• Boosty Shared
• Rorshas

• T

• victoria сruenta

Я ужасен и знаю это, но обстоятельства оказались сильнее! Преддипломная практика подкралась незаметно (я действительно думал что она на этой неделе >_>), так что пришлось мне как в жопу ужаленному бегать и спешно доделывать всё, что должно было быть сделано давным-давно. Благо что успешно, так что теперь постараюсь наверстать всё что обильно задолжал.

Ну а пока что, приятного вам всем чтения, ведь как и всегда — на ваш суд!

* * *

— Извините, я не совсем понимаю… — неуместный и крайне расплывчатый в формулировке вопрос сбивал столку.

— Тогда позвольте объяснить. — Свейн не собирался упускать инициативу в разговоре, вновь абсолютно естественно перетягивая на себя пальму первенства. — Вы — превосходный Офицер, с многолетним стажем и огромным опытом службы. Причём опытом реальным, выстраданным кровью. При этом ваши способности и навыки ведения боя также находятся на весьма достойном уровне. Не совру, если скажу, что вы могли бы составить конкуренцию даже некоторым Вице-Адмиралам из Штаб-Квартиры. Так почему же, при всех более чем очевидных достоинствах, вы всё ещё здесь, на задворках Гранд Лайн, а не в Маринфорде, с планками гораздо более соответствовавшими бы вашим заслугам и выслуге лет?

Так вот к чему он клонит… Интересно. Но в эту игру могут играть двое:

— Признаться, столько комплиментов в свой адрес я уже давно не слышала. Вы меня прям за смущали, Джерико. — нарочито приторная улыбка, особенно отталкивающая на фоне изъеденной шрамами щеки, идеально дополнила картину. — Но позвольте даме небольшую вольность — ответить вопросом на вопрос. С чего бы прославленному Офицеру, одному из претендентов на Адмиральское звание, "Герою Римаха", "Огненному Мечу Сабаоди", "Творцу Уничтожения", Грозе Гранд Лайн, "Палачу из Саут Блю" и… Сколько ещё у вас накопилось звучных титулов за эти годы?

— Достаточно, чтобы забыть половину из них. — её пробный выпад не поколебал ледяного спокойствия Вице-Адмирала. Чтож, повысим ставки:

— А вы сама скромность! Это так прелестно! Почти также, как и ваш визит на эту Базу. Ведь, казалось бы, с чего фигуре вашей величины вообще снисходить до наших "задворок"? Ведь наверняка у человека таких достоинств есть дела и поважнее, разве нет?

— Всегда есть что-то важнее.

— Однако вы здесь.

— Я думал, мы перешли на ты.

— Сложно поддерживать приятельский тон беседы, когда разговариваешь с фигурой такой величины. Особенно когда не знаешь, что от неё ожидать.

— Так вам неприятно моё общество?

— Разве я позволила себя хотя бы намёк на подобное?

— Нападение — одна из форм защиты. Вы же атакуете так рьяно и совсем без передышки, словно боясь, что сбавив темп хоть немного, окажетесь совершенно безоружны. Из чего я могу сделать вывод, что вам некомфортно.

— Ты первый нарушили статус-кво. — Владилена вновь начала чувствовать, как нити контроля, предательски треща, ускользают из её рук.

— Весьма логичный вывод, учитывая, что организатором встречи тоже выступил я.

Короткая очередь ударов о деревянный проём входной двери оборвала Вице-Адмирала на полуслове. И тот продолжил хранить молчание ровно до тех пор, пока расторопный служащий накрывал на стол, сноровисто расставляя чашки и вазочки с печеньем на принесённом им же подносе.

Стоило двери опять тихо скрипнуть, как комнату вновь наполнило звучание обманчивого мягкого баритона:

— Любое действие, выходящее за очерченные ранее рамки, нарушает статус-кво, и это всегда риск. Однако необходимо понимать, что без подобного толчка, без первоначального импульса, нельзя добиться ничего сверх уже существующего. Наша с вами встреча — ярчайшее тому доказательство. Мы — два незнакомых человека, чьи пути никак не могли пересечься, сейчас сидим в одной комнате, пьём чай и обращаемся друг к другу на ты. И всё это из-за того, что кто-то сделал первый шаг. Занятно, не правда ли?

Демонстративно отпив из своей чашки София взяла паузу, старательно обдумывая всё что только что услышала.

По всему выходило, что её вербовали, весь вопрос только куда и зачем?

Пришедшая первой на ум идея с Революционной Армией была тут же отброшена прочь. Свейн был известен своим пренебрежением к деятельности этих рецидивистов и не раз высказывался против этого движения, что само по себе ещё не гарант. А вот уничтожение нескольких видных командиров Революционеров и срыв их весьма амбициозных планов по расширению деятельности во второй половине Гранд Лайн, куда более категоричны. Никто не стал бы идти на такие жертвы, пусть даже ради укрепления положения агента высшего порядка. Цена несоразмерна.

Вторая мысль была чуть менее сумасбродной, но при этом намного более опасной — Сайфер Пол. Факт тесной работы Вице-Адмирала с Конторой был широко известен. Иначе было просто нельзя, при его то уровне допуска и участии в самых секретных проектах Научного Отдела. Вот только был один важный нюанса, что напрочь разбивал и эту теорию, а именно — тесная дружба Свейна с главой G-2 и, по совместительству, начальником всего разведывательного управления Морского Дозора. Она была готова поверить, что Вице-Адмирал спелся с Секретной Службой, но что тоже самое сделал Комил — никогда. Старик жизнь положил на то, чтобы сделать Развед-Отдел Флота конкурентоспособным и состоятельным, даже на фоне куда более опытной и развитой сети Сайфер Пола. Так что терпеть возле себя их ставленника не стал бы ни под каким соусом.

И вот, отбросив невозможное, у неё на руках осталось лишь наиболее вероятное. И эта догадка одновременно пугала и вызывала восторг.

Борьба идеологий уже давно ведётся в застенках Флота. Разные вариации Правосудия, как и отличающиеся друг от друга, словно небо и земля, пути и созданные на их основе философии, то и дело сталкиваются меж собой, в лице разных Офицеров и матросов, что придерживаются той или иной точки зрения.

Изначально таких направлений было много, но на текущий момент времени ярко выражены всего три.

Первое и наиболее распространённое — так называемое Абсолютное Правосудие. Крайне противоречивая и опасная концепция, как на её предвзятый взгляд. Возводить что-либо в абсолют вообще редко когда хорошая идея, а если же речь заходит о столь эфемерных и сложных понятиях, зачастую получившийся результат мало соответствует изначальной задумке.

Искоренение всякого зла любой ценой, невзирая на жертвы и сопутствующий ущерб, ибо Высшая Цель — оправдывает все средства. Строгая, нетерпящая сомнений философия, ставшая негласным девизом тысяч матросов и десятков Офицеров, активно поощряемая при этом Мировым Правительством — стоит ли удивляться, что именно эта доктрина вот уже который год превалирует над прочими, что есть в рядах Флота? Хотя, стоит признать, немалая заслуга в распространении этого движения принадлежит её неформальному лидеру — Адмиралу Сакадзуки.

Если верить слухам, у этого человека нет сердца. Громкие и насквозь поэтичные фразочки, что, однако, имеют под собой реальное и до ужаса жестокое обоснование.

Акайну не просто так был и остаётся одним из главных пугал Дозора. Та бескомпромиссная жестокость, с которой он, огненным дождём, обрушивается на полчища врагов Мирового Порядка, не может не внушать страх и благоговение. Ей всего раз доводилось видеть одного из трёх Адмиралов за работой, но несмотря на краткость действа, оно намертво въелось ей в память.

Это была даже не казнь — истребление. Словно полотна древних художников, что она так любила рассматривать в далёком детстве, сумевших запечатлеть на своих холстах яростный гнев первородной стихии, вдруг ожили и по чьему-то велению сошли в мир. Абсолютное уничтожение, жар, что, казалось, плавил сами небеса, рокот раскалываемой земли, крики агонии пожираемых заживо ненасытной магмой, и всё это в тени пылающего праведной ненавистью взгляда одного человека.

Сакадзуки стал примером — символом борьбы, непреклонной веры, граничившей с фанатизмом, образцом непоколебимой стойкости и верности присяге. Одним своим существованием он вдохновлял тысячи людей продолжать борьбу, словно бы вновь и вновь доказывая, что Великая Эра Пиратов не вечна, и в конце Порядок и Правосудие непременно восторжествуют. И в это хотелось верить! Видя перед собой человека, что не задумываясь готов был перевернуть мир, спалить тот дотла и создать его заново, лишь бы сохранить то, что они поклялись беречь — руки сами собой сжимались в кулаки, а из груди рвался яростный клич.

Вот только у медали всегда две стороны. Сколь притягателен был образ, столь же отталкивающим была его изнанка.

В том рейде, который она помогала отбивать, Адмирал сжёг всех пиратов до единого, никого не оставил в живых. Сам озвучил приговор и немедленно привёл его в исполнение. Вот только его совершенно не смутило, что в зоне боёв тогда всё ещё оставались гражданские. В его глазах их смерть была и остаётся печальной, но допустимой потерей. И так можно было охарактеризовать всё — любую мерзость, любое зло и пороки. Ради высшей цели допустимо отойти от правил. И вот как-то само собой получается, что Абсолютное Добро уже немногим отличается от Абсолютного Зла. Две крайности, застывшие на самой границе между светом и тенью, настолько близко друг к другу, что почти сливаются воедино.

Вернувшись на свой корабль в ту ночь, она так и не сомкнула глаз. Сон не шёл, в ушах всё ещё звучали крики тех, кому не повезло стать на пути Сакадзуки. А в голове назойливой вошью скреблась мысль — сними она форму, убери знаки отличия и продолжи бездумно карать и убивать во имя Правосудия — признает ли в ней хоть кто-то Дозорную, или же в глазах всего цивилизованного мира она ничем не будет отличаться от тех же пиратов?

Как нетрудно догадаться, с концепцией Абсолюта её было не по пути. Вот только следующая по популярности философия в стройных рядах Дозора хоть и отличалась от товарки большей терпимостью и неприемлемостью бессмысленных жертв, на поверку оказалась до отвращения… беззубой.

Концепция Ленивого Правосудия, активно популяризируемая Адмиралом Аокидзи, со всем этим присущей ей фатализмом и инертностью, на фоне решительного и громкого наступления Сакадзуки просто меркла. Ей недоставало глубины, ясности и, чего греха таить, смысла. Сама идея того, что настоящей справедливости можно добиться только при минимальном вмешательстве, крайне спорна, а уж если приплести к этому неясные мотивы самого Кудзана, то картинка вырисовывается печальная. Эта идея и жива то до сих пор лишь за счёт имени самого Адмирала, поскольку тут ситуация переворачивалась с ног на голову.

Если тот же Акайну, при первом взгляде, смотрелся отважным героем, сошедшим прямо с листовок агитационных плакатов, а при более близком знакомстве производил впечатление буйнопомешанного маньяка, Аокидзи, в работе имевший репутацию не особого надёжного и склонного к провалам инфантила, при общении тет а тет моментально преображался, неожиданно раскрываясь как умный, волевой, интеллигентный и крайне добросердечный человек, за свою жизнь видевший много ужасного и сумевший достойно принять это и продолжить жить дальше. Можно сказать, что именно человечность и некая открытость второго Адмирала позволила его идеям укорениться в Дозоре.

Третья же сторона в этом негласном противостоянии умов и нравов, была всегда и все о ней знали, но только недавно самые активные её члены решили заявить о себе и своих идеях публично.

Так называемая Серая Гвардия, одинаково несогласная ни с одной из предлагаемых им крайностей, несмотря на длинную историю своего существования редко когда добивалась чего-то реально стоящего. И дело тут даже не в том, что ей не хватало людей или поддержки — радикалов, в конце концов, в любой политической системе всегда на порядок меньше, нежели чем тех, кто предпочитает придерживаться умеренных взглядов. Нет, просто все эти годы этой философии отчаянно не хватало сильного лидера. Того, кто объединил бы разрозненных единомышленников, тем самым превратив большое, но аморфное образование в реальную силу. Джерико Свейн, с лёгкой подачи Комила, что до того был самым видным представителем этой партии, стал таким лидером.

Уверенный в себе, проницательный и не лишённый амбиций Вице-Адмирал, имеющий к тому же серьёзную поддержку за плечами, очень быстро сумел доказать всем серьёзность, а главное реальность своих намерений.

При Свейне некогда разрозненное формирование быстро реорганизовалось. У новой-старой философии, за глаза теперь называемой Истинной Справедливостью, быстро нашлись свои сторонники, и не просто так.

Отринув во многом гиперболизированные черты своих оппонентов, это направление сосредоточилось на вещах куда более приземлённых, нежели чем те, на которые обычно упирают внимание в подобных кругах. Многочисленные предложения по изменению и усовершенствованию Устава, поправки к существующим Законам, предложения для улучшения качества службы: льготы и поддержка ветеранов, учреждение приютов, военных училищ и много чего ещё. Свейн нарочно делал акцент на вещах настоящих и злободневных, стремясь менять мир здесь и сейчас, что дало неожиданный для многих результат — ему начали верить и активно поддерживать. Видя небольшие, но реальные перемены к лучшему, многие матросы и офицеры, особенного нового набора, делали своё предпочтение в пользу, с каждым годом набирающего всё большие обороты, движения, что, заимев приток свежей крови и крепкую руку на штурвале, быстро догоняло ранее куда более успешных конкурентов.

Всё это она слышала от своих знакомых в Ген-Штабе, где уже который месяц кипят нешуточные страсти на ниве заметно накалившегося противостояния между тремя основными полюсами сил. На фоне которого общепризнанный лидер одного из движений решил польстить ей личным визитом, в ходе которого весьма прозрачно обозначил стремление к переменам и необходимость сделать первый шаг, так значит ли это…

— Я пришёл сюда не для того чтобы вербовать вас. — внезапная смена тона и направления беседы вырвали её из паутины раздумий, в которой она всё это время плутала, прикрываясь поток ничего незначащей болтовни и редкого молчания. — Мне нет нужды окружать себя преданными и смотрящими в рот пустышками. Эта концепция хороша лишь на бумаге, но когда доходит до дела, верность и преданность исполнителей не перекрывает их некомпетентность. — два багровых рубина вновь обожгли её свои сиянием.

— И вы сочли меня… компетентной?

— Я счёл вас нуждающейся. — слова прозвучали резко, рублено, но безапелляционно. — Рождённая аристократкой, вы выбрали путь солдата. Толкнуть на подобное может либо долг, либо тщеславие или же, в редких слуаях, нужда.

— И в чём, по-вашему, я нуждаюсь?

— В смысле. — София поймала себя на мысли что уже вторую минуту к ряду не решается встретиться с Вице-Адмиралом взглядом. — В общности. В цели. Прожигать жизнь впустую, дышать, есть, спать, смеяться и только этим оправдывать факт собственного существования — вы могли выбрать эту жизнь и никто не сказал бы и слова против. Однако вы предпочли тернистую, пропитанную кровью и грязью тропу, чтобы в конечном итоге ваша жизнь хоть что-то значила. Чтобы оставить след, доказывающий, что вы были.

Воздух в кабинете словно сгустился, а тени… Владилена была готова поклясться, что те стали гуще и гораздо темнее.

— Устоявшийся порядок на пороге гибели и краха, но ещё не поздно всё исправить. Великая Эра Пиратов не более чем преддверие того, что должно случиться. Исход битвы — в наших руках. Я предлагаю то, в чём вам отказывали всю сознательную жизнь — выбор. Какой мир вы хотите построить, кто будет населять его и как дойти до цели, не заплутав по пути? Решать вам.

— А вы… — вновь позабыв их соглашение, она почти прошептала. Собственный голос звучал неожиданно хрипло, а воздуха в груди отчаянно не хватало. Осознавал ли этот человек, если подобных ему вообще можно ещё так называть, какое влияние он может оказывать на людей просто самим фактом своего пристального внимания? Знал ли, что даже косым взглядом может походя вбить кого-то в земле, разорвать или вознести до небес?

Губы наследницы рода Паул впервые за всё время разговора сложились в искреннюю, широкую улыбку.

Эта Воля — она помнила предания и легенды, что рассказывали ей отец и дед. Сказки о Королях и Императорах Древности, чьи титулы и притязания были подтверждены свыше. Отмеченные Небом и Миром — те кому сама Судьба дала в руки Меч и Корону. И теперь один из них сидит сейчас пред ней и предлагает встать рядом с ним и перевернуть мир, оставить свой след в истории, что, вероятно, переживёт в веках даже летопись её рода, или же сгинет уже через год, втоптанная в грязь и кровь. Ужасающие, манящие, прекрасные и вызывающие неподдельный ужас перспективы — ну разве был у неё хоть шанс устоять?

— Вы умеете убеждать, Джерико. Что конкретно вас интересует?

* * *

Вторая половина Гранд Лайн. Остров Вупперталь. Королевство Гейдельберг. Три недели спустя.

* * *

Жестом остановив подошедшего официанта, перелистнув при этом очередную страницу свежей газеты, я продолжил было вчитываться в хитросплетение фактов, домыслов и откровенного вранья, что особенно хорошо сочетались с терпким зелёным чаем и тонкой ноткой лимона в нём, но тут же оставил это дело, почувствовав приближение того, чья просьба о встрече настигла меня столь внезапно. Кому другому я бы непременно отказал, но этот человек… Скажем так, он был одним из тех немногих, кому я мог позволить подобную несвоевременность.

— Профессор Рихтер. — встав с места, пожал протянутую мне руку, приветствуя давнего знакомого, коллегу, почти что друга, что впервые за столько лет решил встретиться лично. Необычно было видеть его вытянутое, породистое лицо, с большим орлиным носом, тонкими бровями и чётко очерченным подбородком, что в паре с высоким ростом и не самой прямо осанкой придавали ему некое сходство с птицей. — Признаться, я был удивлён вашему предложению, как и сопутствующей ему спешке.

— Ja, ja, прошу простить мнэ этот verlegenheit (Конфуз). Обычно я нэ позфоляю сэбэ подобного, но этот случай… Kellner! (Официант!) Бутылку фашэго лучшэго фина, bitte. За фстрэчу! Это радостноэ событиэ нэпрэмэнно надо отмэтить! — подошедший служащий вежливо кивнул и тут же удалился за заказом, как вдруг, всё это время следивший за ним краем глаза учёный резко переменился в лице, вперившись в меня сосредоточенным, загнанным взглядом, на дне которого отчётливо плескались боль и усталость, сорвавшись на шёпот. — У нас мало фрэмэни, Джэрико. За мной слэдят, и я нэ уфэрэн, что сбил их со слэда надолго. Молю, фыслушайтэ то, что я фам сэйчас скажу прэдэльно сэрьёзно. И постарайтэсь понять мэня, и проститэ, эсли только сможэтэ.

— Кто именно вас преследует? — Я давно знал Рихтера, так что размениваться на уточняющие вопросы и намёки не стал. — Они сейчас в городе? Вам нужно убежище? Защита?

— Я фсё фам расскажу. За тэм и назначил эту фстрэчу. — тут его голос вдруг дрогнул. — Это так ужасно, Джэрико. Мы фсэ… Я… Я софэршил ошибку. Я фэрил, что мы делаэм благоэ дэло, но на самом дэлэ фсё это просто sinnlos (бессмысленно). Они фрали фам, мнэ — всэм. Я… я узнал об этом слишком поздно и…

— Прошу вас, профессор, успокойтесь, выдохните и начните с самого начала. Обещаю, как бы не сложилась ситуация, я могу помочь вам, если не спастись, так скрыться. Так что конкретно произошло?

Учёный коротко выдохнул, собираясь с мыслями.

— Фсё началось с того момэнта, как мэня допустили до работы с герром Фэгапанком…