, двинутся вперёд, чтобы ворваться в долину и отрезать дорогу наверх. Стоят и ждут, чтобы начать захватывать добычу. Вот проклятие! Ружья слишком медленны. Лучников бы хороших туда! Штук триста, хотя бы. Ты знал, что хороший лучник делает по десять выстрелов в минуту? А отличный — все пятнадцать! Руку бы за таких отдал, всё равно новую отрастят…
Увы, луки уже давно были вытеснены ружьями, хотя видит Троица, в деревнях и среди мирного населения луки до сих пор используют по назначению: в охотах или в разбойном деле. Во многих армиях продолжают сохраняться традиции обучения лучников, но проблема в том, что ружьё — проще. Научиться относительно метко стрелять из него куда быстрее, что являлось ключевым для нерегулярной армии.
Вторая линия ратников добралась до баррикады и подпёрла атакующих со спины, буквально продавливая своих же соратников вперёд. Большинство кольев были уже вырваны или выкорчеваны, и через миг штук тридцать лестниц стукнули о борта повозок. И это словно стало сигналом — молчащая до той поры баррикада ожила. Стоящие в резерве пехотинцы послали поверх неё тучу дротиков, потом вторую и третью. С такого расстояния тяжёлые снаряды пробивали кожаные доспехи ратников навылет. Толпа атакующих заклубилась, вскипела, рыкнула единым звуком. Солдаты, стоявшие на повозках, снова высунулись из-за бортов и метнули ещё одну порцию дротиков — прямо в лица нападающим. Почти все взбиравшиеся на лестницы враги были сметены вниз. Стрелки, поддерживавшие атаку, даже не успели выстрелить во врага.
В тот самый миг заговорили пушки, выпустив очередную серию снарядов, которые медленно и будто бы лениво — в моём восприятии — вычерчивая низкую дугу в воздухе и, едва не задев за верх баррикады, поразили скопление сайнадских ратников, а потом взорвались.
Огонь поглотил как мёртвых, так и живых.
Этого оказалось слишком — атакующие сломались. Войска Зарни отскочили от связанных повозок и, преследуемые пулями, бросились наутёк. Сразу за ними отступила и обстреливающая баррикады лёгкая кавалерия. Даже наш уголок, казалось, мог вздохнуть спокойно — пули прекратили опасно жужжать между деревьями.
Кажется появилась минутка передышки.
— Неплохой выстрел, — прокомментировал Фолторн последний артиллерийский залп. Ученик поднялся и небрежным движением отряхнул штаны.
— Похоже засы́пали совсем немного пороху — ядро шло низко и будто бы медленно, — кивнул Галентос. — Хорошая шутка, но, как бы я сказал, отчаянная. На три выстрела как минимум один наверняка попадёт в баррикаду, поскольку не удастся хорошенько прицелиться. Слишком уж рисковали эти проклятущие артиллеристы.
Закрыв глаза, резкими движениями я потёр лицо.
— Передайте остальным, — бросил я приближённым, — пусть займутся ранеными. У нас есть немного времени, надо поставить колдунов на ноги.
Откуда-то у меня было ощущение, что никто из солдат, стоящих там, внизу, уже не поднимется. Не в смысле на ноги, а на гору. Ни один. Уже сейчас у них было более пяти сотен раненых разной степени тяжести — в основном от пуль. Легкораненые продолжали стоять, среднераненых пытались сгонять, но те упорно цеплялись за баррикады. Тяжелораненые уже не могли сопротивляться, когда их конвоировали в тыл. Возможно кто-то из них имел шансы, но, объективно говоря, вряд ли.
Однако остальные твёрдо стояли на ногах. Почти пять тысяч солдат, размазанные по пространству долины, запертые перед лицом куда большей армии, они ждали и готовились.
Что-то в них вошло… Спустившись в момент перерыва, я смотрел им в глаза и видел там только спокойствие. Не страх, не отчаяние и не проклятущую, глупую и высокомерную отвагу, но спокойствие и волю. Они знали, что погибнут, и знали, что смертью своей купят время остальным, и приняли это без размышлений. Я видел, как те, кто не встал на баррикаде, смеялись и шутили, как делали вдох-другой, пили, ели, поправляли оружие и доспехи. И я знал, что о них разобьётся и следующая атака, потому что те, кто против них стоял, хоть и были прекрасными воинами, не обладали и каплей такой обречённости. Сайнады шли за землёй, добычей и рабами, но, чтобы насладиться ими, для начала нужно пережить битву.
То прошла первая серьёзная атака, но за ней пошли и следующие. И я был прав: они откатывались ни с чем, одна за другой. Я никогда не видел и наверняка никогда уже не увижу ничего подобного: эти прокля́тые пехотинцы стояли, словно скала, и рубили, резали, кололи без передышки. Баррикаду мы выстроили исключительно крепкую, со всех сторон присы́пали повозки землёй, местами усилили рунами, подпёрли балками. Когда у солдат закончились дротики, метали камни. Когда один из отчаянных натисков всё же прорвался сквозь баррикаду, войска Первой пошли в контратаку, отбили её и встали там снова. Полдня сражались, словно стая демонов, а мы, волшебники, могли только стоять и смотреть, потому что исчерпали силы и теперь горели, словно от лихорадки. Почти половина магов оказалась ранена или убита. Другие лечили товарищей, а немногие оставшиеся не могли переломить исход битвы. Так… стреляли время от времени, одуревшие от жары и высокой температуры. Некоторые начинали бредить, а кто-то даже терял сознание, свалившись с ожогами.
Это стало сигналом возвращаться. Отдав последние распоряжения, я вернулся к Чёрным Полосам. Маутнер и взвод поддерживали Первую издали, но в открытый бой не совались, пусть и очень хотели. Элиту разумно берегли, хоть костяк армии и таял на глазах.
Ко второй половине дня из пяти тысяч осталось лишь три. У стрелков закончились пули и порох, даже артиллеристы потеряли пару десятков человек. Ситуацию немного облегчили сапёры, когда наконец дождались заветного часа и подорвали штаб Зарни. К сожалению, большинство офицеров из командования носили хорошие защитные артефакты, так что потери среди высших офицеров врага оказались скромными. Единственное, чего мы добились — огромного переполоха в стане врага и неплохой отсрочки по времени, пока опешившие ратники выкапывали своё командование из-под завалов, периодически оглашая долину криками злобы — особенно, когда находили чьи-то мёртвые тела.
Пилекс Зарни, к несчастью, выжил, но наши всё равно радовались — возможности отдохнуть и собраться с силами.
Пространство на двести шагов перед баррикадой было так нашпиговано дротиками, брошенным оружием, обломками, ядрами, каменными валунами и осколками разной дряни, что люди ходили по ним словно по жнивью.
А беженцы продолжали подниматься. Всю половину дня, без минутки отдыха, шагали и шагали. Я сумел поговорить с парой человек, когда поднимался вверх, в виде вóрона. Сверху всё было прекрасно видно и люди наблюдали за происходящим. За подвигом. Они видели баррикады, солдат, неисчислимую армию у врат долины. И штурмы, один за другим. Ветер доносил отзвуки битвы до самой вершины горы, и те, кто уже взошёл на Алербо, останавливались и смотрели. Даже солдаты не могли заставить их уйти, людей сдвигали с места только очередные группы беженцев. И на самóй дороге стояла тишина — словно в похоронной процессии. Никто не стонал, никто не жаловался.
За полдень, когда у подножия горы осталось всего несколько тысяч человек, когда закончилась резня скота, сайнады наконец-то захватили баррикаду. Захватили её так же, как мы избавились от первой. Огнём.
Эта атака отличалась от предыдущих, что было заметно уже по тому, как сайнады в неё отправлялись. Не заслонялись ни щитами, ни барьерами, потому что вот уже долгое время баррикада не приветствовала их губительными залпами из ружей, да и стоящие позади машины стреляли реже, явно пытаясь беречь заряды. Что уж говорить о магах?.. Кое-какие силы сохранили лишь я и несколько колдунов Серых Вóрон.
Ратники появились едва ли не вдоль всех порядков атакующей армии, но лишь в трёх шеренгах. Больше всего удивления вызвал тот факт, что солдаты держали луки. Луки! Не сказать, что это оружие пропало из вооружения государств, отнюдь. Просто развитые страны уже довольно давно перешли на ружья, представляющие собой гораздо бóльшую опасность.
Однако же… здесь были именно лучники. Видать собрали всех, кто умел ими пользоваться.
Приблизившись к баррикаде на сотню шагов, они встали, сплотив ряды. Три ровных, отделённых друг от друга несколькими шагами полукруга. Между ними заняли место несколько десятков человек с горящими факелами.
— Огонь, — пробормотал Маутнер. — Наконец-то до них дошло.
Огненная линия пробежала вдоль рядов, натянулись луки. Три светящиеся волны полетели в сторону баррикады.
Горящая стрела в полёте издавала звук, какого не услышать больше нигде в мире. Когда же летят тысячи таких стрел, кажется, что дракон вдыхает, втягивая воздух пастью, в которой уже горит неугасимый пламень. Я считал драконов созданиями из легенд, из мрачных времён Великой Войны — но именно так мне тогда и казалось. Чудовище готовилось испепелить мир.
Наконечники ударили в дерево, раздалось шипение и треск пламени. В несколько минут вся внешняя сторона баррикады загорелась. В ней стояли купеческие фургоны из толстых, хорошо высушенных и просмоленных досок, которые должны были защитить от дождя и снега. Огонь любил такое дерево сильнее всего в мире.
Возникшее было желание как-то исправить положение погасил капитан. Маутнер разумно заметил, что огненных стрел у врага всяко больше, чем возможностей моего и без того «горящего» тела.
— Прибереги силы и отдыхай, — заметил он. — Зарни делает ставку на число. Он вымотал нас. Истрепал. Даже если каким-то чудом ты разгонишь этих лучников и упадёшь при смерти мне под ноги, то сайнады просто соберут ещё один такой же отряд или используют своих магов. На худой конец просто закидают телеги факелами. Нет уж, тут надо действовать иначе.
Он был прав, но смотреть на происходящее… трудно.
Ратники не довольствовались одним залпом, продолжая стрелять в баррикаду и над ней, словно хотели спалить все окрестности. Вскоре загорелись древки стрел, ранее воткнувшихся в землю, заполыхали и повозки в последней, всё ещё не законченной баррикаде, а несколько стрел долетели даже до артиллерии. Щиты стоявшей в резерве пехоты украсились горящими древками. А потом солдаты, после неслышного с нашей стороны приказа, принялись отступать в сторону прохода в последнем укреплении. Те, кто стоял на средней баррикаде, выждали ещё минутку и отправились следом. Стены их укрепления пылали, словно внутри печки, а вся конструкция шипела и тряслась под ногами. Они уже не могли ничего поделать.
— Идём, — хлопнул Маутнер мне по плечу и широко осклабился, от уха до уха. — Они будут гореть ещё с полчаса. Успеем собраться командующим составом и определиться с дальнейшими шагами.
Подоспели мы в момент горячих споров и криков, хотя в первую очередь внимание привлекло не это. Когда бригадир Райнаб Лодж повернулся в нашу сторону, то… слова будто бы застряли в глотке.
Левая глазница мужчины пугала пустотой: должно быть горящая стрела ударила чуть пониже края шлема, когда он поворачивал голову. Сломала кость у глазницы, пробила глаз и наверняка полетела дальше. Кожа на левой половине лица почернела и покрылась пузырями.
Заметив нас, Лодж скривился в жуткой полуусмешке.
— Наверняка это уменьшит выбор невест до тех, кто слеп от рождения, — прохрипел он. — Но, по крайней мере, мне не придётся слишком уж капризничать.
— Этот дурак задумал остаться здесь, Маутнер! — рявкнул Гаюс. — Ты только послушай его!
Гримаса Лоджа сделалась резче, правый глаз блеснул издевкой.
— Я должен отдать своих солдат тебе, Гаюс? Как давно ты сам перестал быть обычным капитаном? Нет уж! Тебе, — он взмахнул рукой, указав на Логвуда, Дэйчера, Эдли, Окмуса, Коуланда и остальных, — вам всем придётся вначале убить меня!
Целое мгновение казалось, что Гаюс начнёт спорить. Но он только злобно сплюнул.
— Мне пришлось бы занимать место в слишком длинной очереди. Что теперь? Войска…
Слово взял Логвуд, отчего остальные тут же замолчали:
— По моему плану элитные подразделения, которые сохранили бóльшую часть силы и численности, сейчас должны были удерживать дорогу наверх. Сайнады, прорвавшись через пехоту, полезут к Алербо со скоростью, не сильно превышающей беженцев. И тут они столкнутся с очередным препятствием. Уставшие ратники, весь день пытавшиеся проломиться вперёд, уже надеялись на оглушительный успех — и тут новое разочарование.
— Боевой дух окажется подорван, — кивнул Маутнер. — Они отступят. На время.
— Да, — согласился Логвуд. — Даже офицеры не смогут заставить людей слепо и яростно бросаться вперёд, особенно когда пойдут потери. Они будут вынуждены встать тут. Вынуждены дать нам уйти, чтобы продолжить погоню снова.
— Ещё не все беженцы взошли наверх, осталось несколько тысяч, — произнёс я. — Два-три часа и…
Райнаб Лодж прервал меня, вскинув ладонь.
— Мы дадим вам эти два часа. Два — наверняка, больше не смогу обещать, оттого, господа, вам стóит поторопить оставшихся. Те, кто останутся, могут винить только себя. Приступить!
Приподняв бровь, я бросил взгляд на Логвуда. Аналогично поступили и остальные, после чего широко раскрыли глаза. Комендант вытянулся и отдал честь. А потом развернулся и направился в сторону склона, на ходу раздавая новые приказы.
С ним потянулись и мы.
— Чёрные Полосы прикроют отступление, — бросил мне Маутнер. На его лице виднелось раздражение. Похоже капитан был зол на Лоджа и его самоубийственный план. Не удивлён. Они дружили.
Армия снова начала перестраиваться. В живых всё ещё оставалось более трёх тысяч человек, но никаких укреплений или баррикад уже не имелось. Пороха и пуль — тоже. Тащить артиллерию наверх — не́кому и не́чем, да и нет уже для неё, считай, никаких зарядов. Истощённые маги точно не были теми, кто мог бы взяться за подобный трюк.
Резкое и быстрое распределение войск не заняло много времени, хотя Чёрные Полосы и ворчали, дескать, вся их роль свелась к короткой стрельбе из ружей и необходимости загнать пятьдесят тысяч человек на Алербо.
Безусловно всё было не так, но это не мешало людям наговаривать, злиться и желать крови сайнадов не меньше, чем противник желал нашей смерти.
Ответить на это я мог немногое:
— Так было надо, — глухо сказал я. — Открытый бой привёл бы к смерти Первой армии. Всей и полностью. Логвуд правильно сделал, что распределил нас. Он заранее предвидел именно такое развитие событий.
Если сумеем спастись и забрать хотя бы часть солдат… Ну, всё будет не так уж и плохо. Главное, чтобы нам дали на это время.
— Но при этом молчал, — безэмоционально произнёс Ворсгол.
Я пожал плечами.
— Комендант редко делится планами. Это и не важно, пока они приносят победу…
— Громкое слово, лейтенант, — вздохнул Грайс. Сапёр явно ощущал себя не в своей тарелке. Ещё бы, после такого провала с шатром Зарни! А ведь все так радовались, когда его подорвали!
— Победа не всегда кроется в демонстративном разгроме войск противника, солдат, — возразил я. — Иной раз она прячется в успешном выполнении целей армии. Наша же цель…
— Клятые беженцы, — сплюнула Килара. — Да, Изен, если смотреть с этой стороны, то случившееся можно назвать победой.
— Может ли победа быть сразу у всех? — философски протянул Ворсгол. — Зарни ведь тоже прорвётся.
— Лодж уверен, что нет. А Логвуд не зря поставил на дорогу вверх относительно свежих солдат. Мы не дадим сайнадам прорваться в горы. Не позволим ему пройти вперёд и резать людей в спину. Не сейчас.
— Не сегодня, это точно, — кивнул Ворсгол. — Но что насчёт завтра?
— Хочется ответить «это будет завтра», но я не столь жесток, — хмуро фыркнул я. — Думаю, соорудим преград, оставим небольшой заслон, который замедлит врага — в общем, выиграем побольше времени. Потом нагонять армию.
— И? — не отступал он. — Дальше?
— Ты сам знаешь, — подключилась Килара. — К чему это? Не нравится? Не доволен?! Иди и пожалуйся Логвуду!
— Тише, женщина, — отмахнулся Ворсгол. — Я общаюсь с лейтенантом.
— Мы идём к Магбуру, Ворсгол, — посмотрел я на него. — И попытаемся разбить врага, прячась за его стенами. Ходят слухи, что нам может прийти внезапная помощь. Подкрепление. Может от Великих Марок, может от кого-то другого. Может сайнады и вовсе вынужденно сдадут назад? Магбур — крепкий орешек, к тому же прибрежный. Голодом его не взять.
— Вот здесь ты ошибаешься, — усмехнулся Ворсгол. — Мы ведём почти полсотни тысяч беженцев, а ведь в Магбур УЖЕ набились все остальные: крестьяне ближних и дальних деревень, горожане Сауды и Олсмоса, разная знать и прочие люди. Город переполнен, но подвоз припасов возможен лишь морем. Но морем откуда? Ближайшее место — Кашмир, захваченный Империей. Остальные поставки идут издалека и отнюдь не бесплатны. На одной же рыбе мы не выживем. Её будет слишком мало.
— Намекаешь, что нам придётся лечь под Империю?
— Намекаю, что люди ещё припомнят практику «перебежчиков» — жрать друг друга. Помяни моё слово.
— Продолжим позже, — посмотрев вниз, бросил я Ворсголу. — Капитан! — дождавшись, пока Маутнер обернётся, я добавил: — Осмотрюсь.
— В бой не вступай, — нахмурился он. — Ты нужен здесь, Сокрушающий Меч.
— Почему ты вспоминаешь об этом нелепом прозвище каждый раз, когда думаешь, что я затеял какую-то дурь?
— Потому что это тебя от неё отваживает, — хмыкнул капитан. — Иди, делай, что ты там хочешь, но найди меня на обратном пути. Я буду с Торконом. Он наверняка уже в курсе о разделении армии и отступлении наверх, всё-таки не слепой. Вот только мужика не было на собрании командующих, так что правильно будет расписать ему наши планы.
Кивнув, я обернулся вороном и отправился в осторожный полёт. Первое, что я увидел, как артиллеристы рубили подставки своих пушек, потом облили их остатками зажигательной смеси и подожгли. А следом — взяли щиты и мечи у мёртвых, и встали в строй.
То, что они готовились к смерти, стало очевидно и очень неприятно.
Всего, считая с остатками роты стрелков, удерживать баррикады осталось две тысячи человек. И, пожалуй, ни один из них не вышел из предыдущих схваток без ран. Я видел их очень чётко: порванные кольчуги, гнутые шлемы, кое-как затянутая перевязь, пропитанные красным повязки, кровь, сочащаяся из ран. Они не обращали на это внимания. Щиты их были так утыканы пулями и наконечниками стрел, что наверняка весили вдвое больше обычного. Но и это им совершенно не мешало. Когда солдаты становились напротив прогорающей баррикады, в глазах их вспыхивало пламя и гордость. И нет, глупостью подобное не казалось. Пламя и гордость.
Гора мёртвых по ту сторону догорающих повозок достигала в вышину роста высокого мужчины, предполье же так густо усеивали тела людей и лошадей, что можно было пройти по трупам метров сто, прежде чем человек ступил бы на землю. В углублениях и канавах вдоль дороги кровь стояла по щиколотку. Мёрзлая земля уже не желала её пить. И всё это — их работа. Они защитили вход в долину, выстояв против атак целой армии — и дали всем время. Никто на их месте не сумел бы сделать большего.
Они удерживали позиции целый день, и я знал, что эти люди ещё не показали всё, что могли.
А на стороне сайнадов вновь шла перегруппировка. На передний план начали выезжать люди в знакомой уже форме. Гвардия Велеса.
* * *
Дахабские горы, взгляд со стороны
— Один из моих… — Галентос сделал рукой сложноуловимый жест, — предшественников, чья память передалась дальше, считал, что бог войны, Маахес, был далеко не первым носителем этого имени. Были другие. Много-много других.
— Не такая уж и невозможная теория, — Даника пожала плечами. — Боги войны популярны. Некоторые называют Хореса одним из таких. Не забывай про Кохрана из Триединства. Чего уж, иные считают, что даже Амма, богиня красоты и плодородия, не чужда резне.
— Война… — парень сжал зубы. Он, как и прочие маги, оказался распределён по нескольким телегам и теперь ехал вверх. Вокруг пробирались беженцы, которые смотрели на них с абсолютно разными эмоциями: благодарность, зависть, гнев, безразличие… — Почему она никак не оставит нас в покое!
От вспышки гнева несколько колдунов, сидящих дальше, невольно съёжились, но Даника лишь ухмыльнулась.
— Тебе смешно? — гневно воскликнул Галентос, уставившись на неё.
— Ещё как. Подумай об этом. Я перечислила несколько богов, не чуждых войне, ты — вспомнил о предшественниках Маахеса. И это только то, кого мы знаем. Даже не все верования Гаодии! А сколько их у Азур-Сабба? Пойми, Галентос, у бога войны тысячи ликов. А в былых эпохах? Десятки тысяч? У каждого треклятого племени! Все разные, но все одинаковые. — Ощупав мешочек, Даника отыскала завалявшийся орешек и отправила его в рот. — Не удивлюсь, если окажется, что все боги — лишь аспекты одного-единственного, и вся эта грызня доказывает только, что бог этот — безумен.
— Безумен?
Галентос вздрогнул. Почувствовал, как колотится сердце, точно жуткий демон на пороге его души.
— Ну, или он просто запутался. Столько враждующих поклонников, и все они убеждены, что именно их облик божества — истинный. Представь, что до тебя доходят молитвы десяти миллионов верующих, но ни один из них не верует точно в то, во что его коленопреклонённый сосед. Представь себе множество Священных Книг, Писаний, и все они расходятся друг с другом, но каждая утверждает, что лишь она — слово единого бога. Кто бы от такого не сошёл с ума?
* * *
У подножия горы находилось ещё около четырёх тысяч беженцев. Остатки той массы, что стояла в долине ещё вчера. Вождь Серых Ворóн, Торкон, а также люди из моей роты — Чёрных Полос, — сделали всё, что могли. Вот уже некоторое время наверх не разрешали тащить вообще никаких телег и скотины. Беженцы несли лишь небольшой узел вещей и ничтожный запас воды с пищей. Солдаты бесцеремонно приказывали бросать на землю тюки, если считали, что их тяжесть замедлит движение. Выжимали из людей все силы, любыми способами, разве что не кололи отстающих мечом.
Ныне количество солдат поблизости существенно выросло. Какая-то часть толкалась и лезла вверх вместе с беженцами — готовить дорогу. Другие ожидали окончания перехода, а пока уже что-то мастерили: видимо какие-то будущие ловушки.
Подоспел я вовремя: Маутнер как раз общался с Торконом. Меня вождь тоже поприветствовал коротким кивком. Мы не слишком много общались, но знали друг друга.
Рядом с Торконом стоял уставший Вешлер, который одним лишь взглядом дал знать, что заметил меня. Ох, как же я его понимаю!
Кроме них вокруг ошивались и другие, видать грели уши. Их, однако, не гнали. Ме́ста и так не хватало. Да и не скрыть тут уже особо ничего.
— …формально два часа, но нужно успеть подготовить дорогу, — как раз объяснял Маутнер. — Поэтому у вас лишь час, чтобы загнать туда всех. Потом втащите на дорогу столько пустых повозок, сколько сумеете, и на каждом повороте выстроите из них баррикаду. Начиная с третьего сверху. Остальные повозки мы подтянем сюда и подожжём.
Оглядевшись, я бросил короткий взгляд в место, где продолжали резать скот. Сейчас, правда, мясо уже никуда не передавали, а туши не разделывали. Всё бросали как есть. Видимо скоро будут жечь.
— Где старик Нородон? Он и его люди забивали скот, — обратился я к Вешлеру. Маг не успел ответить, как из толпы собравшихся рядом вышел сгорбленный мужчина. Я предполагал, что Геварди будет лишь контролировать работу, но его одежды по пояс были пропитаны подсыхающей кровью, а лицо напоминало маску.
— Остальные солдаты к нам не присоединятся, верно? — проскрипел он, кивнув на вторую часть армии.
— Так и есть, — не стал я скрывать очевидное. — Бригадир Лодж вызвался добровольцем. Будут стоять до конца.
— То есть довольно недолго, — вклинился Маутнер. На капитане тут же скрестились ненавидящие взгляды, но мужчина проигнорировал их. — На собрании Лодж клялся дать нам два часа, и было бы лучше, сдержи этот сукин сын своё слово. У Ворóн ещё остались колдуны, способные использовать магию? — вопрос был адресован Торкону.
— Остались, — коротко ответил он.
— Мы бы хотели создать запорный вал из огня, чтобы конница не наседала нам на пятки, но разгореться он должен быстро.
— Сделаем, — кивнул вождь.
Между тем, собравшиеся у подножия горы войска не теряли времени даром, а принялись стягивать поближе брошенные повозки. Те, на которых лежали легковоспламеняющиеся вещи вроде мебели или одежды, притаскивали вместе с грузом. Остальные опорожняли, при случае уничтожая всё, что могло представлять для сайнадов хоть какую-то ценность. Об промёрзшую землю били бесценные зеркала, стекло, фарфор, выливали бочки вина, разбивали любую мелочь, которую владельцы не решались уничтожить. Согласно старому приказу, который никто и не думал отменять, сайнады должны были получить землю, наполненную трупами и золой.
— Баррикада догорает, — заметил я. — Сейчас начнётся последняя атака.
— Когда разведывал территорию, не видел, что ублюдки задумали? — спросил Маутнер.
— Вперёд пойдёт гвардия Велеса. Хотят прорваться одним ударом.
Капитан прищурился, пытаясь хоть что-то различить. Дым догорающей баррикады и пылающей артиллерии заслонял вид.
— Изен, похоже тебе придётся снова побыть нашими глазами. Посмотри с неба, только аккуратно. Враги не могли не подметить мелькающего тут и там вóрона. Учитывая их артефактные ружья, можно нарваться на пулю.
— Буду осторожен и подниму барьер, — согласился я, взлетев в воздух.
Лёгкий ветерок, союзник всех наблюдателей, как раз повеял к выходу из долины, разгоняя дым, а потому я отчётливо увидел последовавшее вскоре первое столкновение. Около тысячи тяжеловооружённых всадников, сформировав мощный клин, перелились через остатки первой баррикады, почти перелетели пепелище, оставшееся на месте второй, и — склонив копья — ударили в узкий строй пехоты.
Шеренга выгнулась, центр её оказался прорван, такая масса всадников — это было чересчур для солдат, которые сражались день напролёт. Ещё мгновение, доля секунды — и обороняющиеся распадутся на малые группы и будут вырезаны до последнего человека. И тогда — я запомнил эту картину навсегда — клин остановился. Навершие его завязло, словно клинок, воткнутый в кость. Задние ряды конницы напирали, но это создавало лишь толчею и замешательство. Пехота Первой армии стояла под напором невообразимой массы, её кололи и рубили, но она не отступала ни на шаг. Пролом в центре строя затянуло, шеренга сомкнулась, напряглась. А потом… раздавшийся рык было слышно даже в трёхстах метрах над землёй. И оба крыла узкой линии пехоты вдруг двинулись вперёд, сцепились с остановившимся клином, и началась резня. Они контратаковали, охваченные неожиданной яростью, убивая как людей, так и лошадей, а сайнады, которые уже надеялись на лёгкую победу, начали нести потери.
Внутри клина было так тесно, что наездники не могли использовать свои любимые копья, им остались только сабли и топоры. И в этом, против нашей обученной пехоты, пережившей множество кровопролитных сражений, никто не мог сравниться.
Несколько минут заблокированный отряд сайнадских всадников толкался на месте, сражаясь и умирая в борьбе с врагом, который не боялся смерти, и вдруг… задние ряды задрожали, по ним словно прошла волна, и они бросились наутёк. Бежали, отрываясь целыми группами, бросив раненых и погибающих товарищей, неспособные сопротивляться безумцам. Только самый первый ряд конницы, тонкая шеренга наездников и лошадей, не сумела сдать назад: его строй перемешался с атакующей пехотой, животные и люди валились на окровавленную землю, нескольких последних всадников стянули с сёдел и разрубили на десятки кусков.
И установилась тишина.
Примерно треть оставшихся солдат Первой пали. Вместо двух тысяч осталось немногим более тысячи. Потом ещё часть поднялась, шатаясь, с земли, и присоединилась к истончившейся шеренге. Они выровнялись и сомкнули щиты.
А разгромленный и посрамлённый отряд гвардии Велеса уже гнал скакунов в сторону своих основных сил.
Остатки пехоты Первой заняли позицию у входа в долину и закрыли её стеной ростовых щитов. Стеной толщиной в три человека. Ни малейшего шанса выстоять в следующей атаке у них не было.
А следующая атака уже начиналась. Бóльшая часть элитных сил поворотила коней, взяла разгон и ехала теперь назад. В конце концов, это ведь была гвардия царя, и у неё тоже имелась своя гордость. Многотонная конная волна, закованная в зачарованную сталь, снова обрушилась на пехоту Первой.
И внезапно, согласно неслышному приказу, защитный строй свернулся на флангах, и прежде, чем конница приблизилась на расстояние нескольких десятков метров, на входе стоял защитный круг. Тяжёлые пехотинцы снаружи, остальные — внутри. Бронированный круг.
Конница, воя, бросилась на них и сомкнулась вокруг построения. Копья ударяли в поисках щели в стене щитов, сабли и топоры били в шлемы, кони брыкались, пытаясь вторгнуться внутрь. Через минуту пепел и сажа, вознёсшиеся с земли, заслонили всю картину. Я не стал ждать очередного порыва ветра и полетел обратно — на землю.
— Сколько ещё? — раздражённо спросил Маутнер, наблюдающий за переправой беженцев. Однако ему хватило лишь взгляда на моё лицо. — Конец! Они пробились! Все наверх!
Последние из беженцев побежали на дорогу, и вся их колонна ускорилась — что ещё миг назад казалось невозможным. Оставшиеся солдаты готовили оружие. Времени занять господствующее положение не осталось. Вместо обещанных двух часов Лодж не продержался и часа.
А звон стали о сталь, рычание людей и визг лошадей не замирал ни на миг.
Все мы застыли, напряжённо вглядываясь в поднявшуюся тучу снега, что скрыла вход в долину. В любой миг я ожидал увидеть вырывающийся из неё лес сайнадских копий. У подножия уже выстроили огромный завал из повозок, мебели, одежд — всего, что беженцы не могли забрать с собой наверх. Несколько солдат ожидали там с факелами в руках. Подожжённый, завал должен был дать нам ещё немного времени, отгородив от погони.
А звон стали о сталь не стихал, и от входа в долину вместо радостных криков победителей неслись стоны, неясные вопли, терзающее уши ржанье коней.
Я оглянулся. Конец колонны уже добрался до поворота. За беженцами шагали несколько солдат, чьим заданием было поддерживать необходимую скорость беглецов. А следом — ряды остатков Первой армии. Войска отступали. Лишь сапёры удерживали позиции, подготавливая ратникам сюрпризы — насколько хватало фантазии.
Внизу остались лишь Чёрные Полосы. Маутнер хотел отступить последним — в качестве последней дани уважения бригадиру Лоджу.
А звон стали о сталь, казалось, усилился, становился всё яростней, пока не слился в протяжный звук, заглушивший всё: крики людей, визг животных, топот копыт.
И внезапно его перекрыл крик страха, смешанный с яростью и гневом. А потом звон железа стих, заглушённый сотнями бьющих в землю копыт.
Но из поднявшейся снежной завесы не выехали шеренги всадников.
Прошло некоторое время, пока кто-то не произнёс:
— Отбросили их. — В голосе Ворсгола было слышно нечто большее, чем удивление. — Милостивая Троица, гвардия царя бежит! Даже мы не смогли бы так! Кто такие эти солдаты?!
— Проклятущие дурни, — прохрипел Маутнер и сплюнул. — Никто более.
Я знал, что он дружил с Лоджем и факт самопожертвования последнего не мог оставить капитана равнодушным, однако…
Полосы зашевелились, будто с них сняли заклятие. Несколько глянули на моего командира, заметно скривившись. Стояла тишина.
— Заткнулся бы ты, — бросил я Маутнеру. — Сбавь гнев. Они остались там, а мы — стои́м здесь, они мертвы, а мы — живы, и тут больше нечего говорить. И когда падёт последний из них, мы подожжём завал и поднимемся наверх.
* * *
Примечание автора: понравилась глава? Не забудь поставить лайк вот здесь и конечно же буду ждать твой комментарий :))