Вращающиеся в различные стороны три части клинка Гильгамеша символизировали собой три части всего мира — небеса, Землю и подземный мир. Их вращение означало неостановимый бег истории. А сам клинок, Эа, носил на себе имя того, кто разделил небо и землю между собой.
Клинок Гильгамеша, “первого Героя в истории”, был единственным действительно “уникальным” клинком в сокровищнице Гильгамеша. Он не послужил прообразом для создания подобного же оружия чуть позднее, как не породил новые легендарный артефакт своим влиянием, или не был позднее подобран другим героем и изменил свое имя согласно своей новой легенде. Эа, безымянный клинок Гильгамеша, был единственным уникальным оружием самого Царя Героев.
Скрежещущий вой трех сфер клинка Гильгамеша взметнулся до небес — прежде чем Гильгамеш опустил свой клинок, заставляя его метафизическую суть соприкоснуться с ядром Тиамат.
Гильгамеш, “первый герой человечества”, послужил прообразом для всех героев человечества в последующих временах. Его свершения стали основой всех легендарных подвигов после, а его сокровища создали артефакты, рассеянные в дальнейшем по всему миру вокруг Гильгамеша.
Было вполне логичным то, что для героя, столь прочно связанным с концепцией “начала” — героев, сокровищ и историй — клинок Гильгамеша, единственный действительно уникальный и неповторимый артефакт в его коллекции, также был связан с этой идеей.
С началом всего этого мира.
Когда-то до зарождения всего мира, в пустоте, в которой существовал только хаос и ничто, мир родился в качестве бури, что наука назовет позднее Большим Взрывом, а магия — созданием чего-то из ничто.
Это событие было намного старше Гильгамеша — намного более древним, чем любое создание этого мира, настоящее “начало” всего.
Клинок Гильгамеша, Эа, продолжал мысль о существовании Гильгамеша как “первого героя” — но если все остальные сокровища Царя Героев связывали его со всем, “что было после Гильгамеша”, то Эа связывал его с тем, что “было до Гильгамеша”.
Первородная буря, породившая все сущее, и время до времени, место до места, с которыми через Эа на мгновение могла соприкоснуться цель удара Гильгамеша…
Ядро Тиамат, остатки ее тела, соприкоснулись с первородной бурей задолго до зарождения человечества.
Пробивающийся через любую наносную природу этого мира, разрезая “мир, какой он есть сейчас” для того, чтобы вернуть на мгновение мир к тому, “каким он был ранее” — клинок Гильгамеша столкнулся с природой Тиамат.
И Тиамат могла пережить этот удар.
Было сложно сказать, кто из Слуг мог пережить подобное столкновение с клинком Гильгамеша.
Говоря формально, клинок Гильгамеша был способен к тому, чтобы преодолеть любую защиту перед ним и пробиться сквозь любые стены, выставленные перед ним, с целью уничтожить любую преграду на своем пути, пройти сквозь любую защиту.
Но если цель не полагалась на свою защиту, а действительно была просто столь живуча? Гарантировать мгновенную победу Гильгамеша в таком случае было крайне сложно.
Особенно учитывая то, что Тиамат была одной из тех, кто могла пережить даже подобное столкновение.
Да, каждый удар, каждая невероятная атака, каждый выдающийся Благородный Фантазм был очередным ударом против нее. Каждый из них ранил ее, ломал кости, заставлял ее чуть отступить.
Но всем им никак не удавалось победить ее окончательно.
Одна за другой, удар за ударом, Слуги пытались сбросить Тиамат в море, из которого она когда-то вышла, и уничтожить ее окончательно. И каждый раз у них не получалось сделать это никаким образом.
Изо всех сил цепляясь за реальный мир, преодолевая насильно все проблемы, что только стояли перед Тиамат, продолжая двигаться вперед и вверх, Тиамат продолжала жить.
Даже сейчас, даже в текущих условиях это не было исключением.
Мир сопротивлялся, Благородный Фантазм действовал один за другим, но Тиамат продолжала жить.
И потому сейчас, когда Гильгамеш направил вперед Энума Элиш, направил вперед удар Эа, Тиамат все также могла выжить.
Словно бы пройдя через мясорубку и едва держась за свое существование, лишь абсолютным чудом продолжая жить — Тиамат все также не собиралась сдаваться.
Поэтому когда удар Эа сломал ядро Тиамат. Когда Гильгамеш вознесся вверх. Когда первородный хаос столкнулся с первородная матерью.
Тиамат все также продолжала держаться. Все также была жива.
Секунда за секундой, страдая, Тиамат продолжала жить. Секунда за секундой — до тех пор, пока Энума Элиш Гильгамеша не начал слабеть. Медленно, мгновение за мгновением, продолжил отступать, пока сама Тиамат продолжала жить, секунда за секундой продвигаясь вперед — несмотря на все действия, на все сопротивление, приближаясь к победе. И, в последнюю секунду…
Ядро Тиамат осыпалось с тихим звоном внутрь себя, словно бы что-то неожиданно лишило ядро его внутренней поддержки. Словно бы под действием внутренних сил гравитации — Тиамат осыпалась как стеклянная статуя, превратившись в ничто — прежде чем уничтожить саму себя полностью.
Произошедшее не было дополнительным эффектом атаки Гильгамеша, как и не стало финальным итогом взаимодействия способностей других Слуг — даже Мерлин едва ли имел отношение ко всему произошедшему.
Однако Гильгамеш на эти слова мог только усмехнуться — похоже, несмотря ни на что, пришелец из-за грани этого мира все же выполнил свою предначертанную миссию.
В конце концов Тиамат оказалась побеждена величайшим альянсом Слуг, когда-либо собранным в этом мире.
А убита — сама собой, сдавшись под напором противников, и приняв решение принять свою смерть вместо сопротивления той.
Тиамат, ее природа, начала медленно втягиваться сама в себя — бегущие по ее ядру трещины заставили ее ядро разваливаться на части, в то время как подобно отслаивающейся краске, единое существо, Зверь II, Тиамат, делилась на две части самой себя. И пока Тиамат, первомать, умирала — оставшаяся без основы своего существования, страдающая от боли черная слизь Зверя II агонизировала. Пытаясь вырваться вперед, поглотить новый источник свой жизни, создать новое вместилище для себя, в момент таяния монструозного тела Тиамат — черная слизь Зверя ударила во все стороны.
Не ожидая ничего, слизь стремилась теперь не поглотить детей — а поглотить остатки мертвого тела матери, стараясь переделать ту, контролировать, получить силу, все что угодно — лишь бы сохранить свое существование. Агонизирующий крик Зверя не был слышим, но все равно разнесся вокруг, как могут разнестись вокруг искажающие гравитацию волны после события астрономического значения.
Впрочем, гибель Тиамат и была одним из таких событий.
Зверь пытался удержаться в этом мире, карабкаясь вверх и пытаясь изо всех сил найти своим действиям оправдание, пытаясь остановить свое саморазрушение, разваливаясь под весом собственной мощи сдавшейся в своей борьбе Тиамат.
В отличии от ужасающей, но чарующей мощи самой Тиамат — действия Зверя были похожи на попытку неудачливой пряхи сшить вместе отдельные куски плоти — содрогающееся создание не походило на нечто живое — скорее только на агонизирующее создание, принужденное к своему существованию, нежели имеющее то изначально.
Однако даже так, даже если плоть Тиамат, собранная в единый кулак, продолжала разрушаться под собственным весом, Зверь II все еще имел возможность совершить последнее действие. Не победить, но осквернить победу и оставить неприятный привкус во рту празднующих Слуг.
Поднявшаяся вверх волна черной слизи ударила во все стороны, стремясь просто причинить как можно разрушения. Пожрать расположенные вокруг души, запечатанные Эрешкигаль в мире мертвых. Стереть археологические памятники на поверхности, принадлежавшие прошлым цивилизациям человечества. Сделать все, что только было возможно — с единственной целью — заставить Слуг омрачить свое празднование, даже если лишь в какой-то мелочи,
— По ком звонит колокол… — холодная, отстраненная пустота ночной пустыни словно бы поглотила весь мир и Зверь II содрогнулся, чувствуя приближение существа.
Действительно, ведь главными врагами Зверем были Гранд Слуги.
Внесенные в само мироустройство, Гранды являлись естественной защитой человечества против Зверей — созданными для того, чтобы появиться в момент нужды и уничтожить любое противостоящее им чудовище.
Тот факт же, что Гранд, призванный для борьбы со Зверем II все это время молчаливо выжидал свой шанс и момент своего вмешательства?
В конце концов, разве не в этом и заключалась функция Гранд Ассасина — выждать нужный момент, прежде чем нанести единственный решительный удар?
— Азраэль,— Хассан, истинный Старец Горы, создатель секты — и самого слова “ассасин” — кто кроме него больше всего подходил к имени Гранд Ассасина? Тот, кто создал и само понятие Ассасина.
Какой Благородный Фантазм подходил тому, кто стал сам по себе синонимом слову “смерть”, кроме как имя ангела загробного мира, что забирает души всех убитых за собой?
Какой эффект мог проявить Хассан этим Благородным Фантазмом, если не абсолютную смерть?
Хассан, когда посвятивший себя Богу как его безымянный клинок, стал самой смертью. Он нее был жив, он не был мертв. Его плоть истлела и только его кости и запечатанная в них душа продолжала свое движение по этому миру, выполняя свою единственную миссию — устранение тех, кто должен был быть убит.
Разве это было не идеальными условиями для того, чтобы Хассан стал Гранд Ассасином — героем, что существует только для устранения чудовищ, угрожающих человечеству?
Благородный Фантазм Хассана, Азраэль, стал отображением этой идеи.
Идеальный определитель. Разделительная черта, отделяющая смерть от жизни. Клинок совершенного ассасина, по которому отмерялась жизнь и смерть.
Иными словами, Благородный Фантазм Хассана не убивал цель. Скорее он просто отображал ее как “уже мертвую” — в момент когда Благородный Фантазм был активирован — цель уже была мертва.
Не убита, а “изначально” мертва.
Поэтому поднявшаяся волна черной слизи, остатки сохранившейся силы Зверя II, не успев оформиться до конца, развалились на части, мгновенно обнажая свое нутро. Остатки силы, плоть, защита — все то, что Хассан определил как “уже мертвое” — развалилось на части, обнажая остатки, внутренности того, что еще составляло “Зверя II”, словно сгнивший изнутри цветок, проявляющий кроющуюся за лепестками язву, медленно источающую гной и пульсирующую в такт сердцебиению Зверя.
После всего сражения, после всех столкновений, после всей борьбы…
Наконец-то натура Зверя II содрогнулась, прежде чем замереть.
И появившаяся за застывшей на мгновенно плотью сосредоточения сущности фигура протянула руку вперед,— Истинная смерть.
И, замерев еще один, последний раз…
Зверь II наконец-то оказался побежден.
* * *
Возвратившись обратно в Халдею, Аинз успел сделать несколько шагов вперед, задумчиво, прежде чем вбитые в его голову инстинкты среагировали раньше, чем его разум перехватил контроль над его телом. Телепортация в сторону, огненный шар, призыв Рыцаря Смерти для защиты — как первая реакция на громкий звук, заставивший его вернуться обратно в боевые условия — прежде чем Аинз подавил свой порыв и насильно сбросил с себя пелену боевого ража, осмотрев свое окружение.
Громкий звук, привлекший его внимание, был ему знаком и похож на тот, что он слышал до этого ранее — неоднократно.
Медленно опускающаяся в воздухе взвесь привлекла его внимание — синий, красный, желтый, маленькие квадратики, опускающиеся в воздухе…
— Поздравляю! — и только спустя мгновение Аинз наконец-то смог собрать воедино открывшуюся перед ним картину.
Хлопушки с бумажным конфетти осыпались вокруг и на него, как поздравление с завершением его Сингулярности.
— Не то, чтобы кто-то сомневался в твоих способностях — но ты в очередной раз выполнил невероятное и победил Тиамат,— фигура Ольги терялась на фоне образовавшегося моря из других Слуг, но ее голос не позволял ей просто растаять в общем море из обитателей,— Поздравляю!
За словами Ольги последовали повторы тех же, но другими голосами и со сменой позиции говоривших относительно самого Аинза. Громче, тише, более или менее радостно, но крики “поздравляю” неслись со всех стороны, заставив Аинз, уже смирившегося со своей ролью спасителя человечества, замереть на мгновение, прежде чем осознать, что в данный момент он находился в своем нечеловеческом теле.
То есть он выглядел как нежить — и более того, как нежить высшего порядка. Угрожающий вид, с какой стороны не посмотри на него.
И несмотря на это — крики “поздравляю” неслись со всех сторон, а окружающие Слуги посылали ему улыбки — кто-то скучающе, словно бы изначально не собирался находится на этой встрече, и без того зная о том, что итог сраженияы Аинза был предрешен.
Кто-то наоборот показывал ему помимо своей способности к растяжению губ в улыбке еще и большой палец, изо всех сил стараясь передать максимум одобрительных эмоций за секунду наблюдения за ним.
Все они наблюдали за Аинзом в форме лича.
Все они видели его настоящую форму.
Всем им было все равно.
Разбор всех предыдущих Сингулярностей, уничтожение тех, победа над боссами — перед ним стояло еще столько проблем. Найти Соломона, разобраться с ним окончательно, окончить весь кризис Сингулярностей, призвать новых Слуг, разобраться с Часовой Башней, а может быть даже и выяснить, почему он оказался в этом мире…
И все это для того, чтобы в конце всех своих скитаний сделать то, что он хотел сделать все это время, с полной уверенностью…
И потому Аинз сделал шаг и, наплевав на свою костяную маску на собственном лице, вспомнив о матери, что все равно продолжала любить его, не важно, как повернется мир, вспомнив о том, что он никогда не был один, Аинз кивнул, произнеся самые заветные слова в его жизни.
“Я дома."