Видимо, название к главе я писала не приходя в сознание, но получилось на удивление удачно, поэтому править его я не буду, пусть остается😉
⬅️ТУДА ➡️СЮДА
***32***
Аластор как раз доставал из духовки противень с мясом, который готовил по собственному рецепту, когда на кухне появился патронус-кошка и голосом Минервы сказал:
— Аластор, нужно поговорить, жду тебя сегодня вечером у себя дома, — и продиктовал координаты аппарации.
— Это кто? — Рита, которая корпела над очередной статьей за кухонным столом, неодобрительно посмотрела на то место, где истаял патронус, а потом и на Аластора. Делить своего мужчину с кем бы то ни было она не собиралась.
— Минерва Макгонагалл, — поморщившись, ответил он, доставая тарелки и прочее необходимое для сервировки.
— Профессор Макгонагалл? — Рита облегчённо улыбнулась, понимая, что эта дама ей уж точно не соперница. Кто бы ей сказал ещё пару месяцев назад, что она будет ревновать Грюма, рассмеялась бы в лицо, а теперь, что было для неё совершенно удивительно, нервничала и да — ревновала.
— Она, — кивнул Грюм, откупоривая бутылочку красного полусухого и переливая его в декантер, чтобы оно «подышало». Раньше он подобным не заморачивался, да и пил напитки гораздо крепче вина, но с Ритой ему хотелось всей этой странной чепухи — вкусного вина, шоколадных конфет, клубники, закатов, розовых лепестков на постели и красивого белья на ее теле. И он не собирался себе в этом отказывать, потому что большую часть своей жизни он буквально существовал, заливая зельями боль, поэтому сейчас всеми силами добирал то, чего был лишен.
— И что она хочет? Голос у нее был какой-то взволнованный, — Рита профессионально это отметила, зная, что патронус передает не только слова, но и эмоции, которые в момент отправки испытывал человек.
— Черт ее знает, — Аластор потер шею и виновато глянул на Риту. Они, вообще-то, сегодня планировали романтический ужин, а не вот это все.
— Так, милый, давай мы накинем на всю эту красоту Стазис, — Рита кивнула на стол и продолжила: — Потом ты быстренько сходишь к Минерве, а я пока допишу статью.
— Ты не обидишься? — Аластор присел рядом с Ритой и обнял ее.
— С чего бы? — удивилась она. — Только очень тебя прошу, не дольше часа, иначе я начну тебя искать.
— Хорошо, — кивнул он, поцеловал ее в макушку и ушел, оставив наедине с пергаментом и пером.
Минерва нервно мерила шагами крохотную гостиную, когда услышала хлопок во дворе, а потом и стук в дверь. Рывком раскрыла дверь и отшатнулась, потому что если это был Грюм, то она юная японская принцесса как минимум. Привыкнув видеть его колченогим инвалидом, с испещренным шрамами лицом, без глаза и практически без носа, она сейчас и не признала бы его, если бы он не сказал:
— Случилось что? — голос был его, а вот всё остальное…
— Что с тобой, Аластор? — она сделала пару шагов назад, с неверием оглядывая его.
— Вылечился, — хохотнул он, неприятно поразившись ее взгляду.
Минерва перевела взгляд на его ноги и прикрыла в ужасе рот рукой, потому что обе ноги были одинаковые — человеческие, а ведь он должен ходить на протезе. Она знала о том, что у волшебников есть возможность вырастить новую конечность, но это же кровная магия!
— Ты! — она выхватила палочку, направив ее на Грюма. — Ты прибег к темной магии! Как ты мог?!
— Совсем сбрендила на старости лет, — рявкнул Аластор, в одно неуловимое движение спеленав беспалочковым заклинанием Минерву, и накинул на нее Силенцио. Усадив ее на стул, второй поставил напротив, сел и начал говорить.
— Минерва, ты, конечно, умная, вон, целый профессор, но порой такая дура, что сил нет. Министерство магии упразднило запрет для госпиталя святого Мунго на применение темной и кровной магии для излечения больных. Закон я не нарушал, но если лично тебе претит, то ты вполне можешь мужественно страдать, никто не запрещает. А я впервые за долгие годы сплю нормально, не глуша зелья галлонами. Осуди теперь меня за это. А вообще, побудь сначала в моей шкуре, а потом рассуждай. Хочешь, я тебя прокляну чем-нибудь болезненным, а через годик мы поговорим о том, что темная магия — зло?
Она отрицательно помотала головой, а в глазах плескался страх. Мало ли что придет ему в голову? Может, и в самом деле сейчас сотворит с ней что-нибудь, чтобы доказать свою правоту.
— Ладно, не дрейфь, я же не изверг сумасшедший какой. Только язык придержи с обвинениями, не то я тебе и в самом деле покажу, с какой болью приходилось мне жить. Круцио ласковой щекоткой покажется.
Аластор взмахнул палочкой, развеивая удерживающие Минерву заклинания, и она, сев удобнее, посмотрела на него, а потом выдала:
— Ладно, ты прав. Жить с болью и в самом деле невыносимо, — у нее бывали приступы мигрени, которые было невозможно снять никакими зельями, но от работы в эти дни ее никто не освобождал, так что понять Аластора она могла, но Лонгботтомы!
— Августа вылечила Фрэнка и Алису. Там тоже темная магия, как минимум ритуалы, а то и легиллименция, — наконец-то выдала она то, из-за чего на самом деле дернула Грюма.
— И что? — он пожал плечами, категорически не понимая ее возмущения.
— Но они же не страдали, им не было больно, зачем нужно было марать их тёмной магией?
— То есть о моральных страданиях ты даже не подумала? — спросил он.
— О каких?! Они ничего не чувствовали, они ничего не понимали.
— А Августа? О ней ты не подумала? Каково ей было видеть своего сына овощем, который без посторонней помощи ни пожрать, ни посрать, уж прости за прямоту? А внук, который после посещений родителей наверняка рыдал в подушку? — Аластор покачал головой, поражаясь чёрствости этой светлой волшебницы. — Я тебе так скажу, Минерва, фанатизм — не самое лучшее, что может случиться с человеком. А ты фанатичка, которая делит мир только на чёрное и белое, забывая про полутона. И я тебя предупреждаю, если ты будешь досаждать людям, то я лично арестую тебя. Поняла?
— Аластор, — она отшатнулась от него, — как ты можешь? Альбус столько сил положил на борьбу с темной магией…
— И оказался в Азкабане, — перебил ее Грюм. — Не присылай мне больше сообщений, Минерва, в этом идиотизме, в котором ты погрязла, я тебе не помощник.
Он вышел из дома, аккуратно прикрыл за собой дверь и аппарировал на пустынный берег ближайшей речушки. От того часа, что дала ему Рита, оставалось еще немного времени, поэтому он решил проветрить голову, не тащить же домой тот негатив, что нацеплял от святоши Макгонагалл!
* * *
То, что Азкабан не добавит здоровья, было ясно с самого начала и не удивило Альбуса, но он не ожидал, что он столько заберет. В сырой и холодной камере, которую даже летнее солнце и теплая погода, установившаяся в Северном море, не прогревали, было просто невыносимо существовать. Его белоснежные волосы и окладистая борода быстро превратились в какую-то мочалку невнятного грязно-серого цвета, под ногтями единственной руки скопилась грязь, хорошо их хоть отгрызть можно было, с ногами такой фокус не получился бы ни при каких обстоятельствах. Благо один раз в месяц по камерам проходил маг, который накладывал нужные чары — уборки на камеру, чистящие и чары стрижки на заключенных и прочие, типа дезинфекции, чтобы раны, которые неизбежно возникали, не гноились в условиях тотальной сырости, да и от вездесущих паразитов помогало.
После первого же такого обхода Альбус оказался стрижен почти под ноль, после чего голова начала мерзнуть, а еще обострились самые обычные старческие болячки. Он уже послушно сидел на полу, дожидаясь момента, когда уже можно будет лечь на шконку, чтобы распрямить спину и ноги. Артрит, простатит, наверняка давление и прочие проблемы навалились скопом.
— Парни, его обрили! — сразу после прохода мага Долохов посмотрел на Альбуса и зашелся хохотом, который быстро перешел в натужный кашель.
— Я хочу это видеть, — крикнул Рудольфус из камеры по соседству, а остальные его поддержали, высказывая предположения о том, как он выглядел. Если в первые дни Альбус огрызался, взывал к совести и читал проповеди о всепрощении и опасности темной магии, то теперь старательно игнорировал, потому что чем больше он говорил, тем больше над ним издевались, благо только словесно.
К началу второго месяца срока в один из вечеров, когда дементоры уже сделали облет камер на сон грядущий, заставив Альбуса дрожать от холода и морального истощения так, что судорогой сводило, казалось, все мышцы, до него вдруг донёсся запах вкуснейшего копчёного мяса и свежего хлеба. А уж когда носа коснулся аромат кофе, то он и вовсе подумал, что его разум начал выдавать обонятельные галлюцинации. Но нет, в коридоре слышались какие-то шёпотки, непривычное шуршание и довольные вздохи, а потом он увидел Долохова, который стоял у решётки и тянулся к соседней камере. В его руку ткнулся увесистый кулёк, который он шустро втянул внутрь. Посылка! В Азкабан на уровень, где сидят самые страшные преступники, каким-то образом в обход всего была доставлена посылка!
Честно? Альбус думал, что при первой же возможности он сдаст всех с потрохами, но…
— Слышь, Дамблдор, подойди, — Долохов снова стоял у решетки, держа в руках еще один кулек.
— Зачем? — спросил Альбус, но все же поднялся и подошел.
— За надом, — хмыкнул Долохов и толкнул кулек по полу так, чтобы он доскользил до камеры Дамблдора. — Мы же не крысы какие, чтобы с человеком не поделиться. Там еда, несколько порций восстанавливающего зелья, ну и прочее по мелочи. Ты только не жри всё сразу, иначе желудок заболит.
В этот вечер, вернее, ночь Альбус впервые после заключения плакал. Забившись в самый темный угол, он размазывал слезы по лицу, держа в руках кусочек мягкого ароматного хлеба, подносил его к носу, вдыхал невероятный запах и плакал. Тихо, безнадежно. Он только сейчас понял, что с самого первого дня в камере Аврората к нему никто ни разу не пришел, не побеспокоился, не попробовал передать посылку с едой или сменными вещами. Сторонники света вычеркнули его сразу, стоило ему оступиться. А каких-то отщепенцев, которые второй десяток лет сидят без малейшей надежды на свободу, кто-то с воли все это время поддерживал.
Кулек только с виду казался маленьким, но стоило положить его на шконку и развязать бечёвку, как он тут же увеличился в размерах, явив из своих недр настоящее богатство. Да там даже шерстяные носки были, которые Альбус тут же надел и едва в голос не застонал от блаженства, когда тепло прокатилось по ледяным ступням, потому что в носки были вплетены согревающие чары.
И вот теперь, сидя в углу с куском хлеба и рыдая тихо-тихо, так, чтобы не привлечь к себе ненужное сейчас внимание, он начинал понимать… Он начал вдруг видеть в остальных заключенных людей. У них были мечты, планы на жизнь, но так произошло, что победили не они, и… И всё… Их жизнь была кончена с момента заключения. Конечно, на самом деле в Азкабане не сидели невиновные… Нет, был, конечно, Сириус, но о нем лучше не вспоминать, потому что… С Сириусом он облажался по полной программе, себе-то можно было в этом признаться. Но, что удивительно, они остались людьми. И пусть он их идейный враг, но сейчас они первые протянули руку помощи.
➡️СЮДА