122 Глава сто двадцать вторая. Человек, идущий по лестнице..fb2
Дангай.
Разделитель Миров похож на бездну, полную тишины и склизких, редких звуков — потоки Корю, подобные грязи, текут по обеим сторонам дороги.
Они застывают только при свете Адских Бабочек. Некоторые места сливаются в воображении в гротексные фигуры, кричащие лица или тела…
Лучше не всматриваться, чтобы собственный разум не пугал себя же иллюзиями темноты и грязи вещества вне времени.
Шаги двух человек по твердой земле сливаются в общий звук, прерываясь резким треском время от времени, когда стопа давит незамеченную косточку.
Айзен Соске и Сугимото Джун идут бок о бок в напряженном молчании, которое тяжелеет с каждой пройденной минутой.
Когда они ушли достаточно далеко от места расставания с Капитаном Кьёраку, Айзен заговорил. Его голос спокоен, даже безмятежен, будто они на прогулке в свежем лесу:
— Итак, Капитан… Почему? Мне искренне интересны причины вашего предательства.
Сугимото никак не отрицал обвинение, шагая так же размеренно и спокойно, как и прежде. Капитан хмыкнул, бросив сначала унизительное:
— Умник.
А потом, подумав, все же ответил:
— Предательство звучит слишком громко. Я не предаю Готей 13 или Баланс. В лучшем случае это можно назвать просто внутренней борьбой за власть.
Никакой конкретики или фактов, он просто бросил пару незначительных фраз. Но Айзен кивнул с таким видом, будто действительно что-то понял. Уголки губ опустились, он тихо и глубоко вздохнул, а потом сказал:
— Значит, никаких возвышенных идеалов, великих амбиций, хотя бы мечты или большой ненависти? Просто… Это разочаровывает. Мелочно, Капитан Сугимото.
Старик не показал этого, но на долю секунды плечи его закаменели, как и выражение лица. Это задело, глубоко задело.
— Если бы ты мог повзрослеть, мальчик, — с угрожающим намеком молвит старик: — Ты бы осознал, что именно такие мелочные цели имеют настоящее значение. Придают настоящую мотивацию и желание бороться.
Айзен понимающе промычал с напевом, кивая, словно внимает мудрости старшего… Но уголок губ поднят в такой издевательской улыбке, что передает очень точно — это презрение.
Он действительно мастер провокации в процессе становления…
Сугимото поджал тонкие губы, больше ничем не выдав внутренний гнев.
Дорога расширилась, здесь могли бы проехать четыре телеги в ряд и осталось бы место. В запавших глазницах Сугимото мелькнул блеск, рука плавно легла на рукоять зампакто. Кончики сухих, морщинистых пальцев, похожих на длинные лапы паука, почти касаются острых игл, торчащих из уникальной гарды меча Капитана Седьмого Отряда.
Шаги стихли, оба резко остановились. Между двумя шинигами расстояние подходящее для удара мечом, оба смотрят глаза в глаза, видя отражение себя и понимание, что сейчас произойдет.
Слов мирной беседы больше нет. Тишина упала как гильотина, обрезав любое будущее, кроме конфликта.
Это было как слайд картины. На одной они стоят. На второй уже сталкиваются клинки, скрещиваясь со скрежетом, пытающим слух.
Яркие искры высечены из стали лезвий, духовная сила вскипела, столкнулась, как две волны в шторм!
Шаг вперед Сугимото… И Айзен, хотя старался упереться в землю, прочертил стопами глубокие следы. Цокнув языком, молодой шинигами резко отступил, исчез в сюнпо, чтобы появиться за спиной Капитана.
Лязг мечей вновь, старик предугадал это. Пока мечи сцеплены в противостоянии, Айзен выставил два пальца свободной руки в торс Капитана. Его слова резки и быстры:
— Бакудо номер…Кгх!
Удивительно быстрым, исчезающим от восприятия из-за скорости движением, рука Сугимото змеей впилась в шею Айзена, стискивая пальцы. Старик с легкостью приподнял Айзена за шею, словно не рослого воина, а мягкую игрушку.
Его сила так велика, что костлявые пальцы могут рвать сантиметровую сталь. Сжимают уязвимую глотку с резкостью хлопка капкана на медведя.
Но когда Сугимото ожидал ощутить сломленную гортань, услышать этот знакомый хруст… Айзен Соскэ вдруг исчез, стал миражом, расплылся туманом. В руке Капитана все это время не было ничего, кроме воздуха.
— Когда? Иллюзия? — выдохнул старик, широко раскрыв глаза от удивления. — Нет, не совсем…
Шок исчез так же быстро, как появился. Капитан опустил руку, спокойно оглядел пустое пространство вокруг. Он прищурил веки, словно смакует только что произошедшие события, ощущения.
— Так-так, — ухмылка старика совсем недобрая. — Запрещенный Зампакто?
Он не ожидал ответа, но он пришел как голос со всех сторон:
— Всего лишь игра чувствами, Капитан. Водный туман и фокусы.
— Да, а вода не мокрая, — покачал головой старый шинигами. — Думаешь, я не различу ментальное вторжение от простой иллюзии? Особенно когда это действует прямо на меня в лоб. Это гипноз, специализированный на чувствах, верно? Этого уже достаточно, чтобы я мог законно казнить тебя прямо сейчас, если бы уже не хотел убить.
Капитан кратко, как каркающая ворона, посмеялся.
— Я думал, что уже разгадал тебя, Айзен, когда обнаружил лабораторию под Бараками, но что ты еще и Запрещенным Зампакто владеешь… Сколько еще у тебя секретов, мальчик? Хотя это не важно. Даже если ты сбежишь, в Обществе Душ тебя уже ожидает арест за саботаж Сенкаймона. А потом казнь.
Сугимото шагнул вперед, предупредительно выставив меч перед собой, напрягая все чувства. Он знает, что парень все еще рядом, все еще ждет возможности ударить. Он чувствует это кожей, каждым шрамом, зудом былых ран. Желание убить его.
— Удивлен? Напуган? Ты проиграл в любом исходе, мальчик, — насмехается Сугимото, сбросивший личину мудрого старика как старую змеиную кожу, оставив вместо себя порочного садиста. — Смерть. Или позор, потом смерть. Просто бросайся на мой меч и покончи с этим быстрее.
Удар пришел внезапно и быстро. За спиной Сугимото появился настоящий Айзен, вложивший все силы в быстрый и точный удар в шею сзади.
Когда до плоти остался жалкий сантиметр… Между шеей и клинком Кьека Суйгецу появился слепящий от силы изумрудный барьер. С грохотом столкновения шестигранный барьер принял на себя удар и отразил его.
Айзен отлетел, пятки вонзились в землю и прочертили новые следы, пока он не смог остановить инерцию. Озадаченность и шок неудачи мелькнули в карих глазах и исчезли, как груз в глубинах темного озера.
Сугимото плавно обернулся, с презрительным взглядом осмотрев юнца, желающего его голову.
— Шея — самое уязвимое место всех живых существ, — словно декламируя, произнес он. — Этому учат настоящих боевых Заклинателей, вместе с этим барьером. Из уст в уста, а не по книжкам. Ты бы знал это, если бы остался в Кидо Корпусе дольше и занял настоящий высокий пост. А не довольствовался должностью младшего библиотекаря, как крыса в своем уютном маленьком логове.
Сугимото вздохнул, качая головой, словно сочувствуя.
— Ты и твой учитель, в Академии, вы оба маленькие сошки, которые думают, что они чего-то стоят. Он ничто. И ты ничто, мальчик. И, кстати, я вижу — это не ты передо мной.
Сугимото отвернулся от стоящего Айзена, как будто его там нет. И это оказывается правдой, он исчезает, словно мираж.
— Проблемная способность, — спокойно комментирует Капитан. — Но такая сила не приходит без недостатков, ограничений, противовеса. Дай-ка подумать… Когда ты используешь гипноз, ты не можешь двигаться? Или, может, дышать? Использовать реацу в полную силу? Что же ты не ударишь меня своим Кидо, пока прячешься? Или же…
Взмах меча Айзена слышен в последнюю секунду, но Сугимото успевает подставить руку напротив сердца. Он позволяет ранить себя, холодное лезвие проникает в плоть, убийственно лаская кость предплечья.
— …или все исчезает, когда твой зампакто касается врага.
Ответный удар силен и быстр, быстрее, чем Айзен способен полностью увернуться. Меч Капитана рассекает одежду на груди, чертя линию крови горизонтально.
— Или когда зампакто врага касается тебя, — твердо заключает Сугимото. — Я вижу тебя, мальчик. И тебе еще на тысячу лет расти, чтобы попытаться обмануть кого-то вроде меня.
Айзен теперь действительно шокирован. Если враг коснется его меча, гипноз исчезнет. Но о второй слабости не знает даже Судзин, которому он поведал почти все.
Без силы гипноза, выставленный напоказ, теперь Айзен ощущает себя как выброшенный на холодный ветер без одежды. Отвратительное чувство уязвимости под взглядом Капитана Сугимото пронзает его хуже, чем меч.
— Ты сильный, — спокойно признает Сугимото. — Как и Судзин. Но даже будь у тебя Банкай, ты передо мной как ребенок, который только встал на две ноги и начал ходить.
Айзен всего на миллиметр сдвинул стопу, но острый взгляд Сугимото тут же показал ему — замечено.
— Бежать бесполезно, я быстрее тебя. Сдавайся, умрешь без боли.
Айзен больше не улыбался. Не пытался играть словами. Он знает, что его превосходят во всех смыслах, это просто правда, факт. Если бы у него было еще сто… Нет, тридцать лет. Тогда они бы посмотрели, кто кому внушит отчаяние. Но сейчас… Шансов нет.
Но что с того?
Серьезное, сосредоточенное выражение лица застыло, словно маска, не дающая противнику читать его эмоции. В глазах пустота.
Айзен Соскэ медленно поднял клинок, наставив его на Сугимото. Торжественная, тихая поза… Неповиновение, вызов.
Сугимото выдохнул через нос, его аура рывком выросла, подавляя пространство. Меч поднялся, меняясь на глазах во что-то угрожающее, шипастое и ядовитое. Меч из игл и шипов, выражающий обещание Боли, которую не выдержать ни одной душе.
— Терзай и вкушай, Доку Кьёджин но Шита (Язык Ядовитого Гиганта)
Взмах зампакто Сугимото. Все пространство прохода заполнено шипами, что летят на такой скорости, что превращаются в видение серебристых нитей, заполнивших воздух.
К чести Айзена, он отразил большинство. Но стоило только одной вонзиться в бицепс, как все сопротивление рухнуло, как и сам шинигами.
Айзен Соскэ закричал .
Сугимото уже начал было улыбаться, наслаждаясь криком, как он смолк, словно отрезанный ножницами. Вопреки ожиданию, Айзен встал. Снова поднял меч.
На шее от боли вздулись вены, как зеленые змеи под кожей. В белках глаз лопаются капилляры, заполняя все алым.
Но он стоит. Стоит и готов сражаться дальше.
— Ты кое-что понимаешь в Боли, — нехотя уважительно произносит Сугимото.
Айзен запылал реацу, словно костер из духовной силы, освещая округу яростью, болью и гневом. Свободной рукой он дернул за шип, но тут же охнул.
— Без моего желания Шипы Боли останутся в плоти врага, — пошел на Айзена Капитан. — Если ты не вырежешь вместе с пораженной частью. Готов лишиться руки? Так и думал.
Дальше все прошло быстро. Несколько сюнпо, один неловкий, запоздавший барьер Данку от Айзена. Новый взмах меча Сугимото и полет шипов…
Шесть Шипов вонзились в тело, став в сумме семью очагами сильнейшей агонии в его жизни.
Боль! Все, что он знал Айзен — это Боль. А потом Сугимото возник перед Айзеном и с размаху разрубил его торс от плеча до пояса.
Меч легко прошел через кожу, мышцы и кости, лизнул легкое, поцарапал трепещущее сердце.
Сугимото отшагнул так, чтобы хлынувшая кровь не запачкала его. Айзен рухнул лицом вниз, прямо на новую рану, вгоняя Шипы Боли еще глубже. Треск стекол очков прозвучал точкой в их противостоянии.
Для Сугимото это была хорошая разминка. Для Айзена это была разочаровывающе быстрая битва, где одна сторона слишком превзошла другую.
Капитан не добил едва дышащего Айзена. Он сделал… Хуже.
Щелчок пальцами родил «Щё», что разорвал парящую над Айзеном Адскую Бабочку. Сразу стало немного темнее без успокаивающего мерцания крыльев бабочки.
Капитан развернулся и пошел дальше. А за ним, там где тьма отвоевала пространство у его Адской Бабочки, потоки Корю медленно дрогнули, по миллиметрам ползя к лежащему телу.
Шипы Боли не просто причиняют боль. Они нарушают концентрацию и потоки реацу. Творить Кидо, создавать новых Бабочек при семи Шипах? Это невозможно.
Сугимото Джун без слов решительно обрек бывшего подчиненного на самую ужасную участь. Агонию от его Шикая перед одной из худших казней в истории Общества Душ — поглощением в Разделителе Миров.
Сугимото достал из кармана вибрирующий Глаз Демона. У него больше не было времени на игры, старик ускорил шаг.
* * *
Рядом с лежащим телом появился свет. Он исходит от лежащего рядом Зампакто. Искорки собрались в женщину поразительной красоты, настоящей японской совершенной нежности в зеленом кимоно, расшитым образами золотого бамбука.
Темноволосая красавица с выражением боли и отчаяния на лице смотрит на Айзена. Кьёка Суёгецу страдает так же, как ее хозяин, но находит в себе силу сопротивляться. Чтобы помочь. Чтобы сохранить самое дорогое. Его.
Проявленный дух Зампакто опустился на колени, перевернул Айзена на спину, положил голову на мягкие бедра. Пальцы Кьёка Суйгецу прошлись по самой большой ране, давлением реацу запечатав кровотечение. На время.
Больше она ничего не может сделать.
Веки мужчины затрепетали открываясь. Сквозь разбитые очки, паутину трещин, на нее смотрят карие глаза.
Он не может говорить из-за боли и бессилия, но может передать мысль.
— Прости меня, Кьёка, — даже мысли его окрашены болью, но голос теплый, как она любит: — Я не смогу показать тебе мир с высоты Небес, глядя на него как Боги… Не покажу звёзды на ладони, не покажу… Всего, что обещал.
— Но ты обещал, — мягкий женский голос подобен ее облику, нежен и легок.
— Прости.
Женщина слегка наклонилась, словно подавленная грузом трагедии. Две прозрачные слезы, словно жидкий хрусталь, падают в темноте на его лицо.
— Мне жаль.
— Лжец, — улыбка сквозь слезы, упрек сквозь всхлип. — Даже сейчас ты больше жалеешь, что не смог спасти друга. Жалеешь, что не одолел врага.
Кьёка Суйгецу медленно исчезает, отдавая всю себя на раны Соскэ, до последней капли, до дна…
Тьма пришла снова. Она исчезла. Он закрыл глаза.
Айзен Соскэ умирал в агонии.
В темноте.
В боли.
Физическая боль… Ее можно перетерпеть, отринуть, обмануть разум. Не полностью, но Айзен пытался приспособиться. Медленно получалось.
Это все еще была пытка, сводящая с ума, но в мире Боли начали появляться связные мысли.
Куда хуже боль душевная. Шипы Боли выворачивали наизнанку саму душу, память и разум, роясь внутри, доставая все, что когда-либо причиняло боль и показывало.
Все забытые эмоции, терзания, неуверенность, бросаются в лицо и заставляют переживать снова.
Пока Шипы не докапываются до самого глубокого. До самого сокровенного. Болезненного.
Чувства сокрушительного Одиночества.
Он не хотел вспоминать. Не хотел чувствовать. Но сила Шипов заставила.
Айзен Соскэ, хотя манерами и вежливостью всегда создавал у людей впечатление отпрыска благородного рода, никогда аристократом не являлся. Это было приобретенным.
На самом деле он родился далеко, на самых окраинах Руконгая. В деревне, где о шинигами разве что легенды ходили.
Место суеверий, дикости, глупости и грязи. Одно из многих таких же, разбросанных по диким лесам и горам мира Общества Душ.
Айзен родился с даром, который доступен Благородным Домам, родился пробужденным к реацу.
Но в таком месте это был не дар. Это было проклятье.
Он не мог остановиться и не знал разницы, всегда истекая духовной силой в окружение.
Люди в деревне ничего не знали о реацу. Они знали — малыш проклят. Что им плохо рядом.
Остракизм страшная вещь. Особенно в диком обществе, где люди даже читать не умеют.
Айзен не помнил, в какой момент потерял родителей, даже не знал, бросили ли они его и убежали или померли. Хотя бы первые год-полтора у него были те, кто о нем заботился, это он помнил. Потом нет.
У него не было имени. Он назвал себя сам.
Никто не говорил с ним. Он научился постепенно, сам, подслушивая окружающих.
Никто не играл с ним. Не делился едой, водой, не помогал создавать убежище. После исчезновения тех, кто опекал его все пошло плохо. Никто бы не отдал целый дом проклятому почти младенцу, его просто выбросили за порог в дождь.
Айзен жил в норе, которую вырыл собственными руками. Оттуда, из темноты, он наблюдал, он учился, он выживал. Даже сегодня он не стыдился того, что знал вкус червей и корней.
Это не Мир Живых. При силе реацу, в Обществе Душ даже маленький ребенок способен выжить… Хотя это все равно было чудом.
Деревня из сорока жителей, немного. Но ни один человек не желал общаться с ним.
Одиночество было его плащом, бичом и защитой одновременно. Оно удушало.
Он существовал словно в параллельном мире с остальными, никогда не соприкасаясь.
Та деревня была местом суеверий и обычаев почитания богов и духов, полное странных обрядов. Нельзя отрицать, что в окрестных лесах действительно обитало что-то… Потустороннее.
Так было, пока не пришло что-то сильнее и злее. Это был Пустой.
Жители не знали этого. Для них это был лишь более сильный, злой бог, которого следовало задобрить.
Как? Что же, после пожирания пары охотников, они знали что ему нужно. Жертва. Душа.
Он.
Он помнил, как его схватили, как его выволокли из норы, безопасности, как собрались все перед домом старосты.
А потом он, когда узнал, что его ждет, воспротивился. Взмах детской руки в отчаянии, наполненный реацу, сломал шею держащей его женщине. Устрашил всех.
Но даже сильный ребенок не может так уж напугать взрослых. Когда он думал, что вырвал свою безопасность силой, то оказался повержен простой хитростью…
Отравленная еда, вся деревня вместе и веревки, вот и все.
Его бросили в лесу, рядом со следом Пустого, зная, что он найдет его и сожрет.
Не было Спасения, как в сказках. Не было и драки с Пустым, когда он превозмог бы.
Была просто толика удачи.
Айзен очнулся от яда раньше, чем пришел Пустой. Тогда, скованный, он впервые научился контролировать свою силу. Впервые понял, что делать. Порвал веревки с помощью реацу.
А потом… А потом он совершил то, что в то время казалось в порядке вещей. Он отомстил той же монетой.
Приманил к деревне Пустого и наблюдал с деревьев, как чудовище пожирало всех тех, кто бросил ему на съедение одинокого ребенка.
В будущем, став шинигами, он этим не гордился. Но тогда это просто казалось правильным.
Позже, узнав о шинигами, о силе, об Академии, он отправился в путь. Это было путешествие, в котором он вырос во всех смыслах.
Но даже научившись сдерживать свою ауру, он все равно оставался отчужденным от всех. Никогда не часть общества, никогда никому не друг. Он говорил и слушал, но не находил понимания.
Ощущение было всегда такое, словно он с другой планеты. Его цели, его образ мыслей, его амбиции… Это шло в разрез в другими, слишком чуждый, слишком эгоистичный, слишком жадный до силы.
Так было даже в Сейретее, среди казалось бы равных. В Академии. В Кидо Корпусе.
Он научился скрывать свою инаковость, мимикрировать, говорить что ожидают. Стал мастером наблюдения за эмоциями других, их поведения… Это было одним из немногих развлечений для него.
Хамелеон в стае овец, прозрачная приманка в прайде львов, кусок стекла в воде. Это был он.
Жизнь день за днем, год за годом, совершенствуясь, сам не зная для чего и кого. Забывшего былую боль, смирившегося с одиночеством.
Пока он не встретил единственного в мире человека, понявшего его. Принявшего таким, какой он есть. И он понял его в ответ.
Нет слова такого, чтобы описать эту связь. Ближе, чем друг. Больше, чем родной брат.
Равный.
В бреду Айзен видел образы, ассоциации, рожденные его пораженным болью разумом.
Идущие по одной лестнице к Небесам… Кто-то из них остановился на ступеньке, обернулся и понял, что остался один.
Отчаяние. Одиночество.
Он, Айзен Соскэ, никому не позволит отнять это у него! Даже если это Судьба, даже если это Смерть, он отвергает это!
Потоки Корю, что текут опасно близко к лежащему телу, остановились. Аура реацу такой мощи, что заставила дрожать землю, отбросила их с резкостью молнии и силой тайфуна.
Идеальный круг чистой земли вокруг лежащего тела, опасное вещество бурлит рядом, наплывает, давит, но не может преодолеть границу.
Айзен перевернулся на живот, рука вцепилась пальцами в землю, так сильно, что из ногтей потекла кровь.
Он поднял голову.
За треснувшими очками открылись глаза. Полные сокрушительной агонии, они все равно смотрят вперед. Блеск воли, превосходящей все, горит в них.
Потоки Корю снова отброшены аурой, резко, непримиримо.
Рука сжалась на рукояти меча, звучит звон стали, вонзенной в землю. Клинок стал опорой, воля — двигателем, душа — топливом.
Он поднялся.