• Boosty Shared
• VMash

• T

Глава 2.

Перед Хасану лежал развернутый огромный свиток, испещрённый аккуратными, но безжалостными иероглифами — хроника полугодовых мучений того, кто назвался Максом. Произошедшее на той кровавой церемонии… оно выходило за рамки. За рамки их, «скромного» культа Истинного Джашина. Хасану знал о другом культе, могущественном и древнем, от которого их группа отпочковалась десятилетия назад. Он сам, в молодости, успел мельком прикоснуться к их тайнам, прежде чем разочарование и жажда собственной власти не заставили его уйти и основать своё. Он слышал шепотки о настоящих бессмертных, служивших Джашину, но всегда считал это либо вымыслом, либо привилегией избранных, недоступной таким, как он. Но свиток… и то, что он видел своими глазами… это было неоспоримо. Проклятое, нелепое, но бессмертие.

Его взгляд снова скользнул по холодным строкам отчётов:

«Эксперимент 5. Влияние расчленения… Разрезание ножом… После сшивания объект мог свободно двигаться. Даже после измельчения… процесс воссоединения крайне медленный… Подопытный не может быть убит… Макс сохраняет способность чувствовать боль… продолжал орать и ругаться.»

Он мысленно представил эту сцену: визг, ругань, и бешено срастающиеся куски плоти под равнодушным взглядом учёных. Отвратительно. Неуправляемо.

«Эксперимент 21. Влияние огня… Использовалась Стихия Огня… не имеет сопротивления… при полном обугливании ткань восстанавливает активность… Убить невозможно… При условии хорошего питания любая часть может довольно быстро регенерировать.»

«Хорошего питания» — эта фраза заставила Хасану сжать челюсть. Сколько ресурсов уходило на эту бездонную утробу?

«Эксперимент 29. Влияние молнии… Использовалась Стихия Молнии… Не наносит ущерба… сильно стимулирует ткани, ускоряя регенерацию… вызывая очень сильный голод. Не рекомендуется.»

Бесполезно. Более того, контрпродуктивно.

«Эксперимент 36. Влияние голодания… Длительное голодание медленно истощит… Процесс займёт ориентировочно от года до пары лет.»

Год… или два. Не мгновенно. Но хоть какая-то слабость.

«Эксперимент 45. Применение тканей… Имплантация другим… Все… погибли… Не найдено способа остановить процесс… Бессмертное тело, возможно, не благословение… а проклятие.»

«Заключительный вывод. Бессмертное тело невозможно убить печатями, оружием или стихийными техниками. Только голод… Объект почти не имеет чакры…»

Проклятие. Именно так. Подарок, который невозможно использовать, который только пожирает ресурсы и сеет хаос. Хасану свернул свиток резким движением. Его глаза, поднялись от свитка и устремились в пустоту угла за каменным столбом.

— Как там выживший «Дар»?

Из тени, словно материализовавшись из самой тьмы, вышел старик в белом халате, теперь ещё более потрёпанном и заляпанном неопознанными тёмными пятнами. Его поклон был глубоким, почтительным, но в глазах читалась усталость и глухое раздражение.

— Божественный Посланец-сама, согласно вашему приказу, к Дару были применены ментальные техники высшего порядка. Теперь он… чистый лист. Готов к исполнению воли. Его зовут Харуто. Как только мы получим образец крови даймё Страны Огня, Проклятая Техника: Управляющая Жизнью Кровью будет активирована. Жизнь за жизнь! Он станет идеальным инструментом возмездия.

— Хорошо, — голос Хасану был ровным, лишённым эмоций. — Присматривай за «Даром». Нет — присматривай за Харуто. Отныне его жизнь — ключ к жизни даймё. Он наш самый острый кунай.

Старик кивнул, но не уходил. Его взгляд скользнул в сторону, туда, где дверями и усиленнымм решёткамм томилось другое «сокровище».

— А… бессмертный? — спросил он с осторожным любопытством, в котором явно читалось желание поскорее решить и эту проблему.

Хасану замер. Его лицо, обычно напоминающее каменную маску, исказила судорога чистого раздражения. Он прекрасно знал, во что превратился Макс за эти полгода для его культа Истинного Джашина. Пользуясь своей неуязвимостью, как щитом, парень вёл себя как разъярённый, ненасытный зверь. Боевые пилюли, сконцентрированный источник чакры и питательных веществ, жизненно необходимые для шиноби, он поглощал мисками, словно дешёвые леденцы. Любая попытка урезать паёк вызывала приступы ярости: Макс начинал биться головой о стены, выцарапывая в камне глубокие борозды, или находил лазейки, чтобы обчищать запасы других камер. Меньше чем за полгода он умудрился прорыть несколько туннелей, соединяющих его камеру с соседними — не из хитрости, а просто от скуки и неконтролируемой энергии. И всё это — под аккомпанемент бесконечных стенаний о голоде.

После тяжёлой паузы, во время которой старик почти физически ощущал нарастающее недовольство Посланца, Хасану неохотно выдавил вопрос:

— Вы использовали на нём ментальные техники? Те, что предназначены для подавления воли? Или внушения лояльности?

Лицо старика помрачнело. Он заёрзал, потупил взгляд, словно собираясь признаться в тяжком преступлении.

— Да, Божественный Посланец-сама… Мы использовали… всё. От базовых гипнотических внушений до сложнейших гендзюцу, воздействующих на подсознание и глубинные страхи. Но… результаты… — он сглотнул, — были крайне… специфичными.

Хасану медленно приподнял единственную бровь, не тронутую уродливыми шрамами. Молчание старика говорило само за себя.

— Теперь, — продолжил старик, с трудом подбирая слова, — бессмертный… он… кажется, искренне верит, что он… э-э… воплощение самого Джашин-сама в нашем мире. Что его «испытания» — это священный ритуал, а наши ниндзя — его недостойные, но обязанные служить ему адепты. Он… требует к себе соответствующего почтения. Нападает на стражей, если они недостаточно почтительны… или если, по его мнению, принесли недостаточно еды. Ругается… изощрённо, Божественный Посланец-сама, очень изощрённо, используя слова, которые… — старик покраснел, — которые не должны знать даже взрослые ниндзя из трущоб.

Старик явно хотел продолжить поток жалоб — о стёртых в кровь кулаках стражников, пытавшихся утихомирить безумца, о постоянном воровстве и разрушениях. Но Хасану резко поднял руку, обрывая поток слов. Его лицо выражало предельную степень утомления от всей этой истории.

— Достаточно. Отныне твоя задача — использовать этого… проклятого… исключительно как подопытного для испытания новых ниндзюцу, печатей или ядов. Никаких контактов, кроме необходимых для экспериментов. И… жертвоприношение. Оно готово? — Его голос стал ледяным, в нём не осталось места для обсуждений.

Лицо старика мгновенно стало серьёзным, профессиональным.

— Всё готово, Божественный Посланец-сама!

Хасана кивнул, коротко и жёстко. Не сказав больше ни слова, он поднялся, взял злополучный свиток и вышел из комнаты, его тёмный плащ скользнул за дверной проём, растворившись в мраке коридора.

Старик остался один, провожая взглядом ушедшего лидера. Глубокий, безнадёжный вздох вырвался из его груди при мысли о том, что ждало его в камере номер семь — о том бессмертном кошмаре по имени Макс. Он покачал седой головой, медленно бредя по коридору обратно в свои владения — в лабораторию и тюремные блоки. Мысленно он продолжал жаловаться на свою непростую судьбу, что свела его с бессмертным малолетним идиотом.

«Эх, Божественный Посланец… По-моему, этого урода надо просто запереть в самой глухой камере и забыть дорогу туда на пару лет. Пусть там тихо скукожится от голода. Он ведёт себя, будто неуязвимый божок, а на деле — всего лишь нахлебник, жрущий как последняя свинья перед убоем. А вы, Хасану-сама, словно не понимаете — таблетки боевого пайка не растут на деревьях! Каждая — стоит денег! Он сожрал уже больше половины моего годового исследовательского бюджета! Целые свитки уникальных формул я не могу проверить из-за нехватки нужных компонентов, потому что все деньги уходят на кормление этого ненасытного тупого демона!»

Будучи смотрителем этой небольшой, глубоко законспирированной базы, старик знал цену каждой крохи. Он вёл скрупулёзные записи. Обычным заключённым хватало одной, максимум двух низкосортных пилюль в день, чтобы не сдохнуть. Шиноби из охраны или учёные — получали от трёх до пяти стандартных. Макс? Он требовал есть три раза в день. И каждый раз — целую миску высококонцентрированных боевых пилюль высшего сорта. Его дневной рацион равнялся потреблению всех остальных обитателей базы вместе взятых — охраны, учёных, оставшихся подопытных. Это было экономически катастрофично.

Но хуже финансового краха был хаос. То, что раньше было образцовой, тихой и строго контролируемой тюрьмой-лабораторией, превратилось в филиал ада. Благодаря Максу. Его вопли, ругань, удары по стенам, попытки сбежать просто от скуки (которые всегда проваливались с грохотом и разрушениями), его требования «принести жертву Джашину» в виде дополнительной порции пилюль… Старик знал, что несколько молодых, впечатлительных культистов из низшего ранга уже начали поглядывать на бессмертного с каким-то болезненным благоговением. Они шептались, что раз Джашин даровал ему такую милость, значит, в нём есть что-то… священное. Им казалось кощунственным держать «избранного» взаперти. Попытки старика объяснить, что это не милость, а проклятие, и что парень — обуза, натыкались на глухое непонимание или даже ропот. Макс, сам того не ведая, стал точкой раздора и ещё одним источником головной боли.

«Чёрт возьми… — мысленно простонал старик, потирая виски, где уже начинала пульсировать знакомая боль. — Почему он такой тупой?! Почему не видит? Я же всё для него сделал!»

Эта мысль грызла его особенно сильно. Отчаявшись избавиться от обузы законным путём (убить нельзя, выгнать — Посланец не разрешает), старик пошёл на отчаянный шаг. Он стал… помогать Максу сбежать. Тайно, конечно, и ото всех. Он приказал самым слабым и нерасторопным ниндзя охранять его сектор. Он «забывал» запирать двери смежных, пустующих камер на внутренние засовы после проверок. Он «не замечал» прогнившие балки под потолком в дальнем углу коридора, ведущего к вентиляционным шахтам. Он «не успевал заделывать свежие дыры в стенах, которые Макс так любил долбить до крови руками. Он даже как-то «обронил» отмычку возле его камеры, но тот просто отшвырнул её, заявив, что «Джашин не опускается до воровства»! Старик оставлял намёки, карты, проложенные маршруты — всё, что могло навести на мысль о побеге. Но Макс был слеп и беспросветно туп. Он либо игнорировал эти возможности, погружённый в свои маниакальные идеи величия, либо воспринимал их как… испытание веры? Или просто как должное удобство для «воплощения бога»? Возникало ощущение, что Великий Джашин наградил этого ребенка бессмертием и в тоже время забрал его разум.

«Всё, хватит! — решительно подумал старик, подходя к своей лаборатории. Глаз его дёргался. — Моё терпение лопнуло. После жертвоприношения… мы закуём этого идиота. Мы замуруем его в самом глубоком, самом заброшенном хранилище, куда не проникает ни свет, ни звук. И пусть он там сидит. Год. Два. Десять. Пока не превратится в иссохшую, безмолвную мумию. И тогда, наконец, на базе воцарится порядок. И мой бюджет будет спасён!»

Он толкнул дверь лаборатории, уже предвкушая тишину, которая воцарится после замуровывания вечного нахлебника. Мысль о скором избавлении была сладка, как мёд.

⁂

Находясь в своей камере, я ухмыльнулся, небрежно прислонившись к холодным железным прутьям. Взгляд скользнул по знакомому силуэту в тусклом свете факелов.

— Юто, не видел тебя несколько месяцев. Был в миссии? — бросил я, нарочито громко.

Охранник Юто, суровый мужчина со шрамом через бровь, горько усмехнулся и покачал головой. Его пальцы сжались на рукояти дубинки.

— Это твоя вина, проклятый обжора. Я слышал, больше половины парней с нашей базы отправили зарабатывать деньги. На твой нескончаемый аппетит.

Услышав жалобы взрослого мужика, я демонстративно закатил глаза и пренебрежительно на него посмотрел.

Жалость? Да ни капли. Если бы они знали, что со мной делали эти полгода, их жалобы на финансы показались бы детским лепетом. Резали, кололи, ломали кости, жгли огнём, топили в ледяной воде, закапывали заживо, верили, били разрядами чакры молний… И всё это — с холодной методичностью. Мозги промывали — куда уж без этого. Гипноз, гендзюцу, наркотические коктейли. Тщетно. Боль… боль стала привычным фоном, как шум вентиляции. Страдание — разменной монетой. И всё мне было нипочём. Кроме одного — жгучего, звериного голода, особенно после серьёзных повреждений или ударов молнией. Этот голод выворачивал нутро, сводил с ума, заставлял орать и биться в истерике. Он был моей единственной, но страшной слабостью и в тоже время спасением от боли.

— Да ладно тебе, Юто, не будь таким мелочным, — отмахнулся я, играя роль наглого фанатика. — Я растущий организм, мне нужно есть. Да и если организация не может даже накормить своих людей досыта, как она собирается завоевывать наши сердца, а? — Я сделал паузу для эффекта, видя, как его скула дёрнулась. — Возьмём, к примеру, наш культ Истинного Джашина — если они не могут накормить меня, воплощение самого Джашина, как они ожидают, что в них поверят другие?

— Скорее, ходячее проклятие, — поправил меня охранник сквозь зубы. — Я уверен, Джашин-сама проклял тебя за твой язык.

— О, Юто, твоя вера столь же глубока, как лужа после дождя! — парировал я с театральным вздохом. Я вжился в эту роль «воплощения». Поначалу за такие заявления били.

Но когда ни пытки, ни гипноз не смогли сломить «богохульника», а несколько особо фанатичных охранников начали втайне смотреть на меня с благоговением (нужно же было как-то объяснить моё бессмертие!), остальные просто смирились. Юто был из тех, кто верил ровно настолько, насколько это было выгодно и относительно безопасно. Идеальная мишень.

Юто лениво постучал дубинкой по прутьям, металлический лязг эхом отозвался в каменном коридоре.

— Погоди, — протянул я руку сквозь прутья быстрым, как змеиный язык, движением. Мои пальцы вцепились в грубую ткань его жилета. — Давай, Юто, поболтай со мной ещё! Почему все вдруг вернулись? Я только вчера видел капитана Кайту. Разве он не должен быть постоянно на миссиях во имя меня?

Юто дёрнул рукав обратно с силой и резко опустил дубинку на мою руку. Глухой удар, хруст кости. Боль вспыхнула остро, но тут же начала притупляться, растворяясь в фоновом гуле привычных страданий.

— Откуда я знаю? Не спрашивай меня, — пробурчал он, разворачиваясь, чтобы уйти. Его тень слилась с мраком коридора.

— Жмот ты, паршивый, — процедил я сквозь стиснутые зубы, убирая покрасневшую и уже опухающую руку. Но на моих губах играла не боль, а хитрая, торжествующая улыбка.

В кулаке руки лежал холодный металлический ключ. Мгновение контакта — и ловкость маленьких пальцев сделала своё дело. Ключ с пояса Ютоа был теперь моим.

Я не знал точно, какую камеру открывал этот ключ, но это и не имело значения. Юто только вернулся и теперь отвечал за весь этот блок. Ключи на его поясе? Определённо от дверей здесь. А уж к моей ли камере он подходил… Да какая разница?

«Если бы я знал тогда, на церемонии, что мой страх означал тогда лишь начало полугодового ада… Может, и позволил бы «изрубить» себя?» — мелькнула мысль, пока я осматривал ключ.

Но это была слабость. Минута отчаяния. Потому что именно эти полгода ада открыли мне глаза на истинный потенциал этого тела. Не просто бессмертие. Не просто регенерация. А возможность. Возможность тренироваться так, как не может позволить себе ни один смертный.

Каждый перелом, каждый разрыв мышц, каждый ожог — после заживления ткани становились крепче, выносливее. Мышцы отзывались на нагрузку с невероятной отдачей, если им хватало «топлива» — тех самых пилюль, которые я вымогал, воровал или получал после экспериментов. Я ел их не только для залечивания ран, но и для роста. Для силы. Каждая свободная минута между «сеансами» у старика в халате уходила на изматывающие тренировки в темноте камеры: отжимания, приседы, удары по каменной стене, пока кости не трескались, а потом — заживали, становясь прочнее.

Я был ребёнком, да. Без достаточного количества чакры для крутых техник — её у меня было крошечное количество, едва ощутимое. Но физически? Я уже не был тем хлипким мальчишкой. Под лохмотьями скрывалось упругое тело, готовое к взрывному действию. Сила взрослого мужчины, закованная в детскую форму.

Мой главный козырь, тщательно скрываемая под маской истеричного фанатика. Я не просто выживал. Я готовился. Я учился терпеть, анализировать, планировать. Играть роль — вот где пригодился весь мой прошлый опыт продажника и умение врать с улыбкой. Я видел все эти «случайные» лазейки: плохо запертые двери, «забытые» подсказки, ослабленные решётки, намеренно не заделанные дыры в стенах.

Старик явно хотел, чтобы я сбежал. Хотел того, что я потихоньку взращивал в нём. Но, бежать было легко. А вот выжить на воле? Ребёнок, даже бессмертный, ничего не знающий о мире, о ниндзя, о географии? Меня бы поймали в тот же день. Потому я ждал момента. Идеального момента. И он приближался. Скоро должно было случиться очередное «жертвоприношение».

Ритуал, на который стягивали всех сильных шиноби культа, включая самого Хасану. Лаборатория и тюремные блоки оставались на минимальной охране — на таких, как Юто. Вот тогда… тогда я и рвану. Пока они будут заняты своей кровавым карнавалом.

Я огляделся — коридор был пуст. Стиснув зубы, я приставил острый конец ключа к животу ниже рёбер. Лицо исказилось от боли и усилия, когда я с силой вдавил его внутрь. Острая, режущая агония, знакомое ощущение инородного тела. Я впихнул ключ глубже, пока он не скрылся в плоти. Поморщился, чувствуя, как ткани уже начали сжиматься вокруг металла. Провёл рукой по быстро затягивающейся ране. Через мгновение осталась лишь небольшая припухлость да лёгкая боль.

«Ничего , — подумал я, глядя в темноту, откуда должен был вернуться Юто или другой охранник. — Сначала отсюда выберусь. А потом… потом отомщу за всё. За каждую пытку, за каждый удар дубинкой, за каждый голодный вой в пустом желудке. Ждите меня.»

Внутри клокотала не детская ярость, сдерживаемая лишь железной волей приобретенной за эти полгода и хладнокровным расчётом из прошлой жизни. Скоро. Очень скоро.