Лавка Сладостей. Глава 13. Пшеничные грибы
24к символов
* * *
Наташа, с энтузиазмом — редким для врача, привыкшего к травмам шахтёров и болезням от вечного холода, — решила воплотить наш план через уже существующую в Подземье точку. Полноценных кондитерских в Белобоге никогда не водилось, ни в Надмирье с его Архитекторами и серебряными витринами, ни тем более здесь, внизу, где шахты и ржавые трубы задавали ритм жизни. Подземье строилось как рабочая зона: шахтёрские посёлки вокруг геотермальных источников, вроде Вечного Огня, кормились за счёт внешних поставок из Надмирья. Там, наверху, ещё сохранялись крохи технологий прошлого — до того, как заморозилась планета, — а здесь еда была либо сухим пайком из синтетики, либо редкими грузами через лифты.
Частные производства в Подземье существовали: кто-то варил суп из пыли и порошков, кто-то лепил лепёшки в жестяных формах, но большинство давно закрылось. Мелкие лавки не годились для наших целей — ни мощностей, ни стабильности. Поэтому Наташа привела меня в полузаброшенную пекарню на краю города, за старым складом с проржавевшими балками.
Снаружи пекарня выглядела как типичное здание Подземья: невысокий бетонный короб с потрескавшимися стенами, узкими окнами, забранными решётками из чёрного металла, и дверью из усиленной стали с кодовым замком — такие ставили ещё при первых Архитекторах. Над входом висела табличка, выцветшая до нечитаемости, а рядом торчала вентиляционная труба, из которой иногда вырывался пар. Внутри всё было иначе.
Пекарня работала только для шахтёров и бойцов Дикого Огня, да и то по заказам, которые Олег распределял через свои каналы. Никаких прилавков или витрин — товар выдавали через окошко с бронированным стеклом, а дверь открывалась только для своих. Зато оборудование впечатляло: профессиональная печь с пятью уровнями, с чёрным корпусом и сенсорным экраном, автокотёл с датчиком температуры и кнопками для трёх режимов нагрева, два миксера с насадками для теста и крема, охлаждающая стойка с рядами вентиляторов и даже ручная мельница с жерновами из титанового сплава. Всё это Дикий Огонь притащил лет семь назад, когда пекарня снабжала шахтёрские бригады перед закрытием лифтов в Надмирье. Техника стояла чистая, смазанная, но без дела — продукты в Подземье были редкостью, вроде трофейных банок с протеином или мешков с порошком, который пах химией и скрипел на зубах.
Пекарню знали многие: шахтёры шептались о «той точке с машинами», но без ингредиентов она простаивала, и работала тут только Лина — хозяйка и единственный сотрудник.
Мы застали Лину в этот же день. Она стояла за рабочим столом — длинным, из тёмного пластика с металлическими краями и встроенной панелью для нагрева, — замешивая тесто в миске из нержавейки с высокими бортами. На ней была серая футболка с короткими рукавами, потёртый чёрный фартук с эмблемой Дикого Огня — красным пламенем на груди — и повязка на голове, державшая короткие тёмные волосы. Лицо худое, скулы острые, глаза тёмные, с искрой, которая выдавала её азарт. Рядом на полу лежал мешок с синтетическим порошком — серым, мелким, с запахом пластика, — из которого она лепила что-то вроде лепёшек, раскатывая тесто старым скалкой с облупившейся ручкой.
Наташа шепнула тогда, что заказов сейчас нет, поставок тоже — последний груз из Надмирья застрял из-за патрулей Среброгривых, — но я понял, что Линой движет не долг, а страсть. Кулинарный зуд, когда руки сами тянутся к тесту, даже если печь не для кого. Сам такой: в Лавке порой замешиваю лишнюю партию булок просто потому, что запах корицы не даёт сидеть спокойно. Лина, шестнадцать лет, унаследовала пекарню от родителей — погибших в обвале на нижних уровнях три года назад. Дикий Огонь взял её под крыло: Наташа следила, чтобы пекарня не загнулась, подкидывала продовольствие и топливо для генератора, но Лина мечтала о большем — чтобы оборудование гудело, чтобы шахтёры ели не только лепёшки, а что-то настоящее.
С Линой мы нашли точки соприкосновения моментально.
Она смотрела на меня с интересом, пока Наташа объясняла, кто я такой. Я же решил показать карты сразу и без прелюдий: выбрал дверь в подсобку пекарни — маленькую комнату с облупившейся зелёной краской, стопкой ящиков и швабрами в углу, — и открыл Лавку Сладостей. Внутри знакомом пахло тёплым деревом и сахаром: пол из тёмных досок, стены с полками, заставленными жестяными коробками и стеклянными банками, потолок с медными светильниками в форме звёзд.
Лина замерла, разглядывая всё, её пальцы сжались на фартуке, а Наташа, хоть и держала лицо, не смогла скрыть блеск в глазах, когда вдохнула запах пирогов. За последующей дегустацией — Лина взяла тарт и чуть не уронила его от восторга, Наташа откусила булочку, задумчиво жуя, — мы обсудили план. Пекарня и Лавка объединяют силы: я делюсь запасами и беру Лину в ученицы, учу её тонкостям и управлению пекарной. Она — талант, которому нужен мастер. С Наташей также говорили о ресурсах. Лавка сама генерирует базовые ингредиенты — сахар в кубиках, масло в брикетах, ваниль в стручках, — но это не для массового производства. Она создана для странствий, а не для фабрики, да и я не собираюсь осесть в Белобоге навечно.
А потому я сбегал на склад и принёс две коробки из холодильной камеры: одну жестяную, с выцветшей наклейкой, другую — пластиковую, с защёлками.
В первой — споры «пшеничных грибов», мелкие, как пыль, серые с золотым отливом, в пакете на сто граммов. Во второй — семена «молочных деревьев», тёмно-коричневые, размером с ноготь, двадцать штук в тканевом мешочке. Объяснил, что это может перевернуть продовольственный вопрос в Белобоге. Пшеничные грибы — селекция с планеты, где почти света нет: споры высаживают в ящики с влажной почвой, через неделю вырастают пушистые комки — метр в высоту, серо-золотые, с запахом сырого зерна. Нужен холод — 8-12 градусов, как в шахтах, — и полив, сто миллилитров в день. Безопасные, питательные: срезаешь, сушишь на плитах при 60 градусах два часа, мелешь — выходит мука, мелкая, чуть сладкая, как пшеничная первого сорта, по килограмму с куста каждые две недели. Молочные деревья — кусты до полутора метров, семена прорастают за месяц под лампами. Плоды — красные, как помидоры, по три с ветки раз в квартал, внутри сок — белый, густой, с травяным привкусом, по пятьдесят миллилитров с плода. Не для массовки, но как добавка — идеально. Я не выращивал их, как мои предшественники, но держал образцы в запасе. Для Белобога, с его вечной мерзлотой и шахтёрскими теплицами на геотермалке, это был шанс: грибы — для хлеба, деревья — для деликатеса.
У меня были и другие культуры, но у других имелись ряд недостатков и проблем, и как мне казалось грибов и помидоров более чем достаточно на текущем этапе.
Наташа взяла коробку с грибами, повертела в руках, её пальцы в перчатках прошлись по крышке. Лина, откусив тарт, чуть не поперхнулась, когда я упомянул молоко из плодов. Обе понимали: если это сработает, Подземье не просто выживет — оно сможет торговать с Надмирьем. Владелица клиники ушла в тот же день с семенами, спорами и документацией — тремя листами, потёртыми, с графиками роста, составом и инструкциями по поливу, что я нашёл в ящиках на складе. Сказала, что покажет только паре доверенных людей из Дикого Огня — секрет есть секрет.
Я же ничего не имел против, пожелав удачи, и остался с Линой. Она смотрела на меня с горящими глазами, готовая учиться. Первый день был плотным: мы разобрали печь — девушка знала кнопки, но не тайминги, — я показал, как настроить котёл на 180 градусов для пышек, а она тут же предложила испечь пробную партию…
* * *
Прошло несколько недель с тех пор, как мы с Линой и Наташей закрутили наш «сладкий договор».
Дела в пекарне шли в гору, как и планировали. Сначала всё было тихо: мы оставили старый круг клиентов — шахтёров с нижних уровней и бойцов Дикого Огня — и прежний набор выпечки: лепёшки, булки, иногда сухари для супа. Но ингредиенты сменили. Я приносил из Лавки Сладостей настоящую муку в холщовых мешках, масло в брикетах, завёрнутых в вощёную бумагу, и сахар в твёрдых кубиках, которые Лина растирала в ступке. Никакой химии — только чистый вкус, без привкуса синтетики, к которой тут привыкли за десятилетия. Лина замешивала тесто в стальной миске с высокими бортами, я настраивал печь на 200 градусов, и мы пекли, приучая людей к новому. Шахтёры, привыкшие к серым лепёшкам из порошка, что пахли пластиком и скрипели на зубах, сначала ворчали, но потом начали хвалить. Бойцы Дикого Огня, забиравшие заказы в пластиковых ящиках через окошко, тоже заметили разницу — один, с татуировкой пламени на шее, сказал, что «такой хлеб можно и без похлёбки жевать».
Это был наш первый шаг.
Потом мы пошли дальше. Стали экспериментировать: добавляли в тесто ваниль из стручков, которые я принёс в стеклянной банке, корицу из жестяных коробок, даже капли лимонного экстракта, что Лавка генерировала раз в неделю по десять миллилитров. Лина предложила пышки — круглые, с хрустящей корочкой, — и мы настроили автокотёл на 180 градусов, чтобы масло шипело ровно, а пузырьки поднимались мелкие и частые.
Я учил её мелочам: как замешивать тесто, чтобы оно поднималось, но не рвалось, — три минуты на средней скорости в миксере, потом пять минут руками; как ставить таймер печи, чтобы корочка не подгорела, — 20 минут при 200 градусах, потом 5 минут при 180. Объёмы росли: с десяти буханок в день до тридцати, потом до пятидесяти. Оборудование пекарни — печь с пятью уровнями и сенсорным экраном, миксеры с тремя скоростями, охлаждающая стойка с вентиляторами — работало без перебоев.
Лина училась быстро, имея свой наработанный опыт: раскатывала тесто на столе с сенсорной панелью, следила за температурой, подбрасывала шарики в котёл. Люди сами потянулись: шахтёры после смены стучали в окошко, спрашивали, остались ли булки, бойцы Дикого Огня просили «что-нибудь сладкое» сверх заказа. Это было ещё до официального старта продаж. Наташа готовила лавку в Камнеграде — арендовала при поддержке помещение на центральной площади, бывший склад с железными стенами, широкими окнами и ржавыми балками под потолком. Там ставили прилавки из тёмного пластика, вешали вывеску печки с огнём, тянули провода для светодиодных ламп. Наташа взяла на себя организацию: торговля должна быть чёткой, чтобы не привлекать лишнего внимания.
Кстати, о Наташе. Однажды, пока мы с Линой чистили котёл от масла — она скребла стенки металлической щёткой, я вытирал панель тряпкой, — Лина обмолвилась несколькими фразами, благодаря которым я понял, что Олег вовсе не глава Дикого Огня, как я думал. Настоящий лидер — Наташа. Хрупкая девушка в белом халате, с мягким голосом и аптечкой за спиной, рулит всей организацией: бойцами, клиникой в Камнеграде, поставками медикаментов и кучей вопросов Подземья. Я кивнул, будто знал, хотя внутри удивился. Кто бы подумал, что врач, лечащий ожоги от геотермальных источников и кашель от угольной пыли, держит в кулаке такую силу? Но я промолчал, решив держать это при себе.
Вскоре лавка на площади открылась.
Первый день был хаосом: прогретый за недели народ — шахтёры, механики, даже дети из переулков — смёл всё за два часа. Полки с булками, пышками и батонами опустели, ящики с лепёшками унесли в первые полчаса. Мы с Линой работали без продыху: она замешивала тесто в миксере, я загружал печь, вытягивая из Лавки последние запасы — мешки муки по пять кило, брикеты масла по двести граммов, банки сахара по полкило. Ресурсы Лавки проседали: сахар генерировался раз в три дня по килограмму, масло — по двести граммов в неделю, мука кончилась.
Но тут подоспели плоды нашего решения.
Наташа передала споры пшеничных грибов и семена молочных деревьев своим людям — паре агрономов из Камнеграда, что разбирались в местных теплицах. Они изучили мои документы: три листа с графиками роста, составами и инструкциями по поливу, напечатанные на старом принтере Лавки. В теплицах под геотермальными лампами, в ящиках с влажной почвой и температурой 10 градусов, грибы пошли в рост. Через две недели появились первые комки — серо-золотые, пушистые, метр высотой, с запахом сырого зерна. Их сушили на плитах при 60 градусах, мололи в мельнице — мука выходила мелкая, чуть тёплая, с лёгким сладковатым оттенком.
Местные специалисты проверяли её неделю: гоняли пробы через анализаторы, сравнивали с порошком из Надмирья. Итог их ошарашил — мука высшего сорта, как в теплицах Архитекторов, только без их технологий. Молочные деревья росли медленнее: первые кусты в горшках под синими лампами дали ростки, но плодов ждали ещё два месяца. Прогноз был хороший — по три плода с куста, каждый с пятьюдесятью миллилитрами сока.
Когда запасы грибов выросли до десяти килограммов муки, а агрономы дали добро, я начал отрезать пекарню от Лавки. Учил Лину работать с тем, что есть: мука от грибов — в достатке, остальное — местные порошки, соль, синтетический ароматизатор ванили в капсулах как в старые времена. Она ворчала, вспоминая, как из ингредиентов Лавки пекла удивительные торты, но выбора не было — Лавка не фабрика, её ресурсы не бесконечны.
Я объяснил, что это вызов: выкручиваться, смешивать новое со старым, искать вкус в ограничениях. Лина кивнула, приняв мою философию. Её глаза загорелись — она поняла, что её дело теперь не просто выпечка, а миссия для всего Подземья. Скоро ей и самой придётся учить помощников, и я знал, что она справится. Милая девчонка, а уже с характером бойца.
Теперь мы готовили только из местных запасов.
Муки от грибов хватало — мешки стояли вдоль стены и на складе, каждый по пять кило, с наклейками от инженеров: «Пшеничные грибы, партия 1, проверено». Остальное — химия: порошок масла в брикетах, сероватый, с запахом пластика; соль в пакетах, мелкая, как песок; ароматизаторы в капсулах, по три миллилитра в каждой.
Но даже с этим хлеб выходил отличным: батон — с хрустящей корочкой, мягкий внутри, без добавок, просто мука, вода и соль. Лина замешивала тесто в миксере, ставя его на среднюю скорость, я загружал печь, выставляя таймер на 25 минут при 200 градусах. Пекарня пахла теплом и зерном, а не химией, как раньше. На охлаждающей стойке лежали буханки — ровные, с лёгкими трещинами на корочке, ещё тёплые, с тонким паром, поднимающимся к потолку.
Мы работали, когда дверь пекарни с грохотом распахнулась, и внутрь ввалилась ребятня — «Кроты», курьеры Подземья. Пятеро слегка чумазых малышей в потёртых куртках и ботинках, с рюкзаками за спиной, топали по плитам, оставляя следы угольной пыли. Работали за еду: разносили заказы шахтёрам и бойцам, брали плату батонами или пышками.
Впереди шагала Хук, их предводительница, с привычной уверенностью. Её светлые волосы, слегка растрепанные, торчали из-под огромной шапки с помпоном — белой, с чёрными пятнами, похожей на голову какого-то зверя, с двумя круглыми дырками вместо глаз. Шапка сидела набок, помпон болтался у плеча. На ней была тёмная куртка с меховым воротником, потёртая, с пятнами угля на рукавах и груди, с нашивками в виде шестерёнок на локтях. Под курткой — жёлтая туника с чёрными вставками, подпоясанная ремнём с металлическими заклёпками, а на ногах — высокие ботинки с красными шнурками и накладками на голенях, будто для защиты в шахтах. На поясе висел маленький фонарик, потёртый, но рабочий, а за спиной — рюкзак из плотной ткани, с лямками, обмотанными изолентой. Её яркие карие глаза блестели, а голос звенел, как сирена в шахте:
— Эй, Лина! Адам! Ну вы где там? Мы за заказами пришли, а вы тут возитесь! У нас шахтёры на нижнем уровне ждут, между прочим, а я голодная, как фрагмент!
Лина оторвалась от теста, вытирая руки о фартук, и закатила глаза:
— Да не ори ты, мелкая, сейчас всё будет! Батоны на стойке, бери и вали. И не трынди, что голодная — я тебя вчера пышками кормила, ты три штуки умяла!
— Ну и что? — Хук упёрла руки в бока, топнув ботинком. — Это было вчера, а сегодня я опять бегала! Мы «Кроты», нам энергия нужна! Адам, скажи ей, что я права! И вообще, что у вас тут пахнет так круто? Опять что-то новенькое?
— Хлеб, — ответил я, ставя поднос с пышками на стол. — Обычный батон, но из муки, что мы сами сделали. И пышки для вас, как договаривались. Два батона на всех за доставку, и по пышке сверху, если быстро оберётесь.
— Серьёзно? — Хук подскочила к стойке, где лежали буханки, ещё тёплые, с лёгким паром. Она наклонилась, принюхиваясь, её шапка чуть не свалилась. — Ого, пахнет супер круто, Адам! Это что, без химии совсем? Без этого порошка, от которого зубы скрипят? И пышки с чем? С ванилью? Или с тем соком, про который ты сказки рассказывал?
— Без химии, — подтвердил я, скрестив руки. — Муку сами сделали, из грибов. А пышки с ванилью, но Лина хочет с соком молочных деревьев попробовать. Скоро будет урожай, тогда и посмотрим.
— Грибы? Сок? — Хук нахмурилась, поправляя шапку. — Это что ещё за штуки? Ты опять что-то странное из своей притащил? Ну ты и тип, Адам, прям как Сампо! Но ладно, давай пышки, я первая пробую! А то эти батоны шахтёрам, а мне что, голодной бегать?
— Не ной, мелочь, — Лина ткнула её пальцем в плечо, подбрасывая пышку. — Бери хлеб и вали, заказчики ждут. А то я тебе сейчас вместо пышки тесто сырое дам, будешь его жевать!
— Эй, не трынди! — Хук ловко поймала пышку, откусила кусок и зажмурилась. — Ммм, вот это да! Лина, ты молодец, но без Адама бы не справилась, факт! Адам, а с шоколадом когда будет? Ты обещал! Я уже неделю жду, между прочим, а «Кроты» без шоколада грустные!
Ребятишки вокруг заугукали и закивали.
— Скоро, — усмехнулся я, глядя, как она жуёт. — Шоколад кончился, но я достану. А ты пока работай, мелочь, не отвлекай нас.
— Да я и так работаю! — девчонка скорчила рожицу, раздавая батоны остальным «Кротам». — Мы «Кроты», мы быстрее всех! Шахтёры на нижнем уровне уже небось ворчат, а я тут с вами трынжу. Ладно, бери, мелкие, и погнали!
«Кроты» загудели, разбирая буханки — по две в каждый рюкзак, обмотанный изолентой. Хук закинула свой на плечо, но у двери обернулась, ткнув в меня пальцем:
— Ой, чуть не забыла! Адам, злю… Кхм, Наташа просила тебя зайти! В клинику. Сказала, дело важное, прям очень. Не тяни, а то она ворчать будет, а я её ворчание не выношу! Всё, я побежала, пока!
Она выскочила наружу, хлопнув дверью так, что та загудела. Лина посмотрела на меня, вытирая руки о фартук, и хитро улыбнулась:
— Что-то Наташа часто вас зовёт последнее время, Адам. Не на свидание ли она тянет?
Я усмехнулся, махнув рукой, будто отмахиваясь от её слов:
— Да ну тебя, какие свидания? Ей небось опять что-то для больных надо. Вот и зовёт, знает, что я не откажу.
Но внутри я напрягся. Наташа не из тех, кто зовёт просто так — её дела всегда пахли чем-то серьёзным, будь то проблемы с шахтёрами или новые планы Дикого Огня.
* * *
Я вышел из пекарни, закрыв за собой тяжёлую стальную дверь с кодовым замком, и шагнул на улицы Камнеграда. Холодный воздух обдал лицо — пахло углём, сыростью и лёгкой гарью от геотермальных источников, что гудели где-то под землёй. Улицы были узкими, вымощены потрескавшимися плитами, между которыми торчали тонкие нити мха, цепляющиеся за влагу. По бокам тянулись серые бетонные здания, невысокие, с узкими окнами, забранными решётками, и ржавыми трубами, что шипели паром, поднимаясь к потолку пещеры. Над головой мигали старые светодиодные лампы, подвешенные на проводах, давая тусклый свет, который едва разгонял тени.
Где-то вдалеке гудели шахтёрские машины, добывающие минералы на нижних уровнях, а ближе — слышались голоса рабочих, возвращающихся со смены, их ботинки стучали по плитам. На углу стоял механик в потёртой куртке с нашивкой Дикого Огня, чинящий переносной генератор: искры сыпались из-под его отвёртки, освещая хмурое лицо с чёрными пятнами сажи. Камнеград жил своей суровой жизнью, и я, в своей лёгкой куртке с высоким воротником и с тростью из карамели в руке, выглядел тут чужаком, будто шагнул из другого мира.
Идя в сторону клиники Наташи, я погрузился в мысли.
Зачем я ей вдруг понадобился? Хук сказала, что дело важное, но Наташа — не из тех, кто зовёт ради пустяков. Свидание? Я усмехнулся, постукивая тростью по плитам, отчего лёгкий карамельный запах поднимался к носу. Сомнительно. Наши отношения с ней были деловыми, с ноткой дружбы, но не более того. Конечно, я замечал её интерес — как она улыбалась, пробуя мои булочки, или как задерживала взгляд, когда я рассказывал о странствиях Лавки. Но это мелочи. Ей, с её клиникой, Диким Огнём и кучей проблем Подземья, явно не до романтики. Да и мне тоже — я кондитер, странник между мирами, а не герой любовных историй.
Скорее всего, она почуяла, что я собираюсь скоро выйти из нашей «сделки». Лавка отдала всё, что могла: муку в холщовых мешках, масло в брикетах, сахар в кубиках, даже пшеничные грибы и молочные деревья, которые теперь растут в теплицах под её присмотром. Может, Наташа хочет продлить сотрудничество, придумала, как удержать меня в Белобоге?
Но я пока не знал, чего хочу сам. Книги по кондитерскому делу, которые я искал, мне передали — старые, с потёртой кожаной обложкой, с рецептами времён первых Архитекторов, что хранились в библиотеке Надмирья. А вот с «застреванием» в этом мире простые люди помочь не смогут. Лавка Сладостей — не просто пекарня, она связана с путями между мирами, и чтобы двигаться дальше, мне нужно… Ну, наверное, найти Хранительницу, как самой главное и влиятельной фигуры в это мире, от которой я бегал в Надмирье. Но, похоже, придётся пересмотреть планы и подчиниться этой властной женщине в её желании получить немного сладкого…
Я так глубоко ушёл в мысли, что не сразу услышал окрик за спиной. Голос был женский, резкий, с явным раздражением, будто я наступил кому-то на ногу:
— …Конфетти! Стоять на месте, я сказала!
Я замер, сжав трость, и медленно повернулся.
Неожиданно передо мной посреди пустой улочки стояла Броня Рэнд, дочь Коколии, наследница Надмирья, от которой я сбегал в последний раз. Теперь она была здесь, в Подземье, и выглядела явно не в духе. Её серебристые волосы, собранные в высокий хвост, слегка растрепались от ветра, а голубые глаза сверкали холодным, почти ледяным светом. В руках она держала винтовку — длинную, с гравировкой в виде снежинок на стволе, дуло которой смотрело прямо на меня.
Её лицо, обычно спокойное и строгое, сейчас было напряжённым, губы сжаты в тонкую линию, а на лбу залегла морщинка.
— О, Броня, — я приподнял бровь, постукивая тростью о плиты с лёгкой иронией. — Неужели твои романтические чувства ко мне настолько сильны, что ты спустилась за мной в Подземье? Я польщён, правда. Но винтовка — это, конечно, новый уровень ухаживаний.
Она фыркнула, её щёки слегка порозовели, но взгляд остался жёстким, а голос — холодным, с ноткой раздражения:
— Не говори ерунды, Адам! Я сюда не за этим пришла, и ты это прекрасно знаешь. Мне нужна твоя помощь, и я не шучу. Так что убери свои шуточки, пока я ещё в хорошем настроении!
— Помощь? — я скрестил руки, прищурившись. — Интересно. А я уж подумал, что ты решила устроить мне романтический сюрприз в шахтах. Но раз помощь… Обычно её просят без оружия в руках, знаешь ли. Или это у вас с Коколией семейное — сначала угрожать, а потом просить?
Броня пропыхтела что-то про себя, её пальцы сжали винтовку сильнее, и на секунду я подумал, что она сейчас выстрелит, но она медленно опустила оружие, уперев приклад в плиты. Её плечи чуть расслабились, но голос всё ещё был резким, с лёгкой дрожью от напряжения:
— Я… Я не угрожаю, Адам. Просто… У меня нет времени на игры. Ситуация серьёзная, и ты — единственный, кто может помочь. Мне нужно поговорить. Но не здесь, не посреди улицы, где каждый шахтёр или шпион Дикого Огня может подслушать. Нам нужно безопасное место, безлюдное, где нас никто не увидит. Ты ведь знаешь такие места, да?
— Ого, прогресс, — я слегка улыбнулся, постукивая тростью. — Сначала стреляешь, теперь просишь по-человечески. Ладно, Броня, я не злопамятный, хоть ты и пыталась меня подстрелить в Надмирье за невинную шалость. Но раз ты так мило просишь… Идём, есть у меня тут одно место поблизости.
Она посмотрела на меня с подозрением, её голубые глаза прищурились, но потом она кивнула, закидывая винтовку за спину с лёгким металлическим лязгом:
— Хорошо, Адам. Но без шуток про поезда, я серьёзно. И… спасибо, что согласился. Я правда не знаю, к кому ещё обратиться.
Я повернулся, указав тростью в сторону узкого переулка между двумя зданиями, где виднелась покосившаяся дверь старого склада. Но внутри я был настороже — Броня в Подземье, да ещё с просьбой, пахла проблемами не меньше, чем дела Наташи, которые могли быть прямо связаны с принцессой.
