Отцовство уже потрепало ему нервы, хотя ребёнок ещё даже не родился.
Эддард Старк не должен находиться здесь, не должен возглавлять тысячи северян в войне против династии, что правила уже три столетия. Он не должен был становиться Хранителем Севера — самого большого региона Вестероса. Эта роль принадлежала его отцу. Он не должен был жениться на Кейтилин Талли и уже иметь на подходе наследника Севера. Это участь была предназначена его брату.
Всё, что предначертано было Эддарду Старку, так это верная служба своему отцу, затем — брату, и, возможно, в далеком будущем, он получил бы собственное небольшое владение.
Увы, эту нить судьбы безжалостно отсекли от картины мира.
Рикард и Брандон Старк погибли от рук Эйриса Таргариена, а Кейтилин Талли находилась в Риверране и тяжело переживала беременность.
Поспешная свадьба с незнакомой женщиной, неловкая брачная ночь. Затем он уехал.
Вернувшись через несколько недель с вассалами отца, — нет, со своими вассалами, — Старк обнаружил, что жена беременна и провёл там несколько недель, пока Джон Аррен и Хостер Талли созывали войска, а Роберт Баратеон уклонялся от армии Простора и Эйлора Таргариена, пытаясь выскользнуть из Штормовых Земель и объединиться с ними.
Эддард знал, что Брандон прекрасно справился бы с выпавшим на их Дом испытанием. Он нашёл бы что сказать незнакомой молодой жене, подобрал бы нужные слова, рассмешил бы её и расположил к себе, так, чтобы все чувствовали себя комфортно. Эддард, в свою очередь, понятия не имел, как это провернуть. Неопытность проявлялась в неловких разговорах, — или их полном отсутствии, — которые он его леди жена пытались вести.
К счастью для Эддарда, одна из проблем, по совместительству оказалась и подспорьем.
Люди в сути своей животные; разумные, но разум их, как и тело, не лишен рудиментов. Родительский инстинкт — сильное чувство. Осознание того, что он стал причастен к созданию новой жизни, будущему наследнику, которого он воспитает как настоящего мужчину, который вырастит достойным Лордом Севера… ключевое слово — вырастит. Если восстание проиграет, то его, скорее всего, убьют. Следовательно, проигрывать нельзя.
Даже сейчас, за много миль от своей жены, северянин мог думать только об этом. Каждый миг проходил под гнётом беспокойства и страха:
вдруг роды пройдут неудачно? Вдруг он окажется мертворождённым? Или подхватит детскую хворь и погибнет в первый же год, не успев окрепнуть?
Мир безжалостен, и право жить в нём нужно выгрызать клыками и когтями. Кейтилин борется за свою жизнь и жизнь ребёнка; ребёнок — за своё будущее и будущее дома Старков, а нынешний глава этого дома… как на главе, на нём лежит ответственность за всех.
Другого человека такой груз заставил бы трястись от ужаса, паниковать, но Эддард оставался спокоен. Он не мог позволить себе проиграть и посрамить свой древний род, отца и старшего брата. И он будет бороться за ещё нерождённое дитя до последнего вздоха.
Впрочем, судя по тому, как развивались события, это могло произойти гораздо раньше, чем ему хотелось бы.
— Тайвин Ланнистер всё ещё в плену в Королевской Гавани. — Голос Джона Аррена вторил дождю, который не переставая барабанил по полотну, под которым заседал военный совет. Эддард скучал по Винтерфеллу. Даже по Риверрану. Да что уж там… даже по своей ещё чужой жене. Её общество было неловким, но хотя бы тёплым. — Однако его брат сир Киван ведет оставшихся воинов Западных Земель с армией лоялистов. Их численность примерно равна нашей, может быть, на несколько тысяч меньше.
— Среди них немало ветеранов. — Вставил Бронзовый Джон Ройс, облаченный в доспехи, которые и дали ему такое прозвище. Броня выглядела великолепно, спору нет, но была весьма непрактичной. — Определенно больше, чем у нас.
— Ветераны чего, нескольких бойнь? — Большой Джон Амбер добавил с уничижающим смешком. Этот огромный мужчина с сигилом великана доставлял Эддарду немало хлопот, когда тот только собирал знамена, но в последние недели, юный Старк разглядел в нём важное качество. Джон был громкий, иногда раздражающий, но также он обладал жилкой непоколебимой преданности, которую Эддард надеялся заслужить. — Они не видели настоящей войны.
— Может и нет. — Согласился грузный Хостер Талли, новый дед Эддарда. — Но какую-никакую, а войну они всё же видели. Большинство наших людей — нет.
— Мои парни — да. — Тут же прозвучал рокочущий голос Роберта, сидевшего во главе стола с рогом эля в правой руке. Это была его третья речь за всё собрание, и Нед знал, что его друг только начинает. — Мы разгромили три армии в трех битвах за один день.
— Мы знаем. — Согласился Джон Аррен, сохраняя ровный тон.
Однако Эддарда он не обманул. Старк видел, что этот человек, которого он считал вторым отцом, устал, как и все остальные, слушать о единственной настоящей победе повстанцев в этой войне. — Каждая из них была не более чем стычкой.
Эддард заметил, как его друг нахмурился… это могло плохо кончится, так что он взял слово до того, как это сделает Роберт. Роберт гневлив, но ярость его вспыхивала так же быстро, как и угасала, а когда речь шла о Джоне Аррене, то угасала и того быстрее, но он ненавидел лютой ненавистью всё, что связано с Таргариенами, и ненавидеть стал с тех пор, как…
«С тех пор, как новый король Железного Трона сбежал с моей сестрой. Я найду тебя, Лианна. Обещаю»
— Лоялисты расположились лагерем в Харренхолле, но шпионы сообщают, что они намерены идти на нас. Мы должны действовать на упреждение и быстрее них добраться до брода. После этого всё, что нам останется, это надеяться их лобовую атаку, спровоцированную усталостью маршем и непогодой.
Если пойдут другим путем… будет плохо.
— Они нападут на нас там. — Уверенно заявил Роберт, уже забывший о гневе, что дюжину секунд назад его обуял. — Они хотят нашей смерти, мы хотим их смерти, этот брод стоит между нами; река окрасится в алое от крови Таргариенов.
Эддард поймал взгляд, брошенный на него Джоном Арреном.
Одержимость Роберта жаждой убить братьев Таргариенов с каждым днем становилась всё более маниакальной. Эддард мог понять желание заполучить голову Рейгара, — ему достаточно было вспомнить лицо сестры, чтобы почувствовать тот же гнев, которым словно жил Роберт, — но ярость Роберта, похоже, распространялась на всех живых существ, имеющих близкие связи с Таргариенами. Не раз он говорил Эддарду о своем желании убить не только короля, но и его брата, нового десницу короля.
Эйлор ни в коем случае не был невиновен, поскольку его бездействие можно легко расценить как соучастие в преступлениях отца, но… лично Эддард считал его порядочным человеком. Он был дружелюбен и общителен на турнире в Харренхолле, а когда Рейгар короновал Лианну вместо Элии Мартелл королевой любви и красоты, то, пожалуй, второй сын Таргариенов взбесился даже сильнее, чем сам Эддард и Роберт.
Эйрис и Рейгар — вот истинные виновники всего творящегося кошмара. Но для Роберта это не имело ни малейшего значения. Эддард справедливо опасался, что его старый друг может зайти слишком далеко.
Пока новоявленный глава дома Старков пребывал в раздумьях, остальные члены совета занимались своими делами: докладывали о растущем числе больных людей и раз за разом обсуждали ту же стратегию, которую выбрали несколько недель назад. Аккомпанементом этим обсуждениям служили всё более и более пьяные излияния гнева Роберта, направленные на всех, кто так или иначе был связан с династией Таргариенов.
В какой-то момент, Денис Аррен, — наследник Джона, ставший таковым после того, как Эйрис казнил Элберта Аррена, — совершил ошибку, похвалив мастерство владения оружием Дракона из Сумеречного Дола. Только крепкая хватка Эддарда на руке друга и спокойно-укоряющий взгляд Джона, не позволили Роберту в ярости подняться со своего места и устроить шоу.
Повелитель Бури стал ещё активнее пить эль, запивая его вином.
Как только их отпустили, Нед вышел под дождь и тут же увидел рядом с собой Хоуленда Рида, который был постоянным его спутником с момента похищения Лианны. Лорд Перешейка мгновенно влюбился в Лианну так, как только Лианна может в себя влюбить, и ходил постоянно мрачный, подобно свинцовому небу, нависшему над головой.
— Роберт становится всё более нетерпеливым.
Эддард кивнул. Дождь хлестал его по лицу и мехам, пока он шёл к лагерю северян.
— С каждым днем его гнев растет.
— Человек, который говорит громко и часто, редко говорит что-то стоящее.
Владыка Севера слегка усмехнулся.
— Верное утверждение. Он боится за Лианну.
— Как и я. — Рид на мгновение замолчал. — Мы найдем ее, милорд. Найдем.
— Я очень надеюсь на это.
***
— Любил ли ты когда-нибудь что-то больше самой жизни?
Эйлор Таргариен оторвал взгляд от рога эля, который держал в руке. Сначала он задумался над самим вопросом, а затем над тем, не ослышался ли он? Может, глубокий голос старого друга как-то неудачно пробился сквозь шум дождя, хлещущего по крыше над головой?
Серебристые волосы принца были мокрыми, — как всегда, — а рана на его руке, что в бою держит щит, была туго перевязана бинтами и болела почти в унисон со всё ещё заживающей раной над глазом. Эйлор полагал, что виной всему то, что рана постоянно открывалась. Но в таком случае, его вины как раз-таки нет, ибо на войне трудно оставаться невредимым и спокойным, а если эту войну ведёт безумец — то трудно вдвойне.
— Повтори. — Попросил Эйлор у Ренфреда Риккера, крупного мужчины, сидящего на другом конце комнаты.
Именно он вытащил его из грязи и ступора ранее, после чего упрямо отказался оставлять в покое. Эйлор был рад вмешательству друга; он знал, что воины были потрясены, увидев своего обычно компетентного, хладнокровного принца в таком раздрае. Ренфред отвел его в свои покои в казарменном зале, умело уладив ситуацию, а затем послал Аларика за мейстером, дабы тот перевязал Сумеречному Дракону руку. Также, он спровадил всех солдат, которые пусть и действовали из благих побуждений, но своим беспокойством расспросами делали только хуже. По итогу круг людей состоял из Принца, самого Ренфреда, Аларика и Оберина, которые все дружно переместились в покои Эйлора.
Четверо мужчин — ну, трое с половиной — сидели при тусклых свечах, спокойно потягивая эль или вино.
Ренфред поднял голову и слегка улыбнулся.
— Я спросил, любил ли ты когда-нибудь что-то больше самой жизни.
— Моих дочерей. — Проговорил Оберин и откинулся в кресле так, словно это его собственные покои.
Выглядел он как-то… неуместно. Эйлора порой шокировала настолько явная открытость дорнийских красавиц, равно как и их количество, а потому представлял личные покои Змея Дорна эдакой огромной спальней с не менее огромной кроватью, в которой лежит не меньше дюжины девушек.
В свою очередь, временные покои Сумеречного Дракона были скудны на излишества: раскладушка и доспехи. Сейчас ещё пара стульев появились, которые Аларик непонятно откуда раздобыл. Парень был весьма изобретателен, когда дело касалось сбора мусора.
Эйлор фыркнул.
— Во всяком случае, те, о которых ты знаешь.
Дорниец добродушно оскалился и продолжил.
— Мужчина всегда узнает своих детей, едва их завидев. Я, разумеется, своих узнал, и в тот же миг — полюбил.
— Как мило. — Продолжил Эйлор, подтрунивая над другом и пытаясь отвлечься от мыслей о безумии брата. — Такой душка. Никогда бы не подумал, что ты способен убить человека уколом иглы.
— Это факт, который тебе лучше запомнить, друг мой. — С ухмылкой произнес Красный Змей, отпивая из чаши.
— Далия Байуотер. — Тихо проговорил Аларик, мгновенно покраснев. Эйлор от такого откровения поперхнулся элем.
— Стопх-кх… — Выдавил из себя принц между приступами кашля.
— Ты вроде никогда не упоминал о ней.
— Нет, не упоминал. — Ответил оруженосец со слабой улыбкой.
— Но много думал о ней.
Ренфред и Оберин рассмеялись, оба подняли бокалы в эдаком торжественном жесте. Эйлор же вовремя прикусил язык и не завалил своего оруженосца вопросами, главным из которых был: кто это вообще такая? Аларик в последнее время становился всё более откровенным, и принц не видел необходимости давить на него. Вместо этого он снова обратился к Ренфреду.
— Почему ты спрашиваешь, Рен?
— Малесса беременна.
— Поздравляю, друг мой. — Оберин расплылся в улыбке, а затем и Аларик. Они вновь подняли бокалы.
Однако Эйлор не присоединился. Он вместо этого уставился на своего друга так, словно у того вторая голова выросла.
— Это как так получилось?
Оберин задорно рассмеялся.
— Если ты не знаешь этого, о воин Таргариенов, то обращайся — и расскажу, и лично покажу, и даже девушек дам, на которых всё опробуешь… — Дорниец намеренно оставлял двусмысленность в своих словах, чтобы позлить Сумеречного Дракона. Аларик смущенно пригнул голову, а Эйлор показал принцу общеизвестный жест рукой, намекая, куда именно он может пойти со своими советами и демонстрациями.
— Ты ведь не видел Малессу с тех пор, как мы отправились в Королевскую Гавань из Сумеречного Дола. Значит, это не могло произойти недавно.
— Ты прав, эть не недавнее событие. — Подтвердил Ренфред, пожав плечами. — И опять же ты был прав, когда говорил о том, что брачная ночь может подарить мне наследника. Похоже, что так оно и случилось. Я умалчивал об этом, боясь, что что-то пойдет не так, но она написала мне из Королевской Гавани и сообщила, что может родить в любой день. Ее отец злоупотребляет своим положением регента города и даёт всё, чтобы ей было комфортно.
Эйлор широко улыбнулся. Радость за друга на мгновение даже превозмогла его уныние от того, что его брат утратил способность здраво мыслить.
— Крепкий щит, Рен. Я рад за тебя.
— Сильнее меча. Я уже люблю этого мелкого засранца больше жизни, хотя с его матерью обменялся едва ли дюжиной слов. Никогда не думал, что смогу стать отцом, но сейчас… сейчас я не могу вспомнить, чтобы хотел чего-то большего. — Повелитель драконов набрал было в грудь воздуха, готовый разразится умной тирадой, но Ренфред прервал его, наклонившись вперед и пристально уставившись на своего друга. — Я упомянул об этом сейчас, потому что этот ребенок — якорь. То, за что я готов бороться. То, что поможет не сойти с ума.
Сын… надеюсь, что сын, хотя и дочери буду рад, дает мне что-то, за что можно не только бороться, но и жить.
Эйлор отвернулся; в его голове тут же пронеслись мысли об эдиктах Рейгара и его планах на будущее, но Ренфред не дал ему отвлечься.
— Посмотри на меня. Что бы ни сказал король, это не имеет значения. Не имеют значения ни его причины вести нас в ловушку, ни твои причины согласиться на это. Думай об Эйгоне, думай о Рейнис. Подумай об Элии. Что бы ни замыслил король, что бы он там ни планировал… если ты ещё жив, то можешь продолжать бороться, и если будешь достаточно упорен, то со всем справишься. Но нужно что-то, за что ты готов бороться. Не забывать, зачем вообще ты всё это делаешь, и зачем идёшь на такие жертвы.
Принц-Дракон обескураженно моргнул, не привыкший, чтобы Ренфред так много говорил о чем-либо. К его вящему удивлению, лорд Холлард-Холла еще не закончил.
— Каждому здесь есть за что сражаться. У Оберина его дочери, целые две дюжины. — Красный Змей фыркнул от такого преувеличения, но продолжил внимательно слушать, явно соглашаясь со словами Ренфреда. — У Аларика есть эта Далия Байуотер, кто бы ни была эта счастливица. У меня Малесса и мой нерожденный ребенок. А у тебя — твоя семья, дети, которых ты считаешь своими, и ради которых умрёшь так же быстро, как я за своих.
Ренфред откинулся на спинку кресла, его голос звучал совершенно уверенно.
— Не имеют значения планы короля, которые так сильно тебя расстроили. Потому что с ними или без, с нами или без… мир не рухнет. Мы можем завтра же умереть, потому что от шальной стрелы никакое мастерство не спасёт, и это даже более вероятный расклад, чем тот, в котором все выживут, но… и что с того? Мир рухнет? Нет. Или кто-то из нас смерти боится? Точно нет. Мы сражаемся за те вещи и за тех людей, которые как раз-таки мир сохранят. — Лорд Холлард-Холла вдруг несильно толкнул принца в плечо, отчего принц Таргариенов попятился назад. — Так что выкарабкивайся из того дерьма, в которое тебя загнал твой собственный разум и страхи. Мы должны выиграть войну, но не для нас, а для них.
«Да… ради них. И ради самой династии Таргариенов. Я не дам ей сгинуть. Не позволю остаться на страницах истории в виде кляксы»
Сумеречный Дракон долго смотрел на своего друга, прежде чем протянуть руку.
— Спасибо, Рен.
Риккер схватил его за предплечье, ответив на рукопожатие.
— Не хочу слышать никаких благодарностей. — На лицо вылезла кривая ухмылка. — Выиграй войну, и мы в расчёте.
Невольно хмыкнув от цены этого разговора, — страшно представить, сколько Риккер запросит за следующую дружескую посиделку, — Эйлор кивнул.
«К черту Рейгара, к черту его пророчество, к черту Роберта, мать его, Баратеона. Мне ещё есть за что сражаться, умирать, и, главное — жить»
Впервые за долгое время Эйлор вспомнил, за что он вообще воюет. И в тот же миг, всё стало казаться не таким уж тоскливым и бессмысленным. Да, определённо.