Мягкий искусственный свет, словно теплая дымка, пробивался сквозь приоткрытые жалюзи, рисуя на полу причудливые узоры из теней. Он скользил по гладкой поверхности кухонного гарнитура, выхватывая из полумрака блеск металлических ручек и матовый отблеск дерева. Луч света дотянулся и до краешка разложенного дивана, где из-под мягкого, слегка помятого одеяла выглядывала нежная ступня, будто выточенная из мрамора.
На аккуратных женских пальчиках поблёскивал смелый красный лак — яркий, словно капля вина на снегу, контрастирующий с фарфоровой бледностью кожи.
Сама хозяйка этой ножки спала, утонув в пухлых подушках. Чёрная маска для сна, словно таинственная полумаска венецианского карнавала, скрывала половину её лица, оставляя на виду лишь аккуратный ротик с чуть приоткрытыми губами и рассыпавшиеся по дивану длинные алые волосы. Они струились по складкам ткани, как река из огня, переливаясь в свете лампы медными и рубиновыми оттенками.
Дверь в помещение скрипнула, приоткрывшись ровно настолько, чтобы пропустить внутрь высокую женщину в бронежилете, с тяжёлым пистолетом на поясе.
Перед собой она толкала металлическую тележку, доверху заставленную тарелками, контейнерами и бутылками — казалось, здесь было всё: от простых консервов до свежеприготовленных блюд, источавших аппетитный аромат. Колёса тележки поскрипывали по полу, но звук был приглушённым, словно она сознательно старалась не шуметь.
Как прилежная горничная, женщина аккуратно подкатила тележку к кухонному столу и принялась расставлять еду: ставила тарелки, раскладывала столовые приборы, поправляла салфетки. Каждое её движение было отточенным.
С дивана раздалось недовольное шуршание, и из-под тёмно-синей маски для сна показалось сонное лицо девушки. Она моргнула, щурясь от света, и медленно стянула маску, оставив на щеке след от складок ткани.
— Ты опять разбудила меня утром? — её голос звучал хрипловато от недавнего сна и был густо замешан на капризности.
Женщина у тележки даже не обернулась, продолжая расставлять столовые приборы с почти механической точностью. Ложки и вилки ложились возле тарелок с тихим, едва слышным звоном.
— Вообще-то сейчас уже полдень, — её ответ прозвучал ровно, без раздражения, но и без особого сочувствия. В голосе чувствовалась привычка к подобным диалогам — словно это был ежедневный ритуал, от которого никто не ждал изменений.
Женщина бесшумно передвинула последнюю тарелку и, развернув тележку, направилась к выходу. Её шаги были лёгкими, почти неслышными — будто она не просто уходила, а растворялась в пространстве, оставляя после себя лишь аромат еды и лёгкий скрип колёс по полу.
Анита приподнялась на локте, её брови сдвинулись в резкой складке недовольства.
— А ты ничего не забыла? — её голос прозвучал резко, с отчётливыми нотками раздражения. — Как я тебе, по-твоему, до стола доползу?
Женщина на мгновение замерла в дверном проёме, но не обернулась. Её ответ прозвучал ровно, почти механически:
— Мисс Старк, вам не стоит об этом беспокоиться.
И прежде чем Анита успела что-то возразить, дверь мягко закрылась за ней, оставив в комнате лишь тишину и запах еды, который теперь казался почти издевательским.
Анита сжала зубы, её пальцы впились в край дивана.
— Не стоит беспокоиться? — она прошипела сквозь стиснутые зубы. — Она меня голодом решила поморить, что ли? Или это какая-то извращённая попытка издевательства?
Её взгляд упал на неподвижные ноги, скрытые под складками одеяла. Гнев сменился горькой усмешкой. Эти ублюдки конфисковали её искусственный позвоночник — «чтобы не искушать», как они выразились. Будто она была какой-то дикаркой, готовой в любой момент сорваться с цепи.
В голове уже роились варианты: можно попробовать сползти на пол и подтягиваться руками, но это унизительно. Можно скинуть что-то со стола и надеяться, что еда упадёт в пределах досягаемости… но это ещё хуже.
Анита сжала кулаки, её ногти впились в ладони, оставляя полумесяцы красных отметин. Она с силой ударила по дивану, отчего пружины жалобно заскрипели, а её растрёпанные волосы — некогда аккуратная каштановая волна — рассыпались по плечам хаотичным облаком.
— Когда он уже собирается навестить меня? — её голос дрожал от ярости и обиды. — Или он решил запереть меня в этой душной коробке навечно?
Ещё один удар по дивану, на этот раз слабее. Гнев быстро сменился горькой безнадёжностью.
— Пусть только попадётся мне… — она прошептала сквозь стиснутые зубы, но угроза звучала пусто. Что она могла сделать в своем положении?
Дверь внезапно распахнулась с лёгким скрипом, впуская в комнату поток света из коридора.
— Ну вот и я, — раздался спокойный, знакомый голос. — Что это ты там собиралась со мной сделать?
В дверном проёме возник его силуэт — высокий, уверенный, с той самой едва уловимой ухмылкой, которая всегда выводила её из себя. Свет за его спиной окутывал фигуру лёгким ореолом, делая его одновременно и реальным, и чем-то вроде миража.
Анита оживилась, как кошка, уловившая движение добычи. Она резво уселась на диване, поджав под себя пока не слушающиеся ноги, и вытянула руки вперед, пальцы сжались в кулачки, демонстрируя «серьёзность» своих намерений.
— Подойди сюда, я тебя ударю! — в её голосе прозвучала игривая угроза.
Август, не сдвинувшись с места, лишь шире расплылся в ухмылке, его плечо непринуждённо опиралось о дверной косяк.
— А если не подойду, что ты мне тогда сделаешь? — его бархатный голос был нарочито спокоен, будто дразнил раскачивающегося на ветру котёнка.
Лоб Аниты покрылся милыми морщинками, она сделала самое грозное выражение лица, какое могла, и, схватив свою маску для сна, запустила ею в мужчину. Тот даже не шелохнулся, лишь ловко поймал летящую ткань одной рукой, сжав в ладони.
— И это всё? — продолжил подначивать Август, перебрасывая маску из руки в руку.
— Не вынуждай меня подушками тебя забрасывать, — фыркнула Анита, театрально складывая руки под грудью, отчего её и без того соблазнительные формы стали ещё выразительнее. — Мне ещё на чём-то сегодня лежать надо будет.
Тогда Август сделал шаг вперёд, его ухмылка приобрела хищный оттенок. Он медленно прошёл в комнату и уселся на самом краю дивана, у её ног, намеренно оставляя между ними дистанцию.
— Ты специально так далеко от меня сел? — в голосе Аниты прозвучало неподдельное возмущение. Она-то планировала моментально вцепиться в него, как только он окажется в пределах досягаемости.
— Как ты поняла? — притворно удивился Август, его глаза блестели от азарта.
Не долго думая, Анита упёрлась руками в диван и резко подтянула тело вперёд, оказавшись в сантиметрах от него. Её руки уже потянулись к его плечам, она буквально чувствовала, как её пальцы вот-вот вцепятся в его твёрдые мышцы, как она прижмётся грудью к его торсу, вдохнёт этот знакомый, сводящий с ума запах кожи с нотками древесины и чего-то неуловимо мужского…
Но планам не суждено было сбыться. Август опередил её — его левая рука молниеносно схватила её за затылок, мягко, но неумолимо опрокинув голову на свои колени. Анита неуклюже уткнулась лицом в тёплую ткань его брюк, ощущая под щекой упругие мышцы бедра.
Первым порывом было сопротивляться — такое положение казалось ей унизительно уязвимым, совсем не женственным. Но опустившаяся на её затылок тяжёлая ладонь спутала все планы. Казалось, он даже не прилагал усилий, но её голова будто оказалась зажата в тисках. Уткнувшись носом в ложбинку между его бёдер, Анита внезапно осознала, что… ей это нравится.
Август тем временем начал медленно водить пальцами по её волосам, затем опустил руку ниже, большим пальцем нежно проводя по её виску. Его движения были размеренными, уверенными — словно он гладил некогда дикую, но постепенно приручаемую кошку.
И самое обидное — это работало. Анита почувствовала, как напряжение постепенно покидает её тело, а в груди разливается странное, тёплое чувство. Она даже непроизвольно прижалась щекой к его бедру, словно ища больше тепла.
«Чёрт возьми», — промелькнуло в её голове, — «он знает, что делает».
Но вслух она лишь недовольно хмыкнула, делая вид, что всё ещё сердится.
— Неужели тебе не нравится? — прошептал Август, его горячее дыхание коснулось её кожи, а губы почти прикоснулись к её уху. Склонившись над девушкой, как демон-искуситель, готовый увлечь её в пучину наслаждения, он тихо продолжил: — Я могу и прекратить.
Сердце Аниты бешено застучало, а по спине пробежали мурашки. Она чувствовала, как её тело предательски реагирует на каждое его слово, на каждый шёпот.
— Всё нормально, — сдавленно пробубнила Анита, стараясь скрыть дрожь в голосе.
Мысли путались, кровь стучала в висках.
«Когда он этому научился? Кто его этому научил?»
Она знала его совсем другим — сдержанным, почти холодным.
«Он раньше не вёл себя так соблазнительно!»
Но сейчас его прикосновения, его голос, сама его близость сводили её с ума, как никогда раньше.
— Неужели нашей беззащитной богатенькой девушке не нравится её нынешнее положение? — продолжал нашёптывать Август, его голос струился по её коже, как тёплый шёлк. — Ей хочется занять более доминирующее положение в наших отношениях? Хочется казаться настоящей женщиной?
Аниту будто ударило током. Всё тело затряслось, пальцы непроизвольно вцепились в складки его одежды. Глаза широко раскрылись от шока, зрачки расширились, вбирая в себя смутную тень его силуэта. Дыхание спёрло, лёгкие жгло от нехватки воздуха. Всё внутри сжалось от его догадки.
— К сожалению, ты сейчас не в том положении, Анита, — его голос прокатился низким, почти воркующим тембром. Девушка не видела его лица, скрытого в полумраке за её спиной, но кожей ощущала его хищную и самоуверенную ухмылку.
— Замолчи, — вырвалось у неё сквозь стиснутые зубы. Голос прозвучал твёрже, чем она ожидала, но внутри всё пылало — и от злости, и от чего-то ещё, стыдного и сладкого. — Разве ты не обещал отпустить меня, как только я остыну? Или все сказанные тобой слова были обычной ложью?
— Обещал, — согласился он, и в его тоне зазвучала опасная игривость. — Но разве я обозначил какие-то временные рамки? Это может быть год, может два, а может… никогда.
— Август… — её голос дрогнул, став почти детским, беспомощным. Она не ожидала такого ответа. В голове вспыхнул вихрь мыслей — обрывчатых, противоречивых. Должна была злиться. Должна была сопротивляться. Но вместо этого тело предательски отвечало на его близость, а сознание заполняли только эти… постыдные, навязчивые фантазии.
— Ладно, это просто шутка, — рассмеялся он, и напряжение мгновенно растаяло, словно его и не было. — Ты вольна будешь покинуть этот комплекс завтра.
— Правда? — спросила она, и даже сама удивилась этой внезапной грусти, прокравшейся в голос.
— Правда, — подтвердил он, и пальцы его слегка сжали её плечо. — Надеюсь, всё здесь тобой услышанное и увиденное останется тайной. Ты же умеешь хранить секреты?
— А что будет, если я расскажу кому-нибудь? — спросила она скорее из любопытства, чем из страха.
Тишина. Потом — лёгкое движение за спиной, и вдруг его губы почти коснулись её уха, когда он прошептал:
— Тогда я навсегда запру тебя в этой комнате.
От его слов по спине пробежал ледяной холод. Анита вся сжалась, сердце замерло на мгновение.
— Снова шутка! — рассмеялся он, и жуть тут же испарилась, словно её и не было.
«Он играет со мной! Когда он стал таким?!»
Мысль пронеслась в голове, острая и колючая. Анита недовольно стрельнула взглядом в его сторону, но в глазах её читалось больше растерянности, чем злости.
— Мы же с тобой друзья, Анита, — он снова приблизился, его дыхание обожгло её шею. — А друзья не будут рассказывать секреты друг друга? Или, может быть, я где-то не прав?
Его пальцы медленно скользнули по её волосам, поглаживая, почти лаская. Губы — так близко, что она чувствовала их тепло. Дыхание — тяжёлое, ровное, будто намеренно растягивающее каждую секунду.
Анита была в ловушке — не физической, а куда более опасной.
— Д-да, не будут! — вырвалось у неё, голос дрогнул, став тонким, почти жалобным.
Она глубже уткнулась лицом в его брюки, пряча покрасневшие щёки. Сейчас она чувствовала себя униженной, слабой… и почему-то это было почти приятно.
Особенно — когда это был он.
…….
Анита сидела за столом, сосредоточенно ковыряя вилкой в тарелке, будто еда вдруг стала самым сложным пазлом в её жизни. Прямо напротив, облокотившись на стол, сидел Август. Локоть его покоился на деревянной поверхности, а подбородок удобно устроился в ладони.
Его глаза — два тёмных озера, полных тайного веселья — неотрывно следили за каждым её движением. Уголки губ предательски подрагивали, выдавая ту самую знакомую, бесячую ухмылку, от которой у Аниты сосуды наполнялись то ли яростью, то ли чем-то ещё более неудобным.
— Что? — бросила она наконец, не выдержав этого молчаливого давления. Вилка звякнула о тарелку, выдав её раздражение.
Август лишь приподнял бровь, словно наблюдал за особенно забавным экспериментом.
— Ничего. Просто любуюсь, — произнёс он нарочито медленно, растягивая слова, как карамель. Его взгляд скользнул к её губам, потом обратно к глазам — нагло, без тени смущения.
Анита ощутила, как жар поднимается к щекам, и тут же возненавидела себя за эту реакцию. Она сжала вилку так, что костяшки побелели.
— Может, перестанешь пялиться и займёшься своими делами? — выпалила она, но даже ей самой голос показался странно сдавленным.
Август рассмеялся — тихо, глубоко, будто разделяя с ней какую-то постыдную шутку.
— Но моё «дело» сейчас сидит передо мной и краснеет, как помидор, — парировал он, наклоняясь чуть ближе. — И, знаешь, выглядит чертовски мило.
Анита замерла. Сердце ёкнуло где-то в районе горла.
«Чёрт. Чёрт. Чёрт».
Она ненавидела, когда он так смотрел. Ненавидела ещё больше, что ей это нравилось. Сегодня из-за его неожиданного нападения она потеряла в себе всё своё женское достоинство.
……
Мерцающие голубоватым светом мониторы отбрасывали блики на стены подземного комплекса. На экранах чётко виднелась фигура Аниты, шагающей по заброшенной лесной тропинке.
— Разумно ли её вот так просто отпускать, отец? — Офелия скрестила тонкие пальцы перед собой, не отрывая холодного взгляда от экранов. В её голосе звучала лёгкая нотка сомнения, но не беспокойства — скорее профессиональный интерес.
Август стоял неподвижно, как изваяние, заложив руки за спину. Тени от мониторов играли на его профиле, подчёркивая резкие черты лица. Когда он заговорил, его баритон звучал размеренно и спокойно, словно он обсуждал погоду:
— Её убийство недопустимо. — Пауза. В комнате слышалось лишь тихое жужжание серверов. — А держать постоянно в неволе… нецелесообразно.
Он повернулся к дочери, и в его глазах вспыхнул расчётливый блеск.
— Отпустить и расстаться на хорошей ноте… — губы Августа растянулись в едва заметной улыбке, — это не просто лучший вариант. Это единственно правильный выход.
Гулкая тишина повисла в комнате наблюдения, нарушаемая лишь едва слышным жужжанием оборудования. Голубоватый свет мониторов придавал лицам холодноватый оттенок, подчеркивая напряженность момента.
— Я понимаю, отец, — голос Офелии дрогнул, в нем явственно читалась подавленная обида. — Но зачем нужно было обниматься с этой женщиной перед уходом? И вести себя так… — она замолчала, губы ее дрожали, — так интимно?
Август медленно повернулся к дочери. В его взгляде читалось одновременно и удивление.
— Ты следила за нами через камеры? — спросил он, и в его голосе прозвучали нотки чего-то между упреком и одобрением.
Офелия лишь кивнула, не в силах поднять глаза. Ее пальцы нервно теребили край одежды, выдавая внутреннее волнение.
— Какая же ты ревнивая, — протянул Август, и в его голосе появились теплые, почти ласковые нотки. Он медленно поманил ее рукой, и этот жест был полон непререкаемой власти.
Девушка послушно сделала шаг вперед, затем еще один. Ее губы были плотно сжаты, а взгляд упорно избегал встречи с отцовским. Когда она остановилась в шаге от него, ее глаза невольно скользнули вниз, к его коленям — и это мгновенное движение не ускользнуло от проницательного взгляда Августа.
Уголки его губ дрогнули в едва уловимой ухмылке. Не спеша, он похлопал по своему бедру:
— Если тоже хочешь, то ложись, — его голос звучал одновременно как приказ и как ласковая уговор. — Офелия, ты должна понимать — для своей дочери мне ничего не жалко.
В комнате стало так тихо, что было слышно, как бьется сердце девушки. Она закусила губу, чувствуя, как жар разливается по щекам.
— Я понимаю, отец, — прошептала она, и в этом шепоте звучала вся ее покорность, вся преданность, вся та странная смесь чувств, которую она испытывала к этому человеку.
Медленно, словно боясь спугнуть момент, она опустила голову на его колени. Ее тело напряглось в ожидании, дыхание стало поверхностным и частым.
Губы Офелии дрогнули, когда пальцы отца впервые коснулись её волос. Всё её тело мгновенно отозвалось на это прикосновение — плечи расслабились, дыхание стало глубже, а в груди защемило странное, сладкое чувство.
Август двигал рукой неторопливо, почти ритуально: сначала просто положил ладонь на макушку, потом медленно провёл пальцами по прядям, будто расчёсывая невидимой расчёской. Каждое движение было выверенным, будто он заранее знал, где скопилось больше всего напряжения.
— Ну вот… — прошептал он, и в его голосе звучала, знакомая Офелии смесь снисходительности и тёплой насмешки. — Всё твоё недовольство — просто детский каприз.
Она хотела возразить, но в этот момент его пальцы нашли особенно зажатую мышцу у основания шеи — и слова застряли в горле, превратившись в тихий вздох.
«Как он это делает?»
Все её накопившиеся за неделю негативные эмоции — злость, ревность, обида — таяли под его прикосновениями, словно лёд под тёплым дождём. Одна только его правая рука, тяжёлая и тёплая, справлялась лучше любых успокоительных.
— Тебе же лучше, когда ты не злишься, — продолжил Август, и Офелия почувствовала, как его пальцы впиваются в кожу головы, массируя её с такой силой, что в висках застучало. Боль была приятной, почти пьянящей.
Она бессознательно прижалась щекой к его колену, вдыхая знакомый запах дорогого костюма и чего-то ещё — чего-то, что было просто им.
— Да… — выдохнула она, уже не пытаясь скрыть, как это действует на неё.
Август усмехнулся, но не остановился. Его пальцы теперь двигались медленнее, но глубже, будто вытягивая из неё последние капли напряжения.
— Вот и хорошая девочка.
Эти слова прозвучали как окончательный приговор — и Офелия сдалась, позволив себе просто чувствовать. Всё остальное перестало иметь значение.