ПроF левелинг! Глава 6
Пробуждение было зябким, до самых костей. Холод обрушился на меня не сразу. Сначала, выдираясь из тумана бессознательности, я почувствовал лишь оцепенение, а потом пришел он — мороз, вцепившийся в тело так, словно хотел заморозить саму кровь.
Если это была моя гениальная идея — спрятаться в брюхе волка, — то ночью я окончательно отупел. Хотя, чего уж… Идея сработала. Но чувствовал я себя сейчас так, будто обоссался на морозе. Поначалу было, конечно, тепло, а после — омерзительно и холодно.
По ощущениям, я проспал часов шесть. Бледный край местного солнца уже вспарывал горизонт, окрашивая снег в грязные серо-оранжевые тона. Вылезать не хотелось. Да и не моглось. Не только потому, что снаружи было невыносимо холодно, а внутри, хоть и смердело, но было терпимо. Я просто вмерз в эту тушу. Кровь и остатки внутренностей за ночь превратились в липкую, хрустящую корку, приморозившую мою одежду к остывшей плоти.
Но выбираться все-таки нужно.
Скрипнув зубами, я рывком выдрал себя наружу. Что-то хрустнуло и порвалось. Я перекатился по снегу, оставляя за собой кроваво-бурый след.
Первым делом — нога. Выглядела она все еще жутко: опухшая, иссиня-черная, будто чужая. Но боль стала тупее. Регенерация, пусть и слабая, работала. Жить можно.
Второй взгляд — на поле боя. При свете дня оно выглядело законченным и умиротворенным в своей жестокости. Борозды от когтей, замерзшая слизь, три волчьих трупа. Они так и не развеялись. Что ж, приму это как данность. Значит, так работает мой дар…
Но просто так лежать им я не позволю. Холод пробирал до позвоночника, напоминая о кошмарах, в которых я видел, как от моих рук отваливаются замерзшие пальцы. Этот мир сам шептал мне: «Оденься, дурак. Шкура. Тепло. Защита».
Я подполз к первому волку, присел рядом на корточки, достал кинжал в порыве отрезать наиболее толстую и, конечно, теплую часть шкуры. Но тут что-то щелкнуло в голове. Я сосредоточился, активировал свой «сонар», направив его на мертвую плоть передо мной.
И мир откликнулся. Нет, реально! Мне будто начли подсказывать, что делать. Словно невидимые нити маны указывали: вот здесь — начни, вот сюда — тяни, а вот тут — не повреди.
И я, подчиняясь этому новому чувству, впервые в жизни начал свежевать тушу.
Движения были неуверенными, но точными. Разрез вдоль брюха. Затем — вдоль лап, по суставам. Я нашел удивительно прочные сухожилия, отделил их и сложил рядом — пригодятся. Дальше, аккуратно поддевая лезвием, я начал стягивать шкуру. Там, где я делал что-то не так, она упиралась и в голове я чувствовал вибрации, прямо кричащие мне о том, что делаю что-то не так.
Где следовал внутреннему чутью и продолжал следовать наитию — шкура поддавалась легко, словно сама хотела отделиться от тела. Шерсть с внутренней стороны еще хранила остатки тепла.
К разделке второго волка руки уже двигались почти автоматически. Я знал, где искать крепления, как отделить слой жира, как срезать пласт мяса, не повредив шкуру.
Когда все было готово, передо мной лежали три шкуры, пучок крепких сухожилий и пара клыков, выломанных «на удачу».
Я соединил шкуры вместе, не зная, как это делать, но пальцы будто сами находили верные движения. Сначала просто думал наделать дырки кинжалом в шкуре и скрепить это все сухожилиями и обрывками ткани, а где надо — вдолбить мелкие кости. И начал действовать — сухожилия стали прочными нитями. Получилось нечто уродливое, первобытное — гибрид плаща и накидки, который можно было закрепить через плечо.
Только позже я понял: важнейшие этапы, без которых ни один кожевник не получил бы годной шкуры, будто… были вычеркнуты из процесса. Ни тебе вымачивания, ни соскребания плёнок и мяса, ни сушки на тянутой раме под солнцем… Я просто содрал шкуру, сшил, накинул — и всё работало.
Но тогда я об этом не думал.
Может, и выглядело убого. Но было тепло. И это было мое.
Накинув на плечи уродливую конструкцию из шкур, я замер. Тепло. Не просто стало теплее — по телу разлился живой, обволакивающий жар. Не как от костра или грелки. Это было внутреннее тепло, будто сам организм вдруг решил: «Хватит мерзнуть».
И это было чертовски странно.
Для чистоты эксперимента я стянул накидку. И тут же, как удар плетью, по коже хлестнул ледяной холод. Надел снова — и опять это странное, почти магическое тепло.
Что за чертовщина… Как будто в эту накидку был встроен невидимый нагреватель. Я бы сам не успел теплом своего тело настолько сильно и быстро нагреть шкуры, чтобы те начали согревать меня.
Я задумался, глядя на оставшиеся материалы: пучки сухожилий, обрывки кожи, несколько кусков плоти. Из одного из трупов я выломал пару ребер и тяжелую бедренную кость. В голове сама собой родилась простейшая конструкция.
И начался крафт.
Я взял бедренную кость волка — достаточно прочную, длинную, идеальную для древка. Обмотал один конец сухожилиями, стягивая их как можно туже, — получилась рукоять. Затем под углом прикрепил два остро отломанных ребра, переплетая их так, чтобы одно стало жалом, а другое — типа стабилизатора. Вставил между ними плотный хрящ, который, клянусь (!) сам встал на место. Ни клея, ни гвоздей, — но все держалось намертво. Будто не я собирал эту примитивную хрень, а что-то вело мою руку, как и с накидкой. Мир помогал.
И тут пришло осознание: это копье… оно не просто собрано. Оно будет выполнять свою функцию и не развалится от первого же удара.
В том смысле, что оно стало именно тем, чем я его задумывал. Когда я делал накидку, я думал о тепле — и получил, что логично, тепло. Когда я собирал это копье, я думал об оружии — и теперь это, черт возьми, было оружие.
Надо было проверить. Конечно, я проверил. Тупой идиот.
С размаху ткнул костяным острием в лезвие своего армейского кинжала. Раздался неприятный скрежет. На металле остались зазубрина и глубокая вмятина, деформировавшая сталь клинка. Клинок Охотника поддался.
Я отшатнулся, с трудом сдерживая ругань. Кость оказалась прочнее стали. А это значит… эта самодельная хрень — тоже артефакт. И, возможно, рангом повыше моего кинжала. Уж точно равноранговый.
Так, стоп…
Я использовал тело монстра для накидки. И созданный предмет стал не просто «работающим», а… наделенным способностью согревать. Типа зачарованным на сохранение тепла? На его генерацию? Устойчивость к холоду? Не знаю. Но точно не обычным.
А что, если… что, если именно поэтому монстры, убитые мной, не исчезают? Потому что я должен их использовать? Потому что сама реальность говорит мне: «На, вот тебе материалы. Делай, что хочешь. Только живи».
Это что, новая механика? Я… я могу создавать артефакты? Вот так просто? Собираю кости и шкуры — и готово? Что-то вроде ремесленного класса из какой-нибудь игры? И сколько нас таких Охотников всего?
А если так, то где предел?
Ха-ха-ха, если я соберу сотню шкур, пятьдесят костей и десять черепов… я смогу смастерить себе броню? Или крылья? Сделаю шкуру-самолет и сбегу отсюда? Вернусь к вратам? Забавно.
Итак, подытожим. Холодный рассудок, единственный мой союзник в этом лесу, начал выстраивать факты в единую картину.
Если я правильно понял, артефакт создается по трем главным принципам:
Первый — материал. Он должен быть взят с монстра, убитого лично мной. Ведь тела других просто рассыпаются в пыль. Хотя… может, и пепел можно как-то использовать? Собрать, смешать с чем-то, сжать… Использовать как реагент или связующий компонент. Но это — потом. Сейчас я рад, что у меня вообще есть с чем работать.
Второй — намерение. И это должно быть не просто смутным желанием «сделать что-нибудь полезное», а ясная, внятная цель. Типа «оружие». «Защита». «Инструмент». «Сосуд». Без четкого намерения, думаю, ни хрена не выйдет. Если мир мне подсказывает ход действий, я должен показать ему, хотя бы в мыслях, что должен получить в итоге.
И третий — понимание конструкции. Наверное, будет логичными, что я не смогу создать то, чего не понимаю на базовом, интуитивном уровне. Автомат из волчьих черепов — красивая, но несбыточная фантазия. А вот копье, нож, примитивная броня — это реально, потому что я хотя бы понимаю, как оно должно работать, как выглядеть, из чего состоять.
И если все это правда, если этот мир действительно отвечает на мои действия… то план моих дальнейших действий ясен.
Первым делом — починить себя. Моя нога — все еще раздробленный кусок мяса. Чтобы двигаться, мне нужен жесткий фиксатор. Что-то вроде шины, но с широкой основой, чтобы не проваливаться в глубоком снегу. Бедренная кость подойдет. Я вырежу внизу подобие лыжи, примотаю ее к ноге полосами кожи и обмотаю остатками шкур. Получится уродливый гибрид лангеты и сапога, но он позволит мне идти, а не ползти. А главное, он согреет пальцы, которые уже начали терять чувствительность.
Далее — оружие и защита. Сейчас у меня есть только волчий плащ и самодельное копье. Этого мало. Мне нужно что-то подлиннее, с хорошим упором, чтобы держать тварей на дистанции. Думаю, я соберу древко из ребер и хвостовых позвонков, вставлю в него несколько острых когтей, обмотаю рукоять шкурой. Буду думать не просто об «оружии», а о «длинном зубе, который будет рвать плоть врагов». Сука, буду надеяться, чтобы прям так и зачаровалось оружие! Еще — наручи. Простые обмотки из шкуры, усиленные костяными пластинами. Они дадут мне хоть какой-то шанс блокировать укус или удар.
Уф-ф-ф.
Я снова активировал свой дар, осторожно, лишь на мгновение. Осмотрелся. Далеко на севере — слабое, почти затухшее, но различимое эхо маны. Врата. Я почти уверен. Туда и нужно двигаться.
Но не прямо сейчас. Сначала я приведу себя в порядок. Отдохну. Сделаю все, что задумал. Соберу все, что смогу унести.
Потому что если я и правда могу создавать артефакты, если этот мир сам вкладывает мне в руки оружие…
То, черт возьми, я начну использовать это по полной.
Первым делом — нога. Я, прямо на левой ноге, соорудил уродливый, но функциональный «сапог» из бедренной кости, обмотав его полосами кожи и остатками шкур, делая что-то типа широких лыж… Типа. Сначала мне казалось, что я просто сошью ботинок, обмотку, что угодно. Но когда активировал дар — всё изменилось. Мир начал показать мне, что и как стоит сделать. Не прямо словами, ха-ха-ха, я еще не дурачок с шизой. А вот — подсвеченный срез, вот — направление тянущейся линии сухожилия. Как будто кто-то со мной рядом говорил: «Так будет держаться. А вот здесь перевяжи. А это замотай.»
Как только я затянул последний узел, конструкция едва заметно загудела, и тупая, ноющая боль в сломанной ноге… притупилась. Не исчезла полностью, но стала настолько терпимой, словно ее отгородили от моего сознания толстым слоем анальгина. Сделал, ёмае, ботинок с обезболивающим.
Ладно, работаем дальше…
Изготовленные наручи из шкуры и реберных пластин, закрепленные на предплечьях, тоже отозвались странным ощущением. Когти, выгнутые наружу, будто бы готовы были царапать воздух при каждом движении — и, странное дело, руки стали двигаться быстрее. Чуть быстрее, чем должны. Незаметно, на грани подсознания — но я чувствовал, как кисть уже успела сжаться, пока мозг ещё посылал команду. Парадокс какой-то.
Но главным делом было оружие. Не короткая тыкалка от прошлого эксперимента, а что-то, что позволит мне держать тварей на расстоянии. Я сел в снег, разложил перед собой останки волков и начал думать. Не просто о копье. Я представил его себе. Длинный, хищный зуб, рожденный из костей, который будет рвать плоть врагов.
Я взял две самые длинные и прямые реберные кости. Они не подходили друг к другу идеально, но когда я приложил их одну к другой, я почувствовал… правильное положение. Словно на них были невидимые пазы. Я прижал их вместе, и что-то внутри щелкнуло. Я начал обматывать место стыка прочными, эластичными сухожилиями. Пальцы, окоченевшие от холода, двигались на удивление ловко. Я не знал этих узлов, но руки сами вязали их — тугие, самозатягивающиеся, какие используют моряки или альпинисты.
Древко было готово. Теперь — наконечник.
Взял самый большой волчий клык — желтоватый, острый. И пару самых длинных когтей. Я не знал, как их соединить, как закрепить на кости. Но я просто знал, что нужно делать. Я приложил клык к торцу древка, и он будто примагнитился. Затем, по бокам от него, я приставил когти, формируя нечто вроде трезубца. И снова начал обматывать все это сухожилиями, вплетая их в микротрещины на кости, создавая единую, монолитную конструкцию.
Работа поглотила меня. Я забыл о боли, о холоде, о страхе. Был только я, материалы и четкое намерение в моей голове. Я чувствовал, как слабая, едва заметная мана, оставшаяся в костях и сухожилиях, отзывается на мои прикосновения, сплетаясь в единое целое. Мир помогал. Он вел меня.
Когда закончил, передо мной лежало копье. Двухметровое, с удобной рукоятью, увенчанное хищным трехзубым наконечником. Оно было легким, но казалось невероятно прочным.
Я поднял его. Рукоять легла в ладонь так, словно была сделана по слепку моей руки. Я чувствовал, как по древку пробегает едва заметная вибрация, как оно отзывается на биение моего сердца.
И тут меня осенило.
Возможно, моя специализация разведчика не была случайной. Я не был бойцом. Я никогда не лез на рожон. Я всегда наблюдал, анализировал, искал слабые места. И теперь моя сила была не в грубой мощи, а в адаптации. В понимании того, как из мертвых частей создать нечто живое.
Но чтобы создавать, мне нужен материал. А чтобы добыть материал, мне нужно убивать. Самому.
Я, черт возьми, стал не просто охотником. Я стал кузнецом собственного выживания.
И мастером каламбуров…
Ладно, шутки в сторону.
Все было готово. Я окинул взглядом небольшую поляну, где еще недавно кипела отчаянная схватка. Теперь она лежала безмолвной, словно сама смерть прибралась здесь, заметая следы и дожидаясь, пока стихнет последнее эхо.
Удивительно, но на все ушло не больше полутора часов. За это время я не раз замирал, вслушиваясь в дыхание леса, но так и не услышал ничего тревожного. Ни шороха, ни скрипа. Тишина держалась, и я, честно, был благодарен ей за это молчаливое содействие.
Путь был ясен. Север. Именно оттуда исходило слабое, но настойчивое колебание маны, сгусток энергии, который я чувствовал даже без использования своего дара. Местность не баловала разнообразием, но в этом был и свой плюс — чем проще ландшафт, тем заметнее в нем любое отклонение. А значит, я могу наблюдать.
Я двинулся в путь.
Мои шаги стали иными. Они больше не были судорожными прыжками раненого зверя. Спокойно, размеренно двигался, в одном ритме со своим дыханием. Колени мягко пружинили, стопа в уродливом сапоге ложилась на снег всей плоскостью, не проваливаясь. Я заранее выбирал траекторию, ступая по камням и упавшим веткам, которые оставят минимум следов.
И шел я так, как учили на курсах. И даже лучше — потому что теперь я знал, зачем.
Вокруг простирался все тот же безликий, заснеженный лес, но я смотрел на него иначе. Я искал. Анализировал. Треснувшая кора на дереве могла быть следом когтей. Сломанный куст — знаком недавней борьбы. Каждый ствол, каждый изгиб ветви, каждое темное пятно на белом полотне снега — все говорило со мной.
Волчья накидка стала моей второй кожей. Ее тепло не просто грело — оно окутывало, успокаивало, будто живое. Самодельный ботинок надежно фиксировал сломанную ногу, и с каждым шагом боль становилась все тише, отдаленнее. Наручи на предплечьях, почти невесомые, странным образом реагировали на мои движения, позволяя рукам действовать чуть быстрее, чем я успевал подумать.
Я шел, и в этом движении было что-то правильное. Словно сам этот чужой, враждебный лес признавал мое право идти по его тропам.
Впервые за все это время я не чувствовал себя чужим.