— Заберите его корабль, — приказывает Зод, прижимая к себе мальчика.
От его одежды остались лишь тлеющие нитки, он перепачкан в золе и грязи, но пламя не оставило на нем ни единого ожога.
Детское тело на руках бьет крупная дрожь, и космоброня, рассчитанная на защиту своего хозяина в жесточайших условиях, стонет под маленькими пальцами. Если бы мальчик не был криптонцем, его бы убило сегодня, если бы свойства атмосферы этой планеты были другими, он бы погиб в тот же миг, как они нашли его… В кои-то веки генерал благодарен Джору за его выбор, но это не мешает все так же проклинать его нерешительность и глупость в конце концов.
Ребенок на руках практически ничего не весит.
Что с ним произошло за эти годы? Как он рос? Как его воспитывали? Зод хочет надеяться, что все было хорошо, что его здесь приняли, что, возможно, даже семья не знала, кто он такой, что как-то так совпало, что ребенка они получили не сразу.
Но корабль, стоящий в подвале этого дома, мимолетный блеск узнавания в глазах мужчины: страх и злость, когда он кривил губы и, конечно, же адреналин, разгоняющий все это по крови, заставляющий его чувствовать все это вдвойне, и взрыв — как апогей ситуации.
Взрыв. Ненависть. Страх. Презрение. Конец.
На самом деле не так уж сложно догадаться, как относились к ребенку, как его растили и каким он вырос. Чужаком. Своим, но чужаком. С улыбками на устах и с ужасом во взгляде, с поощрением, застывающим на губах, и с огорчением и гневом во взоре.
Любимый, но ограничиваемый, не такой, как все, но не особенный, потерянный и запутавшийся, он так и не знал причину такого отношения, судя по отголоскам диалога, что слышал Зод.
Этот ребенок — путник в пустыне, которому дают по капле воды, который получает хлебные крошки, который тянется к ласке, который стремится восполнить все, чего ему так не хватает и просто не может. Ребенок, видящий как любовь, так и ненависть. Принимаемый и отторгаемый.
Он никогда не был специалистом в работе с детьми, он даже спасателем не был, пусть и имел все нужные навыки. Зод — воин и солдат, он страж, но даже его передёргивает от подобных мыслей. Джор Эл был дураком. Мечтателем и идеалистом. Если он надеялся на счастье сына в этом убогом месте, то он крупно просчитался. Или он думал, что, не зная иного, его сын сможет жить здесь полноценной жизнью?
Он входит в корабль, всё ещё прижимая к себе ребенка. Мальчик притих. Девять лет, в это время на Криптоне начинали первое серьезное обучение. Кал Элу тоже предстоит это со временем, но пока он может остаться ребенком. Ребенком под его защитой. Как и должно.
Мальчик дышит тяжело, часто, но пальцы на броне понемногу слабеют. Хорошо. Генерал осторожно проводит пальцами вдоль его позвоночника, задерживая ладонь между лопаток. Пусть успокоится. Ребенок, кажется, засыпает от потрясения и пережитого.
После они поговорят.
Кларк просыпается среди пшеничного поля и целую минуту пытается вспомнить, как на нём оказался. Наверное, он помогал отцу и загулялся? Он почти не устаёт, конечно, но спать ему тоже нужно.
Он трёт глаза и широко зевает, потягиваясь, а потом дёргается, резко подскакивая среди примятых колосьев. Он вспомнил! Ракета! И серебристый корабль! И!.. Вдалеке виден его дом. Целый и невредимый, и голубое небо раннего вечера, без звёзд и космических ракет среди облаков… Это был сон?
И мама дома, а папа ворчит в амбаре… Чужой голос за спиной разбивает эту надежду, заставляя подпрыгнуть от неожиданности.
— Они назвали тебя Кларк, не так ли?
Он неуверенно кивает, не зная, что делать, и не иллюзия ли все это: вокруг золотые колосья пшеницы, закат, который медленно окрашивает землю в кирпичный цвет, и все так реально, все такое настоящее, если бы не… человек, пришелец… существо перед ним, что выжидающе смотрит на него.
— А как Вас зовут, мистер? — нерешительно спрашивает Кларк.
— Мое имя Зод, — резко и по-военному в приветствии кивает мужчина, — генерал Зод, — он обводит взглядом пшеничное поле и поясняет: — Сейчас мы на корабле, но для разговора тебе не помешала бы более привычная обстановка. Не стесняйся спрашивать.
На секунду Кларк мнется, сжимает в правом кулаке пальцы левой руки, морщится в раздумьях и наконец тихим голосом спрашивает:
— Я тоже пришелец?
— Для них, — качает головой генерал, — не для нас, мы тебя искали, Кларк.
— Вы мой отец? — еще тише и нерешительнее спрашивает мальчик, но Зод только качает головой.
— Твой отец совершил глупость, отправив тебя сюда, с другой же стороны он хотел тебя спасти от гибели нашего родного мира, — он на секунду замолкает и добавляет: — Мы рады, что нашли тебя, Кал-Эл.
Мальчик изумленно смотрит на него широко раскрытыми глазами и тихо переспрашивает:
— Кал…Эл?
— Твое настоящее имя, — отвечает Зод. — Так или иначе, теперь ты в безопасности, — он присаживается перед мальчиком и заглядывает тому в глаза: — Хочешь узнать побольше о Криптоне? О родине?
— Я хочу, — кивает Кларк, но внезапно замолкает и тихо всхлипывает, утирая начинающие бежать слезы по щекам, — мистер Зод, — говорит он, — это очень-очень здорово, но…мама, где же мама? — спрашивает он.
Мужчина… генерал Зод молчит, смотря на него странным, тяжёлым и одновременно понимающим взглядом, от которого хочется передернуть плечами и опустить голову, не смотреть в ответ.
— Ты ведь знаешь, что та женщина не была твоей матерью? — спросил он спустя минуту напряженного молчания.
— Ну и что… — прошептал Кларк, сжимая кулаки. — Мама все равно мама… другой, я не знаю. Никого не знаю…
— Но ты знаешь, что произошло, — с мягким понуждением сказал мужчина. — И, полагаю, ты достаточно умён, чтобы не страдать самообманом.
В его голосе всё ещё не было упрека. Так странно. Кларк все равно не решался на него смотреть, упрямо разглядывая колосья у своего плеча.
— Я видел ракеты, — уронил он, постаравшись задавить все чувства, стоящие за этими словами. — Очень большие ракеты. Они на вас летели? — вдруг понял он.
— Я не исключаю такой возможности, — согласился генерал. — Мы не посчитали необходимым включать маскировку при входе в атмосферу этой планеты.
И Кларку бы разозлиться, сказать, что в таком случае это они виноваты и… но он почему-то может только бессильно кивнуть, принимая чужие слова.
Он… на самом деле знает, что произошло. Он… привык казаться глупее, чем есть, потому что мама и папа просили не выделяться. Просили быть обычным… Но, всё-таки, он знает.
— И… что теперь? — он всё ещё смотрит в сторону, потому что нет никаких сил встречать эту правду лицом к лицу.
Чужие шаги шуршат по земле, приминая лежащие колосья, на плечо опускается горячая и сильная рука, чья тяжесть в равной степени заземляет и приковывает к пыльной поверхности.
— Ты очень важен, Кал Эл, — говорит генерал Зод. — Наш мир погиб, но ключ к его возрождению твой отец — твой настоящий отец — спрятал в твоём корабле.
— Я его только сегодня увидел, — растерянно говорит Кларк, поднимая голову вверх.
У генерала тёмные и жёсткие глаза. И взгляд… такой сложный. В нём усталость и боль, и старая тоска, и горечь разбитого мира. А еще в нём упрямство и твёрдость.
— Это неважно, — говорит ему Зод. — Зная твоего отца, Джор Эл наверняка оставил какой-то секрет.
— Если родители отправили меня сюда, почему не полетели тоже? — беспомощно спрашивает Кларк. — Я был им не нужен?
— Ты был им нужен! — резко отвечает Зод, а потом качает головой. — Твой отец преследовал какие-то странные и не совсем понятные мне цели, но твоя мать, Лара, любила тебя всей душой.
Генерал смотрит на него прямо и пронзительно. — Ты также нужен нам, Кал-Эл, своему народу, ты — его будущее.
Мальчик рассеянно смотрит на мужчину, который внимательно и с уверенностью взирает на него.
— Но что я могу сделать?
— Ты важен, — просто повторяет генерал, — важна сама твоя жизнь, так что даже не смей сомневаться в своей ценности или принижать себя, — уголки его губ чуть кривовато приподнимаются. — Твоя сила великолепна, кровь твоя и твое наследие, ты — ребенок, а все дети ценны. Так что просто живи.
— И…, — мальчик замирает, — как мне теперь жить?
— Просто живи, — пожимает плечами генерал, поднимаясь и кладя руки ему на плечи, заглядывая в глаза. — Сейчас тебе стоит отдохнуть, — он пытается улыбнуться, но получается у него не очень хорошо, будто Зод давно не улыбался. — Тебе нужно будет выпить пару лекарств, просто восстанавливаться, и все будет хорошо.
— Правда? — тихо спрашивает Кал-Эл.
— Правда, — кивает Зод.
Уже на корабле он обращается к одному из своих подчиненных, не сводя взора со спящего ребенка и отдавая приказы:
— Введите ему модификатор воспоминаний, — он на секунду замолкает, — кодекс пока не извлекать, так будет надежнее и… начинайте процедуру терраформации через час, как только все приготовления будут завершены.
— Принято, генерал, — принимает приказ солдат и спешит передать поручение другим.
Тот корабль, медленно улетавший все дальше от Земли, прежде, чем соединиться с главным, оставил позади разрушенный и горящий дом, тело Джонатана, лежащее с широко раскрытыми глазами и кровью, бегущей по виску. Он смотрел в никуда, на удаляющееся судно, и, казалось, последний крик замер на его губах.
Перед смертью Джонатан с ужасом смотрел на небо, на пришельцев, он боялся за себя и семью, молился, как истинный католик, но впервые ему казалось, что Бог глух к его мольбам. После всего этого остаются только обломки надежд, иллюзий и желаний. Дом разрушен полностью, а само его тело ужасно изломано.
Место, где когда-то был подвал, похоже на песочный замок, на который наступила нога великана: развороченные балки и сваи, огонь, потрескивающий тут и там, и будто пустошь вокруг. На самом деле остаются только воспоминания, которые скоро никто не будет помнить. Возможно, соседи принесли бы венки и цветы, кто-то устроил бы похороны, а верный друг семьи оплакивал бы. Но ничего не остается и не останется.
Если бы Джонатан выжил, он бы пожалел, пожалел обо всем на свете и, возможно, поклялся бы начать жизнь с чистого листа. Он бы упал на колени, и как маленький ребенок плакал, захлебываясь громкими рыданиями, а потом поднял бы голову, оглядываясь и зовя:
— Кларк? — кричал бы он, — Кларк ты здесь?
Но его преследовала бы только тишина, треск пламени, окутывающего остатки его небольшого коттеджа, да ветер, который колышет колосья.
Свидетель, спасатель, сосед — кто угодно, заглянув бы на место катастрофы, увидел бы трагедию: прядь светлых волос, кончики пальцев и застывающую кровь, от которой он не смог бы оторвать взора.
Он не услышал бы крика и даже вопля, а если бы и услышал, то это был бы его собственный крик. Потому что все были уже мертвы.