Совсем не герой глава 16 Сила бессильных
Фригга старательно и напоказ заботилась о впавшем в Сон супруге, не позволяя никому его тревожить. И что с того, что коронованный не так давно Локи куда-то подевался? У царя могут быть свои дела. Может, отправился проведать сосланного в Мидгард брата. А что Хеймдалль молчит и не отвечает ни на чьи вопросы — так он только перед Всеотцом и отчитывался.
Разумеется, Фригга знала, что случилось с Локи и Тором. Она вообще очень много всего знала. Просто не говорила никому. Жена-трофей, заложница, она не собиралась хоть что-то делать во благо Асгарда. Правда, и пакостить явно и впрямую она не могла — брачные клятвы почти ничего ей не позволяли.
Но нет более хитрого и смиренного врага, чем пленник.
Фригга терпеливо ждала, снося все невзгоды: и брак с врагом, и статус царицы, не позволяющий ничего, кроме украшения собою двора и спальни супруга, и супружеские обязанности, и супружескую же неверность, которую, если честно, встречала с облегчением — пока муж занят очередной любовницей, к ней не лезет. Она тихо и планомерно собирала сплетни, слухи, любые крупинки информации, способные принести ей пользу. Один запретил ей использовать дар Видящей для информирования его о грядущем? Фригга перебирала варианты реальностей и исподволь продвигалась в нужном направлении.
Годы шли один за другим, сливаясь в тысячелетия, Фригга ждала и наблюдала.
Первым шагом в нужном направлении стало изгнание Тора в Мидгард. У Одина лопнуло терпение: недалёкий отпрыск полез в Йотунхейм, нанёс ущерб и учинил смертоубийство. Ещё с сотню лет назад такое царю асов было бы на руку, но не сейчас: Тор нарушил условия последнего почти мирного договора с йотунами, предоставив им возможность орать о попрании устоев и требовать возмещения ущерба.
Тор считался наследником первой очереди, так что Фригга была рада. Переволновавшись, Один слёг в Сон, оставив править обиженного на весь белый свет Локи, который вырос в тени своего брата. Фригга очень постаралась, чтобы его в Асгарде не любили. Слово там, слово тут, не восторженное выражение лица… А ещё она учила Локи сейду, зная, что асы сейдменов не любят и презирают.
Лишь Норны знают, зачем Один сказал Локи, что тот якобы сын Лафея. Интрига, в которой Один и сам запутался. Локи был его ребёнком, законным, от дочери Лафея. Фригга презирала мужа ещё и за это — за брак с племянницей.
Одину ничего не жало: женился как положено, со всем тщанием исполнял супружеские обязанности, так, что Хела не знала, куда прятаться, получил результат: полностью законного сына. И что? Для начала Один обнаружил, что жена у него бракованная: с мозгами, да ещё и с силой. Он тут же законопатил наглую супружницу, считающую, что может давать советы и вообще хотеть власти, в ссылку, а сыну, самому что ни есть законному, почему-то дал имя Лафея, который Локи приходился дедом.
Почему?
Совершенно непонятно, но Локи оказался задвинут на вторые роли, а Тор — бастард от какой-то йотунши — внезапно заимел титул наследника первой очереди. Так оно и пошло: асы и Один туповатого, только и годного пить, гулять и валять всё, что шевелится, Тора превозносили и чествовали, а умного Локи, жилы рвущего в попытке прыгнуть выше головы, гнобили и ни во что не ставили.
Фригга только улыбалась и наблюдала.
Очередная буйная выходка Тора стоила ему всего: положения, силы, титула. Доведённый до бешенства требованиями Лафея царь выпнул дорогого сынулю в Мидгард и впал в Сон. Фригга тут же подсуетилась, вбросив в массы мысль, что это не дело: пока Один спит, должен быть регент!
И Локи короновали по всем правилам.
Рогатый балбес, считающий себя самым умным и хитрым, едва не писался от восторга, сев на золотой трон, а Фригга довольно улыбалась, отлично видя, к чему это приведёт. Локи, ненавидящий Тора и завидующий ему, не смог удержаться, чтобы не спуститься в Мидгард добить поверженного соперника. Зря. Мидгардцы оказались не настолько слабы, как асам думалось, особенно сейчас, когда после очень удачно насланного Фриггой сглаза впал в немилость один из влиятельных мидгардцев.
И вот теперь и низвергнутый наследник, и регент сгинули в Мидгарде безвозвратно. И грозный Разрушитель с ними.
Фригга же охраняла сон супруга и была тиха и благостна.
Она наблюдала и ждала, любуясь тем, как ловко решает проблемы тот, кого она совершенно не ожидала увидеть в том мире. А ещё наблюдала за Хеймдаллем.
Страж Биврёста, всевидящий и молчаливый, он охранял Радужный мост, являясь для большинства асов привычной деталью пейзажа. Ну стоит, ну открывает путь, ну смотрит куда-то там, ну отчитывается только Одину… Привычно.
Фригга, в отличие от подавляющего числа обитателей Асгарда, знала, что внешнее не равно внутреннему. Хеймдалль, тоже считающийся одним из бастардов Одина, таковым не являлся совершенно. Хеймдалль, как и она сама, был военным трофеем и заложником. И любой, взявший труд заглянуть в его глаза — пламенные, а вовсе не золотые — это бы понял.
Происхождение Стража Биврёста было написано на его лице крупными светящимися первородным пламенем рунами. А что асы смотрят, но не видят — так это не забота Хеймдалля.
Как и Фригга, он терпеливо ждал, пакостя исподтишка. Опутанный клятвами, он мог очень и очень немногое, да и то стало возможным после долгих и упорных проб и размышлений, но даже мелочи важны, особенно когда приводят к крупным последствиям. Хеймдалль тоже был Видящим, но чуть иначе, чем Фригга. От его взора невозможно было укрыться, он подмечал любые опасности и докладывал Одину лично. Вот и сейчас: он видел бесславный конец наследников царя и… молчал. Один спит? Будить однозначно нельзя! Доложить кому-то ещё? Запрещено, он откроет тайны лишь царю!
Хеймдалль был не в восторге от взваленных на него обязанностей и потери свободы, так что Фригга не опасалась, что Страж откроет рот не по делу. Он и по делу-то говорил без большой охоты.
Всё-таки Один был неосмотрителен, весьма. Клятву не помогать своему отцу он с Хеймдалля взял, а вот с Фригги клятву не освобождать пленных взять забыл. Ванов в плен не брали, вот Всеотец и не поостерёгся.
Его ошибка, давно вылезшая Одину боком: Фригга, улучив момент, спустилась в подземелья, где давно пребывал в плену Суртур, посаженный на цепи ещё дедом Одина, и ослабила оковы. Так, чтобы пленник сам их постепенно сломал.
Естественно, Суртур воспользовался возможностью: ослабленные узы дали ему возможность путешествовать духовно, начав создавать союзы и плетя интриги. Один, навещающий врага раз в столетие, ничего не замечал, а Суртур чем дальше, тем активнее изучал Вселенную — то в виде духа, то вселяясь в кого-то слабого. Из последнего такого путешествия Суртур вернулся в обжитые подземелья весьма озадаченным и притихшим, Фригга даже заволновалась. А вот недавно бросила взгляд на Мидгард и всё поняла.
Естественно, она оказала Суртуру ещё одну услугу, за которую стребует в своё время, но сейчас её занимало другое: глаза Хеймдалля пылали торжеством, а подземелья опустели.
Фригга лишь облегчённо вздохнула: получилось. Пленник сбежал, а посадить его обратно в каземат у Одина не выйдет: кишка тонка. Это его дед был сейдманом немалой мощи и огромных знаний, да и жертва помогла: кровь Имира связала его родича. А сейчас нет ни подобного Имиру, ни знаний.
Конечно, рано или поздно Один восстанет ото Сна… на свою беду.
Предсказанного Рагнарёка Фригга не боялась, досконально зная, что такое озвученное предсказание и его интерпретация. Зачастую конец света — не более чем смерть самого предсказателя.
Тем временем в Асгарде нарастали волнения. Царь спит. Регент исчез. Наследник первой очереди в ссылке и тоже не отзывается. Остальные бастарды Одина — целая разновозрастная толпа, — начали пытаться что-то доказать себе и окружающим. Плохая идея, это точно.
Один тащил своих отпрысков во дворец, вот только осыпать их благами не спешил совершенно. Что с того, что они его сыновья? Может, и сыновья, вот только совсем не наследники. Бастарды пробивались своими силами: служили в гвардии, формировали свои отряды, пытаясь прославиться подвигами, самые умные использовали проклюнувшиеся таланты. Браги, к примеру, был отличным певцом и скальдом, сам писал песни и заслужил славу первого в этих искусствах. Хермод служил советником и не рыпался. Мейли путешествовал, разведывая новые пути. Хёд, физически слепой, тоже служил советником. Остальные… Кто как.
Сейчас самые умные затаились и не отсвечивали, а самые властолюбивые начали пытаться прогрызать себе путь к трону: а вдруг получится добиться пусть не титула Наследника, но хоть официального признания? Фригга помогала, как могла: слово здесь, шепоток там, многозначительное переглядывание тут, и вот уже отряды и армию начало потряхивать. Кто самый достойный? Кто встанет возле трона?
А Один всё спал.
Нехорошо зашевелились недовольные йотуны. Что-то странное начало происходить в Свартальвхейме. Активизировались муспели, казалось бы, придавленные намертво.
Фригга наблюдала. Молча. Золотая тень у ложа Всеотца.
А потом Один неожиданно проснулся — и всё помчалось неведомо куда с неимоверной быстротой.
То, что Один вышел из сна, проспав всего пару лет, встревожило всех без исключения. Злой и недовольный царь тут же поинтересовался, что происходит, и схватился за голову: везде разброд и шатания, Локи с Тором неизвестно где, в народе назревает революция, армия бурлит.
Начал разгребать дела он с того, что велел найти сыновей. Отправленные на поиски разведчики вернулись ни с чем и без каких-то обнадёживающих сведений. Один велел искать лучше, тут же начав подозревать всех подряд: врагов за свои годы ас нажил предостаточно, подсуетиться мог кто угодно.
Почему Один не подумал, что за годы его сна весь двор распался на фракции, так что не осталось ни одного аса, не принадлежащего хоть к какой-то? Фриггу это не интересовало. Она забавлялась, слушая, какую ерунду льют Всеотцу в уши разведчики. Кажется, ему не принесли ни крупицы достоверной информации.
Разведчики не лгали впрямую, нет — Один не утратил дара распознавать ложь. Но они выдавали предположения и домыслы за чистейшую правду, искусно подставляли соперников и врагов.
Фригга, которую Один теперь почти не отпускал от себя, тихо и благостно улыбалась. Ей этот кошмар был на руку.
Всё-таки опыта у Одина не отнять: попинав, пооорав, поугрожав, он живо навёл относительный порядок и успокоился, вот только Фригга видела — ничего не изменилось. На этот раз недовольство царём и жажда власти у придворных зашли слишком далеко. Да, самые горлопанистые притихли, но и только.
Разведчики несли околесицу, Один, не выдержав, призвал Хеймдалля, неожиданно вспомнив, что у него есть весьма полезный в хозяйстве всевидящий Страж. Хеймдалль, в последнее время просто лучащийся злобной радостью, не подкачал, сообщив, что и Локи, и Тор мертвы. Кто убил? Враги!
Один от таких новостей едва не схлопотал сердечный приступ, бастарды и советники заволновались: путь к трону открыт! Кто встанет на вершину?!
Может, Один и мнил себя мудрым, но от таких новостей переволновался и задал вопрос, не подумав как следует, а Хеймдалль уже давно научился творчески интерпретировать и слова царя, и свои клятвы. Он просто взял и сказал, что причиной гибели асов стал сын Предвечного.
И Один совершил ошибку: решил, что это Лафей, которого официально именовали Сыном Предвечного Льда.
Фригга едва не завизжала от восторга и радости в тот момент, с трудом удерживаясь от рукоплесканий: о другом Предвечном, сыне Огня, Один и не подумал, считая, что Суртур до сих пор сидит в узилище. Царь, налившись дурной кровью, тут же решил нанести визит Лафею и предъявить претензии.
Хеймдалль не удержал улыбки в спину Одина, открывая дорогу в Йотунхейм.
Злость Одина была настолько велика, что он взял с собой всего десяток сопровождающих. Они прошли в портал, прошагали по Радужному мосту и очутились практически у парадного входа в замок Лафея. Один нёсся вперёд, пыхтя от бешенства. Он ворвался в замок, промчался по коридорам, сопровождаемый настороженно вертящей головами свитой, распугивая обалдевших при его виде йотунов.
Удар сырой магией заставил распахнуться двери в тронный зал.
Один ворвался в него победителем, не берущим пленных, и застыл.
— Ты! — заорал он, тыча Гунгниром в сторону Суртура, по-дружески сидевшего рядом с Лафеем. — Ты!..
Суртур переглянулся с Лафеем, долго, протяжно вздохнул и… плюнул.
Шаровая молния влепилась асу в лицо и выставленные рефлекторно руки. Магический щит, поставленный Одином, лопнул, но свою функцию выполнил: царь остался жив, но это была единственная хорошая новость. Плазма расплавила металл боевых наручей, прожгла плоть и обуглила кости левой руки. Уничтожила брови и окладистую бороду, превратив нижнюю половину лица в сплошной ожог. Опалила глаза и слизистые.
Один рухнул с криком и звоном металла, Гунгнир выпал из разжавшейся руки и покатился по полу. Эйнхерии бросились на Суртура и Лафея, вот только огненный демон, просидевший в заключении тысячи лет, миндальничать с ними как с Одином не стал: вал огня накрыл асов, испепеляя в мгновение. Один из оставшихся придворных попытался поднять копьё и с воплем выронил его, поражённый защитной магией.
— Великолепное зрелище, — промолвил Лафей, глядя, как на полу в луже растаявшего льда корчится поджаренный Один, пытаясь вдохнуть. — Возьмёшь трофей? — он кивнул на Гунгнир.
— Возьму, — кивнул Суртур. — Как удачно он явился! Просто праздник души.
— Воистину, — согласился Лафей. — Наши договорённости в силе, владыка Суртур.
— В силе, владыка Лафей. Прикажи вытащить это горелое мясо под небо. Мой сын заберёт эту дрянь.
Лафей рокочуще рассмеялся, и махнул рукой стражам, даже не сдвинувшимся с места. Те живо подхватили сипящего Одина, пинками выгнали трёх придворных на улицу. Радужный мост упал с неба, оставляя выжженную во льду печать, забирая асов.
Фригга тут же развернула бурную деятельность, хлопоча над супругом: целители, лекарства, сейд… Всё, чтобы помочь и спасти. Вот только несмотря на все усилия, руку пришлось отнять. Да, гномы Нидавеллира сделали протез, да, он прижился, но…
Древний закон гласил: калеке на троне не место. Пусть потерю глаза увечьем не сочли — Один обменял физический орган на магическую способность видеть скрытое — с рукой и вторым глазом такой номер не прошёл.
Асы единодушно низложили Одина.
Как же радовалась Фригга в своих покоях! Как девочка, смеялась, прыгала и хлопала в ладоши.
В тот же день, когда Один был низложен, в Асгард явился Фрейр, чтобы забрать сестру: он выдавал её замуж за царя, а Один больше не царь и никогда им не станет. Прекрасный золотоволосый ван явился в сопровождении свиты, молча положил перед покрытым плохо заживающими ожогами Одином экземпляр подписанного когда-то договора, ткнул пальцев в нужную строку и молча направился к сестре.
Обнял её, расцеловал в щёки и скомандовал собираться.
Фригга тут же указала приведённым братом служанкам на свои вещи: она не собиралась уходить просто так, без компенсации. Те живо собрали нужное, отодрали прибитое, погрузили в мешки и сундуки всё, нажитое долгими годами не самой простой жизни, и буквально через пару часов вся эта процессия отправилась восвояси, оставив после себя лишь голые стены из непримечательного песчаника. Один молчал, кривясь и дёргаясь: лопающиеся канаты обетов, связывающих его с супругой, причиняли противную тянущую боль.
Фригга уходила с гордо поднятой головой, счастливая и свободная. Наконец-то! Особо радовало то, что мучения Одина только начинаются: очень скоро к нему придёт неожиданный гость. Очень злой. Очень сильный. Очень умный гость.
Гостья. Первая супруга, расторгнуть брак с которой царь Асгарда не смог или не пожелал. Имеющая все права на Золотой трон и не постесняющаяся их предъявить. Ненавидящая асов и особенно мужа за гибель своего единственного наследника.
Жить теперь Один будет плохо. Но долго.
Однако на это зрелище Фрейя, вернувшая себе добрачное имя, предпочтёт любоваться издалека.
Уходили они Радужным мостом, услужливо открытым довольным Хеймдаллем. Похожий на золотую статую страж помахал им рукой вослед, убрал портал перехода и вырвал меч, являющийся ключом к этому чуду магии и техники, из гнезда. После чего взвалил его на плечо и, посвистывая, открыл небольшой портал — присущее лично ему умение, очень помогавшее управляться с Биврёстом.
Что теперь будут делать асы, потеряв возможность пользоваться Радужным Мостом, как будут восстанавливать над ним контроль, получится ли это вообще, Хеймдалля не волновало.
В Асгарде его держали клятвы Одину, царю асов. Один перестал быть царём, клятвы разорваны. Здесь ему больше делать нечего. И Хеймдалль, насвистывая похабную песенку, отправился к отцу. Его ждал Муспельхейм.