• Boosty Shared
• DBorn

• T

• вальс втроём
• фанфик
• поттериана

Следующие три недели Гарри Поттер почти не показывался на публике, поговорить с ним, услышать от него комментарий о новостях последних дней или взять интервью было совершенно невозможно.

Личное распоряжение министра Боунс, согласно которому лорду Поттеру выдавался солидный запас летучего пороха и целый набор международных портключей, был единственной информацией об избранном. Но даже она безнадёжно устарела к моменту, как стала достоянием общественности. Информация о том, куда вели портключи и для чего юному лорду столько пороха, проходила под грифом «совершенно секретно».

Эта новость запустила целую вереницу слухов, догадок, предположений и небылиц. Мол, вскоре после нападения на Азкабан Гарри мельком видели в Мунго и Министерстве. В это же время при дворе королевы ходили слухи о странном и необычном госте её высочества, а в маггловское Министерство здравоохранения начали поступать жалобы из Queen Elizabeth Hospital Birmingham (госпиталь королевы Елизаветы в Бирмингеме), касающиеся некого «наглого дерзкого избалованного молокососа». Более того, посол Магического Конгресса Управления по Северной Америке выражал обеспокоенность и ожидал комментария от местных властей. Похожие жалобы, но уже из Johns Hopkins Hospital, шли прямо в Министерство здравоохранения США.

Парвати нервничала и беспокоилась. От переживаний о возлюбленном индианку спасало лишь периодическое исполнение его роли, игра в Избранного под обороткой, что позволяло «Гарри» мелькать в школе раз в пару-тройку дней. Падма же выглядела глубоко погружённой в собственные мысли и отсутствующей, староста проводила всё свободное от своих обязанностей, занятий и дуэльного клуба время волонтёрствуя в Мунго.

По Альбиону начала распространяться новая волна слухов. Об исчезновении Избранного, о «готовящемся побеге с тонущего корабля», о проклятии пожирателя, которое не прошло бесследно, о секретном лагере Дамблдора, в котором героя тренируют лучшие боевые маги современности.

В момент, когда безумство и фантастичность общественных разговоров была готова пройти точку невозврата, Гарри Поттер объявился сам.

…

В палате было темно. Даже в разгар дня здесь царил трагичный полумрак, словно сама больница не хотела впускать внутрь солнце. Тяжёлый воздух пропах зельями, обезболивающими, антисептиком и чужой немощью. Сквозь стену доносились стоны — глухие, сдавленные, наполненные той болью, что не находила выхода. Где-то кричали. Где-то плакали. А здесь было тихо, и эта тишина была гораздо громче.

Скарлетт лежала на койке, неподвижная, обёрнутая свежими белыми простынями. Как в саване. Лишь голова свободна, лишь голова от неё и осталась.

— Доктор говорит, что ты идёшь на поправку, дорогая, — снова повторила мать. Голос родителя звучал бодро, с фальшивой жизнерадостностью, словно она говорила с простуженным ребёнком, а не с дочерью, что всего несколько недель назад ещё гордо носила алую мантию аврора, уверенно держала палочку в ладони, могла ходить, бегать, летать, могла сражаться, могла жить. — Что ты уже намного лучше.

Лучше? Хотела бы засмеяться Скарлетт, но губы не слушались. Лучше.

Девушка закрыла глаза, но от себя не сбежать. Руки и ноги болели фантомной пыткой. Как если бы их только что отняли, как если бы куски её тела всё ещё горели в тёмном пламени мерзких проклятий. Иногда она думала: если так будет всегда, то лучше бы они вообще не заживали. Потому что надежда на спасение хуже самой боли. Надежда — это ожидание того, что не случится, а боль хотя бы честна.

— Ты герой, милая, — мягко продолжала мать. — Ты так смело сражалась. За тебя сама мадам министр поручилась. Она гордится тобой. Мы с отцом гордимся тобой. Твои товарищи гордятся. Все гордятся.

Скарлетт лишь кивнула в ответ. Она видела, как мать стареет. Каждый день. Как исчезают блеск в её глазах, румянец на её щеках. Как на лице появляются новые морщины. Как седина у висков множится и расползается, будто каждая ночь у её постели — идёт за месяц, за год вне больничных стен. Как ей больно смотреть. Как она отводит взгляд, чтобы не видеть то, что осталось от её дочери, её малышки, её принцессы.

Рядом с кроватью на спинке кресла, среди аккуратно сложенных вещей, висела алая аврорская мантия. На ней гордо поблёскивала медаль «За отвагу в бою». Смешно. Пожиратели, что превратили её тело в бесполезный обрубок, были мертвы. Но что с того? Отнятые руки и ноги не перестали болеть. Азкабан не перестал быть захвачен, а те, кого в нём держали, не перестали быть свежим пополнением для армии Тёмного лорда.

Скарлетт боялась. Не смерти, нет. Смерть была бы избавлением. Она боялась будущего. Британии и своего собственного.

Сколько старых школьных друзей и коллег продолжат делать ей комплименты и звать на свидания теперь? Продолжат ли старики на улицах ей улыбаться? Будут ли впечатлительные дети и дальше замирать с открытым от восторга ртом, когда она проходит мимо? Нужна ли она кому-то теперь?

Нужна ли, когда кто-то регулярно должен переворачивать её в постели, чтобы не допустить пролежней? Нужна ли, когда утка — её вечное и вездесущее унижение, наказание, проклятие? Что хуже: когда ту выносит мать, едва сдерживая слёзы, или когда этим занимается совершенно незнакомый человек, медсестра, волонтёр или санитар, для которых она просто ещё одна лишённая конечностей пациентка, ещё один беспомощный кусок мяса?

И неважно, что для уборки за ней достаточно всего раз взмахнуть палочкой.

Её пособие по инвалидности, её ветеранская пенсия, её собственные сбережения — их хватит на относительно безбедное существование. Хватит на комнату в каком-нибудь доме, лекарства, которые ей нужно будет принимать до конца жизни, и сиделку, которая будет о ней заботиться. Но кому она нужна, помимо родных? На сколько ещё дней хватит её матери?

Может, если Пожиратели победят, они сделают то, на что не решились врачи. Освободят её. Избавят от этого жалкого существования в бренном теле, от этой агонии, которая грозит растянуться на десятилетия. Сотрут её, как ошибку, как испорченную страницу. Раз — и больше не будет ничего. Лишь тишина и покой.

Но пока…

Пока есть один луч в этом бесконечном сумраке. Падма.

Она приходит каждый день. Садится у её постели и читает для неё вслух. Любовные романы, научную фантастику, антиутопии и даже сказки. Иногда с ней приходит сестра, и втроём они говорят, говорят и говорят. О последних новостях, о всяких девчачьих глупостях, о каких-то нелепых слухах, о погоде и, разумеется, о парнях. Их голоса — мягкие, тёплые, живые. Они смеются, и когда они смеются, хоть что-то в этой проклятой палате становится не таким мрачным.

А ещё… ещё у Скарлетт теперь есть правая рука. Примитивный протез, гоблинская сталь, тяжёлая и непривычная. Рука с дребезжащими шестерёнками, пружинами и проволокой, но рука, её рука. Недели практики, упражнений с месяцами реабилитации, и она сама сможет есть. Маленькая победа, но это её победа.

Возможно, единственная, которая у неё осталась.

— Отдохните немного, миссис Руни, хотя бы пару часов. Я посижу с ней вместо вас, — со стороны двери послышался до боли знакомый голос. Мисс Патил снова пришла.

— Спасибо, Падма, что бы я без тебя делала, — улыбнулась женщина.

— Не стоит благодарности, то же самое мог сделать кто угодно, — ответила индианка.

— Но именно ты делаешь это по собственному желанию, — отметила мать Скарлетт.

— Есть новости из министерства? — спросила рыжая, как только проводила мать взглядом до двери.

— Только слухи о готовящемся проекте реформы, лишающей членов судебной коллегии их мест за систематические прогулы заседаний без уважительных на то причин.

— О, Боунс решила отобрать у богатых чистокровных паразитов ещё немного власти, — с предвкушением отметила Скарлетт. — Сердце прям не нарадуется, пусть даже мозг понимает, что такое никогда не примут. Вонючие дряхлые старики начнут орать о своих «священных правах лордов» и на этом всё закончится, как и все прошлые попытки ограничить их власть. К тому же какая-то фракция всегда сможет заблокировать или ветировать такую реформу только из вредности.

— Почему же? — не согласилась Падма. — Если преподнести её как «защиту традиций». Мол, если член коллегии не исполняет свои прямые обязанности, то он вредит магическому миру и должен быть заменён.

— Кем, магглорождённым по квоте? — засмеялась аврор.

— Его прямым преемником, как только тот вступит в права лорда, — спокойно ответила Патил.

— Но даже так, кто-то должен будет за это проголосовать.

— Молодые и амбициозные и так проголосуют за. В остальном можно будет заручиться поддержкой фракции прогрессоров и убедить некоторых популистов, а оставшиеся голоса добрать через компромат или шантаж, — спокойно рассуждала индианка так повседневно, будто рассказывала, что ела на завтрак. — Нужно лишь сделать так, чтобы саму реформу подал один из лидеров общественного мнения. Кто-то популярный и влиятельный, обладающий политической властью.

— Например? — спросила Скарлетт.

В этот же момент, словно в ответ на её вопрос, в дверях палаты показался Гарри Поттер. Скарлетт и раньше видела избранного, на фото в газетах, во время патрулей в Хогсмиде или операций аврората, но никогда вблизи. Поттер вошёл в палату, без мальчишеской суеты, без юношеской резкости. Он двигался так, будто каждое его движение было выверено заранее, шёл вперёд хищно и бесшумно.

Удивительно, но лицо Гарри не выражало ни чистокровного высокомерия, ни гордости, ни брезгливости — только странную, пугающе тихую смесь лёгкой усталости и сосредоточенности. Его глаза… Эти очи цвета авады, которыми грезила чуть ли не каждая девица его поколения, просто не могли принадлежать школьнику. Вспышкам гнева и теплому юношескому огню внутри них на смену пришли глубина и знание.

Легендарный шрам на лбу был почти незаметен под тенью спадающих сальных тёмных прядей, наверняка не мытых уже несколько дней. Дорогая одежда сидела на Поттере так, будто это она привыкла к его телу, а не сам Поттер — к ней. Неужели под ней действительно есть шестикурсник? Спросила себя Скарлетт.

Подойдя, Поттер переложил стопку её одежды со стула на тумбочку и уселся у изголовья кровати. Его движения были точными, уверенными, чужими для его возраста.

— Мисс Скарлетт Руни, верно? — голос Гарри был ровным и низким.

— Д-да, — ответила аврор, растерянно моргнув. Она не до конца понимала, что именно забыл в её палате Мальчик-Который-Выжил. Зарабатывает политический капитал? Так рядом не было ни камер с репортёрами, ни новых наград. Она чуть приподняла голову с подушки, напряжённо вглядываясь в его лицо.

— Могу я задать вам несколько вопросов?

— Эм… разумеется, почему нет?

— Отлично, — кивнул Гарри, доставая из сумки толстенную стопку бумаг. — Тогда сразу же и начнём. Когда в последний раз вы сдавали кровь в аврорат?

— Если по нашему прибытии в офис чары диагностики и артефакты не обнаруживают ничего подозрительного, то кровь сдаётся согласно протоколу два раза в неделю. В последний раз я сдавала свою за два дня до нападения Пожирателей на Азкабан.

— Что побудило вас поступить на службу?

— Поверите, если отвечу, что сказки о Мальчике-Который-Выжил? — усмехнулась женщина, но усмешка получилась натянутой. На несколько секунд повисло неловкое молчание. Скарлетт отвела взгляд, словно не решаясь взглянуть ему в глаза. — Я хотела помогать людям. Служить и защищать.

— Вы бы хотели вернуться к работе в аврорате в будущем?

Скарлетт с трудом шевельнулась, едва ли не машинально протянула протез-руку и указала на висящую на спинке кресла алую мантию, на которой красовалась её медаль.

— Сами-то как думаете? — её губы тронула мрачная улыбка. — Просто так мадам Боунс лично никого не награждает. Но, увы, вторым Муди мне, судя по всему, не стать. — Она слабо хмыкнула, но улыбка не дошла до глаз.

— Как вы представляете свою дальнейшую жизнь?

— Честно? Как и сейчас, только в другом помещении.

Она хотела добавить что-то ещё, но промолчала. Слишком уж знакомой казалась мысль, что её будущее ограничится стенами, только уже не больничными, а её собственной комнаты в доме матери.

— У вас есть человек, готовый поддержать любое ваше решение?

— Мама. — Скарлетт отвела взгляд. — Хотя не знаю, насколько её ещё хватит.

Гарри выдохнул, покачал головой, листая бумаги.

— Если бы вам была предложена возможность попробовать вернуть конечности — новый метод, несущий в себе риски и требующий долгого периода реабилитации, — вы бы рискнули?

Женщина вскинула на него взгляд, полный усталости.

— К чему все эти вопросы, лорд Поттер? — вздохнула она. — Тёмные проклятья не позволят восстановить мои руки и ноги. Зелья, заклинания, даже философский камень тут будут бессильны.

— А что, если я скажу, что существует некая инициатива, новый метод лечения, который позволит вернуть вам всё обратно?

Аврор молчала, но Гарри видел, как нервно дёрнулся уголок её губ. Её взгляд метнулся к нему, но тут же опустился на простыню. Скарлетт слишком устала, чтобы надеяться, но одновременно с этим была не настолько апатична, чтобы его не слушать.

— Я предположу, что это какая-то жестокая шутка… и потребую подробностей.

— Вы были правы, утверждая, что магия не вернёт вам руки и ноги окончательно, но она способна сделать это хотя бы на время.

Скарлетт сузила глаза.

— Оборотное зелье, — догадалась она. — Вы поэтому спрашивали про кровь.

— Совершенно верно. Оно вернёт вас в состояние, в котором ваши руки и ноги всё ещё с вами.

— Никаких пенсий, пособий и выплат не хватит, чтобы жить под обороткой до конца дней. Даже под самой дешевой.

— До конца дней и не нужно, — Гарри чуть подался вперёд. — Хватит одного принятия.

Скарлетт нахмурилась.

— Простите?

— Пока вы будете находиться под обороткой, ваши руки и ноги удалят хирургическим путём. Затем, когда эффект зелья спадёт и ваше тело вернётся в текущее состояние, вас вновь положат на операционный стол. Маггловские врачи пришьют всё обратно, заранее удалив "лишнее". Они соединят сосуды, нервы, мышцы и сухожилия, зафиксируют кости. Это позволит конечностям прижиться. Колдомедики в свою очередь помогут с ускорением заживления и дальнейшей реабилитацией. Зелья регенерации, ритуалы восстановления, возвращение чувствительности при помощи легилименции и стимуляции нервов.

— Вы… вы сейчас серьёзно? — её голос дрогнул. Руни не помнила, когда в последний раз всерьёз надеялась, что что-то изменится.

— Абсолютно, — кивнул Гарри.

— И кто-то уже… пробовал такое воплотить?

Гарри медленно выдохнул.

— Нет. Ни единожды за всю современную магическую историю. Так что нам нужен первый доброволец. Человек, который готов рискнуть.

Она молчала. В уголке глаз вздрогнула тень. Доброволец. Тот, кого будут резать, кого будут колоть непонятно чем, над кем будут колдовать и экспериментировать… А если ничего не сработает? Выбросят за ненадобностью? Скарлетт сглотнула, чувствуя, как к горлу подступает тугой комок страха.

Гарри не торопил её с ответом. Просто ждал.

— Мне сложно сказать, что меня пугает больше, лорд Поттер, — наконец произнесла она. — Сценарий, в котором ваша инициатива не сработает. Или тот, в котором сработает.

— Я не обещаю, что будет легко. Даже если всё пройдёт по самому благоприятному сценарию, вам всё равно придётся бороться, заново учиться жить, двигаться и колдовать. Но если у вас есть хоть капля надежды…

— Надежды? — Скарлетт усмехнулась, но уже без прежней горечи. Она посмотрела на свою единственную настоящую руку, на забинтованный обрубленный край, а затем снова встретилась взглядом с Гарри. — Знаете, лорд Поттер, я давно её похоронила.

— Тогда, быть может, настало самое время её откопать, — негромко ответил он.

Женщина закрыла глаза, глубоко вдохнула, потом посмотрела на него с тем же выражением уверенности, с каким, наверное, смотрела в лицо смерти на поле боя.

— Как называется ваша инициатива?

— "Феникс", — ответил Избранный.

Королева лично заинтересовалась помощью ветеранам войны, которые защищали её страну, неважно в каком из миров. Британское Министерство здравоохранения и Минобороны уже работали с ветеранами и знали, как лечить тяжёлые боевые травмы. Queen Elizabeth Hospital Birmingham был готов принять десятки пострадавших волшебников. Лучшие хирурги из Британии и США, специализирующиеся на пересадке конечностей, не только готовы попробовать, но и поклялись молчать. О секретности же позаботятся премьер-министр и спецслужбы.

— Даже пепел ещё не конец, а лишь новое начало. — Она провела языком по пересохшим губам и хрипло рассмеялась. — Мне нравится. — ответила Руни, задаваясь вопросом, с человеком ли она беседует, или с взаправдашней легендой, живущей в теле столь юного волшебника. — Что я должна подписать?

* * *

Лондонский вечер выдался на редкость тёплым, даже для начала зимы. Воздух пах мокрым камнем, горячей выпечкой и жареным картофелем. Гарри с Падмой сидели в креслах на веранде небольшого уютного кафе в относительной близости от Больницы Святого Мунго. Для студентов, переживших столько дней войны, в этом месте было слишком много тишины и покоя.

Падма сидела, перекинув ногу на ногу, её тонкая кисть без дрожи сжимала чашечку чая. Сейчас в индианке не было ни театральной женственности, ни суровости. Только ясность. Гарри взглянул на возлюбленную — и понял, что именно эту ясность ему и нужно было задеть.

— Я… — начал было он, но потом прикусил губу. — Нет, не так. Знаешь, о чём я думал, когда увидел сколько убитых и раненых было в больнице после той атаки Пожирателей?

Индианка чуть склонила голову, не отрывая от избранного взгляда. Ждала. Гарри вздохнул.

— О том, что и сам могу не дожить до конца этой войны, — повисла пауза.

Падма не произнесла ни слова удивления. Не показала и толики паники. Только чуть приподняла бровь и спокойно уточнила:

— Статистика?

— И здравый смысл, — кивнул Поттер. — Ну знаешь: «Ибо ни один не может жить спокойно, пока жив другой.» И всё в этом духе. Сам-то я не хочу и не спешу умирать. Предпочту, чтобы это сделал Том. Но… я должен быть готов, если это всё же случится. Поэтому я составил завещание.

Падма аккуратно поставила чашку на столик. Ровно. Беззвучно.

— Так что ты нам оставил? — уточнила староста с напускной меркантильностью. Гарри улыбнулся, слабо, едва уловимо, но улыбнулся.

— Многое, но далеко не всё. Я, может быть, богат и влюблён, но я не идиот. Что-то — Рону и Гермионе. Что-то — семье Уизли, они многое для меня сделали и всегда заботились. Солидная часть средств уйдёт школе — на стипендии для тех, у кого нет родителей. Ещё есть Фонд послевоенного восстановления — в ближайшие двадцать лет туда пойдут все доходы от семейных активов, будь то предприятия или патенты. Сириусу я оставил особняк… ну, вернее его руины, вряд ли он отстроит их, чтобы там жить, но всё равно будет рад знать, что я подумал о нём и оставил ему дом, в котором он провёл лучшие месяцы своей жизни. Ну и по мелочи остальным: Невиллу, Сьюзен, членам факультетской сборной, Луне.

Брюнет замолчал, глядя на Патил чуть сбоку. Падма тоже молчала. Её прекрасное лицо оставалось ровным, но пальцы крепко сжались на подлокотнике, до боли в костяшках.

— Конкретно тебе — право распоряжаться моим голосом в Визенгамоте, — наконец произнёс он. — Ещё сможешь выбрать любые понравившиеся тебе артефакты из фамильного хранилища, а Парвати сможет забрать оттуда любые украшения. Деньги вам с сестрой пополам. Не только потому, что вы обе мои. А потому что я доверяю твоему разуму и её интуиции. Потому что вы не потратите это на балы, украшения и праздную жизнь, а направите в нужное русло. Потому что вы одни из немногих, кто поймёт, зачем я это всё делал и сделаю.

— Великий лорд Поттер. Плетёт интриги, напрягает Визенгамот и совершает властные ходы даже с того света? — сдержанно спросила она, без тени насмешки.

Избранный пожал плечами:

— Всё, что останется от меня — это то, что я совершил и кого я выбрал. Я выбрал вас.

Падма замолчала вновь. На миг в карих омутах промелькнуло что-то — боль, благодарность, страх — и сразу же исчезло.

— И ещё кое-что, — сказал Гарри, опуская взгляд. — Мой… материал.

— Что? — не поняла его Падма.

— Моё семя, сохранённое на будущее. Знаешь, магглы придумали способ зачать без полового акта. На случай если после моей смерти ты или Парвати захотите… ребёнка. От меня. Ну или если Визенгамот упрётся и не признает моё завещание. Тогда можно будет продлить линию Поттеров и голосовать на правах регента при наследнике.

На сей раз молчание было долгим. Ветер чуть качнул лампу, отбрасывая тени возлюбленных на стену.

— Ты действительно обдумал всё, — наконец сказала Падма. Её голос был хрипловат, но твёрд. — Даже о будущем, в котором тебя нет. Вернее даже особенно о будущем, в котором тебя нет.

— Я хотел, чтобы у вас с сестрой был выбор. Чтобы если вдруг вы решите, что хотите… оставить что-то от нас… От нашего вальса втроём — он запнулся, — Чтобы вы не зависели от милости судьбы и её превратностей.

— Приятно, конечно, что ты предусмотрел этот вариант. Но ты в курсе, что подростковая беременность — всё ещё доступна без интриг, юридических нюансов и далеко идущих планов? Или, может, ты в принципе забыл о любимом фетише Парвати?

— Боюсь даже представить лицо мистера Патила и вашего дедушки при таком исходе событий. В таком случае сценарий моей смерти уже не выглядит таким уж плохим и мрачным.

Падма усмехнулась, а затем встала со своего кресла. Медленно. Она подошла к любимому без спешки, опустилась на колени, взяла его руки в свои.

— Мы не хотим тебя хоронить, Гарри. Не хотим быть «вдовами» павшего героя. Не хотим владеть голосом Мальчика-Который-Выжил.

— Я знаю.

— Мы с сестрой хотим, чтобы ты жил. Чтобы приходил с вылазок уставших, в рваной мантии, пахнущей гарью. Чтобы жаловался на боль, пока я тебя латаю, а Парвати делает массаж. Чтобы блаженно окунался в горячую ванну, пока обнаженные мы прижимаемся к тебе с обеих сторон. Чтобы пил давно остывший чай и спорил с нами до хрипоты.

— Я тоже всего этого хочу. Но…

— …ты не можешь нам этого гарантировать. — Падма подняла взгляд и заглянула глубоко в его изумрудные глаза. — И поэтому ты всё предусмотрел. Мордред, Гарри ебучий Поттер, какой же ты дурак!

Поттер только поднял руку, чтобы коснуться её волос и успокаивающе погладить по голове. Без всяких слов. Девушка вздохнула.

— Копии? — спросила она, всё ещё глядя снизу вверх. — Ну, завещания.

— Отправлены. Французскому отделению Гринготтса. Визенгамоту. Гермионе. Сириусу. Люпину. Семье Уизли. Все с инструкцией — открыть и ознакомиться в случае моей смерти, по истечении двух месяцев с её момента.

— Рационально и прагматично, — оценила Патил.

— Как ты и учила.

— Тогда вот мой рациональный ответ. — Девушка встала. — Ты всё ещё жив. Ты здесь со мной. С Парвати. И пока ты жив — ты наш. Ты не привидение. Не имя в мраморе. Не символ. А живой человек. Не смей забывать об этом, даже если твоя смерть гарантированно наступит завтра.

Поттер кивнул, на мгновение — впервые за долгое время он снова выглядел как шестнадцатилетний мальчик. Но только на одно мгновение.

* * *

Пока пожиратели праздновали победу и зализывали раны, правительственному аппарату предстояло оправиться от потери Азкабана и восстановить силы. Ключевой вопрос на повестке дня состоял в том, как действовать в новых реалиях, когда у тебя есть пленные и преступники, но нет места для их содержания и уж тем более лечения.

Амелия Боунс понимала, что Тёмному Лорду нельзя позволять диктовать условия войны. Нужно действовать. Быстро, решительно и без сентиментальности. Тратить ресурсы на гуманное содержание Пожирателей смерти — это роскошь, которую государство и Визенгамот не могли себе позволить.

Так министерством был сформирован Департамент тюрем и колоний. В начале члены судебной коллегии всерьёз рассматривали возможность переоборудования и использования хорошо защищённых магических зданий в качестве временной замены Азкабана. К примеру, законсервированные особняки Малфоев и Лестрейнджей, обыски показали, что их подвалы и подземелья были для подобного более чем пригодны.

Однако был очевиден и тот факт, что раз тёмные способны совершить массовую атаку показанного ранее масштаба, то им не составит никакого труда напасть и отбить новые «тюрьмы». К тому же Беллатрикс Лестрейндж и Люциус Малфой всё ещё были на свободе и верно служили своему повелители. Эти двое знали все секреты своих домов и наверняка знали способ пробраться внутрь них избегая как боя, так и обнаружения.

На первых порах новый департамент в сотрудничестве с авроратом занялся расширением его камер временного заключения. Министр же занялась сокращением количества людей, которых магической Англии надлежит содержать в тюрьмах. Так в стране было официально введено военное положение, формально позволившее Визенгамоту провести специальные военные трибуналы над захваченными слугами Волан-де-Морта.

Те из них, чья вина не вызывала никаких сомнений, равно как и те, кто обладал длинным перечнем преступлений (военных и не только), были приговорены к смертной казни. Часть задержанных, разыскивающихся за преступления в других магических странах, была экстрадирована в заинтересованные министерства магии по упрощенному механизму. Суд или содержание этих людей становились уже чужой заботой.

В народе ходила молва, что Великобритания даже пригрозила разорвать дипломатические отношения с этими странами, если переданные преступники будут выпущены под залог или освобождены досрочно. Пресса писала, что сообщение несло форму ультиматума. В кулуарах министерств стран-получателей же говорили о том, что британские послы толсто намекали на возможность рассмотрения вопроса о разрыве дипломатических отношений в случае… Словом, говорили на дипломатском.

По итогу магическая Англия так и не избавилась от проблемы, но зато заметно уменьшила нагрузку на своё министерство.

* * *

Гарри начал свои поиски с чего-то простого. Беседовал с завсегдатаями Дырявого котла, угощая их хорошим пивом, расспрашивал миротворцев об их патрулях, новостях и слухах. Последние навели избранного на мысль копнуть глубже, опуститься ниже. В Лютный.

В самые тёмные и потаённые его уголки, туда, где обитает сброд слишком тупой, чтобы залечь на дно после последней атаки Пожирателей, и ничтожества, которые были не нужны Тому даже в качестве пушечного мяса. Казалось бы, аврорские рейды, патрули миротворцев и новая политика министерства уже выжали из этих людей всё, что только можно было. Но Поттер не собирался допрашивать согласно аврорским протоколам или тому, как учили в Ордене. С обитателями тёмных улиц нужно беседовать по правилам тёмных улиц.

Даже примитивной легилименции трудно противостоять, когда тебе больно, а Империусу почти невозможно противостоять в принципе. Большинство из них заговорили почти сразу, другие несколько позже. Третьи после того, что избранный узнал от них и о них, больше не заговорят вовсе.

Из этих мыслей, воспоминаний, слов, безэмоциональных докладов, обрывков фраз и слухов, он вытянул несколько наводок, неполных, рваных, навряд ли достоверных, но всё же это была нить. Его первая и пока единственная нить.

Дальше были резервации оборотней и ареал их обитания. Под мантией-невидимкой с зельями глушения запаха и покровом защитных и скрывающих чар. С Люпином рядом, чтобы можно было искать цель по запаху. Гарри не в первый раз видел, как живут оборотни, если это вообще можно было назвать жизнью. Запах крови и железа в хижинах, дети с волчьими глазами, старики, которые начинали скулить, завидев один лишь силуэт палочки. Они искали. Узнавали и находили многое — но не то, что им было нужно.

Затем они отправились дальше. Долгий обход поместий ближнего круга Тёмного лорда и их округи — Кэрроу, Малфои, Краучи, Гойлы, Флинты. Дома их забытых линий и давно отрезанной от семьи дальней родни. Тщетно. Прошли недели и все без толку.

Нужно было менять тактику, менять сам подход. Одиночный поиск проку не даёт, а значит нужно попробовать систематический. Гарри перестал был мальчиком-который-ищет, и стал магом, который плетет паутину, который раскидывает свою сеть.

Змеи. Сотни, тысячи призванных Серпенсортией змей. Вскормленные его кровью и магией, выскользнувшие из рукавов и скрывшиеся в каждой тени, в каждой щели, каждом затаённом уголке. Вскоре в магической Англии и её округе не осталось места, в котором его маленькие друзья не искали бы Грэйбека. Им были дани образы, запахи, приказы. «Ищи альфу. Слушай братьев и сестёр, зови их на помощь. Прячьтесь и молчите, если рядом Том. Том не должен узнать, не должен помешать охоте» , шептал им Гарри и те отвечали.

Так началась их охота. Неделя, вторая, третья. Каждое утро — новые доклады, каждая ночь — новые следы. Все ложные. Все пустые. Все бесполезные. Но потом…

…

В комнате было тихо. Гарри сидел в большом кресле у окна. Падма давно уснула, свернувшись клубочком у него на руках, Парвати — сидя на ковре у их ног. Поттер так и не решился прервать их сон, впервые за долгие дни, спокойный и тихий. Такой же спокойный, как дождь за окном, тот бил по стеклу так слабо, будто и сам не хотел будить близняшек. В камине мерно горел огонь и потрескивали дрова, но он был совершенно не нужен, тепло любимых согревало лучше любого огня.

Гарри чувствовал близость развязки, Парвати видела её в своих снах и предсказаниях. Поттер просто знал, что последние сбудутся.

Вскоре пришла она. Не заползла, а вошла, как рыцари входят в зал, чтобы преклонить колено пред своим королём. Сквозь щель под дверью, она проскользнула внутрь, как капля ртути. Маленькая, чёрная, со светлым пятнышком, похожим по форме на клубнику на голове.

Гарри начал выбираться из своего плена. Нежно уложил Падму в кресло, аккуратно поднял Парвати и усадил подле сестры. Девушки обнялись, прижимаясь ближе и даже не размыкая глаз. Змея же остановилась у его ботинка, подняла голову и зашипела. Сдержанно, почти торжественно:

— Говорящщщий… — прошептала она. — Мы нашшшли его. Нашшшли альфу…

Молчание опустилось на комнату, как занавес. Избранный опустился на колено и медленно протянул руку вниз. Змея изящно, будто заранее зная, куда именно, начала заползать в его рукав, укрываясь в складках ткани, как в храме. Поттер выдохнул.

— Наконец-то, — сказал он, почти шёпотом, но голос его звучал, как приговор.

В этот момент тишина в комнате стала торжественной. Гарри выдохнул, старый Гриммо отозвался его воле, будто услышав вынесенный приговор. Лампа в углу едва заметно мелькнула и качнулась от движения магии.

Поттер шагнул к двери. Его пальцы сжались в кулак, а в глазах что-то вспыхнуло. Не гнев, не ярость — уверенность.

— Кричер, принеси мою мантию!

Вот-вот один непобедимый монстр встретит другого, и в живых из них останется лишь один.

* * *

Множественные хлопки аппарации, рой сработавших портключей — в считанные мгновения сотня бойцов материализовалась среди вековых деревьев, в глубине древнего леса. Они оказались на окраине древнего, заброшенного кафедрального собора, затерянного в такой глуши, что сам воздух там казался застывшим во времени. Ни следа магглов, ни запаха министерства. Словно сама эта местность была вырвана из карты.

Только едва уловимое покалывание магии, тонкий призрачный след заклинаний внутри руин выдавал присутствие в них волшебников. И то — не каждому было дано это почувствовать. Лишь самые чуткие, самые опытные остановились, затаились, склонили головы, как охотники, почуявшие добычу.

Без слов сотрудники Отдела Тайн разошлись по периметру, раскидывая невидимые сети: противоаппарационный барьер, поле глушения портключей и подавления любых магических сигналов. Каминной сети, к счастью, здесь не было — и сил с временем на её блокировку можно было не тратить. Когда работа будет завершена, ни войти, ни выйти отсюда с помощью магии станет невозможно. Ни подкреплений, ни спасения. Пробиться сквозь барьер смогут только патронус или сова — но и то, и другое либо попросту недоступно тёмным волшебникам, либо слишком уязвимо.

На окраине леса тем временем готовилась молниеносная атака. Ударная группа — авроры и бойцы Ордена — должна была прорваться внутрь с грохотом надвигающейся лавины: быстро, беспощадно, сметая всё на своём пути. Миротворцы уже рассредоточились по периметру барьера, закрывая пути для бегства. Полдюжины магов в небе — французские добровольцы верхом на гиппогрифах, закалённые в боях ветераны Легиона, они контролировали воздух, словно хищные птицы с человеческими глазами.

Капкан захлопывался.

Ударные группы приводили себя в порядок: проверяли заклинания, затягивали ремешки на одежде, пили зелья каменной кожи и подавления запаха — ныне обязательная мера в противостоянии с оборотнями. Всё было рассчитано. Всё было спланировано и подготовлено.

Гарри припал на одно колено. Трава рядом с ним шевельнулась, зашелестела — из-под корней, из щелей между камнями, из глубины лесной чащи начали выползать они, его агенты. Тонкие, чешуйчатые, почти бесшумные. Они стекались к нему, обвивались у ног, приподнимали головы, вытягиваясь навстречу, шептали.

Поттер заговорил с ними. Его голос зазвучал непривычно, глухо, растянуто, будто не принадлежал человеку. Перселтанг — язык древний, шипящий, неестественный для обычного волшебника, а значит чужой. Змеи отозвались сразу: одна за другой, они докладывали — сколько внутри врагов, где находятся дозорные, есть ли там инферналы, расставлены ли на подходах ловушки, кто командует отрядами и самое главное. Грейбэк. Он всё ещё был внутри.

Когда Гарри умолк, змеи исчезли так же быстро, как появились, просто растворились в траве.

— Их с полсотни, в основном оборотни, в болоте на случай чего своего часа дожидается сотня инферналов. Ловушек нет, но они оставили три группы часовых. У главного входа, около большой дыры в стене в восточной части здания и одна на крышах. Намеренно у окон никто не стоит, но нас легко в них увидят, — произнес избранный, поднявшись.

За его спиной стояла ударная группа. Тишина накрыла её тяжёлым покрывалом. На лицах присутствующих читалась смесь эмоций: страх, непонимание… и уважение. Перселтанг всегда вызывал в людях странное напряжение и приковывал взгляды.

…

Полуразрушенные стены собора возвышались над болотистой равниной, как кости древнего титана, обнажённые временем. Когда-то здесь пели молитвы. Теперь внутри этих стен был слышен лишь рык и вой. Здесь обитал зверь.

Но сегодня за ним пришли.

Сначала была лишь тишина. Неестественная, мёртвая, как затишье перед смертельным ударом. Потом сквозь серый туман, что стелился по топям, появились тени. И с каждым шагом их появлялось всё больше, а сами они становилась всё отчётливее.

Избранный шёл во главе одной из ударных групп, ведя за собой авроров и товарищей по ордену.

Он двигался быстро грозно и неумолимо, как суд, которого не избежать. В левой руке он держал меч Гриффиндора. Его лезвие, будто поглощающее свет, тянулось за ним, волоча капли болотной влаги и крови, оставшейся с предыдущих соперников. Правая же крепко сжимала палочку. Иногда, всего на миг, рядом с ним сверкали изумрудные огненные плети, рассекающие пополам инферналов и незадачливых оборотней, пытавшихся броситься ему наперерез.

Избранный не тратил слов. Не отдавал команд. Не произносил заклинаний без лишней нужды. Любой его враг, бросившийся вперёд, успевал увидеть только вспышку заклятия и острое, звенящее одиночество смерти. Одно движение. Один холодный взмах. Этого было более чем достаточно.

Его боевые товарищи шли следом. Безжалостные и сосредоточенные. Они не искали пощады, не предлагали противнику сдаться или сложить оружие, не тратили силы на «предупредительные выстрелы» и не ограничивали себя обезоруживающими. Их задача была проста — обезвредить всех, кто показывает хотя бы намёк на сопротивление.

Каждое мгновение ряды оборотней редели. Вой становился тише, а рык громче. Кто-то пятился вглубь собора, кто-то в панике метался по его залам, кто-то рычал в безумии. Но никто не мог остановить шаги, идущие к центру этого прогнившего святилища. К алтарю, на котором как на троне восседал он.

Фенрир Грейбек.

Группа вошла внутрь. Грохот битвы за стенами собора уже начал затихать, переходя в глухие стоны и звуки одиночных стычек. Плитка под ногами Пожирателя была треснута, разбита, окровавлена, усеяна телами оборотней и инферналов. В зале витал запах смерти и гнили.

— Люпин, я почувствовал твой запах, — прохрипел Фенрир, указывая на фигуру позади Гарри. — Прошло столько лет, а ты всё ещё таскаешься за Поттером послушной собачонкой.

Грейбэк встал с места, огромный, сгорбленный, одичавший даже в человеческом обличье. Волосы клочьями свисали с лица, глаза сверкали желтым. Клыки — не иллюзия, настоящие, как у волка. Его руки были когтисты, обмотаны ремнями с рунной вышивкой — защита от оглушений, параличей и… как ни странно, огня.

— А ты… пришёл с мечом наголо. Как настоящий герой из легенд, — улыбнулся оборотень, обнажая клыки. — Это будет так красиво, когда я разорву тебя пополам голыми руками. Положу конец твоей глупой легенде.

— Ты прав лишь в одном, Грэйбэк. Сегодня одному из нас придёт конец. Ты жил как бешеный пёс и сдохнешь как бешеный пёс.

— Как пёс тут сдохнет только твой друг. Если я умру как жил, то сделаю это как хищник! — прорычал Грэйбек. Бросаясь вперёд.

Гарри не шевельнулся до последнего мгновения. Лучи заклинаний авроров проносились мимо альфы. Только когда когти оборотня рванулись к его горлу, Поттер взмахнул клинком, отражая удар с металлическим лязгом. Искры сыпались, когда заколдованные когти и древний артефакт встречались в воздухе. Затем последовал Ступефай в упор. Грейбэка отшвырнуло назад, но он быстро перекатился и поднялся на четвереньки.

— Конфринго! — уверенно зарычал он, не опасаясь, что навредит себе собственным заклинанием, волна кроваво-красного огня хлынула в сторону Гарри.

Поттер отскочил, соскальзывая по плитке, Протего Максима зазмеился трещинами, накалился до предела и треснул, как стеклянный купол, затем то же самое сделал второй, третий, четвертый щит. Гарри наслаивал их по принципу луковицы, как это делала Падма. Едва он успел выдохнуть и оглядеться, как Грейбэк уже был рядом.

Собор загремел, как колокол. Камни летели со стен и потолка. Свет от вспышек боя прорезал темноту. Фенрир двигался с чудовищной скоростью, как дикое порождение самой ночи. Лишь реакция ловца и дарованное окклюменцией хладнокровие позволяли Гарри ему противостоять. Когти свистели в воздухе, клыки щёлкали у самого горла. Но Гарри не сдавал позиций, продолжая сражаться с тем же леденящим дух спокойствием. Он отражал удары. Контратаковал. Кровь и пот стекали по его виску, но он не моргал.

Рык. Клинч. Новый удар.

Когти вцепились в рукав Гарри, разрывая шкуру василиска, шёлк акромантула, ткань и грубую кожу. На пол, как песок сквозь пальцы, посыпались осколки каменной плоти, руку избранного украсили четыре розовых следа. В ответ — порез лезвием меча по бедру. Они покатились по полу, борясь, как зверь и охотник, не различая где палочка, где металл, где кровь.

Гарри выдохнул:

— Экспульсо.

Оглушительный взрыв отбросил их в разные стороны. Поттер врезался в колонну, выронив меч. Грейбэк глухо захрипел, переворачиваясь на живот.

— Инкарцеро! — закричал кто-то из авроров, заклинанию вторил его товарищ, второй, третий, четвёртый.

Верёвки смыкались вокруг ног, рук и даже горла Фенрира, но тот просто оскалил клыки и рявкнул, порвав их все разом, не заклинанием, не стихийной магией даже, а банальной физической силой упивающегося кровью и адреналином волка. Он кинулся вперёд — последний рывок, как прыжок зверя на загнанную в угол добычу.

Гарри быстро поддел оброненный меч ногой, подбросил в воздух, схватил одной рукой за рукоять, а второй за лезвие. Словно следуя его воле, клинок стал больше, длиннее. Уже не одноручный меч для дуэльного фехтования, а почти что самый настоящий цвайхендер, упирающийся навершием в пол. Его лезвие вонзилось Фенриру точно в грудную клетку.

И тут всё стихло. На мгновение всё замерло. Даже пыль в воздухе застыла, подсвеченная молниями заклинаний.

Ведомый то ли упрямством, то ли непониманием Грейбэк попытался достать своего визави, нанизался на лезвие ещё глубже, но потом захрипел, когда упёрся в малую гарду. Меч Гриффиндора загорелся слабым серебряным светом. Оборотень упал на колени, испустив последний вздох. Его глаза были пустыми, но даже в смерти в них оставалось что-то хищное, что-то потустороннее.

Избранный был весь в крови, его руки мертвой хваткой удерживали клинок, так что костяшки пальцев побелели от напряжения, однако его изумрудные глаза оставались ясными.

— Больше ты никому не навредишь, — прошипел брюнет.

— Он… он умер, — выдохнул один из авроров. Словно не веря собственным глазам, — Фенрир Грейбек… и правда повержен. Мы это сделали!

— Сколько лет… — пробормотал Люпин, подходя ближе. Его плечи дрожали. — Сколько лет я жил с этим… и всё ждал.

Он закрыл глаза, падая на колени. Тонкс тут же метнулась к возлюбленному, чтобы обнять, успокоить и прижать к груди. Слёзы катились по его щекам.

— Проклятый ублюдок… наконец-то… — шептал Люпин, почти беззвучно. — Наконец-то ты подох.

И только в этот момент оборотни, что ещё оставались в соборе, начали выть — не от злобы, а от страха. Альфа пал. Теперь всё изменится. Всё уже изменилось.

* * *

Мрак недавней бойни всё ещё висел над недостроенным, лежащим в руинах кварталом, даже несмотря на солнечное утро. Кирпичные стены были разнесены в щепки. Кровь въелась в камни, паркет и даже стальные балки. Где-то рядом, за упавшей стеной, звякнули упавшие от сильного ветра осколки стекла — будто само место отказывалось молчать.

Пенни подняла руку, смахивая с щеки грязь, впитавшую не только пыль, но и пепел, и — пусть она не признавалась в этом даже самой себе — следы боли. В глубине души она знала: пока она сама не очистит это место, никто не будет верить, что оно может ожить. И потому работала не покладая рук. Сама. С самого рассвета и до заката. Сгребала в кучи строительный мусор, обугленные балки, куски стекла и изогнутую арматуру. Сортировала и складывала отдельно то, что пережило атаку и осталось пригодным для строительства и ремонта. Сводила на нет запёкшиеся пятна крови заклинаниями чистки, которые обычно применялись к старым коврам и посуде.

Она помнила, как все закончилось и стало тихо. Помнила отчётливо, в кошмарах и наяву. Сначала появились репортёры — волшебники из Англии и со всех концов Европы, с разными аккредитациями и камерами, иногда даже не знающие английский. У некоторых из них, кажется, были чернильницы вместо сердец. Они щёлкали вспышками, записывали, расспрашивали выживших и сразу же выкладывали снимки: полуобугленные тела, разрушенные дома, мрачные лица строителей. Один из них даже взял интервью лично у неё, а потом поставил в заголовок слова, которых она не говорила.

Следом пришли наблюдатели из МКМ. Оценить. Задокументировать. Подписать бумаги. Вскоре квартал официально стал «местом военного преступления». Это звучало почти как комплимент — настолько бесполезно и отстранённо. Просто констатация факта.

И только когда они ушли, пришли те, кто действительно должен был здесь быть.

Авроры и миротворцы — усталые, молчаливые, с кругами под глазами. Они аккуратно, но с мрачной решимостью отделяли тела «своих» от «чужих». Свои — это строители и их погибшие товарищи. Чужие — это те, кто устроил всё это. Маги в тёмных балахонах, без меток на предплечьях, да тролли.

С ними пришли и служащие Отдела Тайн. Без слов. Без эмоций. Они касались палочками тел, записывали на свитки формулы, шептали друг другу диагнозы, сортировали проклятия и искали что-то, чего Пенни, возможно, и не хотела знать. Некоторые тела — особенно сильно изуродованные неизвестной им магией — они унесли с собой. Просто подняли чарами левитации и забрали. Больше их никто не видел.

Последними были чиновники. С толстыми стопками папок, длинными списками и заклинаниями опознания на кончиках волшебных палочек. Они сверяли лица с фотографиями, тела — с записями. Составляли документы, оформляли передачи, вызывали семьи. Отношение — деловое, почти холодное, но в этом была своя необходимость. Никакой магии не хватило бы, чтобы пережить такое иначе.

Хорошо, что пожиратели разрушили столб системы аварийного оповещения. Хорошо, что после нападения ударил мороз. Настоящий, сухой, шотландский. Он заморозил квартал, дома, тела. Убрал запахи, оставив в воздухе только глухую тишину.

В таком темпе прошла неделя. Потом тела ушли в морги, кто-то — в семью, кто-то — в подземелья Отдела Тайн, кого-то министерство передало другим странам по дипломатическим каналам. По всей магической Англии на похоронах зазвонили в колокола. Люди собирались в холмах, на равнинах, в крупных поселениях и маленьких хуторах. Несли чёрные ленты, колдографии, цветы. Прощались. Кто с друзьями, кто с родными и близкими.

Ныне же здесь снова была только она.

Пенни подняла обугленный кусок бетона, упрямо направляя его в сторону возвышающейся за границей участка мусорной горы. Пятно крови под ним ещё не исчезло. Она шепнула формулу чар очистки , и оно ушло — не с первого раза, не полностью, но ушло. Пенни выпрямилась, вытирая мокрый от пота лоб.

И в этот момент за её спиной один за другим раздались хлопки. Много, очень много хлопков.

Сначала резкие хлопки множественной аппарации, а потом один звук, тяжёлый и глухой, словно кто-то появился при помощи портключа — сразу одной большой группой. Пенни тут же развернулась, сжав палочку в руке, её тело будто снова очутилось в том дне. Всего мгновенье — и заклинание вырвалось бы, не дожидаясь ни слов ни движений.

Однако перед ней стояли… они. Строители. Бригадиры. Те, кто был с ней в тот злополучный день. Те, кто спасся, выжил. Те, кто остался с Гарри и Парвати, несмотря ни на что. Кто-то держал в руках инструменты, кто-то — просто перчатки. Один из них, ковылял, но шёл, твердо держась на ногах.

— П-почему?.. — только и смогла прошептать она.

Один из бригадиров шагнул вперёд. Мужчина с растрёпанной бородой, по виду — гораздо младше, чем казался. Он посмотрел на неё — просто и прямо.

— Потому что, — твёрдо произнёс он. — Пожиратели нас не напугают. Не лишат будущего. Не заставят прекратить сражаться. Не обратят время вспять. Не остановят перемены, которые уже начались.

Блондинка не сразу поняла. Не сразу увидела, что за их спинами стояло множество незнакомых лиц. Что вместе с ними пришли и другие. Волшебники, оборотни, сквибы. Те, кого министерство не нанимало для строительства. Волонтёры и добровольцы. Полсотни, если не больше. Кто-то явно из семьи погибших, кто-то — просто пришёл, потому что это правильно. Были молодые, были пожилые. Кто-то — в строительной форме, кто-то — в рваном, явно видавшем лучшие дни пальто.

— Мы пришли, — сказал кто-то сзади. — Потому что вы не одни. Потому что Гарри Поттер не один.

Пенни вдруг поняла, что не чувствует тяжести в груди. Она смотрела на них, и всё её тело будто бы дрожало — от мороза, от эмоций, от того, что в её горле застряло что-то огромное, как будто она проглотила целую бурю.

Она сделала шаг вперёд. Потом ещё один.

— Тогда, — тихо сказала она. Потом добавила уже громче: — Тогда у нас очень много работы.

И улыбнулась. Не вымученно. Не с болью. По-настоящему. Слёзы текли сами. Не от горя. От чего-то большего. Снег заскрипел под ногами десятков людей. Заклинания вновь вспыхнули в воздухе. А над руинами квартала, в котором не осталось ни одного целого окна, взошло солнце.