Федерация 203
* * *
Юг Дагестана. 02:17 по местному времени.
Темнота здесь была особенной — густой, почти осязаемой, как будто горы специально накрыли долину черным покрывалом, скрывая то, что не должно было быть увидено до часа «Х». На заброшенной советской радарной станции, затерянной в предгорьях, не горело ни одного огня. Только редкие блики лунного света скользили по ржавым антеннам, оставшимся со времен холодной войны.
Но внутри станции кипела работа.
Капитан Кропов, человек с лицом, словно вырубленным топором из сибирской лиственницы, сидел перед картой, освещенной тусклым светом керосиновой лампы. Его пальцы, покрытые шрамами и татуировками, медленно водили по контурам Азербайджана, останавливаясь на ключевых точках: Баку, Гянджа, Ленкорань.
— Группа «Альфа» готова? — спросил он, не поднимая глаз.
— Готовы, — ответил молодой лейтенант с перевязанной щекой. — Ждут сигнала.
— «Беркут»?
— На позициях.
— «Тень»?
— В эфире.
Кропов кивнул. Все шло по плану.
За последние 48 часов на юг Дагестана были переброшены три оперативные группы спецназа ГРУ. Никаких документов, никаких опознавательных знаков — только черная форма, оружие и приказ, подписанный лично «из Электрограда».
— Проверь связь, — приказал Кропов.
Лейтенант наклонился к рации, зашипевшей белым шумом.
— «Тень», это «Гром-1». Прием.
Из динамика донесся хриплый голос:
— «Гром-1», «Тень» на связи. Готовы к работе.
Кропов ухмыльнулся. «Тень» — их люди в Баку. Уже на месте. Уже в нужных зданиях. Уже смотрят в спины тем, кто через несколько часов перестанет дышать.
* * *
В это же время, на бывшей советской базе под Ереваном, другая группа ждала того же сигнала.
Майор Воронцов, высокий, сухопарый, с глазами цвета промерзшего льда, курил у открытого окна командирской казармы. Внизу, во дворе, бойцы грузили в черные микроавтобусы оружие, приборы ночного видения, сумки с взрывчаткой. Никто не говорил лишних слов. Все понимали, зачем они здесь.
— Сколько времени осталось? — спросил Воронцов у своего заместителя.
— Час сорок, — тот посмотрел на часы. — Если не будет задержки.
— Не будет, — Воронцов бросил окурок в темноту. — Они никогда не опаздывают.
В Грузии, на закрытом объекте близ Гори, ситуация была похожей. Только здесь ждали не только людей, но и технику — два вертолета «Черная акула», зачехленные и заглушенные, стояли в ангаре, готовые к вылету.
— Куда будем садиться? — спросил пилот у командира группы.
— Никуда, — тот хлопнул его по плечу. — Бросить и уйти. Остальное — не наше дело.
02:55.
Кропов посмотрел на часы. Оставалось пять минут.
В радарной станции стало так тихо, что слышно было, как где-то капает вода. Бойцы проверяли оружие в последний раз. Автоматы, пистолеты, ножи — все должно было работать идеально.
— «Гром-1», это «Электроград».
Голос в рации был холодным, металлическим, словно его пропустили через десяток шифровальных машин.
— «Электроград» на связи, — ответил Громов.
— Погода благоприятная. Повторяю, погода благоприятная. Начинайте.
Громов перевел взгляд на своих людей.
— По коням.
* * *
В ту же секунду:
— В Ереване микроавтобусы выдвинулись к границе.
— В Гори вертолеты уже исчезли из виду, вылетев куда-то на восток.
— В Дагестане оперативные группы ушли в сторону Азербайджана.
Где-то далеко, в Баку, первые жертвы еще спали, не зная, что их имена уже вычеркнуты из будущего.
* * *
Баку утопал в густой, маслянистой среднеазиатской, и одновременно каспийской ночи, когда Мамедов наконец покинул президентскую резиденцию. Воздух был насыщен характерным запахом нефти, смешанным с солоноватым, прерывистым дыханием Каспия — ароматом, который любой коренной бакинец узнал бы с закрытыми глазами. Его кожаный портфель, туго набитый документами, казался непропорционально тяжелым для своего размера, будто в нем лежали не бумаги, а свинцовые гири. Дверь за его спиной закрылась с глухим стуком, окончательно отрезав его от теплого золотистого света люстр, оставив лишь бледные отблески на мокром от недавнего дождя асфальте.
Он задержался на ступенях, делая вид, что поправляет галстук, на самом деле давая себе несколько драгоценных секунд, чтобы перевести дыхание. Ночь встретила его резким порывом ветра, который тут же принялся запускать холодные пальцы под воротник дорогого костюма. Вокруг замерли его телохранители — крепкие, молчаливые мужчины с каменными лицами, чьи глаза непрестанно сканировали темноту. Они знали: ночной Баку, при всей своей романтической красоте с подсвеченными башенками и мерцающими огнями набережной, таил в себе сотни невидимых угроз, и соблазнов, которые тесно переплелись в этом таинственном городе. Особенно для человека, который только что провел шесть часов в кабинете президента, обсуждая ввозможные пути, по которому пойдёт страна.
"Поехали", — бросил Мамедов, не удостаивая охрану взглядом. Его голос звучал спокойно, но в нем явственно читалась усталость от бесконечных политических игр.
Дверь черного джипа закрылась с глухим, почти похоронным стуком. Кортеж из трех одинаковых машин плавно тронулся, их шины мягко шуршали по мокрому асфальту, оставляя за собой лишь слабый след конденсата.
Откинувшись на роскошные кожаные сиденья, Мамедов закрыл глаза, позволяя себе наконец расслабить мышцы лица. Его пальцы нервно барабанили по портфелю, в котором лежали черновики новых экономических соглашений, аналитические записки о состоянии армии и — самое главное — предварительные договоренности с турецкими представителями. Все это было плодом месяцев тайных переговоров, сложных маневров и опасных компромиссов.
Но сегодняшняя встреча с президентом оставила во рту привкус горечи. Галиев колебался. Это было хуже всего. Да, формально он поддерживал курс на сближение с Турцией, давал добро на постепенное вытеснение российского влияния из ключевых отраслей. Но в его глазах, в интонациях, в этих долгих паузах перед ответами читалось нечто большее — глубинный, политический страх перед северным соседом.
"Они раздавили Грузию за два дня", — пронеслось в голове Мамедова. Всплыли кадры хроники: русские танки на улицах Тбилиси, беженцы, панические репортажи по CNN. "Вошли в Таджикистан под предлогом защиты от афганских боевиков. Пробили проход войск через Казахстан, взяли Киргизию за горло, когда там попытались заговорить о смене вектора. Еще и Украина…"
Его рука непроизвольно сжала портфель так сильно, что кожа затрещала. В голове автоматически разворачивались карты, сводки, доклады разведки — мозаика, складывающаяся в тревожную картину. Русские не просто возвращались на постсоветское пространство — они делали это методично, без спешки, но и без возможности отступления. И самое страшное было то, что никто в Баку, да и, пожалуй, во всем мире, не мог сказать с уверенностью, куда они посмотрят завтра.
Мамедов прикрыл глаза, чувствуя, как начинается мигрень. "Если бы у нас было еще десять лет…", — подумал он. Но времени не было. Русские уже здесь. Их "советники" в министерствах сидели за теми же столами, что и местные чиновники. Их бизнесмены контролировали ключевые нефтяные сделки. Их агенты в спецслужбах знали обо всем раньше, чем сам президент. Они смотрели. Ждали.
И если Азербайджан не уйдет сейчас — он не уйдет никогда.
Пока он полудремал, за тонированными стеклами проплывал ночной Баку — город контрастов, где древние крепостные стены Ичери-Шехер соседствовали с ультрасовременными новостройками. Где-то вдали мерцали огни нефтяных вышек — черные великаны, подмигивающие красными сигнальными огнями, будто предупреждая об опасности. Дорога вела на окраину — туда, где его ждали верные люди, надежные расчеты и четкие планы.
Он вспомнил Шеварднадзе — того самого "лиса Кавказа", который думал, что его западные связи и политическая хитрость помогут переиграть Москву. Где он теперь? В глухой резиденции под круглосуточной охраной людей в штатском, которые даже не скрывали, кто платит им зарплату.
"Но мы не Грузия", — попытался убедить себя Мамедов. Азербайджан был богаче, умнее, хитрее. У них была нефть, настоящая "кровь экономики". У них была Турция — мощный региональный игрок. И, если повезет… возможно, даже поддержка НАТО.
Но…
Мамедов продолжал терзать свой разум, когда машина на мгновение затормозила перед светофором. Русские флаги. Русские военные. Русские президент с его ледяной улыбкой.
"А если не повезет?" — пронеслось в голове.
Воспоминания нахлынули волной. Лондонский кризис. Русские раздирающие Англию, и грабящие наследие великой империи, как горячие пирожки. Британские политики, кричавшие о непреклонности перед русскими прокси, а сегодня внезапно заговорившие о "новом диалоге". И этот тихий, но такой заметный со стороны грабеж великой страны, который никто не смог остановить.
"Если они сделали это с Великобританией… что они сделают с нами?"
Турция была сильна. Анкара демонстрировала твердость. Но была ли она сильнее всех? Выдержит ли она, если Москва-Электроград действительно решит нажать?
Мамедов потянулся к скрытому бардачку, достал серебряную фляжку с коньяком — подарок турецкого коллеги. Первый глоток обжег горло, но тревога не уходила.
"Нужно торопиться", — твердил он.
Галиев хотел тишины. Медленного, аккуратного ухода, растянутого на годы. Обхитрить славян.
Какая глупость; злые голубые глаза северян все видели, все знали.
Они видят. Они знают. Они просто ждут подходящего момента.
И если Азербайджан не убежит сейчас — он не убежит никогда.
Мамедову это было ясно…
Вдруг что-то вывело советника из задумчивости, когда он заметил, как водитель — старый вояка с шрамом через всю щеку — резко напрягся.
— Что-то не так? — спросил Мамедов, чувствуя, как холодная игла страха впивается в живот.
Водитель не ответил. Только бросил быстрый взгляд в зеркало заднего вида — тот самый взгляд, который бойцы используют на передовой, когда понимают, что сейчас начнется ад.
Мамедов повернулся к окну.
Его резиденция — огромный особняк в итальянском стиле с колоннами и террасами — должна была быть освещена. Но вместо этого она тонула во тьме. Только лунный свет выхватывал из мрака контуры здания, делая его похожим на надгробие.
— Разворачивайся, — тихо сказал Мамедов.
Но было уже поздно.
Сначала вспыхнули огни. Две яркие точки на втором этаже особняка — слишком ровные, слишком правильные.
— РПГ! — закричал кто-то по рации.
Мир взорвался.
Первая ракета ударила в головную машину, подбросив ее в воздух, как игрушечную. Взрывная волна ударила по бронированным стеклам центрального Mercedes, заставив их треснуть паутиной. Вторая ракета — через долю секунды — превратила замыкающий автомобиль в огненный шар.
— ВЫХОДИМ!
Охрана рванула двери, но следующая очередь из крупнокалиберного пулемета прошлась по кортежу, словно нож по консервной банке. Броня держала, но не везде — стекла лопнули, и осколки, смешанные с пулями, превратили салон в мясорубку.
Мамедов упал на пол, чувствуя, как что-то горячее и липкое течет по его виску. Кровь? Или мозги убитого телохранителя, чья голова разлетелась на куски прямо у него на глазах?
— Господин министр!
Двое выживших охранников рванули его к выходу. Один тут же получил очередь в спину и рухнул, обливая асфальт кишками. Второй успел протащить Мамедова метров пять — до тени высокого куста — прежде чем пуля снесла ему полчерепа.
Мамедов лежал на холодной земле, хватая ртом воздух. Его правое легкое горело — сквозное ранение, кровь хлюпала в груди при каждом вдохе. Бедро тоже было пробито — пуля раздробила кость, оставив лишь кровавое месиво.
Он попытался доползти.
Бесполезно.
Тишина.
Только треск горящих машин, стоны умирающих и… шаги.
Много шагов.
Из темноты вышли фигуры в черной форме без опознавательных знаков. Они двигались методично — проверяли тела, добивали раненых контрольными выстрелами в голову. Холодно. Без эмоций.
Мамедов зажмурился, притворяясь мертвым.
— Этот живой, — сказал кто-то по-русски.
Над ним нависли.
Мамедов открыл глаза.
Перед ним стоял высокий мужчина в маске — только равнодушные зелёные глаза и короткая чувашская брань, когда он поправлял перчатки. За его спиной другой оперативник снимал все на камеру — для отчета.
— Послание для господина Галиева, — спокойно сказал русский.
Мамедов хотел что-то ответить.
Но пистолет уже был у его виска.
Выстрел.
* * *
Тишину президентской спальни разорвал пронзительный звонок. Галиев вскочил с кровати, инстинктивно хватая пистолет из прикроватной тумбы. Его пальцы скользнули по холодной рукояти, пока он пытался стряхнуть с себя остатки сна. На цифровых часах светилось 3:47.
— Ваше превосходительство… — голос начальника охраны звучал неестественно глухо. Галиев сразу понял — что-то пошло не так.
"Мамедов мертв".
Эти два слова повисли в воздухе, словно запах пороха после выстрела. Галиев машинально повернулся к окну. Ночь за стеклом была неестественно спокойной. Слишком спокойной.
В следующие три часа резиденция превратилась в муравейник. Сообщения приходили одно за другим, как удары ножом в спину:
— В 4:12 — взрыв в особняке министра экономики. Весь первый этаж превращен в груду обломков.
— В 4:30 — нападение на колонну главы нефтяного комитета. Бронированный Mercedes расстрелян из гранатометов.
— В 5:45 — обнаружено тело мэра Баку в его собственном кабинете.
Галиев сидел в кабинете, окруженный оцепеневшими советниками. На столе перед ним стояла чашка остывшего кофе, к которой он так и не притронулся. Его пальцы нервно барабанили по деревянной поверхности, выбивая странный ритм — словно отсчитывая секунды до следующего удара.
С рассветом принесли пакет. Обычная картонная коробка, перевязанная бечевкой. Внутри — дюжина видеокассет с аккуратно напечатанными наклейками: дата, место, имя.
Первый просмотр прошел в гробовой тишине. На экране мелькали кадры:
— Мамедов, хрипящий в луже собственной крови.
— Министр обороны, умоляющий о пощаде перед тем, как в кадре появляется пистолет.
— Глава Центробанка, которого ведут к собственной ванной, где уже набрана вода.
Но самое страшное ждало впереди. Последняя кассета…
Камера плавно скользила по знакомым коридорам. Это была его резиденция. Оператор спокойно шел мимо спящих охранников, мимо камер наблюдения, которые почему-то не реагировали на вторжение. Дверь в спальню открылась беззвучно.
На экране — он сам, спящий, обняв жену. В кадре появляется рука с пистолетом. Она медленно приближается к виску спящего Галиева… и вдруг отводится в сторону. Камера фиксирует этот момент на несколько долгих секунд, прежде чем изображение гаснет.
В комнате стояла мертвая тишина. Галиев почувствовал, как по спине побежали мурашки. Его охранники переглядывались, пальцы непроизвольно сжимая автоматы.
И в этот момент зазвонил телефон.
Старый проводной аппарат на президентском столе дрожал от пронзительных звонков. Все замерли. Никто не решался подойти. Даже начальник охраны, ветеран афганской войны, стоял как вкопанный.
— Возьми, — наконец прошептал Галиев своему помощнику.
Тот поднял трубку дрожащими руками. "Да… да… Сейчас". Он закрыл микрофон ладонью: "Просят вас, ваше превосходительство".
Галиев смотрел на телефон, словно это была гремучая змея. Минуты тянулись как часы. Наконец он медленно протянул руку.
— Говорите, — его голос звучал хрипло, не своим.
— Доброе утро, господин президент, — раздался в трубке бархатный мужской голос с едва уловимым московским акцентом. — Надеюсь, наши… действия… не слишком испортили вам сон?
Галиев молчал. Его пальцы сжали трубку так сильно, что кости побелели.
— Вы, кажется, не понимали слов, поэтому пришлось объяснить на языке, который вам ближе, — голос в трубке звучал почти дружелюбно. — Электроград очень недоволен вами. Особенно сейчас, когда мировая напряженность растет. Нам не нужны лишние проблемы на южных границах. Вы должны нас понять.
Галиев почувствовал, как по спине стекает холодный пот.
— Поэтому давайте договоримся: вы сидите тихо, а мы… мы не возвращаемся к этому разговору. Понятно?
Тишина. Только часы на стене громко тикали, отсчитывая секунды.
— Понятно, — наконец выдавил из себя Галиев.
Трубка молча легла на рычаг. В кабинете стояла мертвая тишина. На экране телевизора застыло последнее кадр — пистолет у виска спящего президента.