NieR: RuneBound. Пролог
Книга по nier replicant + drakengard
30к символов
* * *
Богатые родственники в Европе…
Хм, звучит как завязка старой доброй сказки или, на худой конец, как сюжет романтической комедии с налётом семейных интриг. Особенно если ты родился и вырос далеко от этих самых европейских широт, где старинные особняки утопают в виноградниках, а деньги в карманах звенят не только монетами, но и обещаниями лучшей жизни.
Я никогда особо не грезил ни о Европе с её лощёными улочками, ни о дальних родственниках, затерянных где-то в солнечной Испании. Зачем? Ведь даже на обломках некогда могучего Советского Союза, при должной удаче и связях, можно было жить припеваючи, не зная забот. Так и было в моём случае. Я родился в семье, где отец, переводчик и дипломат, умел открывать двери в любые кабинеты, а мать, главный врач поликлиники для сотрудников силовых структур, держала в своих руках здоровье элиты.
Столичная жизнь текла плавно, без резких поворотов: просторная квартира в центре, ужины с видом на огни города, никаких финансовых бурь. Мама, папа, старшая сестра с её вечными нотациями, средний брат, вечно пропадающий с друзьями, и я — младший, замыкающий эту цепочку, за которой мило виляли хвостиком две пушистые собачки. Идеальная семья… В детстве такое кажется само собой разумеющимся, как воздух, которым дышишь. Ты не ценишь ни утренние завтраки с мамиными сырниками, ни отцовские рассказы о заграничных поездках, ни тёплую тишину дома, где всё на своих местах.
Теперь же, сидя в кромешной темноте старого деревянного шкафа, пропахшего пылью и чем-то смутно напоминающим лаванду, я тосковал по тому беззаботному прошлому с такой силой, что казалось, будто сердце сжимается в кулак. Вокруг — непроглядная чернота, где не различить, открыты глаза или закрыты. Тишина давила, нарушаемая лишь моим собственным дыханием да редкими скрипами старого дома. Я перебирал в голове события, приведшие меня сюда, в этот, чёрт возьми, волшебный шкаф, как будто сбежавший из сказок Льюиса. Как я, парень из хорошей семьи, оказался запертым в этом тесном деревянном плену?
Что ж… Всё началось с болезни.
Не с банального гриппа или ангины, а с чего-то странного, неизвестного, что навалилось внезапно, как туча в ясный день. Лихорадка, слабость, головокружения — симптомы, которые не укладывались ни в один медицинский справочник. Частные клиники, куда меня возили на блестящих чёрных машинах, разводили руками. Связи отца, обычно решавшие любую проблему, на этот раз молчали. Врачи лишь качали головами, а мать, привыкшая держать всё под контролем, выглядела всё более потерянной. Тогда отец, скрипя зубами и явно против своей воли, решил обратиться к родственникам в Испании.
Я был в Испании всего раз, ещё ребёнком, во время семейной поездки на море. Помню лазурные волны, раскалённый песок под ногами и смех тёти Кармен, которая угощала меня хамоном и учила правильно произносить «gracias». Тогда всё казалось приключением.
Но отец… Отец никогда не любил говорить о своей испанской семье. Я знал, что дело в моём деде — человеке, чья жизнь была окутана тайнами. Он сбежал из Испании в… СССР при обстоятельствах, о которых никто не говорил вслух. Какая-то ссора, старая обида, расколовшая семью, как трещина в камне. Эта тень легла и на отца, который унаследовал от деда молчаливую гордость и неприязнь к испанским родственникам. Меня же эта семейная драма обошла стороной. Я был слишком молод, слишком любопытен и, честно говоря, слишком далёк от этих распрей. Испанские родственники казались мне скорее экзотикой — далёкие, но тёплые, как солнечные дни на побережье.
В отличие от нашей небольшой семьи с непримечательной фамилией Луновы, в Испании клан де Луна был настоящей империей. Род, ведущий свою историю с девятого века, с корнями, уходящими вглубь испанской земли, словно древние оливы. Особняки с мозаичными полами, поместья, окружённые виноградниками и апельсиновыми рощами, бизнесы, приносящие миллионы, и, конечно, деньги — такие, что их хватило бы на несколько поколений вперёд.
Де Луна не просто жили — они процветали. И что меня поразило в ту первую поездку, так это их сплочённость. Новые семьи, возникавшие в роду, не отпочковывались, а становились частью этого мощного древа. Все держались вместе, словно звенья одной цепи. Они называли себя «семьёй» с такой гордостью, будто это слово было высечено в камне. И, к моему удивлению, они считали нас — меня, отца, маму, брата и сестру — частью этого клана, несмотря на десятилетия разлуки и страны, разделявшие нас.
Отец лишь фыркал на их приглашения и рассказы о «великой истории рода». Его не трогали ни их богатство, ни их тёплые слова. А я… Я был заинтригован. Испания казалась мне страной возможностей, миром, где прошлое и настоящее переплетались в замысловатый узор. И когда болезнь вынудила нас обратиться к ним за помощью, я увидел в этом шанс.
Отец улетел домой через пару недель, оставив меня в Барселоне под присмотром тёти Кармен и дяди Мигеля. Они заботились обо мне, как о родном сыне: возили по врачам, показывали Испанию — от шумных рынков с горами свежих фруктов до тихих деревушек, где время, казалось, остановилось. Я практиковал испанский, который знал с детства благодаря отцу, но никогда не использовал вживую. Слова, которые раньше были лишь строчками в учебниках, оживали, наполняясь солнцем и ветром Пиреней.
Это было хорошее время.
Я жил в их просторном доме с террасой, увитой виноградом, пил натуральный кофе по утрам, слушая, как тётя напевает фламенко, и смотрел, как дядя Мигель чинит старый мотоцикл в гараже. Лечение шло медленно, но прогресс был: приступы стали реже, слабость отступала. Но болезнь не исчезла полностью, и через полгода, когда первый курс лечения подошёл к концу, встал вопрос: что дальше? Мне ещё не исполнилось восемнадцати, документы на второе гражданство с моей просьбы были поданы, но процесс, даже при всех связях де Луна, обещал быть долгим. Тогда тётя Кармен, глядя на меня своими тёмными, чуть прищуренными глазами, предложила вариант.
— Феликс, — сказала она, разливая вино в тонкие бокалы, — Есть возможность остаться. Твой двоюродный дед, Себастьян, глава нашего рода, проявил инициативу и хочет, чтобы ты приехал к нему. Он живёт в главном поместье де Луна, в горах. Это… особое место.
Дед Себастьян был легендой. Старик, которому перевалило за восемьдесят, но выглядел он едва ли на шестьдесят: высокий, с прямой спиной, седыми волосами, завязанными в аккуратный хвост, и глазами, которые, казалось, видели всё насквозь.
В прошлом он был врачом, одним из лучших в Испании, с такими связями, что его имя открывало двери в любые кабинеты. Он неожиданно предложил взять меня под опеку: продолжить лечение, помочь с документами и, заодно, дать мне «работу». Ничего сложного, как объяснила тётя: помогать по хозяйству, выполнять мелкие поручения. Себастьян жил один в огромном поместье, окружённом лесами и горами, и терпеть не мог наёмных слуг после нескольких случаев кражи. Родственники навещали его, но никто не хотел оставаться надолго в этом отдалённом месте.
— «Дача для старика», — шутили они.
И вот я, «Ваня с востока», оказался идеальным кандидатом… или жертвой. Взамен мне обещали не только лечение, но и поддержку: деньги, документы и даже квартиру в Барселоне — для де Луна это было мелочью. Я не был дураком, чтобы отказываться от такой жирной халявы. Дома меня ждала школа, рутина, друзья и отцовская кредитка, но Испания… Испания обещала нечто большее. Приключение. Новый мир. И, как я теперь понимаю, этот выбор изменил всё.
Дед Себастьян и род де Луна оказались куда сложнее, чем я мог себе представить.
Их мир был соткан не только из богатства и старинных традиций, но и из тайн, которые прятались за тяжёлыми дубовыми дверями их поместий.
Когда тётя Кармен и дядя Мигель привезли меня в родовое поместье де Луна, я был поражён… Нет, я был в ахере. Оно стояло в самом сердце живописнейшего уголка Испании, затерянного среди буковых лесов, чьи кроны переливались золотом и изумрудом под лучами солнца. Невысокие горы, покрытые мхом и редкими валунами, окружали долину, создавая ощущение, что время здесь замедлило свой бег.
Далеко от Барселоны, Мадрида или любых других крупных городов, это место было словно вырвано из реальности и помещено в картину старого мастера. Дорога сюда занимала несколько часов по извилистым серпантинам, и я понимал, почему родственники не горели желанием навещать деда регулярно — три часа в машине, даже на роскошном «Мерседесе», утомляли. Неподалёку раскинулись ухоженные деревушки с белёными домами, крытыми красной черепицей, и пара небольших рек, чьи воды искрились, отражая небо. Это место было настолько прекрасным, что казалось нереальным, будто я шагнул в открытку или в старую легенду.
Но особняк… Особняк де Луна был чем-то иным.
Не огромный замок, как можно было ожидать от древнего рода, а скорее уютное, но величественное здание, словно выращенное из самой земли. Светлый камень стен, потемневший от времени, был испещрён тонкими трещинами, которые придавали ему живую, почти дышащую текстуру. Большие окна с деревянными ставнями пропускали мягкий свет, а вокруг раскинулся сад — чуть неопрятный, с зарослями роз и диким виноградом, карабкающимся по каменным оградам. Это не был мрачный особняк маньяка или логово графа Дракулы с его готическими шпилями. Нет, это место дышало историей, теплом и чем-то неуловимо загадочным. Я стоял перед входом, вдыхая аромат лаванды и травы, и чувствовал, как внутри разгорается любопытство.
Дед Себастьян встретил нас сам.
Высокий, с прямой осанкой, в простой льняной рубашке и тёмных брюках, он выглядел так, будто только что вернулся с прогулки по виноградникам. Его седые волосы были аккуратно собраны в низкий хвост, а глаза — глубокие, цвета тёмного янтаря — смотрели с такой проницательностью, что я невольно поёжился. На вид ему едва ли можно было дать пятьдесят, хотя я знал, что ему далеко за восемьдесят. Хмурый, но не лишённый тепла, он пожал мне руку с неожиданной силой и коротко улыбнулся, обнажив ровные белые зубы.
— «Добро пожаловать, Феликс», — сказал он низким, чуть хрипловатым голосом, и я сразу почувствовал, что этот человек привык, чтобы его слушали.
В тот же вечер мы собрались в большом зале особняка — комнате с высоким потолком, украшенным деревянными балками, и огромным камином, в котором потрескивали дрова. Стены были увешаны старыми портретами, а в воздухе витал запах воска и старых книг. Мы сидели за длинным столом из тёмного дуба: я, дед, тётя Кармен и дядя Мигель.
Разговор был деловым, но не лишённым тепла.
Дед официально становился моим опекуном, пока не завершится процесс получения гражданства. Тётя и дядя обещали быть на связи, приезжать, если понадобится. Моя задача была простой: помогать деду по дому, выполнять мелкие поручения, пока он заботится о моём лечении и будущем. Ничего нового я не услышал, но всё равно чувствовал лёгкое волнение. Как я, парень с шатким здоровьем, буду справляться с делами в таком месте? Но дед, заметив моё замешательство, лишь махнул рукой:
— «Не переживай. Ничего сложного. Пара дел по хозяйству, немного внимания. Ты справишься. Начинать нужно с малого».
Я кивнул, хотя внутренне всё ещё сомневался. Отказываться было бы глупо — я уже здесь, в этом невероятном месте, с обещанием новой жизни. Тётя с дядей задержались на несколько дней, помогая мне освоиться, а потом уехали, оставив меня наедине с дедом и этим огромным, полным тайн домом.
Притирка к новой жизни была небыстрой.
Дед оказался человеком строгим, но справедливым. Он вставал с первыми лучами солнца, и я, скрипя зубами, учился следовать его ритму. Утро начиналось с кофе на террасе, где он рассказывал о поместье, о деревьях в саду, о реках, что текут неподалёку. Дом был полон сюрпризов: просторные комнаты с антикварной мебелью, библиотека с полками, уходящими под потолок, и… медицинский кабинет, который больше походил на клинику будущего.
Я был ошеломлён, когда впервые увидел его: новенькие аппараты МРТ и УЗИ, стерильные шкафы с инструментами, экраны с графиками и данными.
— «Ты что, больницу здесь открыл?» — вырвалось у меня.
Дед только усмехнулся:
— «Иногда принимаю пациентов. Особенных. Деньги позволяют, знаешь ли».
Его тон был таким будничным, будто речь шла о покупке нового дивана, а не о многомиллионном оборудовании в глуши.
Первые недели прошли спокойно, но странности начались, когда лечение, на которое я так надеялся, не дало результатов. Симптомы — слабость, головокружения, приступы жара — не отступали, хотя стали не такими острыми. Дед, обычно спокойный и уверенный, стал вдруг раздражительным. Он часами просиживал в своём кабинете, листая толстые книги и что-то записывая.
Однажды вечером он позвал меня в странную комнату в дальнем крыле дома. Она была не похожа ни на одну другую: стены были заставлены полками с древними фолиантами, а в центре стояло массивное кресло, напоминающее операционное, с яркой лампой над ним. Пол был выложен тёмным камнем, испещрённым едва заметными узорами, которые казались то ли орнаментом, то ли чем-то большим. Воздух здесь был тяжёлым, пропитанным запахом старой кожи и металла.
Дед смотрел на меня долго, словно решая, с чего начать.
Потом заговорил, и его голос звучал иначе — глубже, с какой-то загадочной интонацией.
— «Феликс, ты веришь в магию?» — спросил он, прищурив глаза.
Я замер, не зная, как реагировать.
Магия? Это что, шутка?
Но антураж комнаты и его серьёзный тон говорили, что это не так. Он продолжал, задавая вопросы: что я знаю о магии, упоминал ли отец что-то подобное? Мои ответы были пустыми — отец никогда не говорил о таких вещах, а я считал магию чем-то из сказок.
Но, кажется, моя неосведомлённость его обрадовала. Он подошёл ближе, закатал рукава рубашки, и я увидел его руки — сильные, жилистые, покрытые замысловатыми татуировками. Но не сами узоры меня поразили, а то, что они начали слабо светиться, будто под кожей загорелись крошечные звёзды.
Я отступил к двери, сердце заколотилось.
— «Наше богатство, наша власть, наша история — всё это не случайно», — сказал он, и в его голосе звучала гордость. — «Род де Луна владеет искусством рун. Это не фокусы для ярмарок, а наука, связывающая энергию мира с материей. Руны — это ключи. Они могут сделать клинок лёгким, как пёрышко, и острым, как молния. Могут дать воину силу биться без устали или исцелить умирающего.».
Я слушал, затаив дыхание.
Дед рассказал, что его молодость, его сила — результат рун. Они продлевали его жизнь, питали его тело энергией. И моя болезнь… Она не случайна.
— «Ты особенный, Феликс, как и я», — сказал он, положив тяжёлые руки мне на плечи. — «Твоя болезнь — это знак. Мир пытается говорить с тобой, но твоё тело не готово. Оно ломается под этой энергией. Врачи не помогут, потому что это не обычная хворь. Я болел тем же, и я знаю, как это исправить».
Он предложил мне теперь настоящую сделку: он исцелит меня, но я должен стать его учеником. Не просто помогать по дому, а учиться искусству рун, стать его полноправным наследником.
— «Твой дед, мой брат, отверг этот путь. Он сбежал, выбрал другую, лёгкую жизнь. Но ты… Ты можешь стать тем, кем он не стал».
Я снова был в полном ахере.
Магия?
Руны?
Наследник древнего рода?
Это звучало как бредовый сон, но светящиеся татуировки на руках деда и его уверенный голос говорили, что всё реально. Я согласился, не до конца понимая, во что ввязываюсь.
На следующее утро мне нанесли первую руну — прямо на грудь, над сердцем. Боль была острой, но короткой, а игла, которой дед работал, двигалась с ювелирной точностью. Когда я проснулся на следующий день, болезнь исчезла. Ни слабости, ни жара, ни головокружений. Я чувствовал себя… живым, как никогда раньше.
Это был поворотный момент.
Моя жизнь, ещё год назад казавшаяся предсказуемой чередой школьных уроков, семейных ужинов и прогулок по столичным паркам, теперь превратилась в нечто совершенно иное — в путешествие по неизведанному миру, где реальность переплеталась с древними тайнами. Слова деда Себастьяна о рунах, об их силе и о моём предназначении оказались не просто правдой — они стали моим новым миром. Он обещал учить меня этой «магии», хотя сам настаивал, что это не магия в привычном смысле, а полноценная наука, древняя и точная, как астрономия или алхимия. И уже на первых уроках я начал понимать, насколько глубока эта кроличья нора, в которую я шагнул.
Дед объяснил, что человек сам по себе — хрупкое создание.
Мы можем быть умными, изобретательными, но в нас нет той искры, которую в сказках называют магией. Нет врожденной энергии, способной двигать горы или исцелять одним касанием. Но есть два мира: физический, где мы живём, дышим, строим города, и энергетический — другой план бытия, невидимый, но вездесущий. Обычно эти миры едва соприкасаются, их взаимодействие рассеивается, как дым на ветру, невидимое человеческому глазу.
Но руны — это язык, мост между мирами. С их помощью можно направить энергию, придать ей форму, задать цель. Каждая руна — это не просто символ, а формула, высеченная с ювелирной точностью, где каждый изгиб, каждая линия несёт в себе частичку силы мироздания. Это и есть секрет рода де Луна.
— «Магами нас не назовёшь», — говорил дед, сидя в своём кабинете, окружённый стопками древних книг и свитков. — «Мы — переводчики. Мы говорим на языке, который понимает мир».
Любой человек, при должном упорстве, может выучить этот язык и использовать руны, как инструмент. Но создавать новые руны, совершенствовать их, чувствовать отклик мира — это дар, доступный лишь немногим. Такие люди — рунические мастера — редки, как звёзды, падающие днём. Их нельзя воспитать или вывести искусственно. Это дар случая, благословение или проклятье, в зависимости от того, как посмотреть.
И в роду де Луна, несмотря на его огромные размеры, таких мастеров за последние двести лет было всего четверо: прабабка Луиза, чьи руны до сих пор хранились в семейных архивах, мой родной дед, сбежавший от семьи, сам дед Себастьян и… я. Это открытие потрясло меня. Я, парень из далёкой столицы, оказался одним из тех, кто может слышать мир, чувствовать его пульс, создавать новые формулы. Дед смотрел на меня с надеждой, почти с фанатизмом. Он на своём веку наплодил детей, внуков, но ни один из них не унаследовал этот уникальный дар. А тут появился я — далёкий родственник и некогда больной, но с потенциалом, который он сразу распознал.
Я же… Я просто наслаждался течением событий.
Моя жизнь, ещё недавно скованная болезнью и рутиной, теперь искрилась тайнами и возможностями. Родителям я писал, что прохожу лечение в частном пансионате на свежем воздухе, в окружении гор и лесов. Это была полуправда.
На самом деле я погружался в науку рун под руководством деда, который оказался не только строгим наставником, но и человеком, способным вдохновлять. Помимо уроков, я, как и договаривались, помогал по хозяйству: поливал сад, чинил старые ставни, следил за тем, чтобы в доме всегда был порядок. Но это были мелочи по сравнению с тем, что я изучал. В отличие от школьных уроков, где я скучал над формулами физики или зубрил даты, здесь каждый день был открытием. Библиотека деда — огромная комната с полками, уходящими под потолок, — стала моим вторым домом.
Я часами листал пожелтевшие страницы, изучая рунические конструкции, их историю, их силу. Дед учил меня, какие выбирать инструменты, как правильно с ними работать, как вкладывать намерение в каждый штрих, как слушать тишину мира, чтобы почувствовать, когда руна «готова». И у меня начало неплохо получаться, а самое главное, что я действительно «что-то» слышал во время работы с рунами. Это дико радовало деда, и меня тоже, чего греха таить. Успехи — это круто.
А ещё он покрывал моё тело рунами.
Каждую неделю, в той самой комнате, похожей на гибрид библиотеки и операционной, он наносил на мою кожу новые символы.
— «Эта сделает тебя сильнее», — говорил он, вырезая сложный узор на моём плече. — «Эта даст выносливость. А эта, на рёбрах, свяжет их вместе, чтобы они работали в гармонии».
Боль от иглы была терпимой, а результат — ошеломляющим.
Я чувствовал себя быстрее, сильнее, легче.
Мои движения стали точнее, дыхание — глубже, а усталость, казалось, вообще забыла обо мне. Дед объяснял, что руны усиливают тело, но не заменяют его.
— «Основа — это ты сам», — говорил он, постукивая меня по груди.
Поэтому он гонял меня на физических тренировках: бег по горным тропам, подъёмы на скалы, даже фехтование. Да, фехтование! В старом каменном сарае за домом он хранил коллекцию клинков — от рапир до тяжёлых сабель.
— «Руны — это инструмент, — говорил он, вручая мне шпагу. — Но настоящий мастер должен уметь защищать себя и без них».
Я пыхтел, потел, падал от усталости, но дед был неумолим.
— «И ещё, — добавлял он с лукавой улыбкой, — Стройное тело поможет тебе в будущем. Семья де Луна должна расти, знаешь ли».
Я краснел, но понимал, о чём он. Мотивация была железной и понятной, и я старался изо всех сил, хотя порой проклинал его за бесконечные упражнения. Со временем я привык — тело крепло, а руны делали каждый шаг, каждый удар легче, чем раньше.
Год пролетел незаметно.
Я стал другим человеком — не только внешне, но и внутренне. Уверенность, сила, ощущение, что я часть чего-то большего, — всё это изменило меня. Документы на гражданство были готовы, и я на одной из немногих поездок в город с дедом созванивался с семьёй, рассказывая им о своём «выздоровлении». Они были рады, особенно мама, которая чуть не плакала в трубку. Брат, узнав о моих новых возможностях, уже планировал прилететь в Испанию, предвкушая, как вольётся в жизнь де Луна. Отец оставался сдержанным, но его голос теплел, когда он говорил:
— «Возвращайся, когда будешь готов, сын».
Я обещал, но в глубине души знал, что моё место теперь здесь, среди рун, гор и тайн.
Однако не всё было так гладко. Если с близкими родственниками у меня всё наладилось, то у деда Себастьяна оставались свои тени прошлого.
Однажды вечером в поместье заявился его сын, Артур де Луна, — пьяный, растрёпанный, воняющий перегаром и дешёвым табаком. Он был любимцем, наследником, которого дед когда-то готовил к роли главы семьи. Но к тридцати двум годам Артур стал его позором. Неопрятный, с сальными волосами, заправленными за уши, с небритым лицом, где щетина торчала, как колючки, и выпирающим животом, он выглядел как карикатура. Его татуировки — не мастерские руны, а хаотичные узоры, видимо, нанесённые в пьяном угаре, — выцветали на коже, как его былая слава.
Он, наверное, думал, что похож на бунтаря, на героя старых баллад, но для деда он был лишь отражением в кривом зеркале — напоминанием о несбывшихся надеждах.
Семья давно смирилась с его падением.
— «Ну, Артур, что с него взять», — вздыхали тётушки по телефону.
— «В роду не без урода», — посмеивались кузены, скрывая горечь за шутками.
Сам дед нехотя рассказал мне, что Артур тоже болел, как я, в юности. Он мечтал стать руническим мастером, отдавался этому всей душой, но мир не откликнулся. Дар издевательски обошёл его стороной, и вместо того, чтобы принять это, Артур в конечном итоге сломался. Он начал пить, пропадать в сомнительных компаниях, растрачивать деньги семьи. А теперь, узнав, что я — «новый любимчик» деда, он стал приезжать чаще, чтобы кричать, истерить, обвинять, устраивать сцены.
Дед молча вышвыривал его за ворота, но Артур возвращался, как упрямый призрак, особенно когда надеялся застать деда одного. Обычно он ошибался — Себастьян редко покидал поместье.
Но 12 июня 2003 года всё изменилось.
Вечером телефон деда начал разрываться от звонков. Его лицо, обычно непроницаемое, стало напряжённым, почти испуганным. Он бросил мне:
— «Дела срочные. Оставайся в доме, жди меня».
Схватив ключи от своей чёрной «Альфы Ромео», он умчался по дороге.
Я никогда не видел его таким — растерянным, на грани паники.
Оставшись один, я вернулся в библиотеку, где изучал рунические конструкции третьего порядка — сложные формулы, предназначенные для живых существ. Экзамен у деда был не за горами, и я хотел быть готовым. Я погрузился в книги, делая заметки, но время от времени отвлекался на перекусы, проверял сад, слушал тишину дома.
И вдруг — шум. Глухой, металлический, из мастерской деда.
Я замер, прислушиваясь. Звук повторился — что-то упало, звякнуло, как будто кто-то задел инструменты. Сердце заколотилось. Дед уехал, в доме никого быть не должно. Я медленно поднялся, сжимая в руке резец, который использовал для черновых набросков рун. Шаги мои были бесшумными — спасибо тренировкам деда. Дверь мастерской была приоткрыта, и в щели мелькнул тусклый свет.
Я затаил дыхание и шагнул вперёд.
Дверь мастерской деда скрипнула, когда я осторожно толкнул её, и тусклый свет изнутри разлился по тёмному коридору. Мастерская была сердцем поместья — местом, где дед творил свои руны, и я уже привык к её странной, почти мистической атмосфере. Это была большая комната с высоким потолком, где пахло старым деревом, металлом и чем-то едким, напоминающим смолу. Стены были увешаны полками, заставленными свитками, инструментами и стеклянными колбами с разноцветными жидкостями, которые слабо мерцали в полумраке.
В центре стоял массивный дубовый стол, покрытый пятнами от чернил и ожогов, а над ним висела лампа, отбрасывающая холодный свет на резцы, молотки и листы пергамента с недописанными рунами. Но моё внимание сразу приковали сундуки и шкафы, стоящие вдоль стен. Они были не просто мебелью — это были произведения искусства, созданные дедом на заказ.
Каждый сундук и шкаф был уникален: тёмное дерево, инкрустированное серебром или бронзой, с вырезанными рунами, которые едва заметно светились, если подойти ближе. Дед рассказывал, что в прошлом такие изделия заказывали даже при испанском королевском дворе. Тогда де Луна славились своими магическими хранилищами — сундуками и шкафами, которые были надёжнее любых сейфов.
Обычный замок можно взломать, но руны? Они подчинялись только своему создателю или тому, кому он их «открыл». В те времена заказы лились рекой: мечи, чьи клинки пели от рун, доспехи, не пробиваемые ни одним копьём, шкатулки, хранящие секреты королей. Теперь же, как говорил дед, заказы стали редкими — в основном от богатых чудаков или старых семей, знающих о силе рун.
Но даже эти «простые» изделия поражали воображение. Один из шкафов, высокий, с резными орнаментами в виде лозы, казался живым — его руны слабо пульсировали, словно дышали. Дед как-то упомянул, что этот шкаф может «спрятать» содержимое так, что даже он сам не найдёт, если не знать нужной формулы.
Я сделал шаг внутрь, сжимая резец в руке.
Шум повторился — резкий, металлический, будто кто-то уронил инструмент. Мои глаза метались по комнате, но ничего подозрительного не было видно. Только тени, пляшущие в углах, и слабое гудение лампы. Я уже собирался уходить, как вдруг что-то тяжёлое обрушилось на мою голову. Боль вспыхнула, но… почти сразу утихла. Руны на моём теле — те самые, что дед нанёс за год, — сработали, поглотив удар. Я пошатнулся, но устоял, развернувшись с кулаками наготове. И увидел его. Артур.
Он стоял в нескольких шагах, сжимая в руке металлический прут, глаза его горели безумным огнём. Никакого запаха перегара, никаких сальных волос или мятой одежды. Артур был трезв, чисто выбрит, в тёмной рубашке, натянутой на широкие плечи. Это был не тот пьяный неудачник, которого я видел раньше. Это был хищник, готовившийся к этому дню. Он не говорил, не кричал, не обвинял — просто бросился на меня, замахнувшись кулаками, словно хотел размазать меня по стене.
Я отбил его удар, спасибо тренировкам деда, и ответил серией своих. Мои кулаки, усиленные рунами, били с такой силой, что могли расколоть камень. Но на Артуре они оставляли лишь багровые синяки. Его лицо, искажённое яростью, не дрогнуло — он будто не чувствовал боли. Я ударил снова, целя в челюсть, но он лишь мотнул головой, как бык, и бросился вперёд. Драка была хаотичной, без правил, без слов. Я пытался пробиться к столу, где лежали резцы и клинки — если бы я добрался до оружия, то мог бы закончить это.
Но Артур, словно прочитав мои мысли, взревел и перешёл в режим берсерка. Его кулак, тяжёлый, как молот, врезался мне в грудь, и я отлетел к стене, врезавшись в один из сундуков. Дерево треснуло под моим весом, но руны на моём теле снова смягчили удар.
Я попытался встать, но мир поплыл перед глазами, и на мгновение я потерял сознание.
Очнулся я от того, что Артур, не говоря ни слова, сгрёб меня, как тряпичную куклу, и запихнул в шкаф — тот самый, с пульсирующими рунами. Я ударился о деревянную стенку внутри, чувствуя, как руны на коже слабо нагреваются, пытаясь защитить меня. Он швырял в меня книги, мешки с инструментами, всё, что попадалось под руку, будто хотел похоронить меня под этим хламом.
Я пытался сопротивляться, но силы покидали меня. Артур наклонился, и я поймал его взгляд — странный, пустой, но с какой-то искрой… не то триумфа, не то отчаяния.
— Сука… — просипел я в последний момент, после которого он захлопнул дверь шкафа, и тьма поглотила меня.
В следующий миг пространство вокруг изменилось.
Я почувствовал, как падаю — не вниз, а куда-то в пустоту, где не было ни верха, ни низа. А потом всё остановилось. Тьма, холод, тишина. Я оказался в черноте, где не было ни света, ни звука, только мои собственные мысли и дыхание. Шкаф, судя по всему, был не просто хранилищем. Его руны сделали что-то… невозможное. Я не знал, где я, но чувствовал, что это не просто шкаф. Это была ловушка, созданная магией де Луна.
Сколько прошло времени? Часы? Дни? Недели? Я не знал.
Холод и темнота, как ни странно, не убивали меня. Руны на моём теле, должно быть, поддерживали жизнь, позволяя мне проваливаться в долгий, почти летаргический сон. Я просыпался на короткие мгновения, хватая ртом воздух, пытаясь понять, где я, но затем снова погружался в забытье. Никто не приходил. Никто не открывал шкаф. Я мог только гадать, почему всё так обернулось. Почему Артур, этот сломленный человек, решился на такое? Была ли это месть за то, что я занял его место? Или что-то большее, связанное с тайнами рода? И почему дед, с его силой и знанием, до сих пор не нашёл меня?
Моя магическая история, едва начавшись, оборвалась, как обрезанная струна. Обидно…
Я мог только спать, гадать и надеяться, что однажды кто-то откроет этот зачарованный шкаф и вытащит меня из этой бесконечной тьмы.
