Федерация 198
* * *
Комната была тёплой и тихой. За окном медленно темнело, последние лучи солнца пробивались сквозь тяжёлые шторы, оставляя на стене длинные, расплывчатые тени. Петр лежал на ковре, прислонившись спиной к дивану, и сосредоточенно тыкал в контроллер. На экране телевизора мелькали пиксельные солдаты в советской форме, бегущие в атаку под бодрый марш — очередная патриотическая игра от компании «Наука».
— Опять играешь Пьетро, у тебя итак проблемы с оценками, тебе не следует тратить много времени на развлечения, — лениво спросила Ванда, не открывая глаз.
— Ага, — буркнул Петр. — Тут новая часть вышла, теперь можно Берлин брать не только за Жукова, но и Рокоссовского. Еще новые юниты, и карты. Графон получше. Правда картридж дороговатый, десять рублей! С ума сойти.
— Тебе откуда знать? Нам ведь привозят игрушки, в обмен на хорошие оценки.
— Я у коменданта узнал конечно. Он причитал что у него довольно высокая зарплата, полторы тысячи рублей. И для него это довольно дорого. Он еще так возмущался, будто я в этом виноват. Кстати, твоя кукла стоила двести рублей! Вот тогда он вообще страшно причитал, говоря что его внук платит сто рублей квартплаты в центре Электрограда.
Она усмехнулась, но не стала комментировать. Брат мог часами говорить о своих играх, и прочей ерунде, но сейчас ей было не до этого.
Ванда лежала на широкой кровати, раскинув руки, и смотрела в потолок. Сегодняшний день выдался тяжёлым — утренние тренировки, потом сопровождение дяди Зорана в столичную военную академию, бесконечные церемонии, разговоры с важными людьми, которые смотрели на неё как на диковинку. Но всё это меркло перед одной деталью, которая не давала ей покоя.
Он был там.
Тот странный мальчик. Высокий, слишком бледный, с тёмными глазами, которые смотрели сквозь неё, будто она была стеклянной. Он стоял в стороне от других кадетов, и когда их взгляды случайно встретились, Ванда почувствовала что-то… странное. Не страх, не интерес — что-то неуловимое, будто лёгкий укол в сердце.
— Пьетро, — вдруг сказала она.
— М?
— Ты помнишь того парня в академии? Того, что стоял возле колонн?
Петр на секунду отвлёкся от экрана.
— Какого парня?
— Ну… высокий, в чёрном мундире.
— Их там сотни, сестрёнка. И все высокие дылды, и в мундирах.
Она нахмурилась.
— Он был не такой, как все.
— А, — Петр усмехнулся. — Значит, понравился?
— Не дури, — Ванда швырнула в него подушку, но брат ловко уклонился, не выпуская контроллера из рук.
— Ладно, ладно, не буду трогать твои девичьи тайны, — засмеялся он.
Ванда отвернулась. Петр мог быть невыносимым, когда хотел. Но, возможно, он и прав — зачем зацикливаться на каком-то незнакомце?
Она закрыла глаза, и перед ней снова всплыли другие образы — далёкие, почти стёршиеся. Белград. Узкие улочки, запах чевапи и дыма, смех отца, когда он подбрасывал её в воздух. Мама, застёгивающая ей платье перед школой…
Их давно не было с ними.
Иногда ей казалось, что она начинает забывать их лица. Это было страшнее всего.
Она повернулась на бок, уткнувшись лицом в подушку. Хорошо, что хотя бы Петр был рядом. Дядя Зоран и господин Навессир могли бы разлучить их — в этом дворце хватало комнат, чтобы держать их порознь. Но они разрешили им жить вместе. Возможно, из жалости. Или потому что понимали — они всё, что осталось друг у друга.
*А что, если попросить дядю Зорана помочь найти могилы?*
Мысль возникла внезапно. Он был влиятельным человеком, у него были связи, деньги, власть. Для него это было бы пустяком.
Но Ванда тут же передумала. Они и так были ему обязаны — за кров, за еду, за обучение. Просить ещё что-то казалось… неприличным.
Петр вдруг выругался — на экране его отряд попал в засаду.
— Чёрт, ну как так-то?!
— Опять проиграл? — спросила Ванда, не открывая глаз.
— Да нет, просто… ладно, да, проиграл.
Она усмехнулась.
— Может, хватит на сегодня?
— Ещё один раунд, у меня сохранение осталось — упрямо сказал Петр.
Ванда не стала спорить. Пусть играет, если это отвлекает его от мыслей о том же, о чём думала она.
Она потянулась и подошла к окну, раздвинула шторы. За стеклом раскинулся огромный парк резиденции, дальше — огни Электрограда, холодные и яркие. Где-то там, за многие тысячи вёрст, лежал Белград.
Вернётся ли она когда-нибудь?
Не знала.
Но если и вернётся — то уже не той девочкой, которая когда-то уехала.
За спиной раздался победный клич Петра.
— Вот! Берлин взят!
— Поздравляю, — сказала Ванда, не оборачиваясь.
Она стояла у окна ещё долго, пока городские огни не слились в одно мерцающее полотно, похожее на звёздное небо, которого здесь, в дымном Электрограде, почти не было видно.
* * *
Тишину комнаты нарушил резкий стук в деревянную дверь. Петр и Ванда переглянулись — в этот час никто обычно не беспокоил их. Ванда потянулась к дверной ручке, когда стук повторился, теперь более настойчивый.
"Войдите," — сказала она, поправляя растрепавшиеся волосы.
Дверь открылась плавно, и в проеме возникла высокая фигура дяди Зорана. Его зеленые глаза, обычно такие пронзительные, сегодня казались уставшими. Длинные светлые волосы, обычно аккуратно собранные, сейчас свободно ниспадали на плечи, придавая его облику необычную мягкость.
— Добрый вечер, — произнес он своим низким, бархатным голосом. — Можно войти?
Петр быстро вскочил с ковра, инстинктивно выпрямляясь по стойке "смирно", хотя формальной необходимости в этом не было. Ванда лишь слегка кивнула, делая шаг назад, чтобы пропустить гостя.
— Конечно, дядя, — ответила она, отмечая про себя, как всегда странно звучат эти слова — "дядя". Он не был им родственником, но с тех пор как взял их под опеку после гибели родителей, настаивал на таком обращении. Дети не были против, он о них заботился, и относился к ним как к родственникам, так что брат с сестрой не видели в этом проблему.
Зоран переступил порог, и комната сразу словно уменьшилась. Его присутствие всегда ощущалось физически — не только из-за внушительного роста, но и той особой энергии, что исходила от этого человека. Он медленно прошел к дивану и опустился на него с тихим вздохом, как будто его ноги наконец-то получили долгожданный отдых.
— Опять работали допоздна? — спросил Петр, стараясь скрыть свое волнение. Он незаметно толкнул ногой игровой контроллер под диван.
Зоран уловил это движение и слегка улыбнулся. Его взгляд скользнул к включенному телевизору, где на паузе замерли пиксельные солдаты.
— Играешь в новую игру от "Науки"? — спросил он, указывая подбородком на экран.
Петр покраснел и кивнул:
— Да… Очень понравилась.
Зоран одобрительно кивнул:
— Я передам директору. Если будут какие-то замечания — не стесняйся сказать. У них теперь есть сайт, но интернет пока не у всех, так что старомодные отзывы еще не потеряли актуальности.
В комнате воцарилась тишина. Ванда наблюдала, как усталость медленно сползает с плеч их опекуна. Он сидел, слегка откинувшись на спинку дивана, его длинные пальцы барабанили по коленям неслышный ритм. В окно пробивались последние лучи заката, играя бликами в его светлых волосах.
— У меня есть сестра, — неожиданно произнес Зоран, прерывая молчание. — Ее зовут Кулагира.
Петр и Ванда переглянулись. Они никогда не слышали, чтобы Зоран говорил о своей семье.
— Она приедет сюда через несколько дней, — продолжил он, глядя куда-то мимо них, словно разговаривая сам с собой. — Будет жить в резиденции какое-то время. Вы будете часто ее видеть, поэтому… было бы хорошо, если бы вы подружились.
Ванда осторожно спросила:
— Она… похожа на вас?
Зоран на мгновение задумался, потом слегка улыбнулся:
— И да, и нет. Она… особенная. Странная, если хотите. Но в целом — хорошая.
Он сделал паузу, как бы собираясь что-то добавить, но вместо этого просто вздохнул и поднялся с дивана.
— Мне пора. Завтра рано вставать.
Когда он вышел, дверь закрылась с тихим щелчком. Петр и Ванда остались стоять посреди комнаты, переваривая услышанное.
— Сестра… — пробормотал Петр. — Интересно, какая она?
Ванда подошла к окну. Она почувствовала странное предчувствие — будто что-то в их размеренном существовании вот-вот изменится.
— Странная, но хорошая, — повторила она слова Зорана. — Посмотрим.
За окном загорелись первые огни вечернего Электрограда, холодные и далекие, как звезды, которые никто здесь уже не видел за городскими фонарями.
* * *
Я задержался у двери детской, прислушиваясь к тихому смеху за спиной. Сквозь узкую щель между косяком и створкой пробивался теплый свет ночника, рисующий на полу длинную дрожащую полосу. Дети уже успокоились, их дыхание стало ровным, сонным. Можно было идти.
Я прикрыл дверь, и коридор поглотил меня целиком.
Тишина здесь была иной — не уютной, не домашней, а холодной, вымеренной, словно само пространство затаилось в ожидании. Стены, выкрашенные в матово-серый, поглощали звуки шагов, и даже моё дыхание казалось слишком громким. Под ногами слегка пружинил тёмный пол, покрытый чем-то вроде упругого биополимера — не скрипел, не стучал, лишь чуть-чуть подрагивал, будто живой.
Мне не нужно было освещение — организм сам корректировал зрение, подтягивая контраст, вытягивая из темноты очертания дверей, панелей, вентиляционных решёток. Но привычка заставляла провести рукой вдоль стены, нащупывая едва заметные выступы интерфейса.
— Свет, — пробормотал я, и коридор вспыхнул мягким голубоватым сиянием.
Теперь было видно, как далеко он тянется — метров тридцать, не меньше, упираясь в поворот, за которым начиналась служебная зона. Там были лифты, переходы, технические отсеки. И там же, в узловой точке, я должен был сделать то, ради чего вышел.
Я остановился на середине пути, закрыл глаза и мысленно вызвал смертоуказателя.
Воздух передо мной дрогнул, будто нагретый невидимым пламенем. Затем пространство разорвалось — не со звуком, не с вспышкой, а словно кто-то аккуратно надрезал реальность тонким лезвием, и сквозь эту щель выскользнул он.
Высокий, почти под два метра, закутанный в плащ из чёрной, мерцающей, как крыло ворона, ткани. Лица не было — только тень, глубокая и непроглядная, под капюшоном. Но я знал, что там, в этой тьме, что-то смотрит на меня.
— Координаты сестры, — сказал я, не тратя времени на церемонии.
Смертоуказатель не ответил. Он редко отвечал словами. Вместо этого перед моими глазами вспыхнули данные — трёхмерная карта города, маркеры, линии траекторий. Сестра была в храме. На другом конце города.
Я моргнул, сбрасывая проекцию, и нахмурился.
— Почему там?
Опять молчание. Но через секунду в сознание вполз ответ — не звук, не образ, а знание, возникшее из ниоткуда.
— Свободен.
Смертоуказатель поклонился, и исчез так же бесшумно, как и появился. Щель в реальности сомкнулась, не оставив и следа.
Я остался один.
Глубокий вдох. Выдох.
Время вышло.
Я посмотрел на часы — точнее, на проекцию, выведенную прямо в поле зрения. Вечерело. "Отдых" закончился.
Теперь — обратно в Хрустальный Дом.
Я двинулся дальше по коридору, уже быстрее, почти не глядя по сторонам. Поворот, ещё один, панель сенсора под ладонью — и вот он, лифт. Кабина была крошечной, рассчитанной на одного, без кнопок, без интерфейса. Она знала, куда мне нужно.
Двери закрылись.
— Переход в основной комплекс, — сказал я, и лифт ожил.
Ощущение падения — не вниз, а вбок, словно меня выдернули из привычного пространства и швырнули куда-то под углом. На долю секунды всё поплыло, и я почувствовал лёгкую тошноту, знакомую каждому, кто часто пользовался телепортацией.
Потом — толчок.
Я стоял уже в другом месте.
Кабинет.
Просторный, холодный, с прозрачными стенами, сквозь которые виднелся ночной город, залитый неоновыми и голографическими огнями. Посередине — рабочий стол, несколько экранов, кресло. И он.
Мой аватар.
Он сидел в той же позе, в которой я оставил его восемь часов назад — спина прямая, руки на подлокотниках, глаза полуприкрыты. Искусственная кожа, идеально имитирующая моё лицо, не дрогнула, когда я подошёл ближе.
— Деактивация, — сказал я.
Аватар вздрогнул. Глаза открылись полностью, зрачки сузились, настраиваясь на свет. Затем он медленно поднялся, сделал шаг в сторону и замер.
Я щёлкнул пальцами.
Отключение.
Тело аватара обмякло, голова упала на грудь. Через секунду его поглотил пространственный карман — тёмная дыра, развернувшаяся прямо в воздухе, проглотившая его без звука, без следа.
Теперь очередь была за мной.
Я подошёл к зеркальной панели у стены. Отражение смотрело на меня усталыми глазами. Нужно было сменить внешность.
— Скарабеи, — произнёс я.
Они появились сразу — крошечные роботы, размером с жука, высыпавшие из скрытых панелей в стене. Металлические, блестящие, с зеленоватым отливом на спинках. Они взлетели, окружили меня, и начали работу.
Я чувствовал их прикосновения — лёгкие, почти невесомые. Одни впрыскивали нанокорректоры под кожу, другие — сканировали, третьи — удаляли старые слои маскировки. Процесс занимал минуты, но казался вечностью.
Когда они закончили, я взглянул в зеркало снова.
Теперь там был другой человек.
Чуть старше. Чуть жёстче. С едва заметным шрамом над бровью — намеренно оставленным, как напоминание.
Я повернулся, подошёл к креслу и сел.
Экраны передо мной ожили.
Работа начиналась.
* * *
Кабинет на пятом этаже Хрустального Дома погрузился в тишину, нарушаемую лишь едва слышным гулом городских кварталов, доносящимся сквозь звукоизолирующие стекла. Я сидел за матовым черным столом, когда в поле зрения всплыло сообщение. Голограмма министра безопасности Гаражникова пульсировала в воздухе: "Буду через полчаса. Важно." Четыре слов, выстроившихся в предложение, от которого похолодели пальцы.
— Затемнить окна на семьдесят процентов, — распорядился я, и панорамное остекление мгновенно изменило прозрачность, превратив закатное небо в размытое лиловое пятно.
Ровно через тридцать две минуты дверь кабинета бесшумно раздвинулась.
— Вы выглядите уставшим, — заметил я, наблюдая, как министр безопасности, сгибаясь под невидимой тяжестью, переступает порог.
Гаражников, не отвечая, тяжело опустился в кресло. Его пальцы нервно барабанили по подлокотнику, оставляя на матовой поверхности едва заметные влажные следы.
— Три дня без сна, — наконец произнес он, вытирая ладонью переносицу. — Но это того стоило. У нас есть подтверждение.
Он достал из внутреннего кармана миниатюрный проектор, его пальцы дрожали, когда он устанавливал прибор на стол. Голограмма приграничной зоны вспыхнула в воздухе, мерцающие линии границ прорезали пространство между нами.
— Вот эпицентр взрыва, — его указательный палец пронзил голограмму в точке, где стояла дамба. — Наш анализ совпадает с китайскими данными. Взрывчатка…
Он сделал паузу, и в этой паузе повисло что-то важное.
— Американская? — уточнил я, чувствуя, как в висках начинает пульсировать кровь.
Гаражников кивнул, его глаза в полумраке кабинета казались совсем темными.
— Маркировка стерта, но технологические особенности… Они уникальны. Китайцы подтвердили. Принесли извинения.
За окном, в разрыве между башнями, промелькнул патрульный дрон, его красный глаз на мгновение осветил кабинет кровавым отсветом.
— Они хотят встречи? — спросил я, откидываясь на спинку кресла.
— В старом тоннеле под Уссури. Послезавтра. Двадцать три тридцать. — Гаражников достал сигарету, покрутил ее в пальцах, затем с видимым усилием убрал обратно. — Минимальный состав. С обеих сторон.
Я подошел к окну, положил ладонь на прохладное стекло. Где-то там, за сотни километров, в темноте под речным дном, нам предстояло решать судьбу границы.
— Согласен, — сказал я, не оборачиваясь. — Но с полными данными их расследования. Все образцы. Все анализы.
За спиной раздался шорох ткани — Гаражников поднялся.
— Передам. Они не откажут. — Его шаги затихли у двери. — Подготовим оперативную группу.
Когда дверь закрылась, я остался один с голограммой, которая теперь казалась крошечной в огромном темном кабинете. Увеличив масштаб, я разглядел тонкую пунктирную линию — тот самый тоннель, построенный еще нашими дедами. Хорошие отношения с нами были нулны Китаю, впрочем, я и был не прочь добрососедских отношений.
— Включить протокол "Тихий рассвет", — произнес я, и кабинет озарился мягким голубым светом рабочих терминалов. — Вывести список кандидатов в оперативную группу.
Голограмма мгновенно преобразилась, выстроив передо мной десятки лиц, биографий, характеристик. Каждый выбор сейчас был как шаг по минному полю. Я провел пальцем по воздуху, отмечая галочками тех, кто отправится в этот старый тоннель.