• Boosty Shared
• Rorshas

• T

• victoria сruenta

А вот и новая Глава! Да, я опоздал, но всё равно рад, что в кой-то веки вернулся к графику три главы неделю! … Правда Муза уже скинула смс-ку, со словами, что ей надо куда-то на Ямайку по срочному делу, так что ждать её не нужно и бессмысленно. Но я к такому уже привык, так что купил билет, куртку… а ещё биту, скотч и чемодан повнушительнее >_>. Если ей не удастся запутать следы, прода обещает быть уже в следующий вторник-среду. Как-то так.

Ну а пока я гоняюсь за этой мерзавкой, как и всегда — на ваш суд!

* * *

Первая половина Гранд Лайн. Пятьдесят Восьмая База Морского Дозора. Три недели спустя.

* * *

Привычно оглядев пространство своего рабочего кабинета: широкий, большой стол из аркийской сосным, произрастающей только в Норт Блю, несколько увесистых, массивных шкафов, доверху забитых папками с отчётами, картами, схемами патрулей, личными делами и прочей номенклатурой, небольшой алабастский ковёр, с густым ворсом, по краям теснёный золотой нитью, два глубоких кожаных кресла напротив её собственного, каждый из которых был обит кожей молодого морского короля, посеребрённую хрустальную лампу, увитый затейливой росписью торшер у окна, увенчанного плотными щёлоковыми занавесками, а также множество иных деталей убранства, буквально кричащих о богатстве и высоком положении, София, возможно впервые в жизни, сочла это несколько… чрезмерным.

Будучи наследницей древней аристократической фамилии, она привыкла к определённому уровню комфорта и роскоши. Выраженном не только в потребности утолить собственного эго, как привыкли думать мещане, но и являющимся наглядным показателем успеха и положения. Этакий безмолвный намёк, демонстрация превосходства, призванная дать преимущество в любом важном разговоре. Вариант психологического давления для тех, кто не был привычен к подобному, и наглядная демонстрация тому, кто может осознать всю подогнутую ситуации.

Обычно эта небольшая уловка, широко распространённая в высшем обществе, весьма неплохо себя показывала. Тут ведь, как и везде, всего лишь надо было знать меру, не переводя роскошь и достоинство в вульгарность и откровенное хвастовство. Тонкое искусство, доступное не всем. Её же с детства готовили к подобной жизни. Учили видеть людей насквозь, проникать цепким взглядом за ширму и маски, что они так любят на себя навешивать. Вскрывать гнойники их грязных тайн, распознавать двойное и тройное дно в каждом слове, жесте и фразе. Не блажи ради, но для выживания. Те кто не знает правил игры высшего света и не умеет играть по ним, долго в нём не задерживаются, по крайней мере на положении игроков. Исключения всегда есть и будут, но на то они и исключения, что не попадают под категорию нормы.

Конечно, едва ли её родитель представлял себе, что годы уроков, треннировок и практики в итоге выльются в это. Но если София хоть что-то и понимала в жизни, так это то, что даже если она в итоге проживёт её так, как этого хотел для неё отец, он не ляжет в гроб вместо неё в самом конце.

Эта простая, но разделившая жизнь на до и после мысль в итоге и привела её сюда. Сора с отцом, слёзы матери, косые взгляды недавних друзей, что быстро изменили своё отношение сразу вместе с колебаниями её статуса при дворе и в иерархии рода. Как быстро те, кто ещё недавно клялись в вечной верности и безграничной любви отвернулись, боясь гнева отца, что обещал кары любому поддержавшему её, и просто не видя в общении с ней дальнейших перспектив, что исчезли вместе с благоволением патриарха рода Паул? Вопрос риторический.

Не то чтобы она не понимала этого, когда поступала на службу в Дозор, но видеть и предполагать совершенно разные вещи. За то подобная наглядная демонстрация, вопреки домыслам отца, лишь сильнее убедили её в правильности выбранного пути. Если вся её жизнь в круга аристо может сломаться просто по щелчку чьего-то "всемогущего" перста, много ли она стоит? Этот вопрос риторическим не был, но и правильного ответа она найти так до сих пор и не смогла.

Во Флоте всё тоже было не так просто. И тут в дело вступил не только раздосадованный родитель, что всеми силами вставлял ей палки в колёса, мешая как и где только может, тратя на это баснословные суммы и всё своё огромное влияние, но и она сама.

Себе можно не врать — пай девочка это не про неё. Оставив высшее сословие, она сама не перестала быть аристократкой, да и не хотела этого. Факт ссоры с родителями не означал, что она перестала быть Паул. Вот только старые модели поведения и закрепившиеся привычки, что так помогали на званых приёмах и при дворе, на службе скорее мешали и доставляли много неудобства. На то что бы адаптироваться ушли годы, ещё в двое больше потребовалось ей для того, чтобы доказать всем, что она не просто придаток к родовому имени. Но ей это удалось… Пусть и цена в итоге оказалась высока.

Потуги отца досадить не ей, так её карьере, к тому моменту, как она официально получила Капитанское звание, не просто не сошли на нет, но, казалось бы, утроились. Вместо заслуженной работы в Ген-Штабе ей выдали голый кусок скалы, с парой прогнивших бараков, над одним из которых красовалось рваное знамя Дозора. Люди были под стать — насильники, проворовавшиеся интенданты, воры, дегенераты всех мастей, которых сослали сюда по причине очевидности их вины и недостатка прямых доказательств. Такое бывает чаще, чем кто-то может себе представить. И, разумеется, за этим всем маячило злорадное лицо её отца. Он сам в этом признался, в очередном письме, в каждой строке которого буквально сквозило пренебрежение ко всему, чего она с таким трудом добилась. Она знала это, поскольку тот злосчастный кусок пергамента до сих пор лежит в ящике её стола. Как напоминание, что она не забыла… и не простила.

Тогда, девять лет назад, это же письмо послужило ей мотивацией стиснуть зубы и продираться вперёд. Назло папаше, вопреки всему. И она пробивала себе путь, кроша черепа, идя на подлость, порой чрезмерную, искала финансирование для загибающейся Базы, нередко переступая закон ради этого. Параллельно вычищая те авгиевы конюшни, что по какому-то недоразумению назывались личным составом Пятьдесят Восьмой.

Ох, сколько же угроз, сколько грязи, компромата и лжи она перевидала за то время. Но дело двигалось — База стала больше походить на форт, самые отбитые из её подчинённых погибли при исполнении или пропали без вести во время очередного шторма. На Гранд Лайн это явление частое. Как при местной погоде уследить, какого очередного бедолагу вынесло за борт? Всё шло неплохо, и ей даже начало казаться, что в кромешном мраке её положения забрезжил робкий лучик света как…

Тут, наверное, должна быть какая-то метафора, совмещённая с жалобной, тоскливой и насквозь ущербной историей, но нет. Она просто делала свою работу. Чертовски опасную, неблагодарную работу, риск в которой явление абсолютно нормальное, можно сказать повседневное.

Очередной патруль, очередная стычка с ублюдками, решивших что честная жизнь не для них. Очередной абордаж, от которого она не ждала многого. Норт Блю это вам не Восточная Лужа, слабаков суровые северные воды перемалывают и пожирают просто походя. Сражаться и правильно держать в руках меч её учили столь же дотошно и тщательно, как и выполнять книксен, удерживать в руке вилку для салата и вальсировать, без угрозы отдавить ноги даже самому бездарному из кавалеров. В себе она была уверен всегда, иначе просто не смогла бы добиться таких высот, но в тот раз эта черта её и подвела.

София не имела привычки слепо бросаться в бой. Все листовки и оперативные сводки по новичками и старожилам ей просматривались и штудировались от корки до корки. Да, её вотчина располагалась не на самом оживлённом маршруте, но никогда не знаешь, кого беспокойные воды Великого Течения занесут на огонёк.

В тот раз это был очередной новичок. Спустя столько лет она даже кличку его с трудом помнит — то ли очередной "Потрошитель", то ли "Мясник" или "Амбал". Писаки, словно предчувствуя, что такие вот отбросы долго не Гранд Лайн не протянут, редко долго думали над присуждаемой им кличкой, да и не суть важно как его там обозвали. Награда за голову подонка точно не превышала и сотни миллионов. Просто ещё один мерзавец, с габаритами шкафа и интеллектом не далеко от него ушедшим. Таких она разбирала на ливер ещё будучи сопливой девчушкой, когда отец решал, что её занятиям не хватает накала. Благо что уголовников и осуждённых на смертную казнь громил в Норт Блю всегда хватало. Этот ничем не выделялся на их фоне — ни чутья, ни мозгов, ни специфичных навыков — посредственность, просто махающая оглоблей в своих руках, как арматурой. София не помнила его имени и лица, но вот момент, когда она вскрыла его, как жирную рыбу, от паха до горла, своей рапирой, в памяти ни чуть не потускнел, сияя всё также ярко, как будто это было вчера. Очередная победа, миг местечкового, но триумфа… тут же омрачённого трауром на всю оставшуюся жизнь.

Гранд Лайн непредсказуем. Ты никогда не знаешь, что случится в этих бескрайних просторах уже минутой позже: может из под воды вылезет проголодавшийся морской король, в пасть которому без труда поместиться целая флотилия, может небо разверзнется градом, на пару с песчаной бурей и кровавым дождём, вполне вероятно, что ты наткнёшься на какого-нибудь известного пирата, а может и самого Йонко — да, шанс небольшой, но он никогда не равен нулю и это нужно помнить. Она вот забыла, и тут же за это поплатилась.

Это море, вопреки домыслам, может простить многое, но пренебрежение — никогда.

Как именно и где тот полудохлый ублюдок нашёл и сожрал Дьявольский Плод, уже никто не узнает. Впрочем, ясно было, что произошло это совсем недавно, так как в их схватке силы он не использовал — просто не умел их толком применять, ведь даже когда она повернулась к нему спиной, даже когда преступно расслабилась и потеряла бдительность, он всё равно облажался.

Сгусток кислоты, который пират в неё метнул, должен был снести ей голову — не силой удара, так едкостью самого ярко-зелёного, источающего вонючий дым варева, что сорвалось с руки пирата каплей, размером с пушечное ядро. Она почти смогла увернуться в тот момент. Не хватило буквально доли секунды, и удар, что должен был её если не прикончить, то точно покалечить, по итогу лишь изуродовал, оставив на память безобразные шрамы по всей правой стороне лица и шее.

Впервые в жизни она почувствовала такую сильную боль, но хуже было осознание. Ещё один плюс аристократического воспитания в семье потомственных военных — крайне разностороннее образование. София прекрасно представляла последствия взаимодействия с сильнодействующей концентрированной кислотой, к тому же имеющей мистическое происхождение.

Валяясь на залитой кровью палубе, воя от невыносимой боли, она впервые заплакала, зная, что в случае чего сможет списать всё на агонию лицевых нервов. Она рыдала, понимая свою потерю, оплакивая красоту, которой не без оснований гордилась, и не тешила себя ложной надеждой, понимая, что единственное что сейчас ей доступно — незначительно уменьшить тяжесть последствий, но уж точно не свести те на нет.

Тот ублюдок сдох, так и не сумев по достоинству оценить плоды своих трудов. Бой на этом, по сути, и закончился. Матросы оттащили её на корабль, где врач сделал всё, что было в его силах. Без иронии и сарказма — он несколько часов промывал ей раны, вытаскивал разъеденные куски мундира, что слиплись с плотью, срезал омертвевшую ткань, дабы уменьшить возможные шрамы, сделать их чуть менее заметными. Он даже спас ей правый глаз, что само по себе можно считать чудом на пару с небывалым профессионализмом, ну а лицо…

В её кабинете не было зеркал. Догадаться почему было не так уж трудно — но позолоченная, отполированная до блеска настольная лампа неплохо справлялась с их ролью. А ещё она стояла так, что в неё почти невозможно было посмотреть случайно. Компромисс между насущной необходимость и нежеланием лишний раз напоминать себе о последствиях давней ошибки, причиной которой была лишь она сама.

Период реабилитации не занял и двух месяцев. Своевременное вмешательство позволило ей сохранить зрение и почти семьдесят процентов от чувствительности нервов. Боеспособность не пострадала, а остальное…

Однажды, потеряв всё, она поняла, что сделала правильный выбор.

В этот раз всё повторилось, но в ином ключе — подчинённые часто навещали её в госпитале. Палата буквально ломилась от цветов, на которые эти идиоты спустили неменьше половины своего общего месячного жалования, а столько неловких комплиментов она не слышала, пожалуй, за всю жизнь. При этом в этих словах не было лжи или фальши, ей искренне сочувствовали, хотели поддержать и просто хоть как-то облегчить её боль. Да, всё это выглядело крайне нелепо, да, многим из таких посетителей искреннее хотелось намылить шею и прописать пару нарядов вне очереди, но… Она тогда изо всех сил давила рвущуюся наружу улыбку. Это было приятно. По человечески приятно знать, что если ты оступился, тебя не выкинут из жизни как нечто бесполезное, не оправдавшее надежда и ожиданий, не ударят в спину в попытке выслужиться и вознестись в момент чужой слабости. Всё это поддерживало, помогало чуть легче смириться с тяжёлой для любой женщины участью. А ещё это стало финальной главой в их отношениях с отцом.

Он ведь не приехал проведать её. Даже не написал. То омерзительное послание было последним в их жизни безмолвным диалогом. И это молчание звучало для неё громче и проникновеннее любых слов.

Лишь мать навестила её в больнице, приплыв сразу, как только узнала о пришествии. С порога бросилась обнимать, рыдая и причитая, что всё обязательно наладится, грозилась отыскать лучших врачей и хирургов, потратить любые деньги и тут же, вопреки собственным словам, обещала, что будет любить её и такой. Врала ей глядя прямо в незабинтованный глаз, что уродства едва видны и при правильном макияже никто ничего не заметит и тут же заходилась в новом потоке слёз и обещаний всё непременно исправить, очевидно не понимая, какую боль неосознанно причиняет этими насквозь лживыми словами. Но Владилена её за это не винила. Так уже она была воспитана, так смотрела на мир, но это не помешало этой насквозь домашней женщине преодолеть полмира и выйти в самые опасные из вод, лишь для того чтобы проведать её, утешить, дать надежду, как она это видела.

После того инцидента нападки со стороны рода Паул полностью прекратились. Вместо них началась бесконечная полоса анонимных пожертвований, выигранных грантов, субсидий и просто увеличение норм снабжения конкретно для управляемого ей объекта. Понять, что за этим стоит её семья, не смог бы только конченный идиот. Она, не смотря на провокационный цвет волос, таковой не была, но как-то препятствовать этому тоже не стала. Хочет отец спускать деньги на ветер, думая, что это хоть что-то изменит, — его право. Из тех пожертвований себе она не взяла ни белли. Всё ушло на нужды её людей и укрепление обороноспособности Пятьдесят Восьмой Базы, что быстро стала одной из элитнейших опорных точек Флота в этой части Гранд Лайн. Служить тут стало честью, уделом избранных, что доступно только лучшим из лучших, и это она, небезосновательно, считала своей главной заслугой.

Жаль только с дальнейшей карьерой не задалось. Не то чтобы её не замечали, выданное всего пару лет назад звание Контр-Адмирала говорит само за себя, но и приглашать в Ген-Штаб как-то не спешили.

Во многом это было логично. Начальству и так не хватало квалифицированных командиров на дальних рубежах, из-за чего перевод любого из них на новое место службы был возможен только при очень веских и нестандартных обстоятельствах.

Как пример, тоже не так давно, по меркам сторожил, получивший Адмиральские погоны Джерико Свейн, изначально представленный Штаб-Квартире исключительно из-за своих исследований на ниве разработки и модернизации оружия. Это было редкостью, когда пользователь Дьявольского Плода мог применить свои способности не только в бою, так что сверху за него вцепились крепко, что и послужило стартом головокружительной карьеры Вице-Адмирала. Ему дали шанс, и он его полностью оправдал.

На самом деле о Джерико Свейне ходило много слухов и пересуд, но что гораздо страннее — мало какая из них звучала в омрачающем ключе. Выходец из Саут Блю, ещё на заре своей карьеры заимевший весьма грозное и противоречивое прозвище — "Палач", казалось, просто не давал повода для очернения собственной репутации. Да, не всего его поступки и решения находили одинаковый отклик в нестройных рядах Старших Офицеров Флота, но тут вступал в игру жёсткий как сталь характер самого Свейна, его верность долгу и самоотверженность, доказанная не только на словах, на которых и держалась львиная доля харизмы и обаяния Вице-Адмирала. Был ты с ним согласен или же нет, поддерживал его решения или считал, что нужно было действовать иначе, ты просто не мог не уважать этого человека, и как следствие — не мог принять и необоснованную злобливость по отношению к нему.

Правильно выстроенный имидж, ставший фундаментом влияния Свейна, внушал. Всего одна ошибка, малейшее малодушие с его стороны или же банальное слабоволие, пусть даже прикрытое строчками Устава, могли бы стоить ему всего. Но он не оступался, был верен себе и своему слову, и в итоге стал тем, кем является сейчас. И даже больше.

Вице-Адмиралом можно стать по многим причинам. Сила здесь вопрос вторичный, хоть и безусловно ценится, но Флоту во все времена как кровь нужны были грамотные управленцы и руководители. Так что если ты был в этом хорош, по службе тебя продвигали весьма охотно. Однако всё же на высших офицерских званиях предпочитали видеть людей совмещающих эти достоинства, хоть таких всегда и не хватало.

И тут Свейн снова выделился. Читая его досье, полученное через третьи руки от одного из бывших подчинённых, назначение которого в Марин Форд она некогда пролоббировала, София не могла понять, в чём этот человек был плох? Казалось, Вице-Адмирал мог буквально всё — образцовый офицер, с почти что идеальным послужным списком, отмеченный разве что излишним своеволием, научный работник, приставленный сразу к нескольким премиям и наградам за вклад в развитие военного и инженерного дела, талантливый управленец, под стальными крыльями которого уже третий год росли, как грибы после дождя, всё новые и новые Базы Флота, из-за чего в вверенную ему акваторию пираты не соглашались плыть даже под страхом смерти. И будто этого мало, он и в медийном ключе умудрился составить себе крайне привлекательный портрет, и тут цепкий глаз аристократки точно приметил целенаправленность и выверенность подхода. Это было не просто так, не экспромт и не случайность — этот человек вообще не делал ничего без цели, то было понятно сразу, стоило только внимательно приглядеться к его карьере. И вот уже всё смотрится совершенно иначе!

Его дружба с Комилом, Родригесом, Гарпом и с ,недавно примкнувшему к этой компании, Джонатаном Трейсом. Эта почти маниакальная тяга к расширению вверенной ему территории, власть на которой, разумеется, получают только верные Свейну люди, с ним же и начинавшие — Вайлдроуз, Блейк, Морнингстар, даже эта новенькая Винмарк! Три из четырёх уже Капитаны, и что-то ей подсказывало, что через Коммодора те перепрыгнут без труда, с такой-то протекцией сверху!

Погружаясь в хитросплетения дел и свершений того, кому заочно пророчили титул самого молодого Адмирала в истории Флота (недавно вышедшая статься, в которой журналюги Морганса, как голодный псы кость, обгрызали факт встречи и следы явной битвы между Свейном и Белоусом, просто взорвала весь цивилизованный мир, резко и бесповоротно поменяв баланс сил в Ген-Штабе), София всё яснее понимала, что перед ней человек метивший на самую вершину. Адмиральскими погонами такой явно не удовлетворится, как и званием Адмирала Флота.

Но с чего бы ей вообще так вникать в чужую, пусть и не лишённую шарма и интриги жизнь? С чего бы влезать в дела Офицера, выше её по званию и положению?

— Мадам, — серия коротких ударов о дверной косяк резко оборвала её размышления, так что появившегося подчинённого она встречала предельно собранно, как и подобает, с полным безразличием на лице. — Вы просили сообщить. Корабль Вице-Адмирала причалил к гавани.

— Хорошо, Роберт. Проследи за тем, что бы его достойно встретили и проводили до моего кабинета.

— Так точно, мадам! — отдав честь, дозорный быстро ретировался, не забыв прикрыть за собой дверь.

Она же осталась, снова и снова прикидывая в уме риски, возможности и потенциальные перспективы. А ещё вновь проходясь взглядом по обстановке своего рабочего кабинета, невольно прикидывая, что показательное богатство может стать проблемой при личной беседе с Вице-Адмиралом, ведь тот, если верить слухам, предпочитает простоту и удобство, пусть и не переходящее в откровенный аскетизм.

Едва скосив взгляд в сторону лампы, София поморщилась. Нет, этот аргумент для неё уже давно потерян. Хотя мать до сих пор тоннами шлёт ей дорогую косметику, вместе с подробными инструкциями и указаниями на все случае жизни. Может пришло время воспользоваться одним из них? Не то чтобы её так уж волновала предстоящая встреча, но может же слабая женщина позволить себе небольшую военную хитрость? Или же оставить всё как есть, не опускаясь до прикрытия того, что и так невозможно было скрыть?

Дилемма была серьёзной, а времени оставалось мало. Срочно требовалось что-то решать, пока не стало слишком по…

Новый стук, не похожий ни на один из тех, что используют её подчинённые — куда увереннее и властнее, вновь вывел её из размышлений:

— Войдите. — голос и речь она контролировать умела, но вот глаза невольно скосились на циферблат часов. Она что, проблуждала в своих мыслях пятнадцать минут к ряду?!

— Мисс Владилена, — насыщенный обертонами, глубокий, хорошо поставленный голос подавлял и обволакивал одновременно. Так не мог говорить даже её отец, учившийся этому искусству годами! — Искренне рад, что вы, несмотря на занятость, откликнулись на моё предложение о встрече. Позволите войти?

— Разумеется, Вице-Адмирал Свейн. — резко встав и быстро отдав честь (разницу в званиях никто не отменял), София постаралась взять себя в руки. — Не желаете чай или кофе, перед тем как мы начнём разговор?

— Чай, чёрный, с тремя ложками сахара, пожалуй, действительно будет уместен. — заняв одно из кресел напротив, мужчина оценивающе пробежался по ней глазами, не вздрогнув и не задержав взгляда на месте её уродства, после чего кивнул сам себе и добавил. — Более чем уместен. А пока мы ждём, позвольте задать вам нескромный вопрос, мисс Владилена.

— А вы не из робкого десятка. С места с сразу в карьер. — она постаралась, чтобы улыбка вышла как можно менее натянутой. О чём он собирается спрашивать? О лице? О её семье? О карьере? О чём?! Хоть намёк дай! — Мне и самой стало интересно. Прошу вас, Вице-Адмирал…

— Пока мы одни, можете обращаться ко мне по имени или фамилии, как вам самой будет удобнее. Мы не на официальном слушание, а наше положение не так разнится, как многим кажется. К тому же это отнимает непозволительно много времени, что идёт во вред и мне, и вам.

— Как вам… тебе будет угодно, Джерико. — катнув это имя на языке ещё раз, словно пробуя его на вкус, она постаралась придать голосу располагающие нотки. Получалось так себе, сказывалось долгое отсутствие практики. — В таком случае жду от вас ответной любезности. Но всё же, что за вопрос?

Два пронзительно алых глаза, казалось источающих приглушённый свет откуда-то из своих недр, впились в неё, прожигая почти что насквозь, в то время как тонкие губы…

— Почему вы здесь, Владилена?

Проговорили явно не то, что она хотела бы услышать.