Федерация 199 с иллюстрациями
Терские казаки
* * *
Март 1992-го. Ставрополье.
Степь была серой, как старая шинель, выцветшей и потрескавшейся от ветра. По ней гулял холодный, злой ветер, гнал по оврагам клочья тумана, мешал дышать. Казаки шли молча, без разговоров. Не до того было. Вчера ночью угнали последних трёх лошадей из колхозной конюшни — всё, что осталось от былого хозяйства. Теперь эти кони, наверное, уже где-то за Тереком, в горах, а казаки топчут пыльную дорогу, сжимая в потных ладонях стволы.
Иван, атаман этой ватаги, шёл первым. Высокий, костистый, с лицом, будто вырубленным топором. На нём — дедовский бушлат, под ним — тельник, пропитанный потом и порохом. За спиной — СКС, старый, но верный. Он не верил в новую Россию, в демократию, в обещания. Верил только в землю под ногами, в ствол в руках и в то, что если не они, то никто.
— Вижу! — хрипло крикнул молодой казак, Сашка, тыча пальцем вдаль.
На краю поляны, у старого сарая, мелькнули тени. Двое. Один высокий, в чёрной папахе, другой — поменьше, с карабином через плечо. Коней уже не было — видимо, сдали перекупщикам.
— Окружить, — буркнул Иван.
Казаки разошлись цепью, как волки перед прыжком. Они не были военными, не знали тактики, но знали главное: если дать горцу уйти — он вернётся. И не один.
Первый выстрел разорвал тишину, как нож холщёвый мешок. Высокий горченёк дёрнулся, схватился за бок, но не упал. Второй казак, Петрович, старый афганец, прицелился спокойно, почти лениво, и нажал на спуск. Горец рухнул в пыль.
Второй, тот, что поменьше, побежал. Бежал быстро, зигзагами, как заяц, но казаки уже накрыли поляну огнём. Пули вздымали фонтанчики грязи вокруг беглеца. Одна зацепила, он споткнулся, но поднялся и рванул к леску.
— Живым брать! — рявкнул Иван.
Сашка и ещё двое кинулись вдогонку. Через пять минут приволокли. Молодой ещё, лет двадцати, с тёмными глазами, полными злобы. Губа дрожала, но не от страха — от ненависти.
— Кто послал? — Иван присел на корточки перед пленным.
Тот плюнул. Слюна с кровью легла на сапог атамана.
Иван вздохнул, достал нож. Не спеша. Казаки молчали. Они знали, что будет дальше.
— Последний раз спрашиваю, — голос у Ивана был тихий, почти ласковый. — Кто послал?
Горец стиснул зубы.
Нож вошёл под ребро легко, как в масло. Парень застонал, но не закричал. Иван повернул клинок, медленно, будто выковыривая что-то.
— Ахмед… — наконец выдавил пленный. — Ахмед из аула…
— Спасибо, — Иван вытер нож о штаны горца. — Всё, отпустили его.
Казаки переглянулись.
— Как… отпустили? — не понял Сашка.
— Ну да. В рай, или в ад, на что он прожил.
Выстрел грянул негромко, будто хлопнула дверь. Тело дёрнулось и затихло.
Иван поднялся, оглядел степь. Ветер нёс пыль, запах гари и гнилой соломы. Где-то там, за горизонтом, шла новая жизнь — с банками, бизнесменами, президентами. А здесь, на этой земле, всё ещё пахло кровью и порохом. Как сто лет назад. Как будто и не бывало всех этих лет советской власти.
— Кони наши пропали, — сказал Петрович, сплёвывая.
— Ничего, — Иван взвёл курок. — Найдём других. Или заберём.
Они пошли обратно, к посёлку. Впереди была ночь. За ней — утро. А там — снова погоня, снова кровь.
Круг замкнулся.
* * *
Станица встретила их как героев.
Лошади шли впереди, усталые, с потёртыми боками, но живые. Казаки — следом, с опалёнными лицами и пустыми подсумками. Израсходовали почти все патроны. Но главное — кони были дома.
Первой выбежала старуха Дарья, крестясь и причитая:
— Господи, да живые!
За ней потянулись остальные. Мужики хлопали Ивана по плечу, бабы несли скромную снедь, ребятня глазела на стволы, трогала тёплую конскую шею. Даже старый дед Ерофей, который последние пять лет из дома не выходил, выполз на крыльцо, кивнул:
— Молодцом, хлопцы. Не посрамили.
Всё было как в старые времена — смех, шум, разговоры до хрипоты. Даже председатель колхоза, вечно хмурый, притащил бутылку "Столичной".
— Выпьем за своих! — кричали казаки.
И пили. За лошадей. За погибших. За то, что ещё живы.
Иван сидел в углу, курил, наблюдал. Вроде бы всё хорошо. Но в животе — холодный камень. Он знал: такие дела просто так не заканчиваются.
* * *
Через неделю приехали.
Сначала пыль на дороге. Потом рёв двигателей. Четыре джипа, новеньких, с тонированными стёклами. Из них вывалились люди — толстые, в дорогих кожанках, с золотыми цепями. А за ними — бородачи. Человек двадцать. Все вооружённые, все с холодными глазами.
Один из толстяков, в малиновом пиджаке, шагнул вперёд:
— Где атаман?
Иван вышел, не спеша. За ним — казаки. Молча.
— Вы неделю назад убили наших людей! — орал малиновый. — Украли лошадей!
— Ваши люди — конокрады, — спокойно сказал Иван. — Лошади — наши.
— Сука! — зашипел один из бородачей, хватаясь за ствол. — Ты знаешь, с кем говоришь?
Тут подъехала милиция. "Уазик" с потрёпанными боками, два участковых. Вышли, огляделись.
— Что за беспорядок? — старший, капитан, с лицом как варёная картошка, вздохнул.
— Они убили наших пацанов! — малиновый тыкал пальцем в Ивана. — Требуем справедливости!
Капитан почесал затылок. Видно было — не охота ему в это влезать.
— Ну… надо разобраться. Иван Николаич, прошу пройти…
— Не пойдёт, — сказал Петрович.
— Как это не пойдёт?
— А так.
Казаки разом вскинули стволы. Не только к милиционерам — ко всей этой толпе.
Наступила тишина.
Капитан побледнел.
— Вы что, с ума сошли? Это же…
— Уходите, — перебил Иван. — Пока живы.
Бородачи зашевелились, но не достали оружие. Видели — казаков больше. Да и стрелять они умели.
Малиновый пиджак фыркнул:
— Ладно… Но это не конец.
— Конечно не конец, — бородач в чёрной папахе ухмыльнулся. — Мы вас всех перережем. Старых, молодых… Даже щенков ваших.
Капитан заёрзал:
— Эй, это уже угрозы!
— Какие угрозы? — бородач развёл руками. — Я просто… предупреждаю.
Они уехали. Джипы развернулись, подняли пыль. Милиция — за ними.
Казаки стояли, смотрели им вслед.
— Ну всё, — хрипло сказал Сашка. — Теперь война.
Иван молчал. Он смотрел на станицу. На домики, на детей, на старух у плетней. Всё это теперь — на мушке.
— Война так война, — пробормотал Петрович, проверяя затвор.
А где-то вдали, за холмами, уже сгущались тучи.
* * *
Дым сигарет висел в избе плотной пеленой, перемешиваясь с запахом пота, махорки и оружейной смазки. Казаки сидели за длинным столом, на котором стояли бутылки с самогоном, пачки патронов и помятая карта района. Лица у всех были серые, усталые.
— Ну, будем решать, — хрипло сказал Иван, разминая затекшую шею. — Сидеть и ждать — самоубийство.
— А что мы можем? — развел руками молодой казак по кличке Грек. — Нас двадцать стволов, у них — деньги, связи.
— В лес уйти, — пробурчал дед Ерофей, постукивая костяшками пальцев по столу. — Как в двадцатые. Партизанить.
— Старик, какой нахрен лес? — резко оборвал его Петрович. — Нас за неделю выкурят, как тараканов. А малых с бабами тоже в лес возьмешь?
— Тогда бежать, — прошептала старуха Дарья, крепко сжимая в руках иконку. — Пока не поздно…
— Куда? — усмехнулся Иван. — В Россию, что ли? Да там таких, как мы, уже давно никто не ждет.
Споры разгорались все жарче. Кто-то предлагал нанести упреждающий удар, кто-то — договориться с местными авторитетами. Один из парней, совсем зеленый, даже заикнулся о сдаче. Его тут же чуть не прибили.
— Предателей тут не держим, — прошипел Петрович, сжимая кулаки.
Тишину нарушил негромкий стук костяшек домино по столу. Все обернулись. В углу, молча наблюдавший за всем этим, сидел Михаил, бывший офицер ГРУ. Высокий, сухопарый, с холодными голубыми глазами. Он редко говорил, но когда говорил — его слушали.
— Я поеду, — сказал он просто.
— Куда? — нахмурился Иван.
— В Москву. У меня там остались… знакомые.
— Какие знакомые?
— Те, которые решают вопросы.
В избе стало тихо. Все понимали, о чем он.
— Ты уверен, что они еще… в строю? — осторожно спросил Петрович.
Михаил усмехнулся:
— Они всегда в строю. Просто теперь работают тише.
— А если не получится?
— Тогда умрем здесь. Но шанс есть.
Обсуждение заняло еще часа два. Сомневались, спорили, но в конце концов согласились — других вариантов просто не было.
* * *
Снаряжали его быстро. Дали пистолет, пачку денег (собранных всем миром), фальшивые документы и адрес — старую квартиру в Люберцах, где жили родственники одного из казаков.
— Три дня, — сказал он, закидывая рюкзак в уазик. — Если я не вернусь — значит, все.
— Держись, брат, — обнял его Иван.
Машина тронулась в ночь. Два казака ехали с ним до границы края — дальше он должен был пробираться сам.
* * *
Ожидание — самая тяжелая часть.
Станица жила в напряжении. Днем казаки дежурили на вышках, ночью — рыли окопы на подступах. Женщины собирали детей в подвалы, старики чистили старые, еще дедовские, винтовки.
Иван почти не спал. Каждые полчаса он выходил на крыльцо, всматривался в темноту — не едут ли. Но дорога была пуста.
— Поверь ему, — говорил Петрович, наливая самогон. — Если кто и вытащит нас из этого дерьма — так только он.
— А если нет?
— Тогда умрем как казаки.
Каждую ночь вокруг их станицы окружили неизвестные. Все время что-то высматривая. На второй день даже подъезжали братки, но видя решимость местных, отступали.
Так продолжалось три дня, на третий день, когда уже начали терять надежду, на горизонте показалась пыль.
Одна машина.
Черная "Волга" с московскими номерами.
Иван схватил бинокль.
За рулем — Михаил.
Но не один.
Рядом с ним сидел человек в темном пальто. Худой, с лицом, как у больного профессора.
Машина встала у входа в станицу.
— Кто это? — закричал Сашка.
— Наша путевка в жизнь, — устало улыбнулся Михаил, вылезая из машины.
Человек в пальто молча оглядел станицу, потом казаков. Потом достал телефон и набрал номер.
— Да, — сказал он коротко. — Работаем.
* * *
"Волга" с затемнёнными стёклами мчалась по раздолбанной ставропольской трассе, поднимая за собой шлейф пыли. Иван сидел на заднем сиденье, сжимая в потных ладонях кепку. Рядом — Михаил и тот самый человек в пальто, который представился только как "Сергей Николаевич".
— Вы понимаете, зачем едете? — спросил Сергей Николаевич, не оборачиваясь. Голос у него был ровный, без эмоций, как у врача перед операцией.
— Свидетельствовать, — хрипло ответил Иван.
— Верно. Только свидетельствовать. Ничего больше.
За окном мелькали выжженные солнцем поля. Петрович, сидевший рядом, нервно постукивал пальцами по колену.
— А… что с ними будет? — не удержался он.
Сергей Николаевич повернулся. Его глаза — серые, холодные — на секунду встретились с Петровичем.
— А вам какая разница?
Больше никто не задавал вопросов.
* * *
Здание бывшего УКГБ в Ставрополе.
Серое, мрачное, с облупившейся краской. У входа — двое в чёрной форме без опознавательных знаков. Автоматы на груди, пустые взгляды.
— Идём, — кивнул Сергей Николаевич.
Лифт скрипел, спускаясь в подвал. Воздух был спёртый, пахло сыростью и чем-то ещё — металлом, может быть. Или кровью.
Комната для опознания.
За столом — ещё один человек в форме, с папкой. Напротив — стеклянная перегородка, за ней — освещённая площадка.
— Готовы? — спросил офицер.
Иван кивнул.
Свет за стеклом вспыхнул.
* * *
Их вводили по одному.
Первый — тот самый "малиновый пиджак", что приезжал в станицу. Только теперь на нём был рваный тренировочный костюм, а лицо — в синяках. Он всхлипывал, дрожал, как осиновый лист.
— Этот угрожал вам? — спросил офицер.
— Этот, — подтвердил Иван.
Малиновый вдруг упал на колени, закричал:
— Да я ничего! Меня заставили! Я…
Его быстро увели.
Следующий — начальник областной милиции. Полный, лысый, с мутными глазами. Он даже не смотрел на казаков — просто стоял, опустив голову. Ивану он не был знаком, и лично его не видел. Но, в интересах его станицы, ему нужно было и его тоже “узнать”.
— Признаёте? — Особист подмигнул, рассчитывая что атаман соблюдет уговор.
— Признаём, — сказал Петрович, опустив взгляд вниз. — Он их крышевал.
Третий — бородач в чёрной папахе. Тот самый, что обещал "перерезать всю станицу". Теперь он был бледен, как мел, и непрерывно шептал что-то, крепко сжимая ладони.
— Этот?
— Этот, — кивнул Иван.
Бородач вдруг рванулся к стеклу, закричал:
— Вы же казаки! Вы же воины! Не дайте им…
Его ударили дубинкой по ногам, и он рухнул, стеная.
* * *
Процедура заняла меньше часа.
— Всё, — сказал Сергей Николаевич, когда они вышли на улицу. — Ваше дело закрыто.
— А они? — не удержался Петрович.
— Вы их больше не увидите.
Иван молча закурил. Солнце светило ярко, где-то кричали дети. Обычный день.
— Кто вы? — вдруг спросил он. — Откуда всё это?
Сергей Николаевич улыбнулся впервые.
— Мы — те, кто наводит порядок.
* * *
В тот же вечер по телевизору выступил новый президент — Владислав Железняков-Котлинский. Сухой, подтянутый, с жёстким взглядом.
— Преступность будет уничтожена, — говорил он. — На всех уровнях.
В станице смотрели молча. Потом старуха Дарья перекрестилась.
— Слава Богу… Кажется крепкая власть снова вернулась на русскую землю!
Но Иван смотрел в окно, на тёмную степь. Он знал — где-то там, в подвалах Ставрополя, уже звучали выстрелы.
И это был только начало.
* * *
Лето 1992 года. Автономное поселение, станица “Кушелевксая”.
Лето пришло внезапно, как подарок после долгой болезни. Жара стояла такая, что асфальт на центральной улице станицы плавился под колесами редких машин, а воздух над полями дрожал, словно живой. Но никто не жаловался. После весенних событий даже палящее солнце казалось благословением.
Иван сидел в своем кабинете — бывшей конторе колхоза, теперь переоборудованной под атаманскую канцелярию. На стене висел портрет нового президента Железнякова-Котлинского, под стеклом — свежий номер газеты с заголовком: *”Конституционный порядок восстановлен. Чечня и Дагестан возвращаются в правовое поле России”*.
Он откинулся на стуле, потянулся. Окно было открыто, и с улицы доносились звуки жизни — смех детей, стук молотка (строили новую школу), далекий гул трактора. Всего полгода назад здесь пахло страхом и порохом. Теперь — краской, навозом и спелыми яблоками.
Станица оживала.
Появились деньги — зарплаты, пенсии, даже какие-то дотации на развитие. В магазинах, которые раньше пустовали, теперь лежали продукты. Не роскошь, конечно, но хлеб, крупы, консервы, даже иногда фрукты.
Милицию почистили. Новый начальник — капитан Лыков, бывший афганец — лично приезжал знакомиться. Мужик с прямым взглядом и без дураков:
Порядок будем держать. Но и вас прошу — без самосуда.
Казаки кивали. Они и сами устали от крови.
* * *
Беженцы прибывали каждую неделю.
Сначала русские — из Грозного, Хасавюрта, других мест. Потом потянулись и остальные — чеченцы, ингуши, осетины. Те, кто бежал от постоянных треволнений, кто боялся или просто искал спокойствия.
Их селили на окраине, в бывших колхозных общежитиях. Казаки сначала косо смотрели, но потом привыкли. Особенно после того, как молодой чеченец Рашид — бывший тракторист — починил всем подряд технику, не взяв ни копейки.
Люди везде люди, — сказал как-то Петрович, наблюдая, как Рашид копается в двигателе старого “ЗИЛа”. — Не все же там бандиты.
Но главное — земля.
Новая конституция давала казачьим обществам особый статус. Автономия в пределах края, право на самоуправление, даже на формирование собственных отрядов самообороны — в обмен на охрану границы и помощь пограничникам.
Иван перечитывал документ в третий раз, вглядываясь в каждую строчку.
*”…казачьи земли признаются автономными территориальными образованиями в составе Российской Федерации…”*
*”…право на владение и распоряжение землей в соответствии с историческими традициями…”*
*”…обязанность по поддержанию порядка в приграничной зоне…”*
Это было то, за что его дед воевал в гражданскую. То, о чем мечтал отец. Теперь — реальность.
Он достал карту, разложил на столе. Их станица, соседние хутора, участок границы… Если все правильно оформить, они могли получить не только земли, но и право на лес, на воду, на добычу песка в карьере.
Дверь скрипнула. Вошел Михаил.
Ну что, атаман, думаешь?
Думаю, — Иван ткнул пальцем в карту. — Вот здесь — наша застава. Здесь — контрольный пункт. А здесь…
Здесь будет новый мост, — закончил за него Михаил. — Уже согласовал в крае.
Он достал папку, положил на стол.
И вот это. Признание Терского войска. Со всеми вытекающими.
Иван открыл. Печать, подписи… Все официально.
Как ты это провернул?
Михаил усмехнулся:
У меня есть знакомые в Москве.
* * *
Вечером собрали круг.
Сообщили новости. Обсудили планы. Решили — завтра начинать оформлять документы на землю.
После собрания Иван вышел на крыльцо. На площади горел костер, вокруг сидели казаки, беженцы, даже несколько местных милиционеров. Кто-то играл на гармошке, кто-то пел.
Старуха Дарья несла к костру поднос с пирогами.
Живем, — сказал Петрович, подходя.
Пока живем, — согласился Иван.
Он посмотрел на звезды, на тёмную полосу леса за станицей. Где-то там была граница. Где-то — новая жизнь.
И они были ее частью.
* * *
Осень 1995 года.
Три года — как три жизни.
Иван стоял на крыльце новой атаманской управы — двухэтажного кирпичного здания с колоннами и гербом Терского войска над входом. Перед ним расстилалась станица, которую теперь и станицей-то язык не поворачивался назвать. Скорее — маленький город.
Асфальт. Ровный, черный, еще пахнущий гудроном. Он вел от площади к новым кварталам, где стояли добротные каменные дома под красной черепицей. В каждом дворе — машина, а то и две. Не "Жигули" ржавые, а нормальные машины — "Кречеты", "Лады", пара даже "Тойот".
На центральной площади — супермаркет "Казачий". Рядом — магазин техники, аптека, даже маленький торговый центр. По вечерам здесь гуляли семьи, дети катались на роликах, старики сидели на лавочках и обсуждали новости.
* * *
Газ провели прошлой осенью. Свет больше не отключали — построили подстанцию. В каждом доме — спутниковая тарелка, все блага.
Бывший колхоз теперь назывался "Казачья доля" — огромное хозяйство с современной техникой, складами, своими перерабатывающими цехами. Мясо, зерно, овощи — все шло в город, даже на экспорт.
Но главное — земля.
Их земля.
Автономный казачий округ со своими законами, своей охраной, своими порядками. Ни один суд в крае не мог вынести решение без согласия круга. Ни один мент не имел права даже задержать казака без санкции атамана.
Иван достал сигарету, закурил. Вспомнил, как три года назад они прятались по подвалам, ждали смерти.
Границы теперь охраняли серьезно.
Казачьи заставы через каждые двадцать километров. Вышки, патрули, даже пара вертолетов в совместном пользовании с пограничниками.
Бандиты пытались прорываться сначала. Особенно после того, как в Чечне окончательно навели порядок и разогнали всех "авторитетов". Но быстро поняли — здесь их ждет только пуля в лоб и безымянная могила в степи.
Последний случай был полгода назад. Группа "гостей" попыталась ограбить ферму на окраине. Через два часа их головы уже висели на столбе у дороги — как предупреждение остальным.
Никаких следов, никаких расследований. Их земля — их законы.
* * *
В управу зашел Петрович. Постарел немного, но глаза все такие же злые.
— Опять эти ублюдки из краевой прокуратуры ножки чешут. Говорят, у нас "правовой нигилизм".
— Пусть чешут, — усмехнулся Иван. — Закон на нашей стороне.
И это была правда. Новый президент сделал ставку на казачество — особенно на южных рубежах. Терские, кубанские, оренбургские казаки теперь были реальной силой. Свои округа, свои вооруженные формирования, даже представительство в Думе.
На Тереке уже стояли новые станицы — крепкие, богатые. Туда переселялись казаки со всей России, даже из-за границы. Земли давали даром, кредиты под нулевой процент, технику по льготе.
— Кстати, завтра приемка новой школы, — сказал Петрович. — Приезжает сам наказной атаман из Владикавказа.
— Ну что ж, встретим по-казачьи, — Иван потянулся. — С водкой, с танцами.
* * *
Вечером он обходил станицу.
Новые дома. Новые дороги. Дети бегают, смеются. В кафе гремит музыка — кто-то празднует свадьбу.
У магазина столпились беженцы — чеченцы, русские, осетины. Разбирают гуманитарку. Один старик-ингуш, увидев Ивана, низко поклонился:
— Спасибо, атаман. Дай Бог вам здоровья.
— Не мне, — отмахнулся Иван. — Власти.
Но в душе он знал — это его победа. Их победа.
Они выстояли. Они выжили.
И теперь это была их земля.
Навсегда.