Глава 29. Игральные кости бога всегда выпадают как надо

Ученики, выходя из большого зала, толпились за его дверями.

— Запретная линия! — воскликнул какой-то третьекурсник гриффиндорец. — Наверняка есть способы ее обойти!

— Ну, допустим, обманешь ты Кубок. Думаешь, что среди всех студентов, начиная с четвертого и заканчивая седьмым, не найдется никого, кто был бы сильнее тебя? — покачала головой Гермиона. — Представь, что твоим соперником будет, скажем, тот здоровяк из Дурмстранга, которому вы все поклоняетесь.

— Виктор Крам, — подсказал Джордж Улизли.

— Вот-вот, этот Крам. Долго ты продержишься против него в магическом поединке? — иронично задала очевидный вопрос Грейнджер.

— Да что там Крам, вы видели, как выглядят эти греческие целители? — пролез поближе к центру беседы Ли Джордан. — Они не улыбались, а скалились как хищники. Мы все им на один зубок.

— Да, у нас в Больнице Святого Мунго целители выглядят совсем по-другому, — задумчиво заметил Фред Уизли и перевел свой взгляд на младшего брата и приятеля, которые стояли тут же. — Невилл, ты ведь хочешь принять участие в турнире?

Лонгботтом тут же представил себя победителем Турнира… Это было бы здорово! Только вот не выберет его Кубок, посильнее найдутся волшебники.

— Где же он? — сбил своего друга с противоречивых мыслей Рон, который не слушал разговоры других учеников Хогвартса, а высматривал среди выходящих из дверей Виктора Крама. — Дамблдор не сказал, где будут жить гости Турнира?

— Полагаю, что Дурмстранг на своем корабле, Шармбатон — в карете, а Асклепион — в летающем доме, — ответила ему Гермиона.

То тут, то там виднелись голубые цвета Шармбатона, чьи студенты шли к главному входу, смешавшись с толпой местных учеников, а вот алых мундиров Дурмстранга, и белых рубашек Асклепиона в преимущественно черной массе одежды не наблюдалось. Вот строем вышли подопечные Каркарова и также проследовали к выходу из замка. Крам шел рядом с директором и совершенно не смотрел по сторонам. Рон не рискнул привлекать его внимание в такой обстановке, лишь недовольно посмотрел ему вслед.

Студентов Асклепиона не было видно на выходе, так как они следовали одному из вариантов плана поведения, которых было разработано несколько для разных вариантов развития событий. Их руководитель и профессора были вовлечены в беседу с хорватскими учителями, потому члены делегации целителей спокойно дожидались, когда они закончат разговоры, чтобы проследовать в свой Дом в их сопровождении.

— Значит вы осели в Греции, — уточнил маленький профессор чар у бывших слизеринцев Мальсибера и Лестрейнджа.

— Как видите, — ответил за обоих Рей.

— Вижу-вижу. Вам явно пошли на пользу эти года, — улыбнулся и подмигнул магам профессор Флитвик. — Семьями обзавелись?

— А как же! У нас почти у всех по трое детей, — ответил, мягко улыбаясь Рабастан. — У нас с Реем по одному сыну и по две дочки, у Северуса и Люциуса по одной дочери и по два сына, у Беллы с Руди мальчики-близнецы и дочка.

— О возвращении не думаете?

— Нет. Мы там счастливы, а здесь нам не рады, — быстро ответил Мальсибер.

— Почему вы так считаете? — искренне удивился декан воронов.

— Мои глаза говорят мне, что пока еще у власти те, кто был тогда, когда мы покинули родину по известным всем причинам, — ответил Рей. — Наши дети не будут здесь в безопасности. Тем более что обучение в Асклепионе, вы уж простите, в разы превосходит то, что есть в Хогвартсе.

— Вы поэтому отказали своим студентам в посещении занятий в нашей школе? — серьезно спросил Филиус.

— В том числе. Но в основном это вопрос безопасности, — ответил Рабастан.

— Почему бы вам не поселить своих подопечных в Доме Слизерин? Поинтересовалась у Малфоя декан Амбридж. — Вы могли бы посещать нашу гостиную и делиться с нынешними студентами своими воспоминаниями, каким был факультет тогда, когда на нем учились вы.

— Милейшая Долорес, я могу вас так называть? — вкрадчивым голосом спросил Люциус, взяв профессора за руку и глядя ей прямо в глаза. — Почти все, кто должен был там занимать свои места, сейчас учатся в других школах, а просвещать каких-то неизвестных мне иностранцев у меня нет никакого желания. Наши студенты будут жить, обучаться и питаться, за исключением одной трапезы в день, только в Доме Асклепиона. Такова политика внутренней безопасности. Нам неизвестны многие фамилии нынешних студентов, мы не знаем, чего от них ожидать. Да и известные могут причинить неприятности. Кому-то захочется припомнить нашим детям прошлое их отцов. Кто-то просто решит позабавиться за чужой счет.

— Да быть такого не может! — возмутилась Минерва, которая говорила с Сириусом и одновременно прислушивалась к тому, что рассказывал Амбридж Малфой.

— Не так давно, на финале Кубка мира по квиддичу, два ваших студента преградили дорогу нашим ученикам, не давая им пройти на свои места, выдвигая непонятные требования и задавая неуместные вопросы, — ответил Макгонагалл Люциус.

— Неужели это были Гриффиндорцы. Кто именно? — потребовала назвать имена декан львов.

— Как не странно, но это были барсуки.

— Помона, ты слышишь? — повернулась к Спраут Минерва.

— Я даже могу предположить их имена. Вы говорите о Роне Уизли и Невилле Лонгботтоме? Очень трудные дети. Все время находят какие-то для себя приключения. Руководство их наказывает приватно, снимая баллы, а потом публично награждает вдвойне от снятых, с самыми нелепыми объяснениями, — и декан барсуков выразительно посмотрела на Дамблдора.

Вопрос публичных поощрений Альбусом в конце каждого года этой парочки неоднократно поднимался на разных совещаниях, но заставить Дамблдора изменить свою линию поведения пока не смог никто. Он ссылался на то, что пару раз главы Домов настояли на их публичной порке, пусть и за серьезные проступки, отчего пострадала их репутация, поэтому он, директор Хогвартса, обязан помочь этим ученикам вернуть авторитет. Никаким авторитетом там не пахло и до того, как вся школа узрела ягодицы Лонгботтома и младшего Уизли. Но спорить об этом с Альбусом было бесполезно. Декан Спраут не желала побед ее Дома за счет таких непонятных и необоснованных пожалований, потому, если на прощальном пиру директора прорывало добавить баллов Хаффлпаффу «за благородные порывы» сотню другую баллов, она сразу вставала и снимала точно такое же количество, отмечая конкретные проступки этих горе героев и тот ущерб, что они нанесли.

— Вы что-то путаете, мистер Малфой, — слащаво заулыбался в сторону Люциуса Альбус.

— Лорд Малфой и я ничего не путаю.

Альбус вынужден был далее отвлечься на открытие Турнира и установку Кубка, но потом возжелал продолжить интересный ему разговор.

— Мальчик из списка, Гарольд Поттер-Блэк, это же Гарри Поттер? Сын Лили и Джеймса?

— Совершенно верно, — ответил директору Сириус.

— Как он попал к вам? Он должен жить тут, в Британии!

— С чего бы? — демонстративно удивился лорд Блэк. — Я его крестный отец, наследник Принц-Блэк — его наставник. Мы, наши семьи, да и все… неважно. Мы все заботимся о нем.

— Но, как же… Он же победитель Неназываемого, у него даже специальный знак на лбу, шрам в виде молнии — я видел своими глазами!

— Вы уверены, что хотите сейчас обсудить вашу роль в тех печальных событиях? — взглянул на Альбуса вымораживающим немигающим взглядом Принц-Блэк и все, кто сидел за профессорским столом также посмотрели на Дамблдора.

— Эмм… Наверное, нет, — стушевался директор.

— Дети должны соблюдать режим! — громко произнес Долохов, встал и, спустившись с возвышения, направился к единственному занятому столу в зале, где остались сидеть только асклепионцы, которые дружно поднялись со своих мест, завидев Антонина.

— Действительно, о чем мы только думаем! — подхватил идею руководитель греческой делегации, вернув одним взмахом своей палочки всем студентам теплые плащи и шапочки, и, демонстративно повернувшись спиной к Дамблдору, ловко спрыгнул в зал, где поспешил возглавить уже сформированный парный строй студентов, около которого успели встать все профессора школы.

Асклепионцы быстро и почти бесшумно покинули Большой зал.

— Да, наши взрослые мальчики сильно изменились за эти годы, — тихо проговорил Флитвик.

Настало утро. Еще с вечера каждый, кто хотел подать заявку на участие в турнире мог кинуть в Кубок свое имя. Сам замок, по традиции, которую ввел Дамблдор, был украшен, как и полагается в канун Дня Всех Святых. В Большом зале под волшебным потолком носились стаи наколдованных летучих мышей и повсюду парили тыквенные Джеки-фонари. Не знакомые с магловскими традициями члены иностранных делегаций пугались жутких оскалов, подмигивающих огнями тыкв, и шарахались от летающих кровососов.

Студенты Хогвартса делились сплетнями, кого кто видел бросающим в Кубок свое имя, и делали предположения на личность собственного чемпиона. Большинство сходилось на том, что это будет барсук красавчик и молодец Седрик Диггори.

Среди гриффиндорцев у кубка были замечены Фред и Джордж Уизли, Анджелина Джонсон, Ли Джордан, старший из братьев Криви, Кормак Маклагген, Кэти Белл, Симус Финниган и Гермиона Грейнджер, которая пошла на это после долгих раздумий.

Воронов оказалось значительно меньше. У Кубка побывали Терри Бут, Роджер Дэвис, Майкл Корнер, Джейсон Сэмюэлс и Чжоу Чанг, девушка Седрика Диггори.

У барсуков дела обстояли не лучше. У Кубка были замечены Рон Уизли, Невилл Лонгботтом, Седрик Диггори, Эрни Макмиллан и Джастин Финч-Флетчли.

Слизеринцев, вообще, оказалось всего трое. Это были принц Хамад ибн-Мухаммед Аль-Нуайми, Сандип Сингх Браар и Мануэль Ндала Вунонге. Немногочисленные представители английской аристократии, что все же учились на факультете Салазара, почему-то отказались даже подавать заявки на участие в турнире.

Следуя в Большой зал, к кубку прошли разом все шармбатонцы, и каждый член делегации опустил в огонь свое имя.

— А что будет с теми иностранцами, кого Кубок не выберет? — шепнул Рон Невиллу, наблюдая, как красотки-француженки бросают в огонь свои записки. — Как, думаешь, они вернутся домой или останутся здесь до конца Турнира?

— Понятия не имею, — ответил Невилл. Но если учесть то, что мадам Максим будет судьей, скорее всего вся делегация будет жить тут весь Турнир.

Делегаций Дурмстранга и Асклепиона около Кубка не было. Вряд ли они отказались от участия в состязаниях, скорее всего, их записки были брошены ночью или ранним утром.

Когда стало темнеть, все делегации проследовали в Большой зал, чтобы принять участие в праздничной трапезе, а главное, узнать, кого выберет в чемпионы Кубок Огня. Все были в таком нетерпении, что, казалось, этот ужин никогда не кончится. Наконец, Дамблдор поднялся со своего места. Зал, который еще секунду назад шумел и гудел, замер и замолк.

— Кубок огня вот-вот примет решение, — известил всех Дамблдор, и это стало очевидно всем, кто смотрел на артефакт: пламя в нем усилилось и стало переливаться разными цветами. Директор Хогвартса продолжил: — Когда выбор будет сделан, названные чемпионы от каждой делегации должны будут проследовать в специальную комнату, где они получат инструкции к первому туру состязаний.

Кубок огня сиял все ярче и ярче, огромные языки пламени больно били по глазам. Ни придумав ничего лучше, Альбус взмахнул волшебной палочкой, погружая зал в полутьму, освещаемую лишь горящими глазами и зевами ртов тыквенных Джеков, отчего смотреть на Кубок стало просто невозможно. Но, слава Мерлину, пламя вдруг налилось красным и уменьшилось, испустив столп искр, и вместе с искрами из Кубка выскочил обгоревший кусок пергамен­та.

Все замерли, а директор Хогвартса подхватил записку и прочел: — «Чемпион Дурмстранга — Виктор Крам».

Вся делегация Дурмстранга, а также все фанаты квиддича громко зааплодировали, выкрикивая что-то победное.

— Я был уверен, что Кубок выберет именно Крама! — проорал во все горло, радуясь, Рон, как будто Виктор на турнире будет представлять семью Уизли или персонально Рона.

Крам встал и неспешно нравился в ту самую комнату, на дверь которой ранее указал Дамблдор. Пламя вновь покраснело, шум в зале опять затих. Вот новый обгорелый пергамент оказался в руках Альбуса.

— «Чемпион Шармбатона — Флер Делакур!» — громко объявил Дамблдор.

Девушка, так похожая на вейлу, что вчера искала буйабес на слизеринском столе, изящно встала, вскинула голову, манерно отбрасывая назад свои белокурые волосы, и легко касаясь пола, но существенно покачивая бедрами, прошла вдоль стола Слизерина, хоть это и не был самый короткий путь к той двери, за которой уже скрыться Виктор.

— А шарм­батонцы почему-то не выглядят счастливыми, заметил хлопающий Невилл, кивнув Рону на их соседей по столу. Совсем никто не радовался такому выбору кубка. Лица у всех были кислыми, а две девушки, спрятав лица в ладонях, просто рыдали.

Кубок сделал новый выбор, выбросив имя следующего участника турнира.

— «Чемпион Асклепиона — Гарольд Поттер-Блэк!» — непонятно чему радуясь, довольно заявил Альбус.

Греческие студенты поддержали своего чемпиона аплодисментами, криками и залихватским свистом. Потешно раскланявшись со своими друзьями и чмокнув в щечку Миллисент, Гарри проследовал к нужной двери и скрылся за ней.

В зале стало особенно тихо, сейчас решался вопрос того, кто станет представлять на Турнире Хогвартс. Альбус развернул последнюю обгоревшую записку и прочел: — «Чемпион Хогвартса — Седрик Диггори».

Раздались бурные аплодисменты, через которые, правда, были слышны разочарованные голоса тех, кого Кубок своим выбором обошел.

— Ну почему он?! Почему? — возопил Рон, который хоть и говорил вслух о желании того, чтобы чемпионом стал Невилл, в тайне надеялся, что выберут его самого, а все до единого хаффлы, кроме Рона, вскочили на ноги, топали и вопили, приветствуя идущего к заветной двери Седрика.

Невилл с одной стороны был разочарован, что Кубок не дал ему шанса проявить себя. Хотя он подозревал, что директор пообещал это его матери и, как он думал, предпринял какие-то шаги для этого. Но с другой стороны, у него упала гора с плеч: он не опозориться на целых четыре страны, если задания будут слишком сложными. Хотя одна довольно противная мысль терлась на задворках разума: неужели он так плох, что даже с тем, что директор что-то намагичил с Кубком, тот его не выбрал?

Зал снова зашумел, ученики гадали: церемония уже окончена или нужно еще чего-то ждать.

Дамблдор поднял руку, требуя тишины, и начал новую речь.

Теперь мы все знаем имена чемпионов, я уверен, что…

И тут Дамблдор внезапно остановился. Кубок огня снова покраснел, опять посыпались искры, и из него вылетела еще одна записка. Зал в недоумении замер. Альбус развернул пергамент, прочел то, что в нем было написано про себя, затем, кашлянул и сказал: — Здесь написано «Невилл Лонгботтом».

— Просто цирк какой-то, — прозвучал в полной тишине голос слизеринца Сандипа Сингха Браара.

И это как будто прорвало плотину: все разом заговорили, строя версии, что может означать произошедшее. Среди этого бушующего моря голосов стоял ошеломленный Невилл. Такой подставы от директора он не ожидал. Одно дело — стать законным чемпионом Хогвартса, чтобы тебя уважали и за тебя все болели. А это что такое? Даже его домашние, обычно милые, барсучки смотрят на него волками за Седрика, на чье чемпионство, по их мнению, он посягнул.

Профессор Макгонагалл стремительно встала из-за стола, подошла практически вплотную к директору и глядя ему прямо в глаза над очками четко произнесла: — Снова твои проделки, Альбус?! Выпутывайся, как хочешь, никто из нас не станет тебе помогать!

После Минерва резко развернулась и посмотрела «со значением» на Помону и Филиуса.

— Невилл, мальчик мой. Тебе нужно пройти к остальным чемпионам! — кивнул Лонгботтому Дамблдор. Тот, наконец, вышел из оцепенения и помчался в сторону дверей с такой скоростью, как будто за ним гналась стая разозленных пикси, так им ощущались разговоры среди студентов.

В комнате чемпионов Виктор Крам и Гарри тихо обменивались шутками, стоя у камина. Седрик Диггори неторопливо прохаживался вдоль стены, на которой висели гобелены. Флер Делакур сидела в кресле, приняв довольно манерную позу, периодически, то стреляя глазами в Поттера-Блэка, то откидывая назад, свои белокурые волосы. Все четверо обернулись на звук открываемой двери, ожидая увидеть за ней судей и организаторов Турнира. Но вошел Невилл Лонгботтом.

— Нев, тебя послали нам что-то сказать? — мило улыбаясь не очень общительному четверокурснику своего Дома, произнес Седрик Диггори, который единственный был знаком с вошедшим.— Надо вернуться в зал?

— Ннет, — ответил Невилл, неожиданно заикаясь. Все четверо чемпионов, в не зависимости от возраста, выглядели такими взрослыми по сравнению с ним. — Кубок неожиданно выбросил еще одну записку, и в ней оказалось мое имя.

— Е сега вече ми се еба майката, — произнес на болгарском Виктор Крам, что в приличном переводе примерно означало следующее: «вы попали в очень затруднительное положение».