• Boosty Shared
• НекроХРЫЧ

• T

• не опуская взгляда
• гарри поттер
• fan-fiction

Вокруг глубоко запавших глаз легли глубокие тени. Серебристые воздушные волосы потускнели. Грудь слабо вздымалась. Жизнь едва теплилась в теле, напоминая огонек свечи на ветру. Одно дуновение — и конец.

Аккуратно, чтобы не потревожить тонко настроенных мистерий даже случайным касанием, Гарри Поттер убрал подвявшие цветы из вазы и поставил свежие, затем привычно сел в кресло и взял тонкую безжизненную руку.

— Привет, Луна…

И замолчал. Как вчера, позавчера… как каждый день с того момента, когда Волдеморт использовал эту чистую и невинную душу в своем таинстве, стремясь воплотиться в теле Малфоя.

— Знаешь, я скучаю, — выдавил наконец Поттер, чувствуя знакомое пощипывание в глазах. — И Блэки тоже скучает. Из наших много кто скучает. Знаю, ты не удивлена. Ты всегда старалась разглядеть в них лучшее. Они и правда лучше, чем казались.

Гарри говорил и говорил. Пошла уже четвертая неделя с момента сражения в Тайной Комнате, где он успешно вытер Волдемортом пол… но так и не защитил дорогого себе человека. Адам-7 отвлек внимание и даже какое-то время успешно сражался, задействовав имеющиеся боевые амулеты, пока Поттер проникал в ритуальный круг и пытался что-то сделать, но что толку? Все, на что его хватило — провести кровное братание и принять часть удара на себя.

Это спасло Луне жизнь, испортило планы Темного Лорда и закончилось бегством духа. Директор вытащил их, прибыв, как всегда, в последний момент. Гарри еще недоумевал: чего ждал Дамблдор, на этот раз точно зная, куда и зачем пошел Поттер?

Все оказалось до обидного просто. Волдеморт поработил и осквернил не только Яксли и Уотерса, создав из своих миньонов живой заслон для Архимагов. Пока Франкенштейн оставался в резерве на случай повторения диверсии и для очного контроля защиты, Флитвик и Дамблдор обезвреживали оскверненных.

А потом Темный Лорд преподнес сюрприз: он как-то исцелил и пробудил василиска вновь. Декан Рейвенкло на пару с Франкеншейном остались сдерживать змея, а Дамблдор поспешил на помощь сюда.

— Что до меня, я утратил способность колдовать полностью, — невесело усмехнулся мальчик. — На этот раз по-настоящему, Луна. Сегодня силы начали возвращаться ко мне, и, знаешь, это здорово. Я даже не видел , представляешь? Всю жизнь видел, а как очнулся, ощутил себя слепым и глухим. Занимательный опыт, на самом деле. Теперь я снова вижу , и это…

Веки Луны слабо дрогнули. Поттер вскочил и тут же кликнул мадам Помфри.

— Что такое? — целитель появилась почти моментально.

— Ее глаза… они двигались!

Мадам Помфри тут же коснулась палочкой сплетения чар, выводя показатели в виде столбиков и строк рун и цифр.

— Нет, — грустный взгляд. — Все по-прежнему…

Слабый вздох. Поттер подпрыгнул:

— Видите? Этого не было!

— Да… — мадам Помфри тут же начала менять настройки. — Этого не было.

— Я… — Гарри прислушался к себе. — Кажется, я ее чувствую.

— Да, — целитель всматривалась в показатели, после чего заявила: — Вы связаны кровью и магией. С возвращением твоих сил к ней вернется жизнь.

Мальчик закусил кулак, сдерживая слезы. Удалось, пусть и не без труда. Луна приходит в себя… и это связано с ним. Он знал, что делать. Но разумно ли ускорять процесс?

Задав этот вопрос, Поттер услышал:

— Конечно, да. Чем больше энергии, тем быстрее она восстановится.

— Тогда я заночую здесь. Чем ближе, тем лучше, так ведь?

— Оставайся. Я распоряжусь поставить тебе кровать.

— Нет необходимости, мэм, — Гарри воспарил над полом, складывая ноги в сиддхасану. — Я буду не здесь.

Удивленный взгляд целителя тут же сменился пониманием:

— Только будьте осторожны.

Сказав это с трогательным беспокойством, мадам Помфри вышла из палаты. Наверное, так могла бы говорить с ним мама.

Мама… он не знал родителей и никогда не узнает. Он уже принял это. Семья больше не была болезненной темой. Или была?

В сторону рефлексию. Наконец-то Гарри точно знал, что он мог сделать для Луны. В момент смешения крови он хотел перенести весь удар на себя. Это удалось. Более того: уже полученный девочкой урон оказался разделен пополам.

Разница в силе и тренированности очевидна: то, что для него вылилось в глубокое, но все-таки истощение, отправило Луну в кому.

Доведя физическое тело до нужного состояния, Гарри сознанием отправился в эфир. После смешения крови с Луной он видел гораздо отчетливее и мог различать нити будущих вероятностей. Иногда ему удавалось и видеть отрывочные образы или обретать понимание грядущего.

— Спасибо.

Мороз по коже. Это же голос Луны!

Так. Успокоиться. Он уже пару раз встревал в неприятности с астральными сущностями. Только тщательное соблюдение мер предосторожности спасало Поттера от проблем.

— Это ты, Луна? — мальчик приготовился вернуться.

Из эфирных всполохов соткался знакомый до боли образ. Луна выглядела совершенно так же, как обычно. Только ощущалась иначе.

— Это я, — девочка подошла к нему. Довольно странное описание движения, ведь здесь не было верха и низа, не было гравитации и каких-то поверхностей. Только энергия и образы.

Такое чувство, будто их ауры смешались. Но этого быть не может. Даже если во время братания их магия объединилась, Луна Лавгуд останется собой. Между ними будет связь. Они смогут обмениваться силой и будут друг на друга влиять, но она будет собой.

— Отвратительно умный сопляк, — губы разошлись до ушей, обнажив частокол игольчатых зубов, кожа посерела. Во ввалившихся и почерневших глазах зажглись багровые блики.

Глядя на медленно пульсировавшие скверной черные вены на лице, черты которого были оскорбительной карикатурой Луны Лавгуд, Поттер испытал прилив гнева.

— Назови свое имя, — выпрямился мальчик.

По-хорошему стоило уйти, но…

— Ты знаешь его, — прошипела тварь. — Ты казнил меня!

Ой, ой, казнил, бедняжку.

— Я много кого казнил. И что теперь, запоминать каждого из вас? Много чести.

Эфир слабо вибрировал, что навевало ассоциации с дыханием. Как будто мир живой. На деле это лишь попытки его сознания воспринять происходящее здесь сквозь образы космоса, расцвеченные привычными зрению потоками энергии и дополняемые другими четырьмя чувствами.

— Ундина, — прорычало существо.

А, номер два.

— Ну и что?

Подобравшаяся к прыжку тварь, чей облик уже напоминал карикатуру на Старшую в его плену, дернулась. На уродливом лице отразилось ошеломление.

— Да, — подтвердил Харальд. — Плевал я с высокой башни на тебя, твоих птенцов, друзей, детей, любовников, или кого я там прикончил. Ты не нашла покой? Твои проблемы, кровососка. Ищешь путь в мир живых? Хочешь отомстить? Ищи и мсти. И я казню тебя снова. И снова. И снова. И снова. Для меня ты — номер два, бракованный образец, списанный в утиль.

Тварь прыгнула. Черные, сочащиеся скверной когти потянулись к лицу и замерли в футе. Скалясь и рыча, стархолюдина застыла перед ним. Гарри же с любопытством разглядывал, как исступленная ненависть вызывала усиление пульсации и концентрации скверны в этом существе, падавшем все ниже и ниже.

— Я не боюсь. Не раскаиваюсь. Не сожалею. Меня не мучит совесть. Единственное, что вызывает во мне скорбь — это факт того, что я убил. Но ты — лично ты — получила по заслугам. Пришла в мой дом. Обманула. Пыталась убить. Я был в своем праве и знаю это. Поэтому ты не можешь воплотиться в реальности даже в худосочного мстительного духа. Теперь прощай, Ундина Бладриверс. Да примет Господь твою грешную душу.

Пламя скверны, объявшее эту душу, начало сходить на нет. Вместе с этим женщина возвращала свой облик и отступила назад, выпрямившись и горько усмехнувшись:

— И ты не питаешь ко мне ни злобы, ни ненависти, ни гнева?

— Ни сожаления, ни мщения, ни боли, — подтвердил Харальд. — Тебе не за что держаться. Иди с миром.

Горькая усмешка. Силуэт становился все прозрачнее, присутствие — все слабее.

— Вот, значит, как, — голос далекий, словно дуновение ветра. — Прощай, мальчик…

Присутствие угасло. Поттер снова обратился к потокам эфира и нитям вероятностей, понемногу пропуская сквозь себя энергию и направляя ее в душу.

Такое здесь происходило. Отпечатки его деяний, неупокоенные души убитых им, сильные и яркие эмоции и переживания воплощались, обретали образ и связывались с ним. Некоторые пытались помочь, некоторые — как Бладриверс — навредить.

Периодически Гарри вступал в контакт с иными сущностями. Чаще всего это было просто внимание и понимание присутствия нечто. Однажды он натолкнулся на нейтрально-дружелюбное создание, которое пыталось с ним пообщаться, но поток образов был совершенно фантасмагорическим. Общение застопорилось.

Вероятности. Пока что Гарри видел лишь то, что касалось его. Точнее, он мог ощутить присутствие этих вероятностей — что они в себе несли и как могли реализоваться Поттеру пока что недоступно. Более того: вероятности изменялись даже от волевого прикосновения к ним.

Наверное, это и есть реальность, а физический мир, привычный и понятный — лишь одно из измерений или один из планов. Да. Так и есть.

— Харальд…

Это не было слово — просто образ настолько четкий, что прозвучал как голос в ушах. Причем именно как его полное имя. Занимательно и совершенно непонятно.

— Снова ты, — Гарри ощутил нечто, внимание которого однажды так его испугало. — Назовешь себя?

— Нет… ты ее отпустил… почему?

Гарри не стал отвечать словами. До этого момента Поттер даже не знал, что отпустил Ундину. Он просто сказал то, что считал правильным. Почему? Потому что так правильно. Не больше, не меньше. Откуда мальчик это знал? Просто знал.

Порой такие знания появлялись у него. Сами собой. Или они всегда были? По ощущению — всегда.

Присутствие нечто ушло. Видимо, удовлетворилось его ответом и переживаниями.

Гарри вернулся в реальность и открыл глаза. Все тело жгло изнутри, но это жжение не было ни болезненным, ни неприятным. Тонкие тела снова наполнены и реагировали на это. Пожалуй, еще неделя в таком темпе — и силы вернутся полностью.

Луна выглядела так, словно не было ни нападения Волдеморта и его ритуала, ни многих дней в коме. Девочка спала крепко и безмятежно. Изменения были заметны при внимательном взгляде на астральное тело.

Определенно, она стала сильнее. И связь — отчетливая ментальная, психоэмоциональная и астральная связь между ними. Интересно, откуда взялся этот прирост сил? Не из него ли?

Эта мысль, что удивительно, совершенно не тревожила, хотя мальчик всего себя вкладывал в собственный рост и огорчался моментам, когда его показатели снижались.

Нет. Он… любопытно. Он тоже стал немного сильнее. Почему? Столь сильное истощение давало два закономерных результата: небольшое ослабление и возможный прирост сил, но последнее проявлялось не сразу, либо астральная травма с невосстановимым снижением сил. Последнего не было: он чувствовал. Значит, вариант «один», в котором астральному телу после восстановления тока энергии требовалось время на реакцию.

Кровная связь. Неужели все эти россказни о «резонансе душ» и взаимном усилении не сказки? Других мыслей просто нет. Может, он так удачно попал? Нужно будет проштудировать вопрос.

Вздох. Зевок. Луна потянулась, жмуря глаза, и села в кровати. Открыла глаза.

Ни капли удивления. Словно для нее совершенная норма просыпаться в больничном крыле в компании Гарри Поттера.

— Доброе утро, — сонный голос.

— Доброе. Как ты?

Зевок. Потягивание всем телом. И ответ сквозь следующий зевок:

— Хао-о-о-рошо…

— Что ты помнишь?

Ответом ему стал взгляд насквозь. Серьезный, но с хитринкой.

— Теперь ты мой старший брат?

Значит, она помнила все. Внезапно Лавгуд порывисто обняла его, сбросив одеяло и заскочив на колени. Странно, она не казалась такой хрупкой… ага, и сильной. Хватка крепкая. И теплая. И… боже, она в одной ночнушке!

Гарри-младший тут же заинтересованно шевельнулся. А, ну, лежать!

— Спасибо, Гарри, — бормотание куда-то в плечо. — Ты пришел за мной.

— Конечно. Иначе и не могло быть.

Молчание. Объятия. Луна ощущалась… родной. Словно они всегда были вместе. Это эффект связи? Непременно разобраться.

Заметка: вслед за астральными также изучить юридические аспекты кровного братания. Мало ли какой сюрприз выстрелит.

— Все только начинается, да? — Луна чуть отстранилась, чтобы видеть его. И заглянула в самую душу.

Гарри обнял ее, прижимая к себе. Да. Он не так наивен, чтобы считать, будто с Волдемортом покончено. Нет, ублюдок куда-то делся. Дамблдор уничтожил два хоркрукса (вроде как), но что-то в последнее время ссылался на занятость и казался взволнованным. Драко Малфой в Мунго.

— Расскажи, чем все закончилось, — попросила Лавгуд.

— Нас забрал феникс. Дамблдор остался лицом к лицу с Волдемортом и изгнал его. Я очнулся на следующий день. Вскоре была дана пресс-конференция, — Поттер поморщился, — и понеслось. Если коротко: всех собак повесили на Малфоя. Который Драко. Самое забавное, что в версии для масс и не соврали ни словом. Малфоя выставили одержимым артефактом, который он по дурости стащил у своего отца. При этом официальная власть старательно выставляет и Драко, и его папашу «жертвами козней врагов». Фадж всеми силами пытается вернуть своего спонсора обратно, чтобы Люциус прекратил волнения в среде аристократии и помог навести порядок. Ничего у него не получается: продолжается дележка пирога, ранее принадлежавшего Люциусу. Заинтересованные поддерживают меня в моей кампании, чтобы продолжал давить на Малфоя. В министерстве тоже все непросто: Фаджу мешает Крауч-старший, который стремится навести порядок в своем понимании и отмыть департамент магического правопорядка от грязи. Тем же занят и Скримджер, гоняя своих в хвост и в гриву.

— Понятно, — произнесла Луна с видом «ничего не понятно». — Как ты сам?

В состоянии эмоционального раздрая — вот как он. Устал, как собака — вот как он. Возненавидел все эти интриги и подковерные игры до глубины души — вот как он.

Началось все с пресс-конференции, во время которой его облизали со всех сторон местные журналюги и главы отделов. Вишенкой на торте стал сам Корнелиус Фадж. И если бы Уолтер не подсуетился вовремя, в третий раз протащив зарубежную прессу, вышел бы господин министр сухим из воды.

Пара неудобных вопросов от немцев, чуть больше от французов и испанцев — и вот Гарри жмет потную ладонь скрипящего зубами от едва сдерживаемой злобы толстяка, чья улыбочка была настолько искусственной, что не попала в кадр Скитер, но зато освещала первые полосы зарубежных изданий, а Поттер стал кавалером Ордена Мерлина третьей степени. Хотели дать вторую, но кто бы сомневался, что Фадж подгадит. Красивая блестяшка на ленточке валялась где-то в чемодане, чек на выплату уже реализовал Арчер, пристроив к делу.

Ответом министру стали волнения в Манчестере как раз в тот момент, когда там же проводилась выставка британских достижений алхимии под эгидой Министерства Магии. Выставка сорвана, безопасники снова макнуты личиком в фекалии, над министерством открыто посмеялась даже британская Гильдия Алхимиков, тщательно разобрав по косточкам результаты «творчества» своих «коллег». Три четверти оказалось плагиатом дерьмового качества, еще четверть — кривыми-косыми поделками из тех, что даже в школе проходят как тупиковые пути. Ну, как, в школе — в Хогвартсе. Что проходят в министерской «школе» Гарри не знал и знать не хотел.

Репутация репутацией, а в «секретный» проект по замене непокорных гильдий государственными образованиями было вложено немало глухих золотых кругляшей, по факту спущенных в унитаз. Причем Гарри это не стоило вообще ничего: он просто послал местному криминальному авторитету «взаимовыгодное предложение» и впоследствии выкупил выставочное оборудование по рыночной цене. Не бог весть что, конечно, но для нужд зарождающегося алхимического цеха сойдет.

Гильдия Алхимиков, не очень-то любившая появление серьезного оборудования у частных лиц, отнеслась к этому предсказуемо: уже на следующий день после теневой сделки состоялся вполне официальный деловой разговор. Посланник гильдии известной национальности пытался выкупить у него по дешевке несколько фамильных рецептов. И так хорошо подошел к вопросу, ловко ездя по ушам, что Гарри даже поверил, что запрашиваемое имеет сугубо академическую ценность.

По сути, мальчика остановило крепкое уважение к фамильным секретам. Затем, уже после разговора, информацию проверили и — вот, удивительно! — оказалось, что ценность-то академическая есть, и серьезная, но есть еще и прикладная ценность. Гораздо более внушительная.

Когда Гарри отказал, в ход пошли завуалированные угрозы. В этот момент к мальчику «чисто случайно» с докладом явился Ингвар — один из лейтенантов Бьорна Железнобокого. Ага, и «чисто случайно» оказался в полной выкладке Волков Одина с узнаваемыми шевронами. Заглянул, показал себя, красивого, со всем уважением осведомился, когда его светлости будет угодно принять, и ушел.

Демонстрация силы сработала. Не будь Поттер истощен до крайности или принимай он в Поттер-мэноре, а не в Трех Метлах (учеба не позволяла вырваться), этого бы и не потребовалось. Гильдия Алхимиков в лице британского еврея Моше Гауптмана впечатлилась. На этом их переговоры как-то закончились и продолжились уже между Арчером и все тем же Гауптманом. По словам управляющего, они заключили вполне неплохое соглашение с основным посылом «не пересекаться сферами деятельности». Также Уолтер считал, что на ближайшие пару-тройку лет Гильдия Алхимиков притормозит с открытыми агрессивными попытками мешать семейному бизнесу.

Неприятным сюрпризом стало то, что следствие таки вышло на Поттера с декабрьской историей. Допрашивать его явился сам Бартемиус Крауч-старший, он же Бартемиус Крауч-Мудейший. Несмотря на крайне специфическую репутацию, этот человек вызвал в Гарри уважение с первого момента знакомства. Аккуратный, очень спокойный и уравновешенный, хорошо образованный, в своих принципах Крауч-старший был тверд, как железный гвоздь, вбитый в крышку гроба, ловок со словами и крайне убедителен.

Глава Департамента Магического Правопорядка ни капли не смущался присутствием трех Архимагов и лорда Арчера, известного в широких кругах серьезных людей под добрым прозвищем «Мозголом».

Крауч-старший пришел к нему с отличной гипотезой о произошедшем, довольно умело раскрыл замысел и проследил большую часть действий с небольшими сдвигами по очередности. Правда, ни одной улики представлено не было, и в теории выгореть в суде могло разве что обвинение по нападению на дежурную смену авроров.

Учитывая глубину скандала и небольшую чистку в Визенгамоте от сторонников Малфоя и Фаджа, места которых уже были заняты другими личностями, а также историю с василиском и Наследником Слизерина, дело не выгорело бы. Это понимал и Крауч-старший. Его визит был намеком на то, что Закон бдит.

Гарри не стал аппелировать к мутной истории с Барти Краучем-младшим, Пожирателем Смерти и редкостной тварью. Казалось бы — потрясение, Азкабан и падение господина. Достаточно для того, чтобы умереть. То же и про его маму — тяжелая болезнь, потрясение и визит в Азкабан накануне смерти сына… и собственной гибели. Вроде все прилично: мама хотела увидеть сына перед смертью, папа немного воспользовался служебным положением, и все такое.

Вот только не бился с этой теорией один нюанс: Барти Крауч-младший был исключительно талантливым волшебником. Очень сильным, искусным в окклюменции и легилименции, сведущим в темных искусствах.

Патронус — очень эффективная, но отнюдь не единственная защита от дементоров. Гарри на своем примере мог утверждать, что достаточная доля решимости и умение управлять эмоциями также являлись неплохим щитом. В окклюменции также существовали техники защиты от темных существ, на достаточно высоком уровне развития способные защитить и от дементоров. А если очень хорошо поискать, можно найти и кое-что на основе скверны.

Как вышло, что сильный, способный защитить себя волшебник взял и через пару месяцев склеил ласты в Азкабане, резко захирев как раз после визита родителей? И вот что интересно: на похоронах жены был только Крауч-старший, затем эксгумировавший тело сына из Азкабана и перезахоронивший в фамильном склепе.

Подозрительно, мягко говоря. Возбуждало желание проверить: чье тело лежало в могиле Барти Крауча-младшего. Уж не жены ли Крауча-старшего?

Обошлось. Интересный разговор мальчик решил приберечь.

И, конечно же, самое муторное: делишки авроров в Хогвартсе наконец-то выплыли наружу. От своих слов Гарри не отказывался и всячески поддерживал студентов. Правда, с небольшим, но очень сука важным нюансом: авроры и дээмпэшники накопали даже не кучу — гору отменного дерьмища на студентов и профессоров.

Винсента Смоука, как выяснилось, сразу после отстранения подержали недельку в СИЗО Аврората типа «под следствием», затем отпустили в бессрочный отпуск под подписку о невыезде — тут же нарушенную. Считалось, что Смоук отдыхал в Австралии. На деле он уже который месяц обживал застенки Поттер-мэнора на правах дорогого гостя в ожидании чуда.

Формальный суд, Смоука приговорили к девяти годам Азкабана с конфискацией в пользу Гермионы Грейнджер, и решением суда по ходатайству главы семьи заменили срок в Азкабане на выдачу семье Поттер, после чего быстренько спихнули проблемы поиска на них. Еще и лыбились ехидно, считая, что их дружочек давно и плотно скрылся.

Экберт не стал их разубеждать, но предложил после окончания всего оставить отрезанную голову Смоука на его столе в офисе Аврората. Гарри согласился… если там что-то останется для опознания.

С остальными делами, не касающимися лично Гарри и его близких, было кратно хуже. Формально он не мог в них вмешиваться иначе чем в качестве координатора коллективного иска, но закрутилось все так лихо, что к нему поперли за защитой не только обиженные ребята. Мелкие бандиты также старательно выставляли себя жертвами. Хорошо еще, ему удалось отмыться от защиты этого сброда. Вот только результат был очевиден и горек: под давлением администрации Хогвартса пришлось идти на сделку: прекращение кампании против авроров и ДМП в обмен на отсутствие такой же кампании против Хогвартса.

На этом основные приключения закончились, остался Хогвартс. Если раньше его поливали дерьмом в разговорах, то теперь превозносили как героя. Каждый спешил заверить, что уж он-то никогда не верил этим гнусностям.

— А, ничего интересного. Из меня сделали героя-спасителя, всучили пару ничего не стоящих наград и оставили в покое.

Луна поглядела так, словно видела все его переживания. И улыбнулась, снова прижимаясь к нему.

— Я всегда буду рядом, — пообещала девочка. — Всегда. Мы ведь теперь родные, так?

— Родные, Луна. Родные.

* * *

Живот сладко тянуло, и это больше не казалось ни постыдным, ни отвратительным. Жар похоти уже не был разрывающим изнутри, став самым естественным, что она когда-либо испытывала.

Сильные бедра с нежной кожей так сладко под пальцами. Нежная плоть под губами истекала дурманящим нектаром, к которому губы припадали снова и снова.

— О-о-о-ох… да-а-а-а… пониже… да-а-а-а-а… — мурлыкали над головой. — Еще… еще немного… да-а-а-а-а!!!

Волна крупной дрожи. Ответный стон сорвался с губ вместе с таким неожиданным, но от того еще более приятным оргазмом.

— Кто бы мог подумать, — промурлыкали над головой, — что наша маленькая змейка такая жадная лизунья…

Наваждение постепенно спадало, оставляя тепло, негу… и блаженное умиротворение, ломавшее еще больше. И вкус на губах продолжал будоражить ее…

— Я довольна, — изящная стройная нога перекинулась через нее, пряча манящее зрелище нежных розовых губок за вполне соблазнительным видом точеного бедра, к которому хотелось прижаться губами.

Моргана…

Пэнси зажмурилась, старательно изгоняя желанный образ. Помогало… с трудом. Запах оставался, как и довольное мурлыканье… как и вкус.

Пальцы сжались в кулаки. Это все мордредова магглокровка! Это она с ней что-то сделала там, в Поттер-мэноре!

Именно с той встречи все и началось. Сначала это были какие-то мысли. Затем образы, сны, желания… и эти желания буквально разрывали ее изнутри похотью и иррациональным влечением к собственному полу в целом… и одной кудрявой магглокровке в частности.

Пэнси налегла на окклюменцию, дисциплинируя разум и эмоции. Принимала зелья. Даже опустилась до такого постыдного действа, как мастурбация!

Ничего не помогало. Максимум, что она получала — временное облегчение, а затем ее рассудок продолжало разрывать этими отвратительными чувствами.

Зелье Сна-Без-Сновидений очень быстро перестало работать, и Пэнси не могла даже выспаться, мучимая во снах этими омерзительно постыдными и желанными образами. В учебе она скатилась. Пара неудачных интриг, едва не оставивших ее в дураках и должниках (храни тебя Мерлин, брат), надежно отвратили Паркинсон от факультетской жизни. Даже с «подругами» она практически не общалась… постоянно глядя на них как на партнерш.

Горше всего от понимания собственной никчемности. Рядом с Грейнджер ее разум начинал буквально пылать похотью, воля превращалась в слизь, а всей жестокой выучки из детства едва хватало на то, чтобы не пускать слюни. Слава Мерлину, они учились в разных группах, имели совершенно разные увлечения и пересекались изредка.

В какой момент Пэнси начала искать встречи? Слизеринка сама не знала. Брошенные украдкой взгляды во время трапез в Большом Зале. Попытки задержаться в библиотеке, где гриффиндорка проводила чуть ли не половину свободного времени. Желание попасть в продвинутую группу — не из-за приказа крайне недовольного отца, от чего гневного письма Пэнси отмахнулась почти с равнодушием.

После каникул все стало еще хуже. Отец высказал свое недовольство в предельно ясной форме, и от более жестких санкций ее спас, как ни странно, Поттер. Точнее, его наемники, устроившие кровавую баню и не прошедшие мимо ее семьи. Сначала лорда Паркинсона отвлек сам факт нападения, а потом — внезапно открывшееся окно возможностей в лице сбежавшего из Британии лорда Малфоя.

С того момента лорд-отец переменил свое к ней отношение. Правда, укладывалось это ровно в две фразы: «Делай, что хочешь, но сблизься с Поттером. И только посмей меня опозорить хоть как-то».

Наказание если не отменено, то отложено. Вот только легче от этого не стало. Моргана, Пэнси не могла разобраться в себе, не то, что интриговать на сближение с самым далеким от нее студентом!

А потом она вернулась в Хогвартс. Открытое пренебрежение лорда Поттера вылилось в еще одно гневное письмо отца. Как будто Пэнси могла что-то сделать! Да от нее ничего не зависело — Поттер сам был в таком настроении!

Еще и Трейси, эта щебетунья, которой так хотелось заткнуть рот и показать, насколько можно договориться… ну и намекнуть использовать этот неутомимый язычок по делу. Тогда Пэнси сдержалась. Тогда у нее еще оставались какие-то крохи воли и выдержки… окончательно рухнувшие после Имболка.

Знала бы, где упадет — не проводила бы мордредовы ритуалы. Нет же. После зимней ночи ее желание возросло настолько, что Пэнси была готова лезть на стенку. Зелья не помогали вообще. Обращаться к мадам Помфри было до ужаса стыдно, а своими силами девочка уже не справлялась. Четыре дня. Всего четыре дня…

Тогда-то Паркинсон и познакомилась с Розалией и ее подругой. Точнее, пятикурсницы взяли ее, как сказал бы мордредов женишок, готовой к употреблению. А Пэнси даже не сопротивлялась, став игрушкой в руках двух худородных девиц. Все накопленное и пережитое вылилось в пылкое, порочное и невыносимо сладкое безумие.

Так жизнь окончательно разделилась на «до» и «после». Пэнси не просто познала удовольствие от секса, но и впервые за долгое время могла мыслить ясно.

К сожалению, надолго этого не хватило. Ее испорченное проклятием нутро жаждало не просто лесбийского секса. Ее разум продолжал рваться от нежелания принимать ужасную правду о собственных порочных наклонностях. А ее новые «подруги» оказались достойными слизеринками, понемногу шантажируя Пэнси ее грязной тайной.

К счастью, Розалия была достаточно умна, чтобы понимать, с какой семьей связалась. Ее шантаж был аккуратным, касался в основном «принеси-подай-займи» и ограничивался постелью. Любое неосторожное действие подставило бы пятикурсницу под гнев Раймона, а брат был способен на многое. Даже несмотря на это, из чаши унижений ей довелось испить сполна, но даже если бы Паркинсон могла что-то исправить, обратиться за помощью… она боялась, что ей не хватило бы сил. Ведь ей так нравилось быть подчиненной и униженной, так хотелось быть использованной…

Затем было очередное потрясение.

Началось все с того, Драко, такой взрослый и так стремительно набиравший власть, наконец-то обратил на нее внимание. Не рвись Пэнси на части противоестественными порывами, она была бы счастлива оказаться поближе к своему принцу. Малфой обвинил в происшествиях Поттера и подвел железную доказательную базу. Ему верили и не сомневались…

Оказалось, что Драко и был Наследником Слизерина, который не раз подставлял Поттера и манипулировал фактами в своих целях. Все они были не более чем марионетками в его руках. В результате Малфой похитил Луну Лавгуд и хотел провести какое-то черное таинство, как полагала Пэнси, в поисках магической силы. Поттер остановил его и ближайших подручных, в число которых ей повезло не попасть, ведь Уотерс до сих пор в коме, а Яксли лишилась сил, и вместе с силами всего влияния, упав на самое дно факультетской иерархии…

Что касалось Драко Малфоя, он оказался в Мунго с тяжелейшими астральными травмами и не самым маленьким списком обвинений. Поттер тут же воспользовался этим, добив семью Малфой очередной пресс-конференцией и парой интервью иностранным издательствам, страницы которых до сих пор пестрили нелицеприятными заголовками.

Все ее приятели по «новому внутреннему кругу» разом прекратили общение друг с другом. Испугавшись за себя из-за связи с Паркинсон, Розалия отказалась даже говорить с ней, не говоря уже о большем, и очень скоро Пэнси снова была готова лезть на стену. Дошло до того, что она воспользовалась Яксли, но это было совсем не то.

Хотелось не просто другого. Пэнси Паркинсон все отчетливее понимала, что хотела одну конкретную кудрявую грязнокровку, сила которой заставляла считаться с ней даже старшекурсников.

Итог был закономерен. В очередной раз оказавшись рядом с Грейнджер, Паркинсон просто не выдержала. Если бы она только могла, прокляла бы гриффиндорку, но… не могла. Не только потому, что та умело защищалась.

Все гораздо проще и страшнее. Пэнси было с ней слишком хорошо. Пока рассудок буквально плавился от отвращения, тело трепетало от самой ничтожной ласки. Одного поцелуя было достаточно, чтобы гордая слизеринка забывала обо всем и превращалась в голодную до секса малолетку.

А еще с Грейнджер было очень спокойно. Сила, исходившая от гриффиндорки, дарила ощущение безопасности. Настойчивость и доминантность находили живейший отклик в желании Пэнси быть ведомой. Паркинсон пыталась бороться, пыталась сопротивляться… но кого она обманывала? Не проходило и пары дней, как она сама приходила к Грейнджер, накручивая себя для разбирательства, но втайне мечтая о близости. И каждый раз получала то, чего так страстно желала.

— Моргана… — всхлипнула Паркинсон, уткнувшись лицом в ладони.

Ее ласково обняли за плечи. В этом движении было столько тепла и заботы, что впервые за время встреч с Грейнджер сердце затрепетало вовсе не от похоти, а от чего-то другого. Чего-то… большего.

— В чем дело? — тихий голос. Немного тревоги и… неужели забота? Искренняя? Как так? Это ведь…

— Элоиза, — коралловые манящие губы оказались перед глазами. — Ты в порядке?

Огрызание «А ты сама как думаешь?» застряло в глотке. Пэнси замотала головой, слезы потекли по щекам, предательские всхлипы сами собой рвались из груди.

— Я… я… мне так стыдно, что так… хорошо, — захлебывалась Паркинсон. — Я не понимаю… это неправильно… но я не могу… просто больше не могу… не могу!

Давление пространства отступило перед открытой и такой теплой аурой.

— Ш-ш-ш-ш… — ласковые прикосновения к волосам. — Ты просто стала собой…

— Я знаю… я понимаю… можно и с девушками… просто ради развлечения… ради удовольствия… но я… я… я не такая… я…

Гермиона молча улыбнулась.

— Я лесбиянка, — еле слышно призналась Паркинсон. — Я, дочь лорда… и лесбиянка…

Внутри что-то оборвалось. Осознание случившегося навалилось на девочку, а следом сильные пальцы отняли ладони от лица. Если кто-то узнает о том, что Пэнси Паркинсон не просто балуется с подружками…

— А?

Поцелуй. Ласковый, трепетный, заботливый…

Слизеринка бездумно отвечала, закрыв глаза и отдаваясь без остатка этим чувствам. Реальность страшна, будущее ужасало, но здесь и сейчас…

Здесь и сейчас Пэнси позволила увлечь себя на кровать. Гермиона оказалась сверху, откидывая густые волнистые волосы. Прикосновения теплой ладони к лицу и шее отзывались трепетной дрожью в теле и сладкой тяжестью пониже пупка. Поцелуи и ласки, ласки и поцелуи…

В какой-то момент Паркинсон начала робко отвечать. Сначала губами, затем, постепенно смелея, коснулась ладонью талии, оказавшись сразу на нежной гладкой коже. Гермиона невольно напряглась, подалась навстречу и выдохнула чуть резче.

— Вот так… — прошептали сладкие коралловые губы. — Вот так… да-а-а-а… продолжай… м-м-м-м…

Слизеринка подняла руку выше, касаясь лифчика. Грейнджер ответила прикосновением к животу, отозвавшимся сладостной, тянущей дрожью.

— Хочешь большего? — карие глаза потемнели от возбуждения.

Да, да, Мордред подери, она хотела большего!

Вместо ответа Паркинсон поцеловала гриффиндорку со страстью, неожиданной даже для самой себя. Удивление и приоткрывшиеся губы стали наградой для слизеринки, окончательно потерявшей голову.

— Медленнее… — шептала Грейнджер, чьи пальцы ловко расстегивали пуговицы блузки Пэнси, пока слизеринка воевала с неподатливой застежкой лифчика. — Не спеши… а-а-ах…

Целуя шею, Паркинсон испытывала странное, животное желание кусать, и тут же его воплощала. Стоны и вздохи становились наградой, как и мольба быть нежнее. Она забыла обо всем, оторвавшись от гриффиндорки лишь затем, чтобы та стянула с нее блузку, сорвала мешавший кусок ткани и с вожделением уставилась на неожиданно крупную грудь с правильными, напряженными сосками такого манящего темно-розового цвета…

Эфир вошел трескучей волной возмущений и непередаваемым звоном. Рухнула защита. Да и плевать… что? Рухнула защита?

Грейнджер с визгом подскочила, прикрывая разгоряченную грудь. Пэнси разочарованно выдохнула, когда от нее отстранились…

Присутствие накатило словно ледяная волна. Паркинсон осознала, в каком компрометирующем положении находилась, обернулась к жениху, запахивая блузку:

— Ты совсем оборзел, Поттер? Не у себя дома, чтобы так врываться!

Мордредов женишок в этом момент стал еще более омерзительным. Подумать только, если бы не он, она и Гермиона…

Изумрудные глаза разом заслонили все, буквально выдувая из слизеринки весь гнев и всю напускную браваду. Внутренности обледенели, коленки подогнулись, аура затрепетала в его присутствии как огонек свечи на ветру.

— Мой лорд… — сдавленно прошептала Грейнджер. Затравленный, обреченный взгляд резал ножом по сердцу. — Я могу все объяснить…

Один взгляд Поттера — и дерзкая гриффиндорка, никому не дававшая спуска, съежилась.

— Ни капли в этом не сомневаюсь, Гермиона, — разлепил губы рейвенкловец, говоря подчеркнуто спокойно и буднично. — Откровенно говоря, мне плевать, с кем ты трахаешься, пока это не становится угрозой. Хоть с девками, хоть с нелюдью, хоть с иными. Давай решим этот вопрос здесь и сейчас. Твоя постель — твое дело.

На Гермиону было жалко смотреть. Она так дрожала и сжималась, что слизеринка чувствовала небывалый подъем в груди и незнакомое прежде намерение. Намерение защитить.

— А разве со мной — не угроза? — дерзко выпалила Паркинсон.

Новый беглый взгляд в стиле «Да кто ты такая?» заставил задохнуться от возмущения… а изумрудные искры в зрачках напомнили о том, как она буквально минуту назад дрожала всем существом, не в силах даже дышать.

Продолжать полемику с этим чудовищем не просто бессмысленно — опасно. Этому Пэнси научилась на собраниях. Драко злился точно так же, только в глазах вспыхивал свирепый багрянец, а не убийственная зелень. И каждый раз кто-то начинал корчиться в муках, пока Малфой улыбался, не скрывая наслаждения чужими страданиями.

Поттер был другим, но от того не менее опасным. А учитывая, что в Мунго находился именно Драко — даже более опасным.

— Приношу свои извинения, я помешал твоим развлечениям, — наклонил голову Поттер. — Мне не следовало так врываться.

— Да ничего… — пробормотала Грейнджер, успев застегнуть блузку.

— А что, мог бы присоединиться! — ляпнула Паркинсон быстрее, чем подумала.

И снова взгляд «Ты что такое несешь?», глубоко унизивший Персефону как девушку. Но потом увидела затравленный огонек в глазах Грейнджер и поняла, что язык — ее враг.

Знала же, что Гермиона пережила. Знала — и сказала такое…

— Вижу, ты небезнадежна, — обронил Поттер, смерив ее равнодушным взглядом, и вполне обычным тоном обратился к гриффиндорке. — Гермиона, я вломился к тебе потому, что хотел увидеть твою реакцию на Паркинсон.

Реакцию на нее? Он что, издевается?

И тут Пэнси стало нехорошо. Совсем нехорошо. Вспомнилась риторика Драко, вспомнилось название их собрания — Новый Внутренний Круг. Для нее как для дочки одного из Вальпургиевых Рыцарей отсылка очевидна. Реакция Поттера на все это также весьма предсказуема.

— Мой лорд, — склонила голову Грейнджер. — Что бы вы ни задумали, я прошу вас… пощадите Пэнси. Я виновата в том, что с ней стало. Я… пожалуйста, мой лорд. Она ведь ваша невеста…

— Которая перманентно меня позорит то поведением, то выходками, то сомнительными авантюрами, — немедленно откликнулся Поттер, продолжая вести себя так, словно Паркинсон здесь не было. — Не говоря уже о ваших полизушках.

Не озвученная угроза разрыва помолвки через скандал повисла в воздухе. От этого становилось еще горше. А Гермиона, глянув на Пэнси с разрывающей сердце болью, еще ниже склонила голову:

— Смиренно принимаю любую вашу волю, мой лорд.

Мерлин, как будто… как будто… как будто…

От осознания сердце пропустило удар. Какая к Мордреду помолвка, какой гнев отца? Ее приговорили! И в контексте Поттера это ужасало так, что ноги подкашивались, а желудок норовил выпрыгнуть через горло.

Поттер испытующе глянул на Грейнджер… и медленно кивнул:

— Хорошо. Я дам ей шанс. Персефона.

Обращение к ней прозвучало так властно, что спина Паркинсон сама собой согнулась в поклоне.

— Я знаю про Новый Внутренний Круг и про то, какую роль вы сыграли в накале ситуации в Хогвартсе. Ты сама наверняка не знаешь, к чему привели те мелкие поручения, которые ты выполняла во славу чистоты крови и прочего высокопарного дерьма. Ну, тебе и не положено знать. Важны действия и их последствия. Последствия же таковы, что мой друг едва не была принесена в жертву. Ты это осознаешь?

Паркинсон не могла скрыть дрожь. Она решительно не понимала, как ее передача посылок от одних к другим и несколько сваренных несложных зелий могли привести к той истории, но даже если бы она могла что-то доказать, Поттер ведь уже все решил!

И всех приговорил…

— Ничего ты не осознаешь, — в голосе Поттера прозвучало отвращение. — Только трясешься за свою жалкую шкуру. Ладно. Ради той симпатии, что к тебе испытывает Гермиона, я дам тебе шанс.

— К-какой? — прохрипела слизеринка, не решаясь поднять глаз.

— Иди, — кивок на дверь. — Я тебя отпускаю.

Быстрый взгляд на лицо Гермионы. Гриффиндорка улыбнулась с облегчением. Буря миновала? Нет, не все так просто. Не могло быть так просто. Не с этим чудовищем.

Поттер тут же это подтвердил:

— Еще раз окажешься у меня на пути — пощады не будет.

* * *

Боль пронзила ее поперек туловища, совсем как тогда, в Тайной Комнате. Яксли остановилась, переводя дух и сопротивляясь желанию ног подогнуться и сползти по стене.

Чертов Малфой подставил ее. И ведь белобрысый недоносок выполнил свою часть сделки: наполнил ее мощью, пропитал скверной так, что Эмилия стала на порядок сильнее и быстрее. Так, что Поттер не мог бы с ней совладать ни в ближнем бою, ни остановить магией.

Небывалый подъем, пьянящее чувство могущества, пылающая Солнцем в груди ненависть. Все это делало ее такой сильной, такой могучей и необоримой…

Иллюзия разбилась о лорда Поттера, как стекло о камень. Она была сильной? Да. Она была быстрой? Настолько, что человек не сумел бы уследить за ней без допинговых снадобий. Теперь, как следует опущенная с небес на самое дно, Эмилия с горечью понимала: вся эта мощь лишь навредила ей. Наделила ложной уверенностью, заставила позабыть о защите.

До сих пор ее передергивало холодом. До сих пор в кошмарах снился тот равнодушный взгляд, убивший решимость. Взмах, трансфигурация палочки в палаш, удар жестокой силы и обратная трансфигурация были слиты в единое, тысячи раз отработанное действие. Волна плотной чужеродной магии ранила до глубины души. Отказали ноги, отказали легкие… и лишь избыток скверны позволил ей выжить, захлебываясь и истекая кровью.

И ноги, переступившие через нее так небрежно и спокойно, словно она была одним из многих сотен тел на его пути.

Эмилия Яксли пришла в себя в больничном крыле. Она выжила, но цена… за закрытие смертельной раны и избавление от отравления скверной девушка заплатила самым дорогим: магией. Девушка до сих пор пребывала в ужасе от того, что ей полностью недоступна бытовая беспалочковая магия, палочка перестала слушаться, и даже после покупки новой робкая надежда на возвращение сил рассыпалась прахом. Не то, что высшая магия — сколько-то сложные чары, трансфигурация и даже боевая магия ей больше недоступны. Просто не хватало сил. От одного Протегуса голова кружилась, а желудок норовил выпасть наружу через рот.

Один взмах Поттера отбросил ее с уровня гордой наследницы чистокровного рода на уровень полумаггла из муниципальной «школы». И за эти несколько недель Яксли сполна испила чашу унижений на факультете Слизерин, где прежде считала себя неприкосновенной, а после возвращения оказалась на дне социальной лестницы.

Был бы на свободе ее отец, может, она так и осталась бы девочкой «принеси-подай». Увы, она стала одной из тех, кем даже не полагала стать. Вот и на встречу «нового внутреннего круга» Эмилия шла из «комнаты свиданий», где ей снова воспользовались… и уже не испытывала по этому поводу особых чувств. Оказалось, что даже насилие могло войти в привычку.

Ее не изгонят. Наверное. По крайней мере, сразу. Возможно, даже помогут. Яксли на это надеялась. Ведь иначе для гордой аристократки оставался только один способ смыть позор: стакан кровеотворяющего и бритвой по шее.

Кажется, защита на месте. Палочка оказалась в руке. Сосредоточившись, Яксли вычертила символ-пропуск и с невыносимым облегчением увидела, что дверь приоткрылась. Девушка быстро прошла, передернувшись от прикосновения изолирующего барьера… и застыла.

Класс был перевернут вверх дном. Все, что могло быть сломано — разломано. Все, что могло быть разрушено — уничтожено. Восемь тел, прибитых к стенам заостренными длинными металлическими кольями в уродливой пародии на распятие. В изорванных мантиях, покрытые кровью, ожогами, изморозью и обугленными трещинами, ее бывшие собратья, кланявшиеся Драко Малфою, представляли собой исключительно жалкое… и страшное зрелище.

Хрипение и кашель, волны боли и страха, отголоски примененных чар. Мерное вязкое «кап… кап… кап…», от которого по телу шел мороз. И полустон-полускулеж из-за единственного, чудом уцелевшего предмета мебели — учительского стола.

— В чем дело, Эндрю? — раздался спокойный голос лорда Поттера. — Уже не такой смелый?

Яксли застыла. Она даже не заметила рейвенкловца, медленно наступавшего на кого-то.

Из-за опрокинутого учительского стола, украшенного извитой обугленной трещиной, выползал на заднице изрядно истрепанный Сэндфилд.

Рейвенкловский выскочка больше не выглядел самым умным и дерзким. Наоборот: он был в таком ужасе, что скулил и стремился оказаться как можно дальше от лорда Харальда.

— П-п-п-п… — скулил Сэндфилд. — П-п-п-п…

Поттер занес руку, и в сжатых пальцах возник длинный, размером с копье, обоюдоострый металлический шип. Мгновение — и шип опустился, вонзаясь в стопу. Хриплый вопль заглушил стоны и всхлипы, и сорвался в рыдания.

Яксли передернуло. Стопа — это очень, очень больно.

— Ты немного опоздала, Яксли, — ровный тон лорда Поттера отозвался отчаянной дрожью. — Представление «прихлебатели Темного Лорда против Гарри Поттера» уже почти закончилось. Однако, увидеть еще одно распятие ты можешь. Смотри внимательно.

— Нет… — взмолился Эндрю. — Умоляю, не надо!

— И не смей отводить взгляда, — в глазах Поттера зажглись изумрудные искры, вмиг парализовавшие волю.

Сэндфилд зашелся отчаянным криком, когда незримая мощь швырнула его спиной в стену, и штырь из руки Поттера вонзился ему в брюхо. Потекла кровь, крик превратился в слабый стон.

— Это только начало.

Прямо в воздухе возникли еще несколько кольев. Руки Сэндфилда оторвало от кола в животе и пригвоздило к стене. Парень зашелся стонами и плачем, его штаны в паху обильно намокли. Внезапная гадливость подкатила к горлу наравне с дурнотой.

Эмилия отдала бы все на свете, чтобы не видеть казнь и не ужасаться от осознания, что она следующая. Но не могла даже моргнуть…

Судя по тому, что она видела, каждый штырь воткнут в стену на добрых два фута.

— И еще не все…

Два штыря вонзились в стопы, прибив их рядышком в очередной уродливой пародии на христианское распятие.

— Ты думаешь, я закончил? — обратился к ней Харальд.

Четыре штыря поочередно раздробили сначала колени, затем локти. Сэндфилд уже не мог стонать, только хрипеть и всхлипывать.

Яксли трясло от ужаса. Изнасилование — самое худшее? Она предпочла бы не слезать с членов, только бы не оказаться свидетелем этой расправы. Казалось бы — что здесь такого? Простые травмы, никаких проклятий (кроме ранее полученных боевых).

Ужасало не распятие. Ужасал палач. Ужасала легкость, с которой он причинял боль и наносил раны. Каждое движение лорда Поттера отзывалось тошнотворным страхом, глубоким, как та самая рана. И ведь Харальд даже не получал удовлетворения — он просто выполнял задуманное!

Он мучил и распинал, испытывая эмоций не больше, чем во время отработки ударов на стенде.

— И финальный штрих.

Два штыря вонзились в туловище. Один — наискось от середины живота вверх и вправо, проткнув печень, а второй — в самый низ живота, над лонной костью, вниз, в крестец.

— Эннервейт , — прозрачный луч ударил в повисшую голову, и Сэндфилд снова начал заходиться болью и ужасом.

В мгновение Яксли стало на него плевать, ведь лорд Поттер повернулся к ней.

— Хочешь знать, что здесь произошло? — любезно осведомился монстр. — Ну, так слушай. Не далее, как полчаса назад я обнаружил, что вы, овцы, решились собраться в одну кучу. И — какое совпадение! — сделали это не только достаточно далеко, чтобы не привлечь лишнего внимания, но и позаботились о замечательной прорехе в защитных чарах. Вот только собрались вы не все. Пэнси, — кивок в сторону покрытого черными струпьями и прибитого к стене десятком «копий» девичьего тела, жалобно скулившего от боли, — обнаружилась — знаешь, где? Между ног у Грейнджер. Оказывается, моя невеста — вся такая заносчивая и стервозная дохерааристократка — оказалась обычной жадной пиздолизкой, кончавшей от унижения и принадлежания девочке из семьи нормалов — тех, кто для вас, мразь фашистская, чуть хуже животных.

Яксли знала о ненормальной ориентации Паркинсон буквально из первых рук. У всего есть границы. Лесбийский секс — это одно, в свое время Эмилия и сама была не прочь перепихнуться с девчонкой. Но вожделеть этого, быть зависимым и позволять похоти руководить… позорно.

— Так вот, я прихватил Паркинсон и за волосы притащил сюда. Не буквально, конечно, но образно. Здесь уже собрались твои дорогие друзья, обсуждая с этим, — кивок на Сэндфилда, — очередь на твое пользование. Знаешь, что они хотели сделать? Пустить тебя по кругу. Я им, как бы это выразиться… помешал. Не из человеколюбия, естественно.

Она еще никогда не чувствовала себя гаже, чем сейчас. Остатки гордости рвали сердце от ужаса, который она испытывала, от осознанного страха быть распятой, от осознания, что бывшие товарищи подвергли бы ее новому витку унижений… от глубочайшего отвращения к тому, насколько низко она пала.

— Честно говоря, я думал, что это ты и Никс слабаки. Нет. Оказалось, что вы все одинаково никчемны. Кстати, Никса еще не выписали из Мунго? Ну и ладно, распну его позже. Тем более, он уже выпускник и никуда от меня не денется.

— Л-лорд Поттер, — выдохнула Эмилия, медленно отступая к двери. — М-можно воп-прос?

— Конечно, из уважения к фамилии Яксли, — уточнил рейвенкловец, снова напомнив девушке, кем она стала.

До двери два шага. Так мало и так много. Будь у нее хоть немного прежних сил, она сумела бы рвануть прежде, чем Поттер ее поймал, но теперь — только отвлекать.

Мерлин, какая же она дура. Надо было бежать, пока распинали Сэндфилда!

— Я б-больше ничего не замышляю, — бормотала слизеринка, понемногу сдвигаясь к проему. — Р-разрешите мне п-просто уйти?

Полшага. Всего полшага до спасе…

Дверь со щелчком закрылась, мигом убив надежду.

— Нет.

— Тогда чего? — воскликнула отчаявшаяся девушка. — Чего ты еще хочешь? Ты уже сломал меня. Ты раздавил меня. Превратил в… в… в шлюху… да я пришла сюда с… с…

— Да-да, со стекающей по ляжкам спермой, — небрежно отмахнулся Поттер, чуть поморщившись. — Кстати, от тебя несет. Ну, ладно, в Азкабане и не такое терпел. Знаешь, как от меня перло после пяти недель без приема ванны и нормального туалета? Ладно, я не об этом. Видишь своих друзей из — как вы там это называли? — нового внутреннего круга. Видишь?

Яксли послушно кивнула.

— Они страдают, да? Так не должен страдать ни один живой человек. Так вот: я отпущу их, если ты добровольно согласишься занять их место. И не просто отпущу: вылечу и отправлю в больничное крыло.

Во рту стало сухо, как в Долине Смерти.

— Либо? — хрипнула Яксли, сжимаясь от ужаса.

— Либо ты спокойно уходишь, а они висят здесь… еще сутки. Кстати: твои друзья все слышат. Правда, милая? — палач оглянулся на Паркинсон.

Та что-то жалко проскулила. Моргана, этот штырь… протыкал ей матку?

Ужасный выбор: невыносимые муки сейчас — или девять озлобленных врагов потом. Ей ведь не простят, обвинят ее как самую доступную и отыграются…

— За что? — всхлипнула Эмилия. — За что? Неужели я недостаточно мучилась? Неужели…

— Если ты не выберешь в течение десяти секунд, — глаза Поттера засветились, — я распну тебя и оставлю здесь на сутки вместе со всеми.

Колени дернуло, но это было ничем. Плюхнувшись перед ним, Эмилия опустила голову низко-низко, почти касаясь пола кончиком носа. Униженная слизеринка не сдерживала рыданий:

— Мой господин, я униженно и смиренно молю вас о милости. Пощады, даруйте пощады!

— Три секунды, — прозвучал приговор, обдавший ее ледяным ужасом.

Времени мало. Времени совсем мало!

И Яксли поняла, что делать: выиграть время для… самоубийства. Так она сбежит от мести и прекратит влачить столь жалкое существование.

— Для меня! Я прошу пощады для себя!

— Да будет так, — прозвучал приговор.

Дверь открылась. Яксли бросилась прочь, мечтая оказаться от этого монстра как можно дальше. Она спотыкалась, падала, с кем-то сталкивалась, но не чувствовала себя в безопасности даже запершись в комнате.

Потому что для нее больше не было безопасного места. Ни для кого из них не было.

Следующая глава