Двор поместья ожил стремительными шагами. Послушники в серых робах сновали между галереями, пока лица пылали тревогой. Слуги, сжимая подносы с чаем или свитки, сбивались в кучки, перешёптываясь так, словно их слова могли пробудить духов. Весть о шамане особого ранга разлетелась, подобно искрам по сухой траве.
Перед главным залом толпились советники. Приказ лидера был нерушим, как старинный обет: не входить и не вмешиваться. Лица, изрезанные морщинами опыта, хмурились от допущенной оплошности. Мирак, чья проклятая речь могла искажать саму реальность, стал угрозой, о которой они прежде боялись думать. Сжав кулаки, они шептались, проклиная упущенные возможности.
— Как это допустили? — низкий, резкий голос мастера печатей разнёсся в полумраке, дрожа от досады. — Инумаки не должны были породить такую мощь!
Слова, полные раздражения, растаяли в тяжёлом воздухе, вызвав согласный ропот.
— Столетия контроля — и всё впустую, — горький шёпот вплёлся в гул голосов, наполняя пространство тоской. — Проклятая речь… ей не полагалось быть столь могущественной.
Старейший советник, чья седая борода колыхалась при движении, покачал головой. Его глаза, глубокие, как омуты, впились в младших, заставляя их умолкнуть. Мирак был не просто угрозой — он воплощал прошлое, которое они надеялись забыть.
— Инумаки не всегда были тенью, — его голос дрогнул, воспоминания о былой мощи клана вызвали тяжёлый вздох. — В стародавние времена их род стёр другой клан, захватив земли в кровавом перевороте. Тогда ими правил шаман, чья сила почти достигла особого ранга. Благодаря владению положительной энергией, он мгновенно исцелял горло и без устали творил свои заклятья. Его слова заставляли сердца замирать, а друзей — падать ниц. Никто не осмеливался бросить вызов.
Рассказ повис в воздухе, и тени от ламп заколыхались, словно вторя словам.
— После его смерти клан ослаб. Наши предки видели, сколь грозной может быть эта сила, и решили её сокрушить. Они убивали каждого наследника, претендовавшего на власть, пока Инумаки не превратились в пешек, неспособных поднять голову.
Горькие слова, словно остывший чай, вызвали шёпот среди советников.
— Но зачем им столько земель? — недоумение окрасило голос главы охраны, стоявшего рядом. — Огромные территории, которые не вернуть. Будто сама судьба дала им шанс возвыситься.
Взгляд старейшины потяжелел — ошибка была изначальной. Им следовало оставить Инумаки лишь малый удел, позволить работать с другими шаманами, вроде Хигасибодзе, или вовсе ассимилировать их в прошлом.
— До войны кланов за территории они охраняли лишь Кобе, — старейшина понизил голос, словно делясь тайной. — Кланы потеряли слишком много, и земли стали обузой. Тогда Камо не справлялись с владениями, поэтому Старейшины отдали Инумаки часть угодий — самые неприятные, близ Токийской школы, где обитает Тенген. Никто из Великих не желал жить под взглядом существа, способного вмешиваться в их дела. Инумаки приняли эти земли, и мы сочли их сломленными. Но теперь… Мирак — их месть за века забвения.
Молодой шаман, стоявший в стороне, сжал кулак. Он прошепелявил с дрогнувшим голоском:
— И всё же… он очистил наши земли от проклятой энергии. Проклятие, что пропитало территории из-за войн и предательств, исчезла по его слову. Так поступил бы лишь тот, кто чтит природу и, возможно, ищет мира с нами. Мирак грозен, но в этом жесте была доброта.
Тишина сгустилась, и взгляды советников дрогнули, будто впервые разглядев в Мираке не только угрозу, но и загадку.
— Ты забываешься, — отрезал глава охраны. — Мираком его зовут верные псы и дети, устрашённые его силой. Не смей так говорить, — он сощурился, и склонивший голову парень кивнул в ответ.
Тишина, плотная, как застарелое проклятье, окутала советников. Они стояли, не смея нарушить приказ лидера, но их мысли вились вокруг одного имени — Мирак, чья мощь грозила переписать их судьбу.
В кабинете Наобито, где стены украшали свитки с древними печатями, воздух пропитался ароматом зелёного чая маття, заваренного в чёрной фарфоровой чаше. Наобито, держа сосуд обеими руками, поднёс его к губам. Его взгляд, холодный, как лёд на горных вершинах, скользнул к Оги.
— Ты ошибся, Оги, — сарказм в голосе был подобен шипам. — Надо было устранить его у ворот за дерзкие речи о возвышении своего клана до уровня Великих, а не вести сюда, к моему порогу.
— Находишь это смешным? — презрение окрасило тон Оги, сопровождаясь лёгким звоном фарфора.
— Я не шутил, — раздражение тлело в голосе Наобито. — Ты вечно медлишь, выжидая идеального момента. Тебе не хватает решимости действовать без колебаний.
— Вы забываете, что я здесь, — глубокий, как подземный родник, голос разнёсся в тишине, требуя внимания. — И мне не по нраву, когда обо мне говорят, словно я призрак.
Наобито и Оги умолкли, их взгляды, полные досады, устремились к нему. Зенин отставил чашу — фарфор звякнул о стол, а на лице проступила презрительная усмешка.
— Сопляк, — высокомерие, словно яд, пропитало слова, разлетевшиеся по комнате. — Великие кланы сильны не одним шаманом, а множеством, способным удерживать регионы. Ты владеешь семью префектурами. Мы — шестнадцатью. Камо — десятью. Годзё — четырнадцатью, и то лишь потому, что их земли разбросаны вдали от центра, где контроль труден. Что можешь ты? Твоих людей мало! О каком равенстве с нами ты смеешь говорить?
Мирак прищурился.
— Дело не в числе моих людей, а в их силе, — его голос был спокоен и расчетлив. — Мои последователи куда искуснее — я заметил, у твоих послушников нет даже личного арсенала проклятых предметов. У каждого из моих есть оружие и одежда. Одни создают боевые машины, управляемые проклятой энергией, позволяя шаману контролировать сразу несколько. Другие посылают бойцов из Нара — у меня больше людей, чем ты думаешь.
Наобито едва не сплюнул.
— Нара под нашим контролем, — презрение, словно едкий дым, наполнило воздух.
— Город — да, — Мирак наклонился вперёд. — Но не шаманы в нём. Вы не властны над кланом Хигасибодзе, хоть они и живут на ваших землях. И всё же вы пытаетесь держать в узде Инумаки, хотя мы явно не на вашей территории.
Проблема, которую видел Мирак для себя, крылась в отсутствии прямого влияния на старейшин, что затрудняло продвижение решений на политическом уровне. Он мог подкупить многих, собрать армию, устранить противников. Но для передачи территорий или получения привилегий, связанных со статусом, требовалась политическая поддержка. Благо этим занималась его жена, и от её успеха зависели дальнейшие действия.
Негодование, смешанное с нарастающей злобой, охватило лицо лидера клана Зенин. Прямолинейный циник, готовый пожертвовать кем угодно, ценил в людях лишь одно: шаманскую силу. Он ненавидел Сатору Годзё за дерзость, превосходящую даже Мирака, но признавал его мощь и вклад в защиту мира.
Мирак, несмотря на свои слова, вызывал схожее, хоть и приглушённое, чувство трепета перед его силой.
— “ Убийство Джиничи не доказывает, что он сильнее целого клана,” — взгляд Наобито скользнул к катане Оги. — “Я могу коснуться Мирака и заточить в свою технику, а Оги разрубит его. Пробивная мощь брата выше моей, но даже я не могу предсказать, что за слова произнесёт Инумаки и какой эффект они создадут. Если он выживет, клан столкнётся с бедой, от которой будет трудно оправиться”.
— И зачем тебе это? — раздражение окрасило слова Наобито, сопровождаемые скрипом стола, на который он опёрся, вставая. Он направился к комоду и достал сакэ. Мысль о нападении казалась слишком рискованной.
Мирак прищурился. Лидер Великого клана мог влиять на правительство, диктовать указы, менять законы о проклятой энергии. От поддержки Великих зависели старейшины, решавшие судьбы регионов. Мираку это нужно, чтобы возвысить клан Хигасибодзе, снять ограничения на их боевые машины и включить в свои ряды. И ещё…
— Это не позволит самонадеянным людям безнаказанно нападать на меня, — его голос понизился. — Я пришёл за компенсацией за покушение. За то, что ваш клан использовал шамана с артефактом особого ранга, чтобы убить меня, и за попытку лишить меня голосовых связок. За каждый удар, что вы нанесли, надеясь сломить меня.
Наобито уже готов был «пошутить» об убийстве Мирака снова, на этот раз более решительно. Но, оглядев его одежды…
— И как ты заставишь меня согласиться? — скептицизм, пропитанный высокомерием, вплёлся в слова, сопровождаемые звоном поставленной на стол бутылки сакэ. — Если ты пришёл с требованиями, неужели готов применить силу?
— Конечно, — голос, полный уверенности, разнёсся в тишине, словно само собой разумеющееся. — Мне нужна префектура Ниигата на северо-западе, чтобы управлять средней частью Японии, получив выход к Японскому морю и Тихому океану.
Ниигата была ключом к стратегическому доминированию. Порты на Японском море открывали пути снабжения, позволяя перебрасывать машины Хигасибодзе вдоль побережья для контроля акватории. Это было особенно важно из-за лидера Сумёси-кай, способного превратить морские просторы в оружие, организовав блокаду и перерезая тылы врагов.
Машины могли атаковать с моря, а шаманы — высаживаться на берег для внезапных ударов. Выход к Японскому морю давал новый угол атаки, усиливая давление на резервы Зенин.
— Ты либо отдаёшь префектуру как извинение, и я не иду дальше. Либо она станет моей силой, возможно, вместе с другими землями.
— Не важно, Великий твой клан или ничтожный, — Наобито глотнул сакэ, — есть одна причина, почему мы ещё не раздавили вас. И тебе, раз уж ты угрожаешь, придётся её учесть.
— Сатору Годзё и его клан не допускают резни, — Мирак махнул рукой, не желая слушать долгие предисловия.
— Если ты не станешь главной боевой единицей, — продолжил Наобито, — я не представляю, какой «насильственный метод» ты применишь, мальчик. Наша общая головная боль — белобрысый с синими глазами.
— Кто сказал, что он для меня проблема?
* * *
Чёрный седан Toyota Century, отполированный до обсидианового блеска, мягко остановился у резных ворот Киотской академии шаманов. Двигатель издал низкий рокот и затих. Лаковые панели машины отражали тени раскидистых деревьев. Дверь открылась с тихим щелчком, и из салона, обитого алой кожей, грациозно вышла женщина в шёлковом кимоно цвета ночного неба. Серебряные нити, вплетённые в ткань, мерцали при каждом шаге. Белые волосы, убранные в высокую причёску, венчал нефритовый гребень, а в руках она держала веер.
Юные шаманы, направлявшиеся в город, замерли у ворот. Их руки опустились, взгляды застыли в восхищении. Один, поправляя потёртую робу, невольно шагнул ближе. Другой выронил свиток, который укатился под скамью, но никто не шевельнулся, чтобы его поднять. Женщина, не удостоив их внимания, захлопнула дверцу. Каблуки звонко цокнули по каменной дорожке. Она пересекла двор, заставляя послушников оборачиваться. Молодой шаман, полировавший тренировочный меч, застыл с тряпкой в руке, щёки его вспыхнули. Девушка рядом, фыркнув, уронила ведро с водой ему на обувь. Но гостья, не сбавляя шага, направилась к главному зданию и вскоре скрылась за дверью директорского кабинета.
Старик, восседавший в традиционной робе, оторвался от письма. Увидев гостью, его взгляд потеплел.
— Рад тебя видеть, Мэй Мэй, — приветствие, искреннее, но сдержанное, сопровождалось лёгким звяканьем, когда чаша опустилась на поднос.
Она улыбнулась, поправляя край кимоно, и присела напротив с изяществом, присущим шаманам её ранга.
— И я вас, Директор Ёсинобу, — лёгкий смешок, словно шорох листвы, вплёлся в её слова. — Давно не встречались.
Директор взял кисть, обмакнул её в тушь, но замер, не начав писать.
— Каково жить в доме Инумаки, поддерживая шамана особого ранга? — любопытство, оттенённое уважением, окрасило его тон.
— Это как танцевать над бездной, — в её голосе заискрилась насмешка. — Мирак полон идей, которые либо восхищают, либо заставляют проверять кошельки.
— Всё о деньгах, — Ёсинобу покачал головой, но взгляд стал серьёзнее. — Зачем ты звонила?
Её глаза сузились, тон стал деловым.
— Хотела поговорить о политике. Почему вы поддерживаете Мирака? — вопрос, пропитанный интересом, смешался с карканьем ворон за окном.
Ёсинобу отложил кисть, его движения замедлились, будто каждое слово взвешивалось на невидимых весах.
— Он противоположность Сатору Годзё, в чём-то, — размышление, глубокое, как озёрная гладь, окрасило голос. — Оба уверены в себе, но их цели расходятся.
Мэй Мэй прищурилась, пальцы её выбили тихий ритм по краю стола.
— Вы поддерживали его ещё до особого ранга. Разве сравнение уместно?
Ёсинобу поднялся, поправил робу и подошёл к полке, взяв свиток с печатью академии.
— Я вижу в людях искры. Когда Юки Цукумо взялась обучать Мирака, а он стал пропускать занятия ради тренировок, я понял: этот юноша раскроет мощь своей техники. Откровенно, я вижу в Инумаки противовес Сатору.
Мэй Мэй скрестила руки, её взгляд заострился, пальцы сжали ткань кимоно.
— Чем Сатору так мешает? — недоумение, смешанное с любопытством, окрасило её тон.
Ёсинобу вернулся к столу, положив свиток перед собой. Лицо его омрачила тень раздражения.
— Он презирает традиции, — свиток скрипнул под его ладонью. — Сатору — шаман нового времени, убеждённый в своём превосходстве. Он оспаривает решения старейшин, отвергает их. В прошлом году отказался поддержать указ о новых барьерах. Мы боимся, что он восстанет против нас. Поэтому я убеждаю старейшин: нужен кто-то на нашей стороне — пусть спорный, но способный бросить вызов Годзё.
Директор развернул свиток перед Мэй Мэй, словно открывая летопись проступков. Аккуратные строки, начертанные тушью, хранили дерзости шестиглазого. В две тысячи пятом году Сатору отказался учиться в Киотской академии, насмешливо заявив, что Токио ближе к старейшинам, чьи «устаревшие планы» он разоблачит.
Пару дней спустя отказался поддержать решение Великих кланов и пары Старейшин, касающихся новых методов удержания новых кланов — не сказано каких — чтобы они не могли выйти из под контроля.
Неоднократно забывал ставить завесы, скрывающие его действия от людей, будто желая явить миру свою силу.
После программы обмена он осыпал старейшин жалобами, называя экзамены скучными, требуя новшеств, а на отказы слал письма с оскорблениями, обзывая их «немощными стариками». Он предлагал пересмотреть систему рангов, и обвинял общество в изгнании шаманов с «неподходящими» техниками, которые могли бы защищать людей.
— Фу-фу, как забавно, — лёгкий смех, словно звон колокольчиков, сопроводил шелест бумаги, когда Мэй Мэй листала свиток.
Ёсинобу резко выхватил его, движения его были резкими, будто он отгонял тень.
— Что смешного? — раздражение, острое, как шип, окрасило тон, а свиток глухо стукнул о стол.
Мэй Мэй откинулась назад.
— Сатору защищал малые кланы, включая Инумаки. И вы хотите использовать Мирака против Годзё.
Ёсинобу сцепил руки под подбородком.
— Ответь мне, — холодные слова прозвучали требовательно, пальцы сжались. — Готов ли Мирак забыть о благах, что ему оказал Сатору, ради поддержки старейшин?
Мэй Мэй задумалась. Его амбиции горели ярче, чем благодарность за прошлое, особенно если это сулило контроль над выгодной префектурой, после захвата которой уже будет не важно — поддерживал его Сатору Годзё или нет.
— Проблем не будет. Мирак поддержит вас, если вы и старейшины поможете передать Ниигату клану Инумаки.
— Земли Зенин? — Ёсинобу моргнул. — Дерзко.
Мэй Мэй улыбнулась, хитрый блеск озарил её лицо, пальцы разжались, словно раскрывая замысел.
— Поддержка шамана особого ранга в политических делах обходится недёшево, и Мирак требует большего. Он хочет титул Великого клана с привилегиями, включая доступ к архивам старейшин, где хранятся сведения о проклятых техниках других родов. Ещё — право управлять машинами Хигасибодзе и их созданием, если те согласятся присоединиться к нам добровольно. Кроме того, мы размышляли о внедрении бытовых чар для облегчения жизни, но опасаемся шаманов с копирующими способностями. Вкратце, нам нужна исключительная лицензия, чтобы Сатору не смог их воспроизвести — они слишком легко поддаются дублированию.
Ёсинобу кашлянул, постукивая пальцем по столу, на лбу выступила испарина.
— Это… — Ёсинобу запнулся, подбирая слова. — Старейшины не вправе просто отнять земли у Великого клана. Мы могли бы признать Инумаки их законными хозяевами, но лишь после того, как территория фактически перейдёт к вам. Однако объявление войны чревато конфликтом с другими родами — вы и сами это понимаете, — его пальцы задумчиво постучали по столу. — Есть другой путь: если Зенин не смогут защитить людей и исполнять свои обязанности, владея такими угодьями, а остальные Великие поддержат передачу земель, старейшины решат, кому они достанутся. Но я не вижу, как вы этого добьётесь — их армия самая мощная. К тому же, всё может обернуться против вас.
Мэй Мэй довольно заморгала.
— Запугать их последователей, чтобы они не сопротивлялись? Это уже наши заботы. Значит, условия приняты?
— Я обсужу это со старейшинами и дам ответ письмом, — Ёсинобу помедлил. — Но войну мы не поддержим.
* * *
Сумерки опустились на поместье клана Инумаки, окутывая сады тёплым мерцанием фонарей. Мирак вернулся из Киото, его шаги уверенно звучали в коридорах, пока он не распахнул дверь гостевого зала.
Среди ожидаемых гостей была лишь Мэй Мэй, одиноко устроившаяся за барной стойкой. Мирак окинул взглядом её тёмное кимоно, подтянутую фигуру, но его внимание отвлекли голоса, доносившиеся из соседних комнат. Люди ждали, пока их позовут внутрь.
— Как успехи в ослаблении Зенин? — деловой вопрос, подкреплённый лёгким стуком каблука о пол, вырвал его из раздумий. Мирак шагнул ближе, опёрся спиной о стойку и взглянул на неё.
— Я подчинил их земли, — лаконичный ответ вызвал у неё изумлённый взгляд. — Камни, очаги скопления тёмной энергии, даже лес за границами. Я ощущаю, как природа гудит вокруг, подчиняясь мне. Это как слияние с миром.
— Всё подчинил? Для чего? — её тон дрогнул от удивления.
Мирак медленно повернул голову.
— Не всё — полный контроль истощил бы мой разум. Лишь ключевые участки. Я отравлю угодья вокруг их рода. Моя сила позволяет как очищать территории от проклятой энергии, так и насыщать их ею.
В Нирне он схожим образом овладевал камнями-хранителями, но здесь всё было иначе. Это напоминало создание артефакта на расстоянии: он передавал проклятую волю, способную породить живое существо.
— Для большей части людей это выглядело так, словно клан очистился от проклятой энергии, на деле же я согнал проклятую энергию в определенные места, сконцентрировав всю их ненависть в определенных местах — так мне потребуется меньше сил для… дальнейшего.
Мэй Мэй моргнула, осмысливая услышанное.
— Значит, ты хочешь наводнить их земли могучими проклятьями?
— Не только, — Мирак повернулся к двери и громко позвал одного из гостей. Первым вошёл Такуми Хатиман из Нара, поправляя катану на поясе. Его взгляд скользнул по Мираку, пока Мэй Мэй с любопытством следила за происходящим.
Мирак изложил задачу: отправиться домой и завербовать малые кланы, опираясь на репутацию Такуми как защитника города. Ключевая часть замысла прозвучала напоследок.
— Скоро шаманы услышат весть, — он начал играть голосом, чтобы тот звучал более величественно. — Клан Инумаки станет Великим. Мы защитим остальных от любой угрозы и бесчестных уловок Зенин.
— Время пришло? — Такуми осознал, что никоим образом не прогадал, выбрав Мирака в качестве господина. Этот шаг отрезал бы Зенин от новых шаманов из Нара, подрывая их влияние. И скоро его великое имя смогут произносить другие кланы, которые пускай ещё не признали его величия.
Ткань робы Такуми зашелестела, а в глазах вспыхнула искра восхищения, после чего он поклонился и ушёл.
— Впечатляюще, — Мэй Мэй улыбнулась, её голос дрогнул от восторга.
Следующими пригласили представителей клана Хигасибодзе. Их шаги гулко отдавались в галерее. Двое мужчин в серых юкатах с эмблемой шестерёнки на рукавах вошли, держа свёртки с чертежами, выданные тем в качестве подарков. Их лица, серьёзные, но озарённые надеждой, обратились к главе.
— Мы признательны за технологии и право их воспроизводить для защиты наших земель. Что требуется Мастеру Мираку?
— Ограничения на создание мехов скоро ослабнут или исчезнут вовсе, — твёрдый голос Инумаки заставил их глаза расшириться. — Мы обеспечим вас новыми чертежи, подобно тем, что у вас в руках, и вы сможете расшириться.
Он выдержал паузу, давая им переварить новость.
— Но вы должны стать частью Инумаки. Оставайтесь в своей академии, если угодно, но под покровительством Великого клана ваши возможности возрастут. Иначе я не смогу защитить вас от старейшин и других Великих, когда начнут происходить неприятности. К слову, в академии тоже не безопасно…
— Простите… — один из гостей замер, — вы сказали, ваш клан теперь Великий?
— Возвращайтесь домой, следите за новостями. Пусть ваш глава ответит, обдумав предложение. Такой талант не должен пропадать.
Представители переглянулись, пальцы их сжали свёртки, взгляды загорелись решимостью. Один кивнул, юката дрогнула при поклоне, и они удалились.
— Ты всё это время выстраивал такой замысел… — дыхание Мэй Мэй участилось.
Затем настала очередь Ямамото, лидера Сумёси-кай. Его появление сопровождалось скрипом ворот и шёпотом слуг. Он вошёл, тёмный костюм с эмблемой якудза контрастировал с традиционной обстановкой. Лицо, изрезанное шрамами, хранило следы былых битв, а взгляд, цепкий, как у волка, скользнул по Мираку. Движения его были уверенными, но сдержанными.
— Мы намерены расшириться в Киото, — голос Мирака разнёсся в зале. — Точнее, я хочу, чтобы ты укрепился там, получил новую зону влияния и восполнил потери. Кто погиб, когда Зенин напали на твоих людей?
Тон его был проникновенным, почти сочувствующим. Ямамото нахмурился, пальцы сжали трость, взгляд похолодел.
— Мои младшие, включая Каппу, — хриплое раздражение сопроводилось стуком трости о пол. — Джиничи, внезапная война с их бандой… Большая часть моих шаманов пала. Ты правда предлагаешь восполнить потери, не отбирая у меня власть?
— За кого ты меня держишь? — Мирак жестом пригласил его ближе. — Присядь. Расскажи, как ты стал якудза, мне кажется мы не особо с тобой разговаривали.
Ямамото покосился на Мэй Мэй, чей внимательный взгляд следил за каждым движением. Она отошла, налила виски из бара и поставила перед ними. Удивлённый, Ямамото подсел и сделал глоток.
— Пошёл за братом в Ямагути-гуми, — его голос, грубый, как щебень, окрасился воспоминаниями. — Думал, будет легко: деньги, веселье. Устранял людей, получая удовольствие. Потом меня наняли убить одного — первого шамана в моей карьере. Я решил отнестись серьёзно, поэтому понял, что нужно сблизиться, изучить его привычки, технику. Он оказался славным парнем с отменным юмором.
Мирак прищурился.
— Ошибка новичка — привязываться к цели, — лёгкое удивление окрасило его тон, сопровождаясь шорохом, когда он покачал головой.
— Я был зелёным, кто бы мне сказал об этом раньше, — Ямамото усмехнулся. — Он мне нравился, и я не смог. Признался, что пришёл его убить.
— И что дальше? — Мэй Мэй, стоявшая рядом, подалась вперёд, поражённая простотой тона Мирака, будто тот сам жил среди таких историй.
— Босс чуть не прикончил меня — пришлось бежать, — Ямамото покачал головой. — Представь: я погнался за новым другом.
— Он, как шаман, помог тебе? — Мирак усмехнулся, предугадывая ответ.
— Ну, как сказать. Он был шишкой в Сумёси-кай, — хриплая насмешка вызвала улыбку Мирака. — Собственно, поэтому мой босс хотел ослабить их, чтобы захватить земли.
— Неплохо поднялся с тех пор, видать, парень был стоящий, — тон Мирака звучал так, будто исход был ему ясен.
— Нет, — Ямамото сжал рукоять трости. — Этот подлец сказал, что предатели и слабые киллеры, которые болтают с жертвой, никому не нужны, — горечь, словно пепел, вплелась в слова. — Он ударил меня в спину. Завязалась драка, и я выполнил заказ. Представь себе, он мне сразу разонравился.
— Чем закончилось?
— Я смотрел, как тело того, кто не ценит дружбу, тонет в моём водяном куполе, пока кровь окрашивает воду, — мрачная удовлетворённость окрасила тон. — Никто в Сумёси-кай обо мне не знал. Я внедрился, сливал данные о Ямагути и рос, пока не оказался здесь — с тобой, человеком, который однажды пришёл без уважения, но позже, когда я провинился, дал мне шанс.
— Только не зови меня другом, — с усмешкой отозвался Мирак, ничуть не удивившись.
— Хладнокровный ты, Мирак, нельзя так, — рассмеялся Ямамото, поднимаясь. — Но я с радостью устремлю влияние в Киото. Проси, что нужно — я отплачу любой услугой за щедрую возможность увеличить влияние.
Он пожал руку Мираку и ушёл, оставив Мэй Мэй с бутылкой в руках и изумлением в глазах.
— Что это было? — её разум будто застыл.
— Теперь, с духами, которых я могу призвать где угодно, у меня есть все рычаги давления на Зенин, — Мирак повернулся к ней. — С этого начнётся мой захват их земель…
Но закончив фразу, Мирак уловил тяжелое дыхание своей жены. Она смотрела в пол, и сжимала кулачки.
— Слушай, ты не устал? — спросила она, подняв странный взгляд.
* * *
После собрания Мирак и Мэй Мэй наконец добрались до своих покоев.
— Всё же стоило дольше размышлять, прежде чем вступать в твой клан, — вздохнула она, разминая плечи и бросив на шедшего сзади Мирака лукавый взгляд. — Это выматывает.
Деревянная лестница поскрипывала под шагами. Они вошли в комнату, преображённую ремонтом. Просторная, с тёмными кедровыми балками под потолком, она дышала ароматом древесины. Татами мягко пружинили под ногами. Массивный шкаф с резными драконами, заказанный Мираком, словно таил древние тайны. Широкая кровать, укрытая шёлком цвета полуночи, манила покоем. Сквозь раздвижную дверь на веранду струился лунный свет, и бамбуковые занавеси колыхались, отбрасывая тени, что скользили по полу.
Мирак закрыл дверь, отсекая внешний мир. Сбросил плащ, позволив ему упасть, затем стянул хакама, обнажая тело, закалённое боями. Мышцы груди и рук напрягались при каждом движении, шрамы — тонкие, как паутина — пересекали кожу, повествуя о его прошлом. Он не замечал перемен в себе, но каждая линия тела кричала о мощи.
Мэй Мэй, скинувшая одежду и оставшаяся в лёгкой вуали, что обрисовывала её изгибы, прислонилась к стене. Она напоминала Амэ-но-Удзумэ, богиню танцев и радости, чья красота заставляла небеса пылать, а сердца трепетать. Её фигура, отточенная тренировками, сочетала силу и грацию: длинные, упругие ноги, словно у танцовщицы, зажигающей звёзды; округлые, крепкие бёдра, обещавшие выносливость; тонкая талия подчёркивала изящество, а высокая грудь вздымалась под шёлком.
Её взгляд, обычно острый, смягчился, изучая его — каждый мускул, каждый шрам, что говорил о его силе. Лунный свет играл на её коже, высвечивая ямочки на щеках, когда она улыбнулась — дерзко, но с теплом, способным растопить драконье сердце.
— Знаешь, Мирак, — хмыкнула она, шагнув ближе, — мне завидно: ты так быстро набираешь форму. Я над своей трудилась без устали.
Её пальцы коснулись его груди, скользнули по рельефу живота, задержались на плечах. Она сжала бицепс, проверяя его твёрдость, и глаза её вспыхнули удовольствием.
— Но думаешь, я не сильнее? — она приподняла сорочку, обнажая подтянутый торс.
— Хочешь побороться? — его голос, хриплый от усталости и затаённого желания, прозвучал с обманчивым спокойствием. — Или мне доказать, что наша помолвка прошла не зря?
Он прекрасно понимал, что слова про помолвку нужны были лишь для того, чтобы раззадорить.
Мэй Мэй рассмеялась, потянула его к кровати и, опрокинув на шёлк, прижала сверху.
— Я и носорога одолею голыми руками, — её тело, пылающее страстью, склонилось, губы слились в жадном поцелуе. Но, словно дразня, она отстранилась. — Не считаешь, что тебе повезло, мальчишка?
— Повтори? — его тон стал ниже.
— Люблю помоложе, — усмехнулась она.
Его руки скользнули под кимоно, стягивая ткань с плеч. Кожа её была тёплой, мягкой. Пальцы сжали грудь, и она вздрогнула. Соски напряглись под лёгкими касаниями, вырвав томный вздох, за которым последовал тихий стон.
Ладонь спустилась ниже, крепко обхватила ягодицы, притягивая её ближе. Мэй Мэй откинулась, волосы рассыпались по простыням, кимоно соскользнуло, обнажая её — изгибы бёдер, мягкость живота, грудь, вздымающуюся от тяжёлого дыхания.
— Ну же, — её шёпот, дрожащий от нетерпения, смешался с лукавой насмешкой. — Не томи.
Пальцы скользнули по коже, вызвав лёгкий вздох. Он сжал грудь — крепко, но нежно, и её дыхание стало глубже. Тела сблизились, грудь выгнулась под ласками, что смело дразнили соски, пока не вырвался жадный стон. Губы Мэй Мэй изогнулись в улыбке, полной наслаждения.
— Дразнишь, — её голос дрогнул, но звенел радостью, пальцы впились в его руки, оставляя следы.
— А ты нет? — поцелуй обжёг шею, губы скользнули от ключицы к уху, зубы слегка прикусили кожу. Её смех — звонкий, манящий — разжёг пламя. Дрожь пробежала по её телу, дыхание сбилось, кожа покрылась мурашками.
Она откинулась на простыни, волосы разметались, словно шёлк. Ноги чуть раздвинулись, не торопя, позволяя взгляду скользить по сияющей коже, по груди, что вздымалась чаще, по бёдрам, дрожащим в ожидании. Поцелуи спустились к животу, затем ниже, дразня внутреннюю сторону бедра, пока громкий, нетерпеливый стон не разорвал тишину.
— Мирак, — имя сорвалось с губ, полное желания, без тени насмешки.
Пальцы нашли тепло, ощутили влагу, дразня медленными движениями. Дыхание стало рваным, тело выгнулось, стоны нарастали, требуя большего.
Когда дыхание превратилось в хрип, а тело напряглось, бёдра раскрылись шире.
— Хватит, — выдохнула она. — Давай.
Медленное сближение наполнило воздух её вздохом, ногти впились в кожу, оставляя следы. Кровать заскрипела. Грудь колыхалась в такт, её сжали, притягивая ближе, растворяясь в жаре. Стоны — хриплые, дикие — смешались с тяжёлым дыханием, наполняя комнату страстью.
Лунный свет заливал их — потные тела, сплетённые в одно.