Глава 23. Могущественная
Объявление! Продолжаю, потихоньку, фик по ГП писать. Однако! Это никак не повлияет на выход основного фика по Чернокнижнику. Писать буду фик по гп только в моменты вдохновения для ГП и никак иначе. Чернокнижник всё ещё будет выходить с той же регулярностью, если не чаще. Но никак не реже.Ну и файлы сюда прикреплю.
Глава 23. Могущественная
Рождество прошло как-то буднично, обыденно. Просто ещё один день, ничего примечательного.
Как бы я не хаял своё рождество на первом курсе — это всё же было первое моё Рождество, проведённое в магическом замке.
В первый раз и ель была зеленее, и свечи горели ярче, и еда на столе была вкуснее, точно-точно. А вот во второй раз уже нет. Будто всю атмосферу праздника сожрали призраки, любящие кушать жизненную и магическую силу детишек.
В замке осталось мало преподавателей, впрочем, как и в прошлом году. Опять в качестве дежурного по замку оставили Снейпа — кажется, ему не привыкать проводить Рождество в замке. Остальные то преподаватели предпочитают проводить его в кругу семьи, близких родственников или друзей. Тот же Дамблдор, судя по тихим разговорам сидящих за столами старшекурсников, любит на Рождество пропустить кружечку-другую старого Огденского в одном грязном пабе в Хогсмиде.
В этот раз людей в замке осталось ещё меньше, чем в прошлом. Белобрысую макушку младшего Малфоя я давно не видел — ещё с осенних отборов. А летает он неплохо, даже очень хорошо — в этом году команда набирала людей на позиции ловца и правого загонщика, так как предыдущие члены команды уже выпустились. И Драко удалось попасть на позицию ловца, пройдя отбор. И на радостях его отец расщедрился на покупку новых Мётел для команды. И нет, это точно никак не наоборот, навыки мелкого Малфоя не стоит недооценивать, всё же квиддич был и остаётся его любимым развлечением, отдушиной, куда он сбегал от своих строгих репетиторов. Вечная борьба поколений — старшие хотят, чтобы их сын вырос в респектабельного зельевара, а сын не хочет прозябать свою молодость за талмудами и котлами, когда можно обрести свободу и получить наслаждение от полёта в открытом небе и почитание от толпы фанатов, наблюдающих за твоей игрой.
Но на Рождественские праздники он не остаётся в замке — как и большая часть, стремится уехать домой, расслабиться, получить праздничные подарки от родителей из рук в руки, лично. А в случае Драко — ещё и похвастаться перед отцом своими успехами в квиддиче, чьего одобрение малышу так не хватает.
Не только белобрысой макушки я не досчитался на праздничном обеде — рыжие макушки тоже не блестели в свете летающих свечей. Кажется, из бесконечного трёпа Рональда, я слышал про то, что его отцу дали какую-то премию, кажется, он нашёл какие-то нелегальные артефакты или что-то похожее. На самом деле интересно как всё складывается — в фильме и книгах, прочитанных мною ещё в прошлой жизни, на это рождество напротив, все рыжие дети остались в замке, ибо у отца были проблемы на работе — видимо из-за сентябрьского происшествия с зачарованным Фордом. А на этот раз — ему даже премию выписали, так что они, всей семьёй, отправились проведать одного из старших братьев, Чарли, что недавно устроился в драконий заповедник где-то в Румынии.
Да и как-то странно было наблюдать замок без профессоров — Макгонагалл отправилась куда-то в шотландские предгорья, Флитвик уехал на какие-то конференции, ну или как они там среди мастеров называют свои рождественские попойки, даже странный и мутный профессор Локхарт — и тот покинул школу.
Так что народу в замке было очень мало, а казалось ещё меньше. Ибо призраки, после праздничного пира в конце осени, как-то поуспокоились, поутихли, перестали сновать туда-сюда, в надежде очередной раз пройти через живого, мелкого и наивного источника Волшебства, чтобы перекусить — они вроде бы как даже объелись.
Так что пустынные коридоры были ещё пустыннее, даже вездесущие обитатели картин покинули свои места, дабы отправиться к гигантскому холсту где-то на 4 этаже, изображающем гигантские залы со столами, заваленными едой — они тоже не прочь отпраздновать Рождество.
Я всё ещё не терял времени даром — мои тренировки продвигались вперёд хоть и неспешно, но постоянно и неуклонно. Не скажу, что стал каким-то сверхатлетом, что хоть сейчас идти в рекламу мужского нижнего белья, но на обильном питании, регулярных тренировках и постоянном употреблении магических витаминок, что я не забывал варить себе котлами, я наконец-то выправил всё своё здоровье. Теперь никто не скажет, что этот мелкий мажонок в детстве недоедал, напротив, решат, что меня готовили к победам на марафонах или других дисциплинах спорта.
Да и моё состояние стало куда как лучше, чем было до поступления, но и не только — на самом деле я бы спокойно уделал в беге, по крайней мере, любых рекордсменом из моей возрастной группы, среди маглов, по крайней мере. Магия не дремлет — я уже буду быстрее и сильнее обычного школьника, ненамного, но толи ещё будет! А скорость реакции — пожалуй мне не стоит играть на публике в настольный теннис.
Честно говоря, мне, напротив, нравилось гулять по тихому замку, что подстраивал вечернее освещение по каким-то своим, магическим правилам, приглушая свечи там, где мало людей, а может и улавливая мой ментальный посыл, когда я просто хотел побродить в тишине и покое, не отвлекаясь на других людей — сейчас было лучшее время для этих дел.
Хогвартс — магический замок. Можно думать, что ты знаешь о нём всё, но в один момент — он вновь откроет перед тобой неизведанные тайны. Да, карта Мародёров, что вечно находиться со мной, лежащая в миниатюрном состоянии в моей книжке, помогала мне ориентироваться внутри, однако нечасто, но иногда — всё же случались такие моменты, когда я заходил в неизведанные ранее места, не отмеченные на карте.
И вроде бы тут ничего быть не должно, просто тупик, стена, находящаяся в старом, заброшенном крыле, максимально удалённая от основных троп хождения студентов, но теперь на ней висел рождественский венок, а вместо цельной стены была украшенная колокольчиками дверь. Приветливо открывающаяся передо мной дверь. И я не мог поступить иначе.
— Ну нахер, хрен ты меня сожрёшь, неведомая тварь, поселившаяся в этом чёртовом замке! — конечно же я просто развернулся, накинул на себя комплекс скрывающих чар, вместе с мантией-невидимкой, да, не оборачиваясь, развернулся и пошёл обратно.
Мне хватило прививки реальности от призраков, пожирающих жизненную силу, забудется это всё нескоро. Хогвартс, конечно же, самая безопасная школа волшебства в Англии, но это лишь потому, что никаких нормальных альтернатив нет. Кто знает, какая тварь скрывается за той дверью, вот в прошлом году Хагрид, что до сих пор щеголяет по лесу с металлическими конечностями, засунул сраного Цербера, мать его адскую собаку, в чёртову школу! А что он решит вырастить в этом году? Тайно?
Мне вот не хочется узнавать, какого цвета внутренности у очередной магической твари, на личном примере. Даже знать не хочу, что там за этой дверью!
— Я замышляю только шалость! — палочка спешно трижды ударила о свёрнутую карту, — отметь эту область красным цветом! Строй мои маршруты отныне исключая её! — нужно не забыть перестроить пути движения. Не хочу даже близко приближаться к этой гадости на расстоянии вытянутой магической палочки курса так до 5, а лучше до 7.
Не, лучше обратно вернусь к своей любимой, безопасной рутине!
* * *
POV Гилдерой Локхарт, год назад
В доме Гилдероя Локхарта, большом, трёхэтажном особняке, всегда был идеальный порядок. Чистые от пыли полы и стены, завешанные магическими картинами, блестели в лучах солнца, отражая большую часть света обратно в комнаты. Так что внутри всё было ярко и светло, до самого заката. А после заката каждая свеча в комнате зажигалась, не оставляя ни одного тёмного уголка. Дом был ухожен и готов как к приёму гостей, так и к приёмам журналистов или просто удачливых фанатов, просивших о личной встречи или обывателей, что купили его коллекцию книг и обнаружили на одной из страниц золотой билет, приглашение на встречу со звездой — ещё одна рекламная компания, для продажи его сборников сочинений.
Сам он одевался, как и украшал свой дом — чрезвычайно вычурно, богато и ярко. Яркие мантии, яркие образы, ухоженные золотистые волосы, приталенные сорочки и жилетки, пижонские перчатки и тонна косметики, наносимой на лицо — часть из неё на своих этикетках размещает шикарную улыбку самого Гилдероя.
Мало кто может встретить его неухоженным, неопрятным, или просто с растрёпанными волосами, даже ранним утром, когда въедливая журналистка пыталась застать его в плохом виде, не смогла этого сделать — будто Гилдерой и спать не ложится, не уложив, предварительно, свои блестящие кудри.
Весь дом, как, впрочем, и остальные помещения, где он часто бывает — главный кабинет в редакторском доме, всё содержит его лоск и блеск, мало где можно не найти от трёх ростовых портретов с живой легендой писательского искусства. Кто-то назовёт всё это просто признаками нарциссизма да будет потешаться над этим. Кто-то будет поражаться безвкусице в оформлении.
Но никто никогда не обнаружит за внешним лоском внутреннюю гниль. За счастливой улыбкой — страдающий в агонии оскал. За тоннами тональных кремов и косметики, что наносятся регулярно, гниющую, словно от старого трупа, кожу.
Никто этого не видит, никто не замечает, никто не знает, что любование картинами размером с ростовую модель — это лишь защитная реакция от того ужаса, через который он вынужден проходить каждый год, каждое дьявольское Рождество. Этот день он выбрал сам, напоминая себе, вместо праздника, за что он борется.
В ванной комнате, самой защищённой от подглядывания журналистов и прочих тварей, за гигантским шкафом, полным магической косметики, чья общая цена превосходит заработную плату какого-то министерского клерка за год службы, скрывается небольшая дверка, находящаяся на уровне глаза, однако искусно раскрашенная в цвета окружающей её золотой плитки. А ведёт она, тайный портключ, далеко от дома знаменитого писателя. В старую, заброшенную, подземную пещеру.
А в этой пещере, каждый год, на Рождество, его ожидает она. Ещё одна картина, ещё одно изображение его величия. Однако она не похожа на остальные его изображения, или на то, что обыватели видят с колдографий в газетах, нет. Заместо шикарной золотой рамки — вокруг неё обрамлена старая, потрескавшаяся бронзовая рамка.
Заместо ярких цветов, полных голубого и золотого, его любимых — картина выполнена из мрачных, серых и чёрных тонов. На картине изображён он, конечно, однако это единственная картина, где не изображена его прекрасная, получившая множество наград от модных журналов, улыбка. Нет, тут его рот тоже открыт, но открыт он в агонии, безмолвном крике.
И волосы тут не золотого цвета, а блекло серого, и не потому, что на картину пожалели цветной краски, нет, просто в этих волосах будто не осталось жизненной силы. Кожа на его лице, его гордость и предмет зависти многих домохозяек, на этой картине страшная, потрескавшаяся, полная старческих морщин. Да и половина лица на изображении — мало походит на человеческое. Гнилые куски мяса, около которых витают мухи, на картине изображены заместо его правой щеки. Руки его, стоило ухмыляющемуся изображению снять перчатку, на самом деле были простыми костями, чистой магией держащимися вместе. Эта картина, его отражение, его уродливая копия — на самом деле было его проклятьем.
Если на картине правая щека была куском гнилого мяса, то на самом деле — левая щека Гилдероя почти сгнила. А когда он только-только добыл эту картину, на ней был просто изображён чуть-ли не скелет. Голый скелет с кусками гнилой плоти, валяющийся небольшой кучкой в самом подножии картины.
Но с каждым годом, с каждым проклятым Рождеством, когда он, лет пятнадцать назад, считай, достал эту картину, скелет на картине обрастал мясом, а настоящий Гилдерой старел и увядал.
Будь проклят тот день, когда в старой и позабытой пещере, среди скалистых выступах на берегу океана, он зашёл в покрытый пылью и грязью, старый заброшенный грот.
Будь прокляты те ничтожества, что разводили выводок Банши, по старым найденным гримуарам. Будь проклят тот гримуар, что рассказывал о старом Волшебнике, экспериментаторе с душами. Мориан Дрей, живший века назад, искал способы сделать себя сильнее, сделать себя могущественнее. Он искал, как и все, впрочем, в то время, способы сделать себя бессмертным. В его гримуаре, помимо способов обращения с Банши, были старые записки как древнего, греческого учёного, исследовавшего души, так и относительно свежие, от какого-то мерзкого змеиного ублюдка, как его величал Дрей в своих мемуарах.
И вот, молодой, ему в то время и 23 лет не исполнилось, Гилдерой Локхарт, начинающий авантюрист и исследователь, после особо унизительно проигранной дуэли, в борьбе с каким-то итальянским выскочкой, того же возраста, что играючи одолел своего противника, обиженный на весь мир, выпустил пар, уничтожив пару-тройку злых Волшебников, взяв задание на отлов Банши.
Такой возраст для Волшебника — ничего не значит, кровь кипит, словно её нагрели кипятильником, любые проблемы — дело жизни и смерти, любое поражение — кинжал в сердце, любые возможности — достать несмотря ни на что. Риск? А что это?
Молодой, тщеславный и глупый, только так он мог себя охарактеризовать. Выпустился из Хогвартса, лет пять потыкался на родине, поработал Обливатором, чего-то достиг, пытаясь найти себе места, славу и денег, да выпорхнул в большой мир. И первая же дуэль показала безрадостную картину — его одолел, безо всяких проблем, какой-то родовитый мажонок. Это сейчас Гилдерой понимает, что у старых семей есть способы воспитания, да и разного рода ритуалы, помогающие нарастить мощь.
Что все они дают силу взамен на какие-то ограничения. Какие-то меняют тела на что-то страшное, другие — заставляют употреблять в пищу плоть, третье — сокращают срок жизни. Недостатки есть везде, но и практики эти по большей части тёмные, такие, что большая часть волшебников старается запретить даже упоминания о них.
Это сейчас Гилдерой понимает, что того итальяшку готовили к победам в дуэльных турнирах сызмальства, пока он прозябал годы на службе в отделе стирания памяти министерства Магии. И проиграл он не потому, что родовитый волшебник воспользовался какими-то нечестивыми практиками, а выиграл из-за долгих и упорных тренировок. Но это ему понятно сейчас, с высоты прожитых лет. А тогда, почти 15 лет назад, когда ему в руки попал старый гримуар, карта, ведущая к старому артефакту и способ повышения своей собственной силы — видимо разум отошёл на второй план.
Или это всё пагубное действие артефакта — кто его знает? Только это может объяснить, почему тогда, в ту злополучную рождественскую ночь, он не веселился где-то в таверне, не праздновал с остальными магами, не цеплял жаждущих скрасить его вечер ведьмочек, а пробирался через склизкие прибрежные скалы, в поисках дьявольской пещеры.
Он почти не помнил слов, что произнёс в ту ночь, с трудом восстанавливал в памяти тот сложный ритуал, что чудесным образом совпал с идеальными условиями расположения звёзд и планет. Да и добыча от тёмных Волшебников, вместе с эссенциями уничтоженных Банши, как оказалась, нужна была в ритуале.
Много чего слишком удачно совпало в тот день, много чего сегодня насторожило бы сегодняшнего Гилдероя, много, но не тогда.
Когда его кровь оросила картину, когда тройка тёмных волшебников рассыпалась прахом, когда эссенции Банши, что откармливались на маглорожденных пару-тройку лет, истлели в магическом пламени, пролетев через его сердце, что-то забрав и связав с колдовской картиной, он не почувствовал ни страха, ни сожаления. Лишь силу, большую, почти что безграничную силу.
Ох, какое это было пьянящее время. Магия плескалась в его руках, чары удавались такие, что мало кто из живущих волшебников в состоянии их будет повторить. Он стал тем, кем мечтал стать, он побеждал в дуэлях, он смог обратить проклятие ликантропии обратно, охотился за шкурами реликтовых старых горных троллей на вершинах Альп, попутно изгоняя Йети из ближайших деревень.
Он охотился на древних Вампиров, вырезая их гнёзда подчистую, забирался в логова упырей и выходил из них живым и невредимым. Его имя гремело несколько лет, пока однажды, в один прекрасный день он не обнаружил, что расстояние для аппарации у него сократилось в несколько раз. Ещё пару лет назад он мог аппарировать с оловянных островов к Марселю и не запыхаться. Теперь же ему приходилось делать это тремя-четырьмя скачками.
Пару лет назад его чары огня сожгли Морозного Йети, тварь ХХХХ ранга, теперь же — не могут опалить хвост водяному чёрту. Пару лет назад он мог много, а теперь — всё меньше и меньше.
Когда это началось? Что случилось? Оказалось — началось это с момента злополучного ритуала. Просто, когда у тебя большое море Магии становится небольшим озером, это не так заметно, когда твои самые затратные чары тратят от силы пол чашки воды. Но когда количество твоей Магии сравнимо с полным бассейном, а становится среднего размера ванной — это уже гораздо заметнее.
И с каждым разом, с каждым годом, с каждым использованием затратной Магии — какая-то часть больше не восполнялась, как бы он не старался. Он ушёл в отпуск, оставив все свои приключения и дела на потом, еле открестился от постоянных вызовов на дуэль, скрывшись на своей родине, где его не достанут зарубежные недоброжелатели.
Стал тратить очень редко колдовать, забросив битвы с монстрами, чтобы как-то выжить, стал писать — и это у него, благо, неплохо получалось.
А самое важное — он стал искать, стал искать способ обратить всё вспять, вернуть, как было прежде. Он вновь отправился в ту заброшенную пещеру, может, полупустая картина даст ему ответ?
И вот, пару лет спустя, после обнаружения просадки в силе, он всё же решился вновь взглянуть правде в лицо. И она ему не понравилась. С картины на него взирал не голый скелет, не груда костей, а его копия — почти точная, немного постаревшая копия. Гнилая копия.
Он тогда вспылил, правда, Адское Пламя вылетело из его палочки быстрее, чем он смог что-то подумать — но картина осталась цела, лишь злобная ухмылка какой-то твари, что натянула на себя его лицо, взирала с портрета, которого не брали ни зелья, ни чары, ни Адское пламя.
На самом деле от этого заклятия лишь Гилдерою стало хуже — рука, что держала палочку, покрылась гнойниками, а после попросту сгнила, оставляя за собой лишь кости.
Портрет же, тем временем, всё ещё ехидно ухмыляясь, покрутил перед собой свою новую кисть — красивую, ухоженную, настоящую.
А после расхохотался. И смех этой твари, высасывающей из бывшего успешного Волшебника, жизненные силы, до сих пор преследует его по ночам, мешая спать.
Он пробовал уничтожить портрет, даже запустил Аваду Кедавру, попав по щеке ухмыляющейся рожи — но этим сделал только хуже. Теперь его щека представляет гнилой кусок мяса, когда как на портрете череп скелета оброс гладкой кожей.
Потому в последние годы Гилдерой передвигается только с помощью летучего пороха, он не расходует его волшебство. Он не колдует, тратит золото на зелья и автономные артефакты. Он ищет, ищет способы освободить свою жизнь от кошмара, в который она превращается.
И недавно, меньше года назад, он наконец наткнулся на нитку.
Старый Змеиный Ублюдок, как оказалось, был не кем иным, как самым одиозным волшебником тысячелетия Туманного Альбиона, Салазаром, мать его, Слизереном!
Мало кто знает, чем он занимался, когда покинул четвёрку основателей, что делал, с кем встречался и как погиб. Гонты, его последние живые потомки, подохли ещё раньше, чем Гил, как его зовут друзья, пошёл в Хогвартс. Истории в отделе Тайн — отсутствуют, а он воспользовался своими связями да щедрой взяткой. Будто канул в лету Старый Змеиный Ублюдок, как, впрочем, и Мориан Дрей. Хотя о последнем и историй почти не было.
И лишь недавно он обнаружил маленькую, ничтожную зацепку, небольшую нить, что вообще может вести его к нужной информации — старая заметка в газете полувековой давности. Погибла Миртл Уоррен. И слухи о том, что страшилка последних лет всея Англии — тёмный Лорд, на самом деле является потомком Салазара Слизерина.
Тёмный Лорд, фото погибшей маглорожденной, что застыла на вечность, словно каменное изваяние самой себе. Записки в гримуаре Дрея, о чудовищной твари, что вырастил напоследок Старый Змеиный Ублюдок и фото жертв чудовища из лесов Амазонки, на которого он охотился на пике своего могущества, но так и не смог поймать. Пазл сложился в картину.
И появилась срочная необходимость, уверенность в правильности действий придала та самая картина, что висит в заброшенной пещере, чья вечная ухмылка сошла с её лица, стоило Гилдерою назвать имя старого Волшебника из Хогвартской Четвёрки и его ручной твари.
— Василиск!
— улыбка пропала с лица твари, заключённой в картине, и такая же улыбка появилась на его лице, стоящего перед картиной.
