Вера. Ненависть. Презрение. Вера в собственные силы и силы своих товарищей, ненависть ко злу, что причиняет эта тварь, презрение к ней самой — ведь Жаждущая и ей подобные лишь присосавшийся к чувствам Рожденных паразит, разожравшийся на дармовом корму. Так Лаурэ учили — и наука эта во многом спасла разум и душу во время посещения обители Паучихи. Это он затем раз за разом вбивал в разумы собственных подопечных, стремясь защитить от того, что почувствовал на собственной шкуре.
Что же. С верой во что бы то ни было сейчас были проблемы. Ведь несмотря на все старания, предотвратить возвращение кошмара не удалось. Вера сейчас уступила мрачной решимости костьми лечь, но сделать необходимое. Презрение тоже отступило на дальний план — ведь куда больше предводитель Черных Стражей испытывал его не к хищнице, пришедшей на пир, а к тем, по чьей вине подобное произошло. К себе — в том числе.
Зато вот ненависти в Финдэ сейчас было — весь отряд хватит прикрыть от проклятого влияния разрыва. Ненависть клокотала, стремясь наружу и смешиваясь с мощью Курумо, державшего защитный купол над скучковавшегося возле Минратоса отряда. Ввинчивалась тысячами раскаленных игл в сладостные образы, что пытались пробиться сквозь бастионы разума, множеством острых клыков рвала на куски любые попытки подступиться и сыграть на слабостях. Ненависть и неистребимое желание положить всему этому конец — вот, что гнало сейчас золотоволосого вперед, в сердце этого кошмара.
Чтобы она вспыхнула, хватило лишь мимолетного взгляда на происходящее.
Первое, за что на свою беду цеплялся взгляд, с ужасом донося до разума, что худшие опасения сбылись, был уже знакомый разрыв — прямо на мощеной набережной Келумэ. Вот только куда больше того, что когда-то Лаурэ видел в пещере. Увы, проклятая рыжая тварь (а кто еще, спрашивается, мог создать подобное в столь короткий срок?) постаралась на славу. Видный отсюда невооруженным глазом, огромный, выше трехэтажного дома, пурпурный провал в ничто. И из ничто на благословенную землю Тириона с голодом и вожделением взирало нечто, что сейчас пировало душами Рожденных, шаг за шагом, дом за домом распространяя щупальца своего тумана, давно уже миновав тот небольшой огороженный район, где держали «одурманенных». Подобно тому, как паутина из крохотного уголка заброшенного дома постепенно распространяется, занавешивая своими тенетами все больший и больший участок, пурпурные щупальца медленно ползли по плоти города, занимая все свободное пространство, до которого могли дотянуться — и с мерзостным шипением распадаясь клочьями, когда пытались влезть на территорию, все еще находившуюся по защитой. Особенно ярко это проявлялось на другом берегу реки, где стоял еще один рунический узел.
Своим обликом пораженная скверной зона напоминала правильный, примыкавший к водяной глади реки полукруг, по всему диаметру которого сейчас кипела схватка. Ведь вслед за силой Паучихи шли её проклятые слуги, врываясь в дома, давя сопротивление и пытаясь прорваться дальше, вглубь города.
Хотя большинство из них «слугами» сейчас язык бы назвать не повернулся — острые глаза Минратоса прекрасно видели, что сейчас происходит на улицах и на берегу. Знакомые сиявшие фиолетовым глаза, зашедшиеся в экстазе лица, движения, словно у марионеток. Почти полное отсутствие тактики — если прежде действия Искателей и тех, кто «проникся» к ним излишним доверием, были более-менее организованными, то сейчас происходящее куда больше напоминало рой озверевших от насекомых, пытающихся вырваться из банки. Рой, не знающий боли, не чувствующий ран, и не особенно понимающий, что значит преграда. Лишь в некоторых немногих местах все еще были заметны всполохи заклятий — уцелевшие в городских боях колдуны из числа культистов шли плечом к плечу с марионетками своей Госпожи, по возможности, пытаясь направлять их в нужное русло. К примеру, не позволяя тем переплыть реку, прекрасно понимая, что занявшие позицию на другом берегу стрелки вряд ли позволят ее пересечь.
Привычные оргии, на этот раз сопровождавшиеся не только дурманом, но и насилием. Вопли боли тех, из кого прямо сейчас сплетали чудовищные музыкальные инструменты. И разумеется, попытки выбраться наружу. Марионетки шли вперед, пытаясь прорваться в другие районы Тириона. Скорее всего — желая добраться до рунических узлов. Шли уже не строем и даже не заведенной толпой. Просто всепожирающей волной, в которой уже было не отличить тех глупцов, что изначально был одурманен заклинаниями Куиллэ, от бедняг, не сумевших сопротивляться после открытия разрыва.
Дурацкая, шальная мысль промелькнула — имей Лаурэ возможность контролировать каждое движение, каждый вздох сотен вооруженных тел, он бы использовал марионеток иначе. Монолит, сражающийся, как единое целое. Идеальное оружие. Однако Госпожа этих идиотов себя подобным явно не утруждала. То ли потому, что управлять столькими сразу было сложно, то ли просто от того, что ей было по большей части плевать на эффективность. Тварь развлекалась — и развлекалась от всей широты своей поганой души.
Воистину, собрать всех, уже поддавшихся на чары слуг Паучихи, было гениальным решением.
Если ко кому-то Лаурэ сейчас и испытывал презрение, равное тому, что он питал к Финвэ с его треклятым милосердием, повлекшим за собой подобное — это только к себе самому. За то, что медлил. Уговаривал. Пытался договориться. Пытался предотвратить все, оставив собственные ладони чистыми. За то, что радовался, как мальчишка, когда удалось прийти к компромиссу, будь он проклят — ведь тот, казалось, позволял обойти страшный, быть может безумный приказ.
Теперь он мог спросить у каждого из тех, чью душу пожрали, что они думают о его попытке сохранить чистоту рук. Ответом, в лучшем случае, была бы тишина. А все, что осталось — это очищающее пламя Минратоса, которое если не исправит ошибку, то хотя бы не даст совершиться новым.
Не сводя взгляда с постепенно приближающейся пурпурной воронки, и чувствуя, как проклятый, пока еще бессвязный шепот в ушах растет с каждым мгновением, Финдэ вспоминал прошлый раз. То, как действовала Нерданэль, когда обычные средства не смогли закрыть тот разрыв. То, каким образом нерожденная тварь этому пыталась противостоять. Тогда ее голоса в голове были весьма разговорчивы, нагло суля то, о чем в здравом уме и помыслить было невозможно. Но что будет в этот раз, когда Паучиха уже может быть научена горьким опытом? И самое главное — кто из идущих сейчас за Черным Стражем может оказаться слабее? Поддаться сладостному шепоту, оказаться брешью в монолитном строю?
Напряженные мысли прервало знакомое ощущение наклона вперед — рамалоки явно пошел на снижение.
— Огонь! — приказ Лаурэфиндэ смешался с сухими щелчками арбалетных тетив, заглушился звуками боевых кличей, потонул в реве обрушившегося вниз драконьего огня. Берег Келумэ, еще мгновение назад полностью находившийся под контролем врага, разом превратился в поле боя. Оставляя за собой тела погибших, марионетки Паучихи брызнули в стороны, спасаясь от прекращения собственного существования, однако в их поведении не было ни осознанного страха, и хотя бы простого инстинкта. Просто, похоже, даже столь нерадивая хозяйка понимала, что, если не хочет прежде времени заканчивать веселье — куклы на этом участке ей еще понадобятся.
— Ну, здравствуй, спаситель, великий герой, — в глубине разума послышался знакомый и ненавистный до зубовного скрежета голос, жуткий и одновременно притягательный до дрожи. Вот только сейчас он не соблазнял, как в прошлую встречу. Напротив, сочился иронией и презрением — словно подпевая тому, как сейчас нолдо сам к себе относился. — И вновь ты вознамерился прервать мою трапезу…
Стараясь не обращать внимания на Жаждущую, Финдэ спрыгнул с драконьей спины, едва тот успел коснуться земли. Лезвие алебарды сверкнуло, на лету снося голову одному из одержимых — судя по манере одеваться, еще совсем недавно он являлся одним из Тэлэри, нашедших убежище в Тирионе, мастером работы с деревом. Увы, не нашел он в белоснежном городе ни безопасности, ни мира.
Следом за своим предводителем с широкой спины рамалоки спрыгнули еще трое Черных Стражей, широкими взмахами алебард расчищая площадку для остальных. Спустился Курумо. По лицу одного из Айнур катились капли пота — настолько тяжело было поддерживать маломальски приемлемую защиту разума для всего отряда близ этой треклятой воронки. Сияя упавшими звездами, один за другим с небес рухнули Вознесшиеся, каждый из которых удерживал в своих руках по одной фигуре, облаченной в черные доспехи.
Все, кого возможно было взять с собой быстро. Лаурэ слишком хорошо понимал, каждое мгновение промедления здесь — это еще одна гиря на весы того, что зараза сможет распространиться дальше.
— В круг, — процедил он, поднимая зажатый в пальцах правой руки Камень Силы. Золотистое сияние Хамона заиграло на лезвиях клинков и контурах доспехов — на мгновение показалось, что пластины брони словно сдвинулись теснее, закрывая мельчайшие просветы и не давая никому возможности поразить гвардейцев Первого Дома. Обладатели фиолетовых глаз же наоборот, отшатнулись, когда сотканные по воле Черного Стража лезвия рассекли воздух, впипаясь в плоть одержимых. Струя огня, пущенная Минратосом, дала время занять оборону. — Эктелион, пусть твои бьют с воздуха. И молите все вашу Звездную Леди, чтобы помогла Курумо держать купол, если не желаете обзавестись пурпурными глазами! Что же касается остальных…
Холодный взгляд серых глаз пробежался по подчиненным.
— Крепитесь, — произнес Финдэ глухо. Золотистые брови сошлись на переносице. — И если хоть кому-нибудь покажется хорошей идеей поддаться на соблазны, что вам сейчас будут литься в уши полным потоком, демонстрируя и выворачивая наизнанку все то, о чем вы, быть может, мечтали в глубине своей души — просто посмотрите на то, что происходит вокруг. Посмотрите, что эта гадина сделала с нашим городом. Посмотрите, против чего стоит и будет стоять на смерть Первый Дом Нолдор. И подумайте еще раз. Минратос!
Лаурэ глубоко вздохнул, оборачиваясь к готовому взлетать другу. Последние, призрачные сомнения в сделанном выборе оказались отброшены.
— Ты знаешь, что требуется сделать.
Белоснежный рамалоки слегка ткнулся носом, прежде, чем оттолкнуться от земли, взмахнув крыльями. Бросив мимолетный взгляд на Лаурэфиндэ, Эктелион скривился до зубовного скрежета, крепче сжав пальцы на рукоятях своих мечей.
Впрочем, Черному Стражу сейчас было плевать на кривляния вознесшегося. Наученный горьким опытом, Финдэ больше не собирался никого уговаривать. Он не намеревался оставлять в живых никого внутри пораженного скверной района, успела ли Жаждущая поглотить их фэа, или нет, сопротивляются они одержимым, или готовы поддаться сладкому пению внутри своих голов. Он выполнит приказ.
Множество шепчущих голосов Жаждущей фыркнули, зло смеясь над тем, кто имел наглость им сопротивляться.
— Сколько стараний. Сколько жертв. Сколько сделок с совестью и марания себя же кровью, — каждое слово — словно удар кинжала, тщетно пытающийся вскрыть броню из ненависти. — И все ради чего, Лаурэ? Закрыть одну единственную дверцу, через которую еда сама бежит ко мне на стол. Вот только всегда можно открыть новую. Передо мной целый мир, мой милый, бедный воитель. Сколько нор, что завлекают к себе путников, откроется там, где вы не властны их закрыть? В Эндорэ, например? Даже если не брать во внимание нашего общего рыжего знакомого и его владыку — сколько милых девушек, подобных Куиллэ, решат открыть мне свои фэа в обмен на исполнение их желаний, а после — завлекут в мои сети и других? Сколько, наивный?
— Громкие слова — для той, без чужой помощи не сумела раскрыть ни одной двери. — мысленно огрызнулся Финдэ, подходя ближе к разрыву и чувствуя, как мощь Камня смешивается с его собственной волей. За его спиной сомкнули строй алебард Мор Тирит. Прикрыл глаза младший Айну, полностью сосредотачиваясь на своей задаче. Взмыли в небеса крылатые, творя свои песни-молитвы и оборачивая серебристым сиянием напарников не земле — даже сам нолдо почувствовал, что внутри этого звездного света дышать стало легче.
А тварь… Слова — не более, чем ветер. Эта тварь даже с раскрытыми перед ней вратами, при всех устроенных ей пакостях, не способна сама через эти врата пройти. Не способна явиться в мир во плоти. Значит — не так уж и сильна.
— Пока что не способна. Но я — лишь первая из множества других. Что станет с твоей ненаглядной Ардой, когда куда более могущественные силы, чем я, обратят внимания на ваш мирок? Вы с одной-то мной, прорвавшейся сквозь Стены Ночи, сладить не способны. Но, возвращаясь к милым девушкам, что всегда готовы прийти ко мне — и я всегда готова их принять. Исполнить мечты, провести по дороге к совершенству. А некоторым из них — даровать утешение. Кстати о последних. Знаешь ли ты, что одной из моих служительниц я обязана тебе, могучий Лаурэфиндэ?
Изумленный, полный внутренней боли возглас Эктелиона заставил Черного Стража вновь отвлечься, повернуть голову — и с проклятием вновь направить золотую энергию Хамона на защиту собратьев. Отдающие благородным металлом клинки вновь столкнулись в воздушном бою с щупальцами пурпурного тумана, отсекая наиболее наглые, те, что сумели обойти звездную преграду Вознесшихся и уже вовсю пытались ухватить его собственных воинов.
Вот только в отличие от прошлых подобных случаев, в этот раз направляемая волей нолдо сила нашла достойного противника. Лаурэ буквально кожей чувствовал, как будто созданное чародейством оружие словно било о прочный дубовый щит, что отнюдь не всегда получалось прорубить с первого раза.
Похоже, на праздник пожаловал один из уцелевших Искателей, наглядно показывая, что их мощь рядом с разрывом изрядно выросла. Но где же сам культист?
Ответ на так и неозвученный вопрос не заставил себя долго ждать — и ответ этот вырвал из груди воина возглас изумления. Ударили о воздух чешуйчатые кожистые крылья, отчасти подобные драконьим. Босые, увитые браслетами в форме змей ноги медленно, даже вальяжно опустились на усыпанный пеплом камень набережной. Марионетки Жаждущей словно приободрились, обступив истинную служительницу. Готовые чуть что встать на пути стрелы или меча — с таким же рвением муравьи-солдаты прикрывают матку.
И хотел бы Лаурэ тут же сказать, что это очередной морок, наваждение, игра разума — вот только бледное, как смерть, лицо бывшего ученика говорило об обратном. И как, спрашивается, тащившие всех в лагерь проглядели такую пленницу, не сказав ему? Это случилось позже, когда они уже штурмовали укрепленные позиции Искателей? Или никто пока что ее и не видел еще, и это — дебют?
Те же черные, как смоль, волосы. Те же прекрасные черты лица, что по давно забытому замыслу давно чужого эльда должны были привязать Финдэ к Валимару. Вот только это, пожалуй, было единственным, что в юной ваниэ, когда-то звавшей его танцевать, было прежним. У той девочки, так неудачно для нее встрявшей в их с отцом дрязги, не было ни изогнутых рогов, образующих причудливую корону, ни разноцветных чешуек вдоль обнаженных рук, ни горящих безумным нерожденным огнем глаз — казалось, культистка была на грани. Еще немного, и шагнет за край, очи полностью заполнит сила Паучихи, и превратится в очередную марионетку.
Но самым, пожалуй, очевидным фактом было то, что от той девочки не исходило настолько мощное ощущение стремящейся из разрыва сладостной гнили, что сейчас давящим плащом расходилось от полуобнаженной фигуры. А учитывая еще столь выраженные искажения… Проклятие, сколько своей поганой силы Паучиха сейчас вливала в эту оболочку? Причем за короткий срок — вряд ли до этой ночи она щеголяла крыльями и рогами…
— Вливала? В оболочку? — деланно возмутилась тварь с той стороны разрыва. — Я никогда и ничего не делаю насильно, Лаурэ. Все мои дары добровольны. Но, — Вириломэ словно подмигнула воину. — Следует признать, здесь даже никого уговаривать не пришлось. Едва разрыв открылся, бедняжка припала к моей силе, словно умирающая от жажды — к источнику. Долго тебя ждала…
— Знаешь, — голос бывшей Певчей Элентари зазвучал неожиданно печально, со сдерживаемой горечью, холодным ручьем обволакивая вставших плечом к плечу воинов. — А ведь я действительно тебя любила. Настолько, что расскажи ты о том, за чем на самом деле явился в Валимар, почему столь ненавидишь своего отца, поведай о своем замысле — не осудила бы. Постаралась бы понять, отправилась бы за тобой в Тирион, стала бы одной из Верных. Научилась бы всему, что ты ценишь в женщинах Нолдор — просто позволь ты мне быть рядом. Но, — Эстель издала жуткий, ехидный смешок — будто сквозь подступающие слезы. — Ты этого не сделал, верно, милый?
Искательница тряхнула гривой черных волос, отбрасывая их за спину. Воздела тонкие ладони вверх, так, что широкие полосы шелка, едва прикрывавшие ее наготу, чуть натянулись. Крылья за спиной искаженной вновь подняли стройное тело в воздух, в то время, как с пальцев сорвался поток колдовского огня.
— Такой я тебе больше нравлюсь? — в измененном голосе больше не чувствовалось плача. Лишь задор и упоение тем, какой эффект должны были произвести ее слова. Словно получив сигнал, вперед ринулись и марионетки Паучихи.
Лаурэфиндэ с проклятием развернул над отрядом купол из бесчисленных песчинок желтого металла, не давая проклятому пламени добраться до своих подчиненных. Мгновением спустя сияние Хамона поддержал огненный жар слуги Ауле — Курумо словно сам обернулся драконом, переплетая собственную мощь с ветром Металла.
С языка так и рвались многочисленные эпитеты, красочно описывающие ситуацию. И многие из них среди среди женщин Нолдор говорить бы не следовало. Вот только вместо этого командир Мор Тирит повернул голову к все еще застывшему черно-белой статуей Вознесшемуся, который так и не шелохнулся, едва встретившись глазами со своим родичем.
И в ином случае Финдэ даже посочувствовал бы. Но…
— Эктелион! — вместо скабрезностей или слов утешения был исторгнут лишь резкий оклик. — Разрыв!
Избранный Элентари медленно тряхнул головой, словно сбрасывая оцепенение. Сияющие глаза на мгновение встретились с серыми. Боль, неприязнь, презрение, ненависть — на долю мгновения в этом взгляде смешалось все. Однако гремучая смесь быстро сменилась решимостью, что взмахом холодного клинка разрубила последние остатки наваждения.
— Я справлюсь, — рыкнул он глухо. Серебристое сияние Варды волной разошлось от крылатой фигуры, словно перенимая рубеж обороны у огненно-металлического купола. В руках вновь блеснули мечи, готовые, на этот раз, пронзить сердце родной тети. — Закрой эту треклятую воронку!
Удостоверившись, что бывший ученик пришел в себя, Черный Страж вновь вернулся к насущной проблеме, больше уже не обращая внимания на звуки битвы за спиной. Позади остались лязг оружия, отрывистые команды Курумо, сияние пытавшегося докричаться до своей родственницы Эктелиона.
Глубоко вздохнул, очищая разум и воскрешая в памяти уроки Феанаро. С губ сорвались первые строки нужной колдовской песни. Пальцы левой руки одну за другой начали чертить в воздухе тенгвы, что зависали в воздухе золотистым следом, с каждым шагом формируя первое охранное кольцо.
Вот только каждый шаг и движение давались с трудом — Лаурэ словно прорывался через тугую, упругую паутину. Словно шел по узкому коридору, когда в лицо бил незримый поток ветра, злого и удушливого.
Первое кольцо замкнулось, оставшись сиять ограждающими символами. Но стоило сделать первый шаг второго круга — Лаурэ едва не споткнулся. Пусть Паучиха не воздействовать сквозь проклятую расселину напрямую, поразив наглеца своей силой, атака на разум вновь возросла стократ.
— Забавно в итоге выходит, — вернувшийся голос в голове, казалось, специально скучающе растягивал слова. — Не находишь? Ты исполнен такой ненависти ко всему, что исходит от меня. Ненависть стала твоим щитом, Лаурэфиндэ. Но между тем, именно ты отдал мне в руки эту бедняжку. Растоптал ее искренние чувства, втоптал в грязь на глазах у всех. Дал почувствовать себя ничтожной. Именно такой я ее подобрала. И не одну. Многие в Валимаре воспылали к тебе весьма пылкими чувствами после того дня. И некоторые достаточно сильно, чтобы решить, что неизвестная Айни, выступающая против вас с Куруфинвэ — может оказаться достойной союзницей. Ну и, вольно цитируя твою медноволосую принцесску, кто после этого из нас двоих Свинья? Я, дающая утешение, пусть и беря что-то взамен — или ты, топчащий сородичей на своем пути так, что они от отчаяния обращаются к тому, кого зовешь Врагом? Подумай. Так ли уж ты сам хорош — или мы, выходит, одинаковы? А если одинаковы, то зачем сопротивляться и брать на себя еще больше крови?
Каждое слово — словно вынутый из горна крюк, скользящий по доспеху, ищущий мельчайшую трещинку или щелку, чтобы впиться в плоть под ней раскаленным металлом. Перед глазами невольно один за другим начали вспыхивать картины тех двух дней — последней поездки Лаурэ в Валимар. Слезы девчонки, вызвавшие такую ненависть среди златовласок. Кровь, сочащаяся из лопнувшей губы Нуменсурэ, полезшего в драку. Посеревшие, окончательно смирившееся лицо ненавидимого всю жизнь отца. Чувство освобождения, что не отпускало еще много дней после возвращения из Города Богов — ведь он, наконец, сбросил оковы, которыми его пытались окружить всю сознательную жизнь.
Значило ли это, что сегодня Финдэ столкнулся отчасти с ценой этой свободы? Что цена — это охваченные пожаром оба города? Участь этой дурочки Эстель стала видна сейчас во всей красе. А что с ее братцем, еще одним родичем Эктелиона? Тоже подался в Искатели? Или с отцом, будь он неладен?
Серые глаза расширились чуть сильнее. Окованный металлом сапог с трудом сделал следующий шаг. А потом еще один. И еще.
— Потому что ты свинья?
— А что, хорошая версия. Многое объясняет, — уже не голос гадины прозвучал в голове, но собственные воспоминания. Ехидный, но не осуждающий голос Наро, с которым они потом смеялись. Негодующий, возмущенный от Нер. Противоположно разные по своему настроению и позиции, касающейся произошедшего в Валимаре. Однако супружескую чету объединяло одно обстоятельство, за которое сейчас Черный Страж вцепился, словно клещ. Один единственный факт.
У Лаурэфиндэ просто воображения не хватало представить хоть одного из них, при каких-либо обстоятельствах склонившихся перед тварью, подобной этой.
Раздави хоть кто-то Нерданэль так, как он сам сделал это с черноволосой, пошла бы она из желания что-то кому-то доказать в услужение Паучихе? Случись самое страшное, потеряй старый друг всех своих детей, одного за другим — преклонил бы он колено, чтобы отомстить? Оба вопроса были риторическими. Нер могла это тяжело воспринять. Феанаро ожесточился бы еще сильнее и наверняка дал вечную клятву мстить убийцам. Но оба они выдержали бы тяжесть обстоятельств.
Ведь при одних и том же грузе двое Эльдар выбор сделают разный. Один решит пойти легким путем, бросить все на полдороги. Второй — стиснет зубы, упрется и пойдет прошибать голой решимостью каменные стены.
Лаурэ раздраженно сплюнул себе под ноги, прежде чем начертать еще один символ. Сияние Хамона, потускневшее было в его руке, налилось свежей силой.
— Похрюкай у меня еще тут, — понеслась злая и упрямая мысль в ответ. — Вина моя здесь есть. И мне с ней жить. Быть может, я действительно толкнул эту девочку на кривую тропку. Вот только выбор, идти ли по ней, она сделала сама. Это было её решение. А ты была лишь тем, кто извлек из этого свою выгоду, получив очередную игрушку. Получай!
Последний шаг второго кольца, оставшегося мерно вращаться вокруг разрыва поверх первого — и утробный, взбешенный вой твари стал Черному Стражу наградой.
— В этом все вы, друкаи, — Незнакомое, острое слово, произнесенное демоницей не иначе, как ругательство, хлестнуло по ушам во время следующего шага. — Вечное оправдание собственных деяний чужой слабостью, тем, что очередная несчастная жертва ваших проклятых знамен не сумела дойти до «высокой» планки убеждений. А если кто-то сломается, не важно, в тщетной попытке достичь вашей планки, или просто неудачно подвернувшись по пути, как бедняжка Эстель — этот кто-то будет уничтожен. И так до тех пор, пока не найдется тот, кто сможет дать вам отпор — и вот только тогда в ваших головах пробуждаются размышления. Так ведь это произошло, когда твой ученик пошел против тебя?
Бьющий в лицо колдовской ветер словно обещал — сейчас начнет сдирать кожу с лица. Финдэ поневоле выставил перед собой одну руку, но давление было столь сильным, что он нолдо невольно почувствовал — та вскоре вполне может предательски хрустнуть. Казалось, он сейчас в одиночку пытается заткнуть собой взбесившийся на порогах горный поток.
А еще в неутихающих ядовитых упреках Паучихи в голове теперь были слышны не обещания и не ирония, как раньше, нет. Вириломэ злилась. Искренне, по-настоящему, словно ответ Лаурэфиндэ сумел задеть в ней что-то потаенное. Что-то, сохранившиеся воспоминания о чем Жаждущая ненавидела всей своей Нерожденной душой.
— Лишь сильные в вашей картине мира могут рассчитывать хоть на что-то. Лишь сильные достойны того, чтобы к ним относились не как к мусору. Так ты сейчас с легкостью отмахнулся от собственной вины, прикрываясь слабостью той, чью судьбу смел по пути — и лишь я смогла подобрать разбитые осколки. Но готов ли ты, могучий Лаурэфиндэ, считающий себя и своего хозяина правыми , речами которого сейчас говоришь, принять то, к чему приведет твой путь в итоге? Готов столкнуться с тем, куда вечно что-то недоговаривающий друг тащит ваш народ, в чье подобие пытается превратить? Посмотреть на результат, скрывающийся за маской, сплетенной из лжи, недомолвок и полуправды? Взгляни-ка. Узри настоящего Малекита.
Ма-ле-ки-та.
Имя словно колокольным эхом отдалось в голове, когда перед глазами Финдэ все поплыло. Свое тело Верный все еще ощущал, чувствовал собственные шаги. Но сильнейшей силы осанвэ сейчас одну за другой посылало в разум Черного Стража картины, что заставляли множество острых как бритва иголок сейчас вонзаться вдоль всего позвоночника, начиная с шеи.
Край, что не своими очертаниями, но своей красотой, ощущением мира и покоя до боли напоминал Валинор — но сейчас раздираемый войной двух армий. Белоснежные плащи и против иссиня-черных, мечи против знакомого строя алебард. Привычно сухо щелкали многозарядные арбалеты. Воины Эльдар сражались по обе стороны стороны баррикад. Нет, не сражались. Буквально рвали друг друга на части — зло, ожесточённо, с ненавистью в глазах — Финдэ словно мог пройтись меж двух столкнувшихся строёв и заглянуть в глаза каждому. Это не было просто схваткой, не было той, теперь, казалось, обычной неприязнью, что уже давно разделяла Нолдор Короля и Верных… или даже Нолдор и Ваниар. Нет. Те, кто скрестили клинки здесь, были готовы умереть, но пронзить сердце врага, разгрызть его горло зубами, если потребуется. Так, как делали это вошедшие в боевое безумие женщины, рвавшие противника на части в ближнем бою короткими клинками, шедшие в атаку без доспехов.
А высоко в небе над сражавшимися на огромном черном драконе парил всадник, закованный в причудливую, испещренную до боли знакомыми рунами черную броню. Высокий, увенчанный рогами шлем венчал голову, кроваво-алый плащ за спиной разрывал свистевший на высоте ветер. Лицо воина скрывала тьма, казавшая словно живой — лишь зло светились сквозь нее два глаза цвета расплавленного золота. Знакомого, очень знакомого Лаурэ оттенка.
Фигура, от которой веяло ужасом, тронула поводья, приникая к шее скакуна. Глухой голос разрезал шум битвы, явно обращаясь к рамалоки, произнося фразу на языке, что Лаурэ показался до странности исковерканным. Однако одно имя нолдо вычленил прекрасно — Сафирон.
Картина сменилась, на этот раз показав темный и промозглый край. Дикий, холодный, покрытый отчасти снегом — страна, что видел Лаурэ, явно находилась на севере. Вот только город, раскинувшийся на берегу залива, своими очертаниями вновь показался слишком знакомым. Острые, словно бросающие вызов небесам башни, сложенные из черного камня. Бастионы, способные, казалось, удержать натиск даже Валар. Могучий флот, стоявший в гавани.
Лаурэ видел перед собой Наггаронд. Но не возводимый, уже отстроенный давно — об этом свидетельствовали следы, кажется, многих штурмов на его стенах. Но в этой твердыне не чувствовалось ни той гордости, с которой Нолдор его возводили, ни великой идеи его создателя. Крепость словно потускнела, выцвела, озлобилась, уже не в силах бороться и лишь доживая свои последние дни.
— Город, построенный на крови и костях — взгляни на чьих, если хочешь!
Финдэ изо всех сил сцепил зубы, стараясь вытолкнуть Вражий морок из своей головы. Но тщетно.
Тысячи и тысячи пленников, сходящих с трапов кораблей в огромной подземной гавани. Изможденных, облаченных в рубища. Исхудалые руки все, как одна, покрыты сетью шрамов, многие из которых до сих пор сочились сукровицей. Кого здесь только не было! Мужчины, женщины, дети. Эльдар и не только — множество самых разных существ были закованы здесь в цепи. И взмахи хлыстов — от тех, кто поневоле уже походил в сознании Финдэ на Нолдор. Та же стать, те же резковатые черты лица, те же темные волосы. Вот только кожа их была бледна, как лед, а с лиц не сходили жестокие ухмылки.
Словно само собой в разуме всплыло знание — тысячи и тысячи лет эти морэльдар являются ужасом для всех прибрежных стран мира, создав свою страну на крови множества захваченных рабов. Рабов . Таких, что в свое время, по легендам, были в Утумно.
Да Мелькор подери, что же это? Неужто россказни Чистых изначально были отчасти правы, и это — его собственные сородичи, что когда-то служили повелителю Утумно на дальнем севере? Или…
— И кто же, кто же, милый мой дурачок, стоит за всем этим? Кто является отцом этого народа, с которого все и началось?
Еще до того, как новая картина полилась в разум, точно из отхожего ведра, Черный Страж уже, казалось, знал, что, а, вернее, кого увидит. Хотел бы он ошибаться…
Огромный зал, что так и тянуло назвать тронным — и снова до боли напоминающий тот, что возводился в цитадели их Наггаронда. Вот только у них как раз трона не было.
Монолитная стена из держащих алебарды воинов в доспехах, знакомые очертания которых уже не вызывали изумления — различались они от брони Мор Тирит лишь тем, что выглядели законченнее, совершеннее и удобнее — все равно, что работу мастера сравнивать с поделкой ученика. Будто Нолдор еще не до конца освоили ковку… по образцу. Множество иных морэльдар было в этом зале, беседовавших меж собой и облаченных в причудливые одежды темных тонов. Мужчин и женщин, самых разных — но от каждого из них исходило ощущение неправильности. Жестокости. Демонстрации собственной силы, возведенной в абсолют. Каждый — словно хищник перед броском.
Но более всего мысленный взор поневоле притягивал внимание возвышавшийся над залом трон. Острый — как и все здесь, выкованный из того же черного металла, что и доспехи стражей. С уже знакомой массивной фигурой на нем — вот только на этот раз без шлема. Подле руки Куруфинвэ лежал клинок в черных ножнах, рогатый шлем покоился на подлокотнике, а у ног — несколько девушек эльдар, судя по золотым волосам — из Ваниар. Совсем еще юных. От одежды — лишь ошейники, за которые несчастные были прикованы к цепи, что хозяин держал в руке.
Была и еще одна женская фигура, за спинкой трона, склонившаяся сейчас прямо к острому уху Малекита. Но ее невольницей уж точно назвать было нельзя — несмотря на то, что одеяния во многом напоминали те, кто были на Эстель. Нет, в черноволосой незнакомке, что сейчас советовала что-то его другу, чувствовалась власть и сила. Прекрасная и ужасная. Коварная, как море, могучая своими заклятиями, как сама земная твердь. Любимая, ненавидимая, и внушающая благоговейный ужас. С глазами, в глубине которых мерцал уже знакомый пурпур, пусть и не заполоняющий черные очи полностью. Культистка!
Жуткая морэльдиэ лениво повела рукой, — и одну из закричавших от боли невольниц охватило фиолетовое пламя. Жуткая пародия на Феанаро довольно усмехнулась, откидываясь на спинку трона и явно наслаждаясь зрелищем. А сам Лаурэ невольно остановился, завороженно наблюдая за тем, кого считал другом.
Морок. Морок, насланный этим проклятым отродьем! Или все же нет? Могла ли эта тварь придумать все в таких подробностях? Показывали ли часть правды? Сколько еще недомолвок, полуправды и откровенной лжи говорил ему сам Курьо?
— Любуйся. Смотри внимательнее, милый, глупый, обманутый Лаурэфиндэ. Смотри внимательнее, кому ты служишь и кто сейчас владеет твоей судьбой, — голос из гневного звучал почти нежно. — У нас с тобой общий враг. У меня — и у будущего твоего народа. Как видишь, твой хозяин, когда-то верно служивший, предал ту, кому я верно служу. Он и его Королева, в свое время преклонившая колени перед Госпожой Запретных Наслаждений. Будь иначе — и Валинор бы остался нетронутым. Лишь Феанаро виной тому, что случилось с Тирионом. Но куда хуже того, что он предал нас — то, какую участь он готовит твоему собственному народу. Если не хочешь, чтобы Нолдор обратились в эти жестокие отродья, если не хочешь видеть Нерданэль такой, как тварь, стоявшая сейчас за спиной у Малекита — помоги. Мы вместе сокрушим Феанаро — и в Тирион вернется мир и порядок. Поступи же, как должно! Спаси свой народ!
Народ.
На-род.
Полукровка, ставший нолдо сам, по своему собственному выбору, закрыл глаза, изо всех сил стараясь сосредоточиться на образе тихого, не затронутого ничьей порчей Тириона. Тириона, не знавшего того ужаса, что разверзся над белоснежным городом этой ночью.
Вот только…
Сколько бы он не пытался воспроизвести в голове что-то иное, под этот образ, как ни посмотри, лучше всего подходила половина города, принадлежавшая Верным. Половина, где культисты не дурманили народ, не резали глотки и не разверзали воронки, поглощающие души как ребенок — пышки. Половина, где Чистых смогли повязать быстро, четко и без жертв среди мирных Верных, непричастных к случившемуся. Половина, что оказалась по каким-то причинам оказалась не по зубам влиянию все той же Паучихи.
В сознании Лаурэ Тирион словно оказался рассеченным надвое. На одной половине — облаченная в когтистый доспех ладонь Феанаро-из-видения. На другой, протянутая, казалось бы, в помощи, рука Вириломэ. И результат действий того и другой был виден, едва Финдэ пытался бросить взгляд.
Как должно.
Серые глаза резко раскрылись, пронзая взором Вражьи осанвэ.
— Со своим другом и его недомолвками я вопрос решу, — процедил он, буквально тараном выбивая из своей головы все лишнее, возвращая себе контроль над осажденной и почти-что взятой штурмом цитаделью. — Вот только чтобы увидеть деяния твоих собственных лап, паразит, никаких видений мне не нужно!
Лаурэ поневоле взвыл — точно зверь, попавший в ловушку — когда выставленная вперед рука все же не выдержала — хрустнула сухой ветвью, выгнувшись под неестественным углом. Повисла бесполезной плетью.
Вперед. Только вперед. Он не слабее Нер. Он не может сейчас сдаться. Не сейчас, когда от того, закроется ли разрыв быстро, зависит, что будет с Тирионом. С Нолдор. Его Нолдор! Пусть даже половина из них никогда не признает заслуг ни одного из Верных. Плевать!
На воле, на злости, на НЕНАВИСТИ Лаурэфиндэ сделал последний шаг, замкнув круг собой и последней целой рукой поднимая как можно выше камень Силы. Золотой ветер подхватил Стража точно также, как когда-то Улгу подхватил фигуру Нерданэль, вознес над землей. Последнее, третье кольцо засияло в унисон с товарками, подобно разгорающейся Лаурэлин.
Раздался вопль, многих в городе заставивший в ужасе зажать уши. Вопль разочарования. Ненависти. Боли — точно клацающие челюсти ловушки сумели отсечь лапу хищнику. Проклятая пурпурная расселина с заложившим уши хлопком исчезла, растаяла в воздухе, провалившись сама в себя.
Лаурэ в изнеможении рухнул на колени, на усыпанные пеплом камни, лишь усилием воли убрав обратно в сумку на поясе Хамон.
Он просто дышал , сейчас не пытаясь подняться и даже не чувствуя особой боли в сломанной руке. Радости или удовлетворения, впрочем, тоже пока не ощущалось — слишком велика была усталость.
Глава Черных Стражей просто сделал это. То, что должен был.
* * *
Рассвет, наконец, разгорелся в полную силу. Сияние Золотого Древа играло ласковыми, теплыми бликами на волнах Келумэ, несущей свои воды сквозь еще кое-где дымившийся город.
Крылатый воин бросил последний взгляд на догорающие угли. Сияющие глаза остались сухими — плакать сил у рыцаря уже не было. Остаток бессонной ночи после завершившегося сражения, проведенный за наведением порядка и помощью раненым, выпил последние.
Эктелион не стал дожидаться общих похорон, что должны были отдать дань памяти всем, погибшим в эту проклятую ночь. В будущем он помянет всех тех, кто отдал сегодня жизни. В том числе собственных учеников, до конца защищавших Тирион, и, вероятно, Валимар. Но сейчас… он не желал, чтобы матушка видела, что случилось с ее младшей сестрой, чье сердце пронзил взмах его клинка. Нет. Пусть в памяти марэ Эстель останется той, кем была на самом деле. Пусть очищающий огонь скроет то, что случилось. Превратит искаженные черты в невесомый пепел, что развеют Ветра Манвэ.
Вознесшийся встал лицом к реке, к видневшейся далеко вдали сияющей Лаурэлин. Руки покоились на рукоятях мечей, черноволосая голова склонилась. Разум отчаянно, точно младенец, тянущийся к материнской руке, пытался мысленно дозваться. Докричаться с одной единственной мольбой и вопросом.
И несмотря на то, что мечник не ожидал ответа, вопрошая скорее из отчаяния, спустя время на его плечи ласково, утешающе легли сзади тонкие женские пальцы.
— Мне жаль, — Элентари с нежностью, точно и впрямь заботливая мать, провела ладонью по щеке воина. — Но ее фэа не пересекла порога Чертогов Ожидания. Боюсь, это означает лишь одно.
— Я… я понимаю, — избранный Вардой коротко и резко выдохнул, склоняя голову. Робкий огонек лучины, что питал надежду, сдуло ветром. — Благодарю тебя, Владычица, что откликнулась и рассказала правду.
Пальцы Тинталлэ ласково сжались, прежде, чем растаять в воздухе. Эктелион же остался недвижной статуей, не шелохнулся. Лишь губы искривились в злой горечи.
Опустошение, отвращение к самому себе — вот, что сейчас наполняло душу. Не смог, не справился. Недоглядел момент, когда убитая горем Эстель свернула на темную дорогу. Не защитил — хотя именно защиту её и ей подобных полунолдо ставил себе в цели. Но все, на что сейчас хватило его собственных сил — это собственной рукой пронзить сердце той, с кого и начался его путь к свету. Он не знал, как расскажет о случившимся матери и дяде.
И все из-за чьего-то желания покрасоваться, вызвать неприязнь!
— И ведь спроси его — наверняка скажет, что это был её выбор, — уже с нескрываемой ненавистью произнёс мечник, подбирая у самой кромки воды плоский камешек, мгновением спустя бодро запрыгавший по воде, оставляя «блинчики» после себя. — Как же это на него похоже! Изранить, втоптать в грязь, унизить. Лишить достоинства и чести. Подвести к самому краю. А затем обвинить её же в том, что на этом краю она не удержалась, — не то всхлип, не то смешок вырвался из горла Вознёсшегося. — И ведь наверняка считает, что поступает, как должно. Рыцарь в чёрных доспехах. Это ты и мне привил, учитель. Не скрою. Вот только понятия «как должно» у нас с тобой очень разные.
Эктелион не мог винить Лаурэфиндэ в том, в чём сам принимал участие. Хоть и хотелось. Но не мог. Собственными глазами видел последствия разрыва. В куда большей степени он винил здесь самого себя — за то, что не нашел иного выхода. Не предотвратил необходимость крайних мер.
Но вот в том, к чему действия бывшего учителя были причастны непосредственно…
Откровенно говоря, мечник сильно сомневался, что в ближайшее время сможет находиться в присутствии Лаурэ, и сдержаться от вызова на поединок.
— Наставник, — голос и звуки приближающихся шагов за спиной возвестили о том, что его короткой отлучке пришел конец. Сын Форменлинда обернулся, встречаясь взглядом с медленно ковылявшем Арафинвэ. Тот все еще был в надетых сегодня впервые боевых доспехах, выкованных под его еще растущую фигуру.
Вот только глаза мальчишки окончательно перестали сегодня быть глазами подростка. Да что там! Прежде рыцарь Элентари и у взрослых не видел такого потухшего, буквально помертвевшего взгляда. Нехорошее предчувствие, было задремавшее после окончания схватки, вспыхнуло с новой силой.
— Что произошло? — в голосе, да и в фигуре предводителя Серебряной Длани сейчас скользило напряжение натянутой струны. Туловище чуть отклонилось вперед, крылья раскрылись. Несмотря на усталость, одно слово — и он был готов подняться в воздух.
Аро молча подошел к берегу, подобрав еще одну гальку и отправляя ее прыгать по волнам.
— С рассветом пришло послание из Валимара, — все также безжизненно произнес он. — Дядя Ингвион прислал, отрядив самую быструю птицу, что сумел найти в окрестностях.
— И?
— Ситуация там была изначально еще хуже, чем у нас. И… Помнишь, что именно предлагал Лаурэфиндэ в самом начале? — Инголдо усмехнулся, криво и зло. Красивое лицо юноши перекосилось в абсолютно болезненную гримассу. — В Валимар явился Феанаро на своем драконе. Лично. И план этот там, похоже, был приведен в исполнение. Много погибших. Не знаю уж, где больше. У нас, где «лекарство» не было применено, или там, где его применили в полной мере. Множество Ваниар убито. И многие из них не факт, что даже были одурманены. Почти никаких разбирательств.
Рыцарь Элентари отрешенно кивнул, молча смотря в водную гладь. Происходившее почти не укладывалось в голове.
— Неужели Владыка Ингвэ ему позволил это?
— Ингвэ…
Арафинвэ издал полусхлип, полурык. Отчаянный, полный тщательно сдерживаемой доселе ярости.
— Нет больше Ингвэ! — буквально выплюнул он. Ноги юноши подкосились. По лицу рухнувшего на колени нолдо бежали злые бессильные слезы. В слепом беженстве он ударил ладонями по земле, раня кожу множеством острых камешков. — Нет его, — повторил он уже тише. — Его закололи. В шею. Нетопырица. Дядя говорит, что возможно, это была падшая Майа. Убила деда. А мгновением до этого она убила Олорина, ударив того в спину. Вырвала его фэа, унесла с собой!
Аро склонил голову, обхватив ту руками. Эктелион же, сколько во сне, сделал несколько неуверенных шагов вперед.
Для любого, кто так или иначе был связан с Ваниар, Ингвэ всегда был чем-то незыблемым, словно монолитный утес. Маяком, что вел народ за собой, начиная, по рассказам старших, еще с Вод Пробуждения. И этот эльда, эта вечная незыблемость — мертв? Но как?
Последний вопрос он невольно задал вслух.
— О, — Инголдо тихо хмыкнул. — А здесь мы переходим к самому интересному. Треклятая нетопыриха скрывалась среди Черных Стражей. Тех самых, что были выделены для защиты Валимара во время возможного нападения, — произнес он с невеселой издевкой.
— О, Варда…
— Угу, она самая. Понимаешь, теперь, как нас всех за нос поводили? — Арафинвэ в тоскливой ненависти скрипнул зубами. — Это же надо… повести нас по ложному следу. Заставить заниматься раскапыванием дел этой певучей дряни. Дождаться, пока она сделала то, что сделала. Пригласить к себе в дом мою мать, якобы с ребенком посидеть — дабы уж точно уверить всех в том, что по крайней мере сейчас беды ждать не следует. И в итоге милостиво одной рукой помогать решить проблемы, которые вполне вероятно сам же и помогал создавать. А другой… — молодой нолдо тихо выдохнул, беря себя в руки. Голос его зазвучал спокойно, пусть и вновь слегка безжизненно. — И вот он, результат. Множество наших собратьев встретили свою смерть. И хорошо, если только лишь смерть хроа. Мы потеряли доброго друга из числа Майар. А весь Валимар потерял своего родителя — до тех пор, пока тот не выйдет из Мандоса. Если выйдет вообще — и если он там.
Вознесшийся глубоко вздохнул, возвращая мыслям ясность. Сияющие глаза задержались на фигуре своего подопечного. Маленького отчаянного мальчишки…
Нет. Не мальчишки. Маленького воина. Воина, что без колебаний бросился затыкать прореху, когда сам Эктелион пытался не дать заклинанию Куиллэ прорваться. Готового ради защиты своего народа отправиться в самое пекло — и лишь прямой запрет Финвэ помешал ему это сделать. Напрямую участвовавшего в битве, пусть и как одного из стрелков.
Будущего короля. Сегодня он это доказал. А недостаток опыта… это недостаток, что исчезает со временем. Тем более, есть те, кто научит. Тот же Ингвион, пусть сам на трон, вероятнее всего, не сядет, сделает все, чтобы завершить обучение во всем, что касается дел правителя. Да и Финвэ в стороне не останется.
А об остальном позаботится верный наставник и защитник. Сделает то, что должно.
— Они не осиротели. Даже если случилось самое страшное, и Ингвэ не вернется, — с легким нажимом произнес рыцарь, поднимая принца на ноги. Закованные в металл пальцы сжались потихоньку обретающих стать плечах. — Их есть, кому повести. Пусть пока что и с помощью других. Но у них есть будущее, Аро. Ты знаешь, кого себе готовил в наследники твой дед. И не только для Валимара. Для всех Эльдар.
Арафинвэ склонил голову, словно собираясь с духом и окончательно приходя в себя.
— Вот только ушел он, боюсь, слишком рано, — наконец хмыкнул он, тряхнув золотыми волосами. Сейчас, впрочем, перемазанными в пыли и крови из рассеченного лба. — Ты не хуже меня знаешь. Я не готов.
— А он был готов, что ли, когда ему пришлось отправляться послом сюда, в Аман? — резонно заметил воин, подняв бровь. — Или когда ему пришлось вести свой народ через тьму Эндорэ сюда, к лучшей жизни? Сомневаюсь. А тебе, пока что, этого и не требуется. Да и учителя у тебя все еще есть. Я с тобой, Аро. Как и всегда. Даю слово.
— Спасибо, — на губах принца расцвела благодарная улыбка. Первая за это утро, наполненная искренним теплом.
Словно придя к равновесию, учитель и ученик, не сговариваясь, повернули лица обратно к мерно текущей воде. Несколькими мгновениями позже по поверхности Келумэ вновь весело запрыгали камешки.
— Вероятнее всего, будет суд, — в задумчивости произнес рыцарь Элентари. — Учитывая все произошедшее… Феанаро сделал достаточно, чтобы его действия прекратили быть заботами одного лишь Ауле. Даже Владыка Земной Тверди не сможет его закрыть собой.
— Вероятнее всего, — серые глаза принца сощурились. — Вот только, боюсь, суд этот может обернуться как величайшей справедливостью, так и величайшим фарсом.