Федерация 188
* * *
Дождь смешался с мокрым снегом, превратив дорогу в серую кашу. Стеклоочистители «Волги» скрежетали, отчаянно сражаясь с хлопьями, прилипавшими к лобовому стеклу. Алексей прикрыл глаза, слушая мерный стук дворников: раз-два, раз-два, словно метроном, отсчитывающий время до неизбежного разговора. За окном мелькали огни — редкие, как звёзды в промозглой ноябрьской мгле.
Электроградский субурбан раскинулся по обе стороны шоссе: аккуратные двухэтажные особняки с островерхими крышами, гаражными боксами и верандами, укутанными в полиэтилен до весны. Здесь селились те, кому повезло чуть больше других: майоры-ракетчики с полигона «Тайга», инженеры с завода «Сибертроникс», начальники цехов из «Росмашхолдинга». В 1995-м это называлось «новым средним классом» — странный гибрид советской закалки и капиталистического аппетита. Но Алексей, проезжая мимо одинаковых палисадников с засохшими розами, ловил себя на мысли, что всё здесь пахнет театром. Игрушечные колонны у подъездов, позолоченные фонари у калиток, чугунные олени на лужайках — декорации для жизни, которую ещё не успели освоить. Впрочем, это “цыганистось” местами уже проходила, и люди изголодавшиеся по простым мещанским радостям, приходили в себя.
Машина резко затормозила, и он инстинктивно схватился за ручку двери. Водитель, старший сержант, буркнул что-то про гололёд. Алексей кивнул, хотя слова пролетели мимо. Он вспоминал письмо Милены — то самое, которое пришло в посылке вместе с банкой домашнего варенья и детскими рисунками. Конверт пахнул её духами, «Красной Москвой», и от этого запаха вдруг стало стыдно. Она писала о дочках: Наташа теперь сама читает сказки младшей, Лена перестала бояться темноты. Писала о том, что в школе у них все хорошо. «Может, хватит? — дрожали буквы в конце страницы. — Ты ведь уже не мальчик. Пусть молодые воюют».
«Воюют» — это про его командировки в Югославию, где до сих пор пахло гарью от сгоревших БТРов. Про ночные вылеты, где в штабных палатках звенела тишиной невысказанная правда. Про еще старый кабинет в Москве с ковром, на котором выцветали следы от ножек стульев прежнего хозяина, такого же как и он, но погибшего где-то в горах Гиндукуша… Не свезло ему, а вот Алексею пока везёт…
«Приехали, товарищ полковник». Водитель выключил зажигание, и тишина навалилась внезапно, будто ватный мешок. Алексей вышел, поправляя шинель, и тут же ощутил ледяную влагу за воротником. Рюкзак с документами — обычный армейский, с вытертыми до белизны лямками — показался неподъёмным.
Дом №14 по улице Строителей стоял в глубине участка, за невысоким забором с кованой калиткой. Федерация окончателно подарила его четыре года назад, взамен старого дома, который был раздолбан дрейковцами во время “чёрного марта”. Тогда Милена плакала, разглядывая мраморные подоконники и дубовый паркет. «Как в кино», — повторяла она, водя пальцами по витым балясинам лестницы. Теперь же, глядя на тёмные окна спальни, Алексей понимал: она ненавидит эти стены. Ненавидит тишину трёх этажей, где эхо шагов напоминает одиночество.
Он ещё не успел достать до середины дорожки ведущей к дому, и достать ключ, когда распахнулась дверь.
— Папа! — Две фигурки в пижамах с единорогами бросились к нему, едва не сбив с ног. Наташа, вцепилась в поясной ремень; Лена, полезла на руки, обвивая шею липкими от мармелада пальцами. Алексей присел, чтобы обнять обеих, вдыхая запах детского шампуня и чего-то домашнего, печёного.
— Выросли, — прошептал он, целуя макушки. — Девочки а я вам гостинцев привез с командировки.
Девчонки завизжали от восторга, затараторили про школу, про нового щенка у соседей, про то, что мама купила ёлку, но ставить не разрешает до декабря. Милена стояла на пороге, обняв себя за плечи. Её черные волосы, собранные в небрежный пучок, светились в луче фонаря. Улыбка была правильной, как у диктора телевидения, но уголки губ подрагивали.
— Заходи, — сказала она просто. — Суп остывает.
Ужин прошёл в привычном ритме: Лена расказáла стих про ёжика, Наташа продемонстрировала пятёрку по арифметике, Милена молча подливала борщ. Алексей кивал, шутил, размазывал сметану по тарелке, чувствуя, как напряжение копится под потолком. Он знал этот сценарий: после того, как девочек уложат спать, после чая с медовым пряником, после шепота на кухне «не сейчас, позже» — начнётся главный разговор. Тот, что висел между ними с тех пор, как он задержался на несколько месяцев вместо обещанных двух недель.
* * *
Спальня пахла лавандовым саше и порохом. Последнее — от его кобуры, валявшейся на комоде. Милена лежала, уставившись в потолок, её рука всё ещё дрожала на его груди.
— Ты получил письмо? — спросила она внезапно, и он понял: оттягивать бесполезно.
— Получил.
— И?
Он перевернулся на бок, пытаясь разглядеть её лицо в полумраке. Лунный свет резанул по серебряной рамке фотографии на тумбочке: они с Миленой в Сочи, 1986-й. Она в белом платье с пышными рукавами, он — в штатском, смешной такой, с усами «как у Молотова».
— Я не могу уйти сейчас. Ты же знаешь, что идёт подготовка к…
— Опять к чему-то важному, ладно хорошо, — она резко села, обхватив колени. — Алексей, я не дура. Я читаю газеты. Ты таскаешься по всему миру для этих… этих пиджаков!
Он стиснул зубы. «Пиджаки» — её любимое слово для высших чиновников. Обычно имея ввиду президента, и его ближнее окружение.
— Это важно, — сказал он устало. — Если сейчас мы сможем укрепиться, утвердтт мир на наших границах, это даст нам мир на долгие годы, тебе и девочкам… Пойми, мы сможем избежать большой войны.
— Я все понимаю! Получше тебя, я такой же как и ты офицер, и такие разговоры слышу всю свою жизнь, они никогда не меняются! Все одно и тоже! — Милена вскочила, и её голос сорвался на шёпот, чтобы не разбудить детей. — Поверь, в верхах всегда толкудт одно и тоже, а тем временем у тебя дочери растут, как сорняк. Без отца!
Алексей закрыл глаза.
— Возьму отпуск, — внезапно вырвалось у него. — Поедем в Питер. Помнишь, ты мечтала увидеть в Петергоф? В Эрмитаж? Сходим в балет, или театр. Я слышал там как раз Мариинку отремонтировали, лучше прежнего.
Милена замерла. Потом медленно, будто боясь спугнуть, повернулась к нему.
— Правда? Без телефонов? Без этих твоих «срочных совещаний»?
Он кивнул, притягивая её к себе. Она прижалась щекой к его плечу, и он почувствовал влажность от слёз.
— Только… — её голос дрогнул, — если опять позвонит…
— Выброшу телефон в Неву, — пообещал он, гладя её волосы.
За окном завыл ветер, гоняя по дороге мусорный пакет. Где-то вдали, за субурбаном, горели огни промзоны — синеватые, как болотные огоньки. Там, среди цехов «Сибертроникса», ковали будущее: микропроцессоры для спутников, лазерные прицелы, нанороботов для медицины. Мир, в котором не было места усталым военным и их жёнам, тоскующим по банальной семейной жизни.
Но сейчас, в этой комнате, пахло лавандой и надеждой. Хрупкой, как ёлочная игрушка, которую предстояло бережно донести до декабря.
* * *
Поезд питерского метро, лязгая стыками рельсов, будто скрипучая телега, плыл сквозь полумрак тоннеля. Алексей прислонился к холодному стеклу, наблюдая, как за окном мелькают тусклые лампы, похожие на глаза подземного зверя. Наташа и Лена, устроившись на сиденье, перебирали сувениры: игрушечные пистолеты издающие звуки стрельбы при нажатии, значок «Аврора» яркий и блестящий, стереоткрытку с Дворцовой площадью, и много всякой дребедени которая каждые пять минут валилась на пол. Милена прижалась к его плечу, её пальцы, бессознательно теребили пуговицу его пиджака — привычка, сохранившаяся с тех пор, как он вернулся из последней своей ходки в Афганистан с осколком в плече и пустым взглядом.
— Ты задумался, — сказала она, не глядя, словно читала его мысли сквозь кожу.
— Устал, — соврал он, целуя её в висок. Запах дорогого одеколона смешивался с затхлостью вагона.
Часы «Ракета» на запястье — показывали 16:47. Алексей взглянул на потрёпанную карту метро, висевшую над дверью.
— Так пираты, выходим. Пересядем на красную ветку.
Девочки захлопали, и побежали первые. Милена собрала сувениры, избегая его взгляда. Она знала: он ненавидел метро.
Платформа «Восстания» встретила их гулом толпы. Рекламные плакаты, пестревшие на стенах, кричали о «новой России»: «Росмашхолдинг — опора державы!», «Электроград — сердце Сибири!». Алексей вёл семью вдоль колонн, облупленный мрамор которых напоминал зубы старика, когда грохот разорвал тишину. Он прижал жену и детей к себе, лихорадочно анализируя ситуацию.
Сначала он подумал — обвал. Глухой удар, как от падения вагона с рельсов. Но через мгновение ударная волна швырнула их вперёд. Стекла вагона взорвались осколками, свет погас, и тьму пронзили крики. Взрывная волна вырвала двери, смешав людей в кровавом калейдоскопе.
— Ложись! — рефлекс перехватил управление. Алексей накрыл Милену и дочерей, прижав их к липкому от жевачек полу, и крови полу. Над головой пролетел обломок арматуры, снёсший киоск с газетами. «Правда» и «Известия», разлетевшись листами, закружились в воздухе, как белые птицы. Где-то рядом завыла женщина: «Серёжа! Где Серёжа?!» Дым, едкий, словно от горящей резины, заполнил станцию. Алексей поднял голову, вытирая кровь с рассечённой брови. Сквозь пелену виднелись силуэты, мечущиеся в панике: мужчина в разорванном пиджаке тащил чемодан с выпадающими бумагами, старушка, прижимая кошку, спотыкалась о тело в форме милиционера.
— Встаём. Держитесь, — он подхватил Лену, прижав к груди. Девочка всхлипывала, обвивая шею липкими от конфет пальцами. Наташа, бледная, но молчаливая, вцепилась в ремень его пиджака. Милена, стиснув зубы, схватила дочь за руку.
Они шли вдоль стены, спотыкаясь о разбросанные сумки и тела. У разрушенного эскалатора лежал старик в очках с толстыми стёклами, прижимавший к груди портфель.
— Возьмите девочек, — Алексей передал Лену Милене. — Я сейчас.
Старик стонал, держась за грудь. Рядом валялась разбитая бутылка портвейна — кислый запах ударил в нос.
— Держитесь, — Алексей расстегнул ему рубашку, нащупал пульс. Сердце билось часто, но ровно. «Стресс», — подумал он, поднимая старика. Тот прошептал что-то, но Алексей перекрыл его: — Идите к выходу. По пути он помог еще нескольким людям, одновременно стараясь глазами следить за своей семьёй.
На поверхности царил хаос. Площадь Восстания, ещё час назад утопавшая в астрах и голубях, теперь напоминала фронтовой госпиталь. Скорые «Волги» с мигалками продирались сквозь толпу, милиционеры в шинелях орали в мегафоны, бесполезные под рёв сирен. Где-то на западе, в районе Невского, поднимался чёрный дым, а с востока доносились крики: «Там ещё рвёт! Всё горит!» — Спокойно, — Алексей увёл семью в кафе «Север», где за разбитой витриной уже суетились санитары, и релете врачи в штатском оказавшиеся здесь по воле случая. Стеклянные осколки хрустели под ногами, смешиваясь с лужами крови. — Сидите здесь. Я вызову машину, вас увезут в безопасное место.
Милена схватила его за рукав:
— Ты куда?
— Помочь, — он снял пиджак, укрыв дочерей. Лена всхлипнула, прижимая к груди потрёпанного плюшевого медведя.
У выхода милицейский капитан, лицо в саже и крови, пытался организовать оцепление.
— Капитан, — Алексей подошёл, доставая удостоверение с гербом. — полковник Шестаков, министерство безопасности. Сколько ранено?
— Чёрт его знает, товарищ полковник! — капитан вытер лицо рукавом, одновременно отдавая честь, слишком уж он был шокирован. — Связи нет, станции рухнули как карточные домики.
— Эвакуируйте людей в радиусе километра. Может быть второй взрыв, — Алексей окинул взглядом площадь. Вдали, у памятника, толпа ломилась к автобусам, сбивая ограждения. — Где медпункт?
— В ДК Горького, — капитан махнул рукой. — Но там уже давка…
Алексей уже шёл к группе санитаров, выносивших ребёнка на носилках. Мальчик лет десяти, с лицом, залитым кровью, сжимал в руке обгорелую машинку.
— Тяжёлых — сразу в машины! Лёгких — в кафе! — Он подхватил конец носилок с женщиной, чья нога была переломана так, что кость торчала из колена. — Вы откуда?
— Из первого вагона… — санитар, парнишка лет двадцати, задыхался. — Там ещё люди под завалом…
Оставив женщину в «скорой», Алексей вернулся в метро. В дыму, на платформе, метались фигуры с фонарями. У раздавленного киоска с мороженым лежала девушка в порванном платье, её рука судорожно сжимала телефон-«кирпич».
— Сюда! — закричал он, подбегая к груде бетона. Из-под неё торчала рука в синем рукаве. — Ломы!
Милиционеры подали ломы, и через полминуты тяжёлой работы они вытащили мужчину в форме проводника. Его грудь была пробита арматурой.
— Мёртв, — пробормотал санитар, но Алексей уже полз дальше, к треснувшему вагону.
В третьем вагоне, у самого хвоста, он услышал стук.
— Эй! — закричал он, светя фонарём. В луче света мелькнула окровавленная ладонь.
Под обломками застрял парень лет восемнадцати, в косухе и джинсах-варенках.
— Живой, — Алексей упёрся плечом в сиденье. Металл скрипел, но не поддавался. — Эй, помогите!
Подбежавшие милиционеры вдвоём сдвинули обломок. Парень, с ногой, переломанной в трёх местах, выскользнул наружу.
— Спасибо, дядь… — он попытался встать, но Алексей усадил его на носилки.
— Тебе повезло, — он улыбнулся, замечая значок «Кино» на куртке.
Меньше чем через пятнадцать минут, когда прибыли подкрепления из Электрограда, Алексей уже не чувствовал рук. Его белая рубашка стала бурой от крови и сажи, ладони были исцарапаны. В кафе, где осталась семья, пахло йодом и спиртом. Милена спала, обняв дочерей, её черные волосы слиплись от пота. Мвшина не смогла приехать, в городе сегодня был аврал.
— Папа, — Наташа проснулась первая. — Ты очень сильно грязный.
— Знаю дочка, — он присел рядом, целуя её в макушку. — Это… работа.
Милена открыла глаза. В её взгляде не было упрёка — только усталая покорность.
— Мы уезжаем завтра, — сказала она. — Домой. Не будем тебе мешать. Ббудем ждать тебя дома.
Он кивнул. За окном милиционеры разматывали ленту оцепления, а в небе, над куполом Владимирского собора, кружили вертолёты.
Но где-то на западе, за Невой, грохнуло снова. Звук, глухой и далёкий, словно удар по железной бочке. Алексей замер, слушая, как эхо взрыва катится по городу. Ещё один. И ещё.
— Папа, что это? — Лена прижалась к его шее.
— Ничего, — он прикрыл ей ухо ладонью. — Это салют наверное.
Милена встретила его взгляд. В её глазах, как в зеркале, отразилось то, что они оба знали: это не был салют, скорее всего теракт был отвлекающим манёвром.
* * *
Пока Алексей вытаскивал раненых из-под обломков метро, в пяти километрах к северу, у здания Мариинского театра, остановились три чёрных фургона с затемнёнными стёклами. Из машин выскочили люди в камуфляже без опознавательных знаков, их лица скрывали маски с инфракрасными фильтрами. Движения чёткие, выверенные — выправка профессиональных наёмников. Бронежилеты с кевларовыми вставками, автоматы с глушителями — явно не местное вооружение.
— Alpha team, вход через западное крыло. Bravo, прикрывайте тылы. Через три минуты начинаем, — произнёс командир с шотландским акцентом, проверяя магазин.
Охрана театра — двое милиционеров с пистолетами Макарова и пожилой вахтёр — даже не успела понять, что происходит. Первые выстрелы прозвучали глухо, как хлопки пробок. Милиционер в серой шинели рухнул на ступени, успев нажать тревожную кнопку. Сирена взвыла на секунду, прежде чем пуля разнесла пульт управления.
— Гаснет свет! — крикнул шотландец, и театр погрузился во тьму.
Наёмники ворвались в фойе, стреляя короткими очередями. Посетители в вечерних платьях и смокингах метались между колонн, крики заглушались глушителями. Пожилая женщина в норковой шубе упала, сражённая шальной пулей. Молодой человек в очках попытался закрыть собой девушку — очередь из автомата прошила обоих.
— Второй этаж, балкон №5! — командир махнул рукой, поднимаясь по мраморной лестнице.
На балконе, за бархатным шнуром, сидела девушка. Чёрные волосы, подстриженные под каре, обрамляли бледное лицо с острыми скулами. Зелёные глаза, холодные как изумруды, следили за хаосом в зале, но в них не было страха. Она поправляла перчатку, будто наблюдала за скучным спектаклем.
— Цель идентифицирована. Берём живой, — прошептал шотландец, приближаясь.
Первый наёмник протянул руку, чтобы схватить её за плечо. В воздухе щёлкнуло, как от разряда статики. Зелёная молния, тонкая и точная, прошила его бронежилет. Человек замер, затем рассыпался в серую пыль, оставив после себя лишь дымящийся след на ковре.
— Что за чёрт… — командир отпрянул, но девушка уже встала.
В её руке материализовался посох из чёрного металла, увенчанный кристаллом, пульсирующим зелёным светом. Воздух затрещал от заряда энергии.
— Ублюдки, — произнесла она на чистом русском, и зал взорвался молниями.
Зелёные разряды били в стены, оставляя оплавленные трещины в позолоте. Один из наёмников выстрелил очередью, но пули испарились в полуметре от девушки, столкнувшись с невидимым барьером.
— Отступаем! — заорал шотландец, но было поздно.
Молния ударила в люстру, и тонны хрусталя обрушились на Bravo team. Кристалл на посохе вспыхнул ярче — энергетическая волна выбила окна, смешав звон стекла с воплями. Девушка шла вперёд, её платье — чёрное, простое, без украшений — колыхалось в такт пульсации молний.
— Скажите вашему работодателю, — голос её звучал гулко, словно эхо из глубин земли, — что я шокирована вашим поведением, впрочем, вы уже ничего не передадите.
Последний залп энергии превратил остатки отряда в груду обугленных костей.
Девушка спустилась по парадной лестнице, её каблуки отстукивали ритм по треснувшему мрамору. Зелёные искры, словно живые змеи, обвивали посох, оставляя на стенах опалённые узоры. Внизу, в роскошном фойе, её уже ждали.
Второй отряд — двадцать человек в масках — выстроился полукругом. На этот раз они были готовы: щиты из чёрного углепластика, генераторы электромагнитных помех на спинах, гранаты с жёлтыми полосами на поясах. Командир, высокий брюнет с шрамом через глаз, выступил вперёд.
— Сдавайтесь, мисс Котлинская. Ваши фокусы не сработают.
Она остановилась на последней ступени, холодно окинув взглядом ряды наёмников. Её зелёные глаза вспыхнули, как пробивающиеся сквозь тучи лучи полярного сияния.
— Фокусы? — Голос её звучал мягко, но в нём зазвенела сталь. — Вы ещё не видели фокусов.
Первым выстрелил снайпер с балкона. Пуля с свинцовым сердечником, предназначенная для пробивания брони, замерла в сантиметре от её виска, упёршись в невидимый барьер. Девушка повернула голову, и пуля раскалилась докрасна, превратившись в каплю металла, которая упала на пол с шипением.
— Огонь! — зарычал командир.
Гранаты полетели в её сторону. Не ЭМИ, а термитные — чтобы выжечь кислород и задушить. Девушка взмахнула посохом, и зелёные молнии, сплетаясь в сеть, сожрали снаряды в воздухе. Взрывы грохнули, как глухие хлопки, осыпая зал искрами.
— Фланг! — Наёмники разделились. Первая группа, прикрываясь щитами, двинулась вперёд, вторая закидала её дымовыми шашками.
Дым заполнил фойе, но Котлинская лишь усмехнулась. Посох ударил о пол, и волна энергии разорвала дым, как бумагу. Наёмники застыли, ослеплённые вспышкой. Этого мгновения хватило.
Молнии, тонкие и точные, как скальпели хирурга, прошили щиты. Углепластик, способный выдержать выстрел из крупнокалиберного пулемёта, расплавился, словно воск. Люди закричали, падая с обугленными руками.
— Чёртовы колдуны! — Командир отпрыгнул за колонну, срывая с пояса шприц-стимулятор. — Всем уколоться!
Наёмники вонзили себе в шеи ампулы с чёрной жидкостью. Мышцы вздулись, глаза налились кровью. Они рванули вперёд, игнорируя боль, скорость их движений удвоилась.
Девушка сжала посох. Кристалл загудел, заряжаясь мощью.
Один из солдат, с перекошенным от стимуляторов лицом, выпрыгнул из-за колонны, целясь ей в спину. Не оборачиваясь, она махнула рукой — и мраморный пол вздыбился, как волна, швырнув его кровавые останки на стену. Второй попытался схватить её за плечо, но его рука, коснувшись энергетического поля, рассыпалась в прах.
— Хватит! — Котлинская подняла посох над головой. Кристалл вспыхнул ослепительно, и фойе заполнило море зелёного света.
Молнии били хаотично, сжигая всё на пути. Люстры рухнули, осыпая наёмников стеклом. Колонны трескались, роняя обломки на тех, кто пытался укрыться. Командир, пригнувшись за обвалившимся постаментом, достал миниатюрный пульт.
— Если мы погибнем, то и ты с нами! — Нажал кнопку.
На поясах убитых замигали красные огоньки — заряды C4, припасённые на крайний случай. Девушка сжала зубы. Посох вонзился в пол, и энергия вырвалась наружу, формируя вокруг неё сферу из переплетающихся молний.
Взрыв потряс здание. Стены театра рухнули, стеклянный купол разлетелся на осколки, которые, смешавшись с огнём, превратились в дождь из раскалённых бриллиантов. Когда дым рассеялся, среди руин стояла лишь она — невредимая, внутри шара из зелёного сияния.
— Григорий, — позвала она, и мужчина в чёрном появился из тени, как призрак.
— Здесь никого не осталось, госпожа.
— Неправда, — она указала посохом на груду обломков. Молния ударила в бетон, вытащив из-под него обгоревшего командира. Он был жив — стимуляторы и бронежилет спасли от мгновенной смерти.
— Кто нанял вас? — Она присела рядом, заставляя его смотреть в свои глаза.
— Вы… не понимаете… — он захрипел. — Это не просто… заказ…
Молния коснулась его виска, выжигая мысли. Он закричал, но крик обернулся потоком образов.
— Спасибо, — девушка встала. — Теперь вы бесполезны.
Посох дрогнул — и командир исчез, оставив после себя лишь горстку пепла.
* * *
Пепел театра ещё витал в воздухе, когда земля под ногами Котлинской дрогнула. Из-под обломков, словно тени, материализовались две фигуры. Их силуэты искажались, будто пространство вокруг них плакало.
Взмыла в воздух вторая, её крылья из раскалённой плазмы ослепляли алым светом. Двухметровые клинки из сгущённого огня появились в её руках.
Мужчина в плаще, сотканном из мерцающих пространственных аномалий. Его пальцы двигались, словно управляя незримыми струнами реальности.
Котлинская вздохнула, вращая посох. Кристалл на его вершине снова заурчал, как разбуженный зверь.
— Мутанты. Как банально.
Девушка манипулирующая энергией атаковала первой. Волны энергии, голубые и жадные, вырвались из её ладоней, высасывая силу из всего на пути. Цветы в вазах завяли, мрамор рассыпался в песок.
— Голодная? — Котлинская ткнула посохом в пол. Зелёная молния, ударив в волну, развернула её обратно. Она вскрикнула, поглощая собственную атаку, её кожа покрылась трещинами, светящимися изнутри.
В ответ она снова сконцентрировала энергию, и спикировала, материализуя плазменные клинки рассекая воздух. Котлинская прыгнула в сторону, но лезвие опалило край платья.
— Температура до 5000 Кельвинов, — процедила хозяйка клинков, разворачиваясь в воздухе. — Расплавлю твой посох в шлак!
— Попробуй. — Котлинская взмахнула посохом, создав барьер из переплетённых молний. Плазма ударила в защиту, рассыпаясь искрами. Но девушка не останавливалась — её клинки рубили с бешеной скоростью, заставляя защиту трещать.
— Ты упускаешь меня из виду, — раздался голос мужчины.
Пространство вокруг Котлинской сжалось, словно её поместили в кривое зеркало. Пол ушёл из-под ног, стены наклонились под невозможными углами. Она попыталась шагнуть, но оказалась в трёх метрах справа.
— Проклятые парадоксы… — она вонзила посох в «пол», выпустив импульс энергии. Реальность дрогнула, но не вернулась в норму.
— Моя вселенная, мои правила, — Мутант щёлкнул пальцами. Потолок рухнул вниз, превратившись в пол, а люстры стали расти из земли, как сталактиты.
Та что с клинками, воспользовавшись замешательством превратила их в алебарду, пробила барьер. Плазменный клинок прошёл в сантиметре от шеи Котлинской, опалив волосы.
— Близко, — прошипела та, хватая ту за запястье. Посох взревел, и молния ударила прямо в крылья.
— А-а-а-а! — Мутантка рухнула на землю, её плазма погасла, оставив лишь дымящиеся обугленные лопатки.
Мужчина исказил пространство снова — теперь Котлинская оказалась в ловушке между шестью зеркалами, каждое из которых отражало её атаки обратно.
— Энергетический резонанс, — усмехнулся он. — Умрёшь от собственных молний.
— Ошибаешься, — она ударила посохом в «пол», но удар отразился в неё же. Кровь выступила на губах. — Ты просто… не понимаешь, что такое настоящая энергия.
Котлинская закрыла глаза. Кристалл посоха засветился так ярко, что сквозь веки било зелёное солнце. Молнии, вместо того чтобы бить наружу, устремились внутрь, наполняя каждую клетку её тела.
— Что она… — мутантка отползла, чувствуя, как её энергетический голод превращается в страх.
Котлинская взорвалась.
Зелёный свет разорвал пространственную клетку, выжег зеркала в пепел. Мужчина закричал, хватаясь за голову — его связь с искажениями порвалась, оставив кровавые слёзы на лице.
— Ты играл с пространством? — Она появилась перед ним, вся в трещинах света, как живая молния. — Поиграй с этим!
Посох пронзил его плащ, и пространство вокруг мутанта схлопнулось, запечатав его в сфере диаметром полметра. Он бился внутри, но его крики не могли преодолеть барьер.
Раненная девушка-мутант попыталась подняться, но Котлинская наступила ей на грудь.
— Плазма… хрупкая штука, — она навела посох на лицо мутантки. — Гаснет без кислорода.
Щелчок — и вокруг мутантки возник вакуумный пузырь. Та захлебнулась, потеряв сознание.
— М-да. — Кулагира, она же Котлинская вздохнула, рассматривая развороченное здание. — Кто же знал что вы настолько беспринципные скоты.
* * *
За пятнадцать минут до того, как метро превратилось в ад, в вагон на станции «Технологический институт» вошел молодой человек восточной наружности. Его черные волосы были аккуратно зачесаны назад, лицо — гладко выбрито, а темно-синий костюм с иголочки придавал ему вид успешного студента или мелкого чиновника. Лишь спортивный рюкзак, перекинутый через плечо, казался чужеродным элементом в этом образе. Он был новым, черным, без единой царапины, но слегка оттопыривался по бокам, будто подкладку намеренно утяжелили.
Мужчина сел у двери, поставив рюкзак между ног. Его пальцы нервно барабанили по ручке. Внутри, под слоем одежды и коробкой с дешевыми конфетами, тикало устройство, собранное в подпольной лаборатории. Без металлических компонентов, с таймером на кристаллическом кварце. Датчики метро, настроенные на поиск оружия, молчали.
«Как они и обещали», — подумал он, вспоминая кураторов. Тех двоих в чёрных масках, что вручили ему рюкзак на рассвете в пустом гараже. Их русский был безупречен, но в глазах светилась холодная ненависть, знакомая ему с детства. Ненависть тех, кто годами копил злобу, притворяясь покорными.
На следующей станции, «Пушкинской», вагон начал пустеть. Он подождал, пока старушка с сумкой-тележкой выйдет, затем резко встал, оставив рюкзак под сиденьем. Сердце колотилось так, будто пыталось вырваться из груди.
— Эй, парень! — окликнул его пожилой мужчина в кепке, указывая на забытую вещь. — Это ваше?
— Нет, — соврал он, не оборачиваясь, и шагнул на платформу.
* * *
Съёмная квартира в районе Купчино пахла плесенью и старыми обоями. Террорист — его звали Фаррух — бросил ключи на кухонный стол и принялся лихорадочно собирать вещи. Взрывы давно прогремели, и за окном город гудел, как растревоженный улей. Сирены, крики, гул вертолётов — всё смешалось в единый рёв.
— Наконец-то, — прошептал он, запихивая в чемодан паспорт с чужим именем и пачку долларов. — За отцов, за сестру…
Он вспомнил. Гул вертолётов над Душанбе, русские десантники, стреляющие в соратников отца у президентского дворца. Отец, достойный моджахед, убитый шальной пулей. Сестра, проданная им же, для того чтобы добыть денег для долгожданной мести, чтобы выйти на нужных людей.
Телевизор на стене показал кадры разрушенного метро. Фаррух застыл, глядя, как спасатели вытаскивают ребёнка из-под плит.
— Они заслужили, — прошипел он, с силой захлопнув чемодан. — Колонизаторы… неверные…
* * *
Дверь содрогнулась от удара. Фаррух обернулся, успев схватить нож со стола, но второй удар выбил петли. В квартиру ворвались трое в чёрных масках и бронежилетах. Первый удар прикладом сбил его с ног.
— Живьём! — крикнул кто-то.
Фаррух попытался вскочить, но сапог придавил ему горло. Второй боец влепил ему в лицо два жёстких удара. Кровь хлынула из носа, заливая глаза.
— Где сообщники? — зарычал человек сверху, приставляя ствол к виску.
— Иди… к чёрту… — Фаррух попытался плюнуть, но получил удар в живот.
Кто-то перевернул его на спину. Над ним склонился мужчина в строгом костюме, без маски. Лицо — обветренное, с шрамом через бровь.
— Далеко собрался, урод? — произнёс он, подбирая с пола паспорт. — «Иван Петров»? Слабовато.
Фаррух попытался вырваться, но боец скрутил ему руки за спину, защёлкнув наручники.
— Вы… неверные, свиньи… — хрипел он, сплёвывая кровь. — Это месть…
— Да-да, нам очень интересно, — Человек в костюме присел рядом, демонстративно листая паспорт. — Знаешь, кто сегодня погиб в метро? Девять детей. Двое из них — таджики. Беженцы, бедали от таких как ты, но вы их даже здесь настигли. Нигде мирным людям нет от вас покоя. — Встав он уже обратился к своим. — Пакуйте это г*вно пацаны, и в главк. А тут пока наши спецы поработают.
Он швырнул паспорт в лицо Фарруху.
Когда Фарруха волокли к машине, он услышал, как из динамиков на улице передавали экстренный выпуск новостей: «Теракты связаны с запрещённой организацией «Фронт…» …».
«Ложь», — подумал он, понимая, что его использовали. Кто-то в масках, кураторы с идеальным акцентом… Их лица вдруг всплыли в памяти. Глаза. Слишком светлые для таджиков. Слишком безразличные для мстителей.
* * *
Стальные наручники впились в запястья Фарруха, приковывая его к холодному столу. Стены допросной были выкрашены в грязно-серый цвет, а единственная лампа под потолком мерцала, отбрасывая нервные тени. Запах крови, дезинфекции и пота висел в воздухе густым туманом. Фаррух дышал ртом, пытаясь не всматриваться в пятна на столе — одни напоминали ржавчину, другие были явно свежими.
Дверь скрипнула. В комнату вошел мужчина в строгом черном костюме, с папкой под мышкой. Его лицо было бесстрастным, как маска, лишь шрам на щеке слегка подергивался, когда он уселся напротив.
— Фаррух Абдуллаев, — он открыл папку, разложив фотографии веером. — Знакомые лица?
На снимках — изуродованные тела. Один с взорванным глазом, другой с разорванной глоткой. Фаррух узнал Хакима, своего друга, и Рашида. Желудок сжался, но он стиснул зубы.
— Где остальные? — спросил мужчина, поправляя манжеты. — Сколько ячеек «Фронта» работает в Питере?
— Я найду твою семью свинья! — Фаррух выпрямился, звон цепей смешался с его хриплым криком, он оскалился и попытался поднять указательный палец. — Вы захватчики! Убийцы! Вы…
— Мне плевать на ваши лозунги, — перебил допрашивающий, постукивая ручкой по столу. — Ты здесь не на митинге. Отвечай на вопросы.
— Э, ты! Мы сожжем ваши города! — Фаррух рванулся вперед, но цепи дернули его обратно. — Мы покараем вас за…
Ручка со свистом вонзилась в его ладонь, пробив кожу и мышцы. Боль ударила в мозг белым светом. Фаррух завизжал, дергаясь в конвульсиях, пока кровь не залила стол.
— Ты вывел себя из правового поля, — голос мужчины звучал спокойно, будто он комментировал погоду. — Здесь нет законов. Нет Бога. Только я и твоя боль.
Фаррух, задыхаясь, склонился над раной. Рука дергалась, будто жила собственной жизнью. Он почувствовал тепло между ног и понял, что обмочился.
— Гражданин Таджикистана? — допрашивающий выдернул ручку, заставив Фарруха вскрикнуть снова. — Твой паспорт — мусор. Здесь ты биоматериал. Как крыса в лаборатории.
— У меня… права… — прохрипел Фаррух, но мужчина вонзил ручку в ту же рану, медленно проворачивая.
— Права есть у людей. Ты — террорист.
Минуты растянулись в вечность. К концу пятой Фаррух сидел, сгорбившись, дрожа всем телом. Его рука напоминала фарш, лицо было залито кровью и слезами. Допрашивающий вытер пальцы белым платком, брезгливо сморщившись.
— Ладно, я выбил из него все что надо, — пробормотал он, нажимая кнопку под столом. — Время для науки.
Дверь распахнулась. Вошли двое рослых солдат в масках и защитных комбинезонах. Фаррух, увидев шприцы с мутной жидкостью в их руках, забился в истерике:
— Нет! Я скажу! В аэропорту… склад…
— Уже проверили, — мужчина встал, собирая фотографии. — Там никого не было.
Солдаты схватили Фарруха за плечи.
— В Электрограде из тебя сделают полезный материал, — услышал он сквозь туман. — Может, вирусы испытаешь. Или нейроимпланты.
Тьма накрыла Фарруха, унося в кошмар, где лица русских десантников смешивались с тенями в чёрных масках. А где-то вдалеке, за стенами тюрьмы, город продолжал гореть.