Вернувшийся_во_мрак_Глава_20.epub
Вернувшийся_во_мрак_Глава_20.docx
Вернувшийся_во_мрак_Глава_20.fb2
Скачать все главы одним файлом можно тут
Глава 20
Сабрак, взгляд со стороны
Притворство мысли переплеталось с обманом, который был его душой…
Он бежал на четырёх ногах, как собака, так что трава влажными клочьями хлестала его по лицу и плечам. Утреннее солнце висело низко — бледный шар в тумане, который всегда сгущался перед рассветом на равнине огромного луга. Золото обрамляло любую каменную кладку, обнажённую до самого неба. Акрополь поднялся из своей собственной чернильной тени — силуэт без глубины, окружённый дымкой. В этом разрушении была красота, а также громоподобное доказательство существования древних отцов — таких как его хозяин, — и их могущества. Здесь воля и мощь людей погибли перед хищным голодом ужасных созданий. Здесь славные множества смешивались с визжащими, разбитыми и мёртвыми.
Это были священные факты — сакральные. Но существо, называемое Лотом, чью шкуру носил Сабрак, не поднимало головы, чтобы созерцать или размышлять. Он не осмеливался на это. Там был следопыт Гешрен, чьи острые глаза почти ничего не упускали. А еще была Высшая, с которой он не стал бы связываться ни при каких обстоятельствах. Разве что по приказу хозяина.
Вот и вся миссия.
Демон остановился над обезглавленным трупом «Спрута», прислушиваясь к музыке мух-падальщиц, и задержался на мгновение, достаточно долго, чтобы насладиться позывами плоти его нового тела. О, Сабрак старался не трогать его лишний раз, разве что изредка играть, меняя то органы, то некоторые мышцы. Как, например, сейчас. Лицо Элиссы казалось ему интересным опытом.
Может именно поэтому, при виде пожираемого насекомыми трупа, у него приподнялось и окрепло между бёдер? Демон оскалился, капнув слюной, а потом продолжил мчаться по запутанному следу артели.
На высотах того, что когда-то называлось Колыбель Сулевин, он пронёсся сквозь концентрические ограды руин и полз вдоль заваленных обломками фундаментов. Сабрак не обращал внимания на открывшуюся перед ним панораму: осколки города, разбросанные, как мёртвые кости, дымящиеся болота, бесконечная плита пустошей Арбор. Вместо этого он рылся в остатках лагеря «Гончих», ощущая запахи мочи и испражнений. Демон даже нашёл место, где землю испачкал именно «сосуд», ощутив сладость аромата её плода.
— А здесь точно пролилось семя, — проговорил Сабрак, изучая небольшой пятачок земли, вдали от лагеря.
Он остановился и тщательно изучил все следы.
Что-то происходило… Что-то неожиданное для его хозяина.
Демон съёжился и похлопал себя по лицу в неуклюжем страхе. Если бы кто-нибудь случайно наткнулся на него в этот момент, то увидел бы обезумевшее существо, с руками и ногами, как у мужчины, но с прекрасным женским лицом, перепачканным кровью и грязью, качающееся, переступая с ноги на ногу, как обезьяна, потерявшая свою жизнь.
Он запрокинул голову — так сильно, что основание черепа прижалось к верхушке позвоночника, и обнажил свой второй голос…
И завизжал.
— В этом нет никакой необходимости… — послышался сверху тихий голос. — Я следила за тобой с самого рассвета.
Сабрак завертелся в дикой тревоге.
Ряд разрушенных стен огораживал землю позади: каждая поднималась и опускалась подобно миниатюрным горным хребтам. На вершине ближайшей из них заколебался воздух и вот, спустя несколько долгих мгновений, из скрытности вышла высокая, крепкая женщина с грубым лицом.
Демон знал её. Ещё одна слуга его хозяина, Серая Стражница по имени Ута.
Тело женщины было изменено для лучшего исполнения приказов, а потому она была опасна. Очень и очень опасна.
Цветущие сорняки дрожали на ветру точно также, как ноги Сабрака. Дневная луна, бледная, как слепой кошачий глаз, поднялась над его обсидиановой спиной.
Демон, вселившийся в тело Лотшиля, упал своим изменённым лицом вниз.
— Ты должен был присматривать за ними, — сказала Ута, и хмурая гримаса исказила её черты. — Проконтролировать, чтобы «сосуд», «защитник» и «проводник» успешно добрались от Марзагара до Ронгора.
— Всё изменилось, — ответил Сабрак.
Её глаза, похожие на прорези в камне, то закрывались, то открывались.
— И как же? — скрестила женщина руки на груди.
Демон осмелился поднять лицо Элиссы.
— «Проводник». Он разоблачил меня две недели назад. Мне пришлось открыться, чтобы защитить «сосуд» от низших, — пояснил демон.
Ута на мгновение растерялась, обдумывая слова Сабрака.
— Ты оказался небрежен, — спустя пару ударов сердца, ответила Стражница.
— Это был единственный шанс… Я уверен… — голос, в отличие от смысла речи, был у демона достаточно сомневающимся.
И всё же, Ута решила проигнорировать его слова.
— Значит, старый дурак нашёл дорогу обратно к доске для игры в кости… — проговорила она. — А ведь мог просто отыгрывать свою роль «проводника», следовать зову и ничего более, — женщина мотнула головой, будто бы отгоняла лишние мысли. — Что с остальными?
— У «защитника» никаких изменений. Он по прежнему путается с Высшей и ни на шаг от неё не отходит. А «сосуд» носит дитя. Так, как и нужно хозяину, — унижено произнёс Сабрак.
Резкий, показательно грубый кивок.
— Лицо, которое ты нацепил… Я вижу, — тени порхали вдоль фигуры Уты, как будто какой-то большой глаз мигал вокруг мира. Намёк на ярость и власть. — Элисса.
Демон, обитающий в теле Лота, съёжился и отступил.
— Да, — только и мог, что подтвердить он.
— Она беременна. Ты в этом уверен? — Ута почесала подбородок.
— Этот запах ни с чем не спутаешь, — пояснил демон.
Ещё одно мгновение женского замешательства, как будто каждая мысль должна была быть распутана… Это было не так уж и просто, с учётом множества изменений, таившихся в её теле.
— Значит, основные фигуранты, несмотря на мелкие недоразумения, продолжают играть свою роль. Хорошо. Все пророчества должны быть соблюдены, хоть ложные, хоть истинные.
— Да, госпожа, — поклонился Сабрак. — Я предвидел это… вот поэтому и… воздержался. Не став вступать ни в бой, ни… делать что-то ещё. Просто наблюдал.
Голова Уты дёрнулась вбок.
— Элисса может уйти из-под защиты остальных? — задумчиво, словно что-то прикидывая, поинтересовалась она.
— Чтобы мочиться и гадить. Я уже дважды говорил с ней. Со временем она выдаст эту тайну, — пояснил Сабрак.
— И «проводник» не вмешался? — удивилась женщина.
— Он всё ещё про это не знает, — уверенно поведал демон.
Голова Уты откинулась назад. Смех звучал гортанно, зло, но вместе с тем искренне. Искусственно изменённая Стражница больше не смотрела на Сабрака. Её пристальный взгляд метался между полями папируса и безликими просторами пустошей Арбор. Ветер, принёсший с собой неслышный рёв запустения и разрушения, расчёсывал её волосы, широко раздувая их.
Существо по имени Лотшиль глубоко вдохнуло запах пепла и земли.
— Храбрая девушка… — проворковала Ута, всё ещё рассматривая крошки векового пиршества, которым была Колыбель Сулевин. — Продолжай наблюдать за ними, Сабрак. По крайней мере, они отведут тебя домой.
* * *
— Я — дым, который висит над вашими городами! — кричала Аркуэнэ. — Я и есть тот ужас, который пленяет! Красота, которая преследует и принуждает!
«Гончие» собирались перед ней. Одни вставали на колени, другие отступали с неохотой и страхом. Один за другим они открывали рты навстречу её вытянутому пальцу.
— Я проводник между светом и тьмой!
В происходящем ощущалось липкое безумие, заставляющее размышлять, насколько я сам сохранил свой разум. Наверное, раз задумываюсь об этом, то ещё не всё потеряно?
Утром наша группа вновь направилась вперёд. Тринадцать идущих фигур склонялись в такт своим усилиям. Со стороны, наверное, мы казались вереницей серых теней. Огромные, населённые призраками и Порождениями леса, а также зелёное море, бесследное и вздымающееся, остались позади. Мертвецы, отмечающие наш путь, давно сгнили.
Равнины… Бесконечные, мать его, равнины! Всё сливалось в одно сплошное «ничего».
Казалось, должно было стать легче. Казалось, что стоило лишь кривым и узловатым корням пропасть из-под ног, как можно рассчитывать на более быстрый темп.
Так и было! Но мы стали идти быстрее, отчего мало кто ощутил перемены к лучшему. Группа задыхалась от темпа, который был взят. Нам нужно было успеть к сроку, названному Хартонисом. Никто не знал, какие ещё испытания свалятся на отряд, отчего мы спешили. Порой, спешили слишком сильно.
Еда стала совсем скудной. Я с Гешреном почти постоянно осматривал местность в поисках хоть чего-то. И если в Долах и под лесами Косм с пищей не возникало проблем, то тут… Мы перешли на полёвок и прочих грызунов, а я даже открыл в себе новый трюк: чутьё крови. Это позволяло периодически находить скрытые норы или вырывать из-под земли кротов.
Путь стал вихлять и превращаться в зигзаги, ведь теперь группа двигалась по курсу птиц, летающих над нашей головой. Они кружили слишком высоко для стрел, кровавых игл или магии, отчего приходилось выслеживать их гнёзда. Если получалось, то это означало вкусный ужин. Если нет, то приходилось затягивать пояса.
Всякий раз, когда мы находили муравейник, в дело вступал Харт, который рассекал землю широкими листами. Зачастую под муравейниками скрывались землеройки, питающиеся насекомыми, отчего группа приступала к поимке и убийству грызунов: какая-то часть сходу изничтожалась магией в то время как других волшебство оглушало или они заставляло хромать — достаточно сильно, чтобы их легко было проткнуть ножами. Никогда не думал, что жирные лапки этих крыс столь вкусны…
Зачастую мы делали привал сразу на месте, где создавался маленький костёр, дым от которого контролировался Хартом или Жрицей, что развеивали его, не давая сигнала и не позволяя врагам выйти в нашу сторону.
После еды руки и лица собравшихся всегда были вымазаны жиром и блестели в свете солнца или вечернем сумраке.
Проблема состояла в том, что найти муравейники, птиц, крыс или иную живность становилось всё сложнее.
Мы неизменно забирали с собой всё, что встречалось по пути, как растительные элементы, типа тех же эльфийских корней, так и остатки трапезы. Не выбрасывали даже кишки, кости или хвосты. Из-за того, что мясо быстро портилось, погиб ещё один «Спрут». Вечером его разбил сильный понос, но от лечения мужчина отказался, пояснив, что «всё нормально». Утром мы нашли его хладный труп. Придурок…
Тринадцать стало двенадцатью.
Самое смешное состояло в том, что если направиться на юг, то через пару недель пути мы могли добраться до окраинных орлейских деревень! Проблема была в том, что этим мы не только задержались бы (волшебник говорил, что мы опережаем график и точно успеваем, но мало ли?), но ещё и дали всем заинтересованным прямую наводку.
Вот только был ли в этом хоть у кого-то какой-либо интерес? Некоторые считали, что «да, был». Особенно, когда мысленно подсчитывали золото, которое потащат обратно. Некоторые склонялись к мысли, что это бред и мы могли бы обменять свои трофеи и кое-какие монеты, завалявшиеся в дырявых карманах, на некоторый запас пищи и одежды. В крайнем случае можно было бы продать часть оружия. Или просто убить крестьян, забирая еду. Последнее наверняка вызвало бы погоню, но… Всего есть «но»…
И всё же, мы не сворачивали, продолжая прямой путь, полный усталости и эдакой особой формы страдания, смешанной с мазохизмом.
По ночам звёзды давали нам единственное освещение. После привычной раздачи хирви, капитан отводил Жрицу в сторону, бормоча разные наставления, в которые я старался не лезть. Мне хватило пары вопросов, на которые Аркуэнэ ответила, что ей это нужно. И раз так…
Остальные собирались в кучки, как выжившие после кораблекрушения — маленькие сгустки, разделённые пропастями истощения. Я, например, продолжал общаться с Нарсианом, Роксмаром и Гешреном. Мои новоявленные «друзья» обсуждали всё вокруг, хватались за руки и шутили тихим, подозрительным тоном, а иногда наблюдали за остальными, чтобы отвернуться, когда объект нашего пристального внимания поворачивался с немым вопросом.
Ласкус, единственный выживший не Страж из «Гончих», редко разговаривал, но старался держаться с группой плечом к плечу, будь то ходьба, еда или сон. Лорс сидел один, более худой и гораздо менее склонный играть свою прежнюю роль сержанта. Время от времени я замечал, как он посматривал на Элиссу, но никак не мог понять, вижу в его глазах желание или убийство.
От «Спрутов» остался только Дирсон. Никогда ещё я не видел, чтобы человек был так измучен. Но он просыпался, не говоря ни слова, и также молчаливо присоединялся к нашему длинному шагающему маршу. Казалось, он отрёкся от всякой речи и мысли, как от роскоши, принадлежащей толстякам. Он оставил свои доспехи и пояс, привязал верёвку к рукояти своего широкого меча и обмотал её вокруг лба, чтобы можно было нести обнажённый клинок на спине.
Однажды я поймала его, когда «Спрут» сплёвывал кровь. Его дёсны начали кровоточить.
Ещё я всё чаще подмечал, как Элисса оглаживала свой живот. Не как часть тела, которой любовалась, а как ту, которую берегли. Это наводило на сразу много-много мыслей, каждая из которых казалась мне всё более мерзкой. Лесенка начиналась бодро, особенно если не думать о ней слишком серьёзно, но каждый её шаг вёл во всё бóльшую тьму.
Если она беременна, то кто отец? Лот? Нет, ведь после Марзагара она была на него обижена, а потом он показал свою суть демона. Под землёй же девушка постоянно ходила лишь со стариком, но даже если бы разок умудрилась дать себя поиметь, то неужто эрловский сынок сдержал язык или не светился бы от счастья, как яркое летнее солнце?
Следовательно, отец кто-то другой. Кто?.. Учитывая, что она спала в палатке Харта… Зачарованной на подавление звуков… Значит, их не связывают родственные связи? Или на них наплевали? Но старик… Тьфу! Мерзость…
Я старался не думать об этом и верить, что ошибаюсь, с нетерпением наблюдая за тем, будет ли расти её живот.
Впрочем, я не исключал и того, что мог неправильно расшифровать эти знаки. Может… дело в ином? Иногда, прогуливаясь в пыльной прохладе утра или в ослепительном свете засушливого солнца после полудня, я ловил себя на том, что зажмуривал и открывал глаза, словно кто-то, кому так необходим сон. Остальные всегда там, тащатся в своей собственной пыли разбросанной вереницей.
Как и равнины, простирающиеся серо-коричневым цветом до самого края выбеленного неба…
Вечер, новая проповедь и раздача хирви.
— Я любила вас, — едва ли не рыдала Жрица. — Так сильно любила… Я бы снесла горы, чтобы показать это!
Я теряюсь в том, что именно с ней происходит. Иной раз мне кажется, что я и сам сижу на хирви.
Звёзды заволакивали небо простынями, заполняя ночь бесчисленными точками света. В тени эльфийки, головорезы запрокидывали головы, открывая рты в младенческой нужде и удивлении.
— Достаточно, чтобы отречься от моих братьев и сестёр! — яростно обожгла Аркуэнэ их взглядом, но «Гончие» лишь восторженно размахивали руками и радостно вскрикивали. — Достаточно, чтобы совершить предательство!
Я наблюдал за ними из темноты.
Когда закончилась процедура, то Жрица была взвалена на плечо, а потом хорошо трахнута буквально за соседними кустами. Наркоманы не обращали внимание ни на что, пуская слюни от свежей дозы.
— Что происходит, милая моя? — шептал я, удерживая её голову за подбородок.
— Память… она возвращается всё больше и больше, — шептала она. — Я вижу это, Зир. Я вижу!..
Позднее, когда приход немного отпустил «Гончих», Хартонис начал декларировать нам стихи давно умерших поэтов. Его голос был удивительно тёплый и звучным. Он рассуждал о метафизике, об истории, даже об астрологии, рассказывая достаточно интересные истории.
Этот дикий старик, одетый в прогорклые шкуры! Контраст был разителен и едва укладывался в голове. Казалось, у него возникло острое желание хоть кого-то и хоть чему-то научить. Немудрено, ведь Элисса, как оказалось, полностью забила на все свои желания обрести искусство магии. Дура…
— Хирви, — сказал Хартонис однажды вечером. — Он обостряет память, делает так, что кажется… будто ты знаешь всё, что знаешь.
— Он делает меня счастливой, — произнесла Элисса, уткнувшись щекой в поднятые колени.
Сияющая улыбка раздвинула бороду колдуна.
— Да… иногда, — пробормотал он. Брови мага на мгновение нахмурились, но почти сразу старик приподнял их снова и улыбнулся.
Что-то странное происходит с нами. Как будто бы удаляясь от Ферелдена мы всё ближе подходим к границе реального. Да-а… равнины… Эффект, который не давал о себе позабыть.
* * *
Элисса Кусланд, взгляд со стороны
Она сидела одна в высокой траве и думала: «Неужели я могу быть такой красивой?»
Девушка поймала себя на том, что очарована линией своего подбородка, тем, как он изгибается, словно чаша, к мягкому крючку мочки уха. Она осознала, какое удовольствие доставляют зеркала прекрасному. Элисса знала, что такое тщеславие. В прошлой жизни, иной раз, в ожидании клиента, особенно сидя с подружками, они без конца прихорашивались и прихорашивались, обменивались глупыми комплиментами и завистливыми взглядами. Красота, возможно, и была монетой их работы, но это была единственная монета, которой они обладали, поэтому шлюхи ценили её так же, как пьяницы ценят водку и вино. Отнимите у людей достаточно, и они будут дорожить своими страданиями… Хотя бы для того, чтобы сильнее обвинить мир.
— Я знаю, что ты делаешь, — прошептала она существу по имени Лот. Именно на него она смотрела, оценивая своё лицо.
— И что же я делаю? — спросил он.
Конечно, между Лотшилем и этим демоном есть различия. Во-первых, тварь носит лохмотья, которые когда-то были одеждой Лота. И это нечто ещё грязнее, чем она сама, — то, что Элисса считала невозможным до встречи с ним здесь, вдали от остальных. Особенно грязны его лицо и шея, где прилипшие остатки многочисленной сырой еды перепачкали его кожу…
Её кожу.
— Суррогат, — произнесла она. — Я знаю, как работают те демоны, у которых есть мозг в голове. Которые умные. Они обычно начинают с чего-то низшего: со слуги или раба — с кого-нибудь, кто позволяет им изучить всех вокруг, узнать их манеры, голос и характер. Как только они узнают достаточно, то начинают трансформировать себя, лепить свою плоть, формировать свои кости, готовясь к последующей замене более высокостоящего, а это тело даруя одному из собственных слуг. У тебя ведь есть слуги, демон?
Сабрак скопировал даже её тощий, голодный взгляд, который начал поражать их всех.
— Хартонис рассказывал тебе об этом? — прошептал он.
— Да, — призналась Элисса. — Так было ещё со времён Арлатана. Демоны всегда славились хитростью. Там, где не работала сила, работало коварство.
Она провела рукой по растущему изгибу её живота…
— Ты думаешь, это то, что я делаю? — наклонил он голову.
— А что ещё ты можешь делать? — в поведении девушки сквозила внезапная резкость. Серая обыденность бесконечного перехода до смерти надоела ей. Кажется, она превращалась в настоящую сомнамбулу. Слишком быстрый темп, слишком мало сна, слишком мало еды и воды. Зато всё это компенсировалось наркотиком. Хирви…
— Например объявить о твоей красоте, — прошелестел Сабрак.
— Нет, Лот, не играй со мной в игры, — мотнула Кусланд головой. — Ничто человеческое не проходит через вашу душу, потому что у вас нет души. Ты не настоящий.
— Но я говорю. Как я могу говорить, если у меня нет души? — ухмыльнулся он.
— Попугаи говорят, — фыркнула Элисса. — Ты просто хитрый попугай. Я даже могу тебе это доказать.
— Наверняка можешь, — согласился он.
Теперь не он, а она играет в игры, осознала девушка. В игры, когда у неё так много жгучих вопросов, жизненно важных для их выживания. Каждый вечер она репетировала их, но по какой-то причине они больше не казались… уместными. Во всяком случае, они вдруг стали восприниматься нелепыми, раздутыми от нереальности, вроде тех вопросов, которые толстые жрецы могут задавать голодающим детям. Даже центральный вопрос, когда она думала о нём, нагружал Кусланд тяжестью, как свинец, от нежелания задавать его…
И всё же ей нужно задать этот вопрос. Выпалить, не обращая внимания на угрозу существа и требуя ответа: «Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что Жрица пытается убить нас?»
Но она не могла.
И ситуация от этого становилась настолько правильной, насколько вообще возможно быть правильным, избегая тревожных и очевидных вещей. Чтобы играть в игры с демонами и их таинственными планами на её жизнь.
— К тебе приходит человек и говорит, — начала она с лукавой улыбкой, — не верьте ничему, что я говорю, потому что я лжец… — Элисса сделала паузу, чтобы её слова эхом разнеслись вокруг. — Скажи мне, демон, почему это парадокс?
— Потому что лжецу странно говорить такие вещи, — Сабрак пожал плечами.
Ответ вызвал у девушки небольшую вспышку триумфа. Это действительно замечательно — наблюдать, как абстрактные знания, полученные от Хартониса и от своего старого школьного образования (задачки на логику она любила с детства), воплощались в реальности. Только что Кусланд получила ещё одно доказательство неполноценности существ из Тени. Даже самых высших. Даже самых умных. Они — марионетки своей природы. Нечто, что уже не имеет отношение к душам живых существ. Перекрученные и извращённые создания богопротивных сил.
Существо перед ней действительно не обладало душой. Но каким бы ужасным ни был этот факт, он тоже казался… фарсом.
— Вот и моё доказательство, — спокойно сказала она.
— Доказательство? Какое? — удивился демон.
Она чувствовала себя так, будто притворялась, что закипела вода, хотя огонь давно уже потух, но все поднимали холодные кружки, причмокивали губами и произносили что-то вроде тостов о том, как чай согревает душу, вздрагивая при этом от холода, проникающего в их коллективное нутро.
— Только душа может вместить парадокс, — объяснила она, повторяя слова Харта. — Поскольку истинный смысл парадокса ускользает от тебя, ты можешь понять его только приблизительно, не парадоксально. В данном случае ты говоришь: «Странно». Только душа может постичь противоречивые истины.
— Если я не душа, то кто же я? — спросил демон. Элисса ощутила его любопытство, но напомнила себе, что это фальшь. Демоны испытывали лишь определённые, весьма подавленные спектры эмоций. Именно поэтому они так стремятся их ощутить. Выдоить из греха, которым больше всего подвержены. Это даёт им не только силу, но и смысл существовать.
Как? Как всё стало таким фарсом?!
— Ты? Безликая оболочка, оставшаяся от души какого-то смертного, который умер и прошёл сквозь Тень. Ты — то, что осталось после ухода настоящей души. Огрызок, что отожрался на других таких же и научился добывать себе еду. Охотник, который всегда в поиске, но не испытывающий ничего, кроме бесконечного голода.
— Но это тоже что-то особенное, не так ли? — поинтересовался Сабрак.
Что-то не так. Их голоса стали слишком громкими. И волшебник, она знала это, будет высматривать её в темноте. Высматривать и удивляться. Беспокоиться.
— Я должна идти… Я слишком долго медлила.
* * *
Жрица первой увидела колеблющиеся флаги с гербом Орлея. Широкие полотнища развевались на ветру, показывая, что там, вдалеке, пробирался конный отряд разведки, состоящий из рыцарей под командованием шевалье.
Первый признак присутствия человека, с которым мы столкнулись с тех пор, как вошли в Марзагар несколько недель назад! Хотя нет, была Толстая Стена… и её трусливые воины, сбежавшие, едва почуяв вонь Порождений. Ха-а…
— И чего это они? — задал я вопрос в пустоту.
— Может, в связи со скорым Мором? — подошёл Нарсиан.
Мужик успел обрасти, «хвастаясь» бородой, на которую я молчаливо покосился, пока он по-дурацки ухмылялся.
— Думаешь, Орлей ожидает, что Ферелден не справится? — за его спиной словно бы вырос Гешрен, но я заметил наставника — скорее уже бывшего наставника — издали.
— Кайлан не чета Мэрику, — пожал Нарсиан плечами. — Пожалуй, на месте орлейской шлюхи я бы тоже озаботился армией.
— Шлюха не шлюха, но я бы её трахнул, — подошёл Рокс.
— Императрицу Селину не просто так зовут «Львицей», — губы Гешрена попытались сложиться в ухмылку, но не сумели сделать это в должной мере, — так что она сама бы тебя трахнула.
— Я может и не против бы был, — скрестил здоровяк руки на груди.
И всё же, факт оставался фактом. На горизонте показались отряды разведки, которые, очевидно, отслеживали Порождений Тьмы, готовясь, в случае чего, слать гонцов и собирать армии, долженствующие защищать границы этой страны. Чертовски правильное начинание! Надеюсь, Кайлан в Ферелдене действует таким же образом. Ах да, Остагар, как же я мог забыть… Место, где вскоре армию короля разгромят под ноль, сожрав всех людей и Серых Стражей.
Интересно, Логейн предаст Кайлана? То есть… игра не давала прямо-таки чёткого ответа на вопрос, увёл ли он подкрепление из-за желания погубить своего скудоумного сюзерена или талантливый полководец и правда осознал, что тот бой не выиграть?
В любом случае, у меня ещё есть время до этого момента. Может я даже успею вернуться? Мечты… Стоп, а мне надо возвращаться? Имею в виду… возможно надо «опоздать» на бой в Остагаре и дождаться протагониста в том же Лотеринге? Хех… чего бы и нет? План, как план… Потому что иначе, богом клянусь, меня, как «опытного» точно направят на передовую! И вырваться с неё в башню Ишала, где Стража-новичка и Алистера зажмут твари мне будет попросту невозможно.
Что же… подумаю об этом на обратном пути. Если он будет, этот обратный путь.
Мы обошли орлейскую разведку стороной, скрывшись за чередой холмов. Быстрый темп намекал на то, что скоро на горизонте появятся горы — Гаморданские Вершины, в которые и стремился наш путь, ведь где-то там, под ними, покоился заброшенный тейг Ронгор. Наша святая святых. Долгожданный грааль. Сокровищница.
Как сложится моя жизнь после этого момента? Немногие люди возвращались неизменившимися после месяцев или лет путешествия, — я знал это так же хорошо, как и все остальные. Одного лишь знакомства с разными обычаями и народами было достаточно, чтобы изменить человека. Иногда радикально. Но по моему скромному мнению, истинным толчком, действительно менявшим людей, был простой акт ходьбы и размышления, день за днём, неделя за неделей, месяц за месяцем. Бесчисленные мысли промелькнут за это время в душе путешественника. Знакомые и друзья будут осуждены и помилованы. Надежды и верования будут рассмотрены и пересмотрены. Тревоги дойдут до той грани, где они станут гнойными язвами — или исцелятся. Тех, кто может бесконечно повторять одни и те же мысли, таких людей, как капитан, путешествие обычно приводит к фанатизму. Тех, у кого не хватает духу постоянно повторяться, таких людей, как Нарсиан — к подозрительности и цинизму, к убеждению, что мыслям никогда нельзя доверять. Тех, чьи мысли никогда не повторяются, кто постоянно удивляется новым ракурсам и новым вопросам — к философии и мудрости, которую могли знать только отшельники и узники.
Я не относил себя ни к одному из них. Хотя, если подумать… Пожалуй, путешествие в конечном итоге пошло (или пойдёт?) мне на пользу. Где ещё я смог бы приобрести столь ценный опыт?
В прошлой жизни я несколько раз ходил в долгие походы. Чего уж, однажды даже проводил пересмотр своих убеждений и сомнений, чтобы лучше оценить разницу между человеком, который ушёл, и человеком, который пришёл. Это было интересно, хоть и бессмысленно. Мы меняемся каждый день и путешествие лишь чуточку ускоряет этот процесс. Даёт нам больше новой информации.
Сон — это маленькая смерть, ведь на следующий день просыпается уже иной человек. Кто сказал, что это «я»? Может, это новая личность с воспоминаниями «прошлого меня»? А когда я теряю эти воспоминания, то «я» умирает. Теряется на веки.
Спустя несколько дней пути, вечером, Жрица сидела в моих объятиях, на плоском камне. Мы рассматривали звёзды, а я гадал, есть ли тут созвездия, похожие на те, что были в моём прошлом мире? Никогда не разбирался в этом. Но подобное не мешало мне тихонько рассказывать эльфийке истории, связанные с небом. Тихие, спокойные легенды, которые заставляли наши тела чуточку ближе прижиматься друг к другу.
Изредка я осматривал остальных — остатки двух некогда могучих артелей. Путешествие превратило нас в горстку полуголодных бродяг. Хм… а не так ли, по идее, чувствовали себя протагонисты игры? Имею в виду: их жизнь представляла собой сплошное путешествие туда-сюда. От Остагара в Дикие земли Коркари, потом к Лотерингу, к Редклиффу, к Башне Круга, к Бресилианскому лесу, Озраммару, Денериму… Они обошли всю страну на нескольку раз!
Что представляло собой это путешествие? Сравнимо ли оно с нашим? Что если «да»? Поход… теперь я могу сказать, что знаком с ним!
— Было время… — произнесла Жрица характерным тоном. Я знал его. Это начало новой проповеди. Вот только сейчас я не хотел оставлять её одну. Не знаю почему. Кажется, это что-то подсознательное. Я подозревал, что мы отдаляемся? Да вроде бы нет… Дерьмо! — …когда мир сотрясался под топотом нашего марша.
Мир… он стар и чудесен, полон глубокого отчаяния, которого никто по-настоящему не знает, пока не достигнет края своей маленькой жизни и не обнаружит, что не может смотреть вниз. В каком-то смысле Аркуэнэ — это доказательство подобного утверждения, и периодически я думаю о том, стали бы развиваться наши отношения, если бы всё сложилось чуточку иначе? Даже не факт моего попадания, а что-то несоизмеримо иное… Например, если бы я немного больше времени проводил с Элиссой, в результате чего начал бы зажиматься именно с ней? Ха-ха! И сдох бы, очевидно, уже через неделю таких «упражнений». Нет уж, даже если бы не сдох, то что стало бы дальше? Стал бы воспитывать чужого ребёнка? Получил бы порцию лапши на уши, что «как-то так получилось, что я залетела»?
Аркуэнэ… я не жалею, что узнал тебя.
Просторы равнины сжимались в вечернем сумраке. Налетел ветер, достаточно сильный, чтобы покалывать лица взметёнными вверх песчинками. По небу ползли грозовые тучи, тёмные и пылающие от внутренних разрядов, но без дождя, если не считать странных, похожих на тёплые плевки, брызг.
Жрица сняла свою кольчугу, прикрываясь лишь обмотками ткани, привлекая тем самым взгляды всех вокруг. Её лишённое волос тело было совершенно — воплощение мужской фантазии, представляющее из себя стройную (ныне худощавую) фигуру, с хорошо заметной линий груди. От эльфийки прямо-таки исходила грация, делая её изящной статуей в стране, не знающей скульпторов.
По насмешливым небесам прокатывал гром, и охотники бросали взгляды то на небо, то на эльфийку. Как по мне, их душу тревожил и гром, рокочущий над равниной, и слова Аркуэнэ, которыми она безжалостно снимала с них кожу.
Впрочем… я могу понять их лишь частично. Глаза, когда при звуках грома трескаются небеса, обращаются к укрытию, а равнины — это не что иное, как отсутствие укрытия. Обнажённая земля, тянущаяся всё дальше и дальше по краю горизонта. На равнинах негде спрятаться — есть только направление, куда бежать.
— Было время, — повторила Жрица и её стройный стан дёрнулся в моих объятиях, — когда нас было много, а людей мало. Было время, когда ваши надменные предки плакали при малейшем слухе о нашем недовольстве, когда вы предлагали своих сыновей и дочерей, чтобы отвратить нашу капризную ярость. Было такое время…
В такие моменты я не мог оторвать от неё взгляд. Аркуэнэ… Сама её форма стала своего рода принуждением, как будто наблюдаемое могло бы искупить наблюдателя, если бы изучалось с достаточной страстью. Она — тайна, даже несмотря на то, что мы уже с пару месяцев делим постель. Тайна, которую я должен разгадать до конца нашего путешествия. Ставкой в этом будет моя душа, а возможно и жизнь, ведь что есть жизнь, когда мысли постоянно будут возвращаться в прошлое?
Как у неё сейчас.
— В то время каждый эльф владел бессмертием, а потому даже самый глупый из нас, — молвила она, — забыл больше, чем может знать ваш мудрейший. Даже ваш волшебник, — кивок на Хартониса, — всего лишь ребёнок, спотыкающийся в сапогах своего отца. Вы — всего лишь свечи, тонкие, как веточки, горящие быстро и ярко, открывающие гораздо больше, чем позволяет вам охватить срок вашей жизни.
Аркуэнэ откинула голову назад, пока контур её челюсти не образовал треугольник над точёной шеей. Она громко расхохоталась в небо, произнося слова, которые вливались в голубое и ослепительно-белое…
В следующий миг эльфийка выскользнула из моих объятий и словно бы шагнула в небо, раскинув руки, встав не просто посреди или над артелью, а возвышаясь над нами, словно враз превратилась в гиганта.
— А теперь взгляните на нас! — гремел её голос, обращаясь к изумлённым теням «Гончих». — Наше число уменьшилось. Мы вечно погружаемся на дно. Мы живём в эльфинажах и лесах — те из нас, кто ещё жив. Мы покинули наши величественные крепости, оказались преданы и покинуты теми, кого когда-то клялись защищать и направлять. Остались наедине с тьмой, которую я так стремлюсь осветить. И теперь… теперь я продолжаю жить в лесах, уже рядом с вами…
Она нависала над нами, постепенно опуская свой сияющий взгляд. Её слёзы сверкали серебром преломлённого света. Громыхнул гром, тысячи молотов ударили о тысячи щитов.
— Вот в чём парадокс, не так ли? — вопросила она. — Наша раса встала на один уровень с вашей! Теперь мы такие же, как люди — чем дольше живём, тем меньше становимся. Прошлое всегда затмевает настоящее, даже для таких мимолётных рас, как ваша. Однажды утром вы проснётесь, чтобы найти настоящее… этот самый момент… чуть больший, чем искра в лесу. Однажды утром вы проснётесь и обнаружите, что вас стало настолько… меньше…
Древняя, как Марзагар, — подумал я. — Древняя и сломанная. Её память возвращается и бередит душевные раны, которые не могут найти покоя. Они кровоточат, как дёсны Дирсона и лечение целиком зависит от меня. Только меня.
— Меньше, чем вы хотели, — уже тише произнесла эльфийка. — Меньше, чем вас было.
Я ощущал это… влюблённость, которая терзала моё сердце. Причём не только в саму Аркуэнэ, но в силу и чудо, которым она была.
Ловушка… и я попался.
— Однажды вы, те, кто никогда не был ни могущественным, ни великим, спросите, куда ушла слава, — раскинула она руки в стороны. — Увидите свою слабеющую силу. Слабеющие нервы. Вы обнаружите, что колеблетесь на каждом шагу, и ваше высокомерие станет хрупким, оборонительным. Возможно, вы обратитесь к своим сыновьям и к их затмевающей всё страсти. Возможно, запрётесь в своих домах, как это сделали некогда бессмертные эльфийские мудрецы, провозглашая презрение к миру, хотя на самом деле вы будете бояться его мер…
Я становлюсь лучше в её присутствии, — осознал я. — Я направляю, защищаю, тянусь, чтобы быть не обузой, а поддержкой. Когда Аркуэнэ терялась в своей пробуждающейся памяти и сложных переплетениях этого мира, я распутывал её, даруя покой и понимание происходящего вокруг. И если мой план выгорит… если я сумею дойти до уровня, когда и впрямь стану вровень с ней… Если разовью свою энергию, тело и силу крови до момента, когда смогу продлить свою жизнь…
Это будет стоить всего, — понял я.
— Однажды вы, те, кто никогда не был ни могущественным, ни великим, заглянете в пещеры своей истощённой жизни и увидите, что вы потеряны… — закончила светловолосая девушка и татуировка древа на её лице согнулась, словно сломанное.
Она опустила голову, сгибаясь, словно кукла, потерявшая нити собственного управления. Я дёрнулся вперёд, подхватывая её, не давая упасть на колени, как она, очевидно, собиралась.
«Гончие» наклонились, открывая пересохшие рты. Я видел, как их затуманенные привычной порцией хирви мозги близко к сердцу приняли очередную истину. Откровение Жрицы нашло место в мозгах как головорезов «старой закалки», так и Элиссы с Хартонисом.
— Потеряны, как и мы, — пробормотала она, поправляя сумку с наркотиком, которая неизменно висела на её поясе. И алчные взгляды всё чаще собирались не на её точёном сане, а именно на сумке. Вот, что нужно наркоманам. Вот, чего жаждут их души.
А грозовые тучи продолжали свой марш во мраке ночи. Дождь, как всегда, отказывался идти.
Эта ночь была трудной, мне снилась смерть. Причём ладно бы, если моя, но нет… Смерть той, к кому я успел очень и очень привязаться. Аркуэнэ приняла её достойно — не кричала и не умоляла. Просто раз за разом отражала волны Порождений. Раз за разом, раз за разом… Но они не кончались. Твари лезли прямо из-под земли, раскапывая дыры и постепенно наполняя визжащей ордой весь горизонт. Куда бы не был устремлён мой взгляд, я видел легионы буро-красных слезящихся морд, оскаленных в бесконечной злобе и ненависти.
Периодически земная твердь порождала огров, эмиссаров, крикунов и Альф. Они, аналогично своим низшим сородичам, набрасывались на Жрицу, желая отведать вкус её плоти.
В конечном итоге это получилось. Я видел, как они разделывали её на куски, обсасывая каждую кость, а потом сжирая их. Твари слизали даже кровь, жрали землю, куда падали капли тёмно-алой жидкости, которая вытекала под укусами зубастых пастей.
Я проснулся в поту и ступоре, но без крика. На душе было гадко, а на щеках влажно. Проклятье…
Утром, когда артель двинулась в путь, я кое-что понял. Марзагар. Что-то сломалось во мне там. Что-то внутри меня. И теперь здравомыслие покидало меня, капля за каплей.
Забавно то, что подобное случилось не только во мне одном. Вся артель оказалась надломлена.
Появилось новое правило Тропы, и хотя оно никогда не было произнесено, я с полной уверенностью знал, что нарушители будут наказаны так же смертельно, как и все остальные. Правило, которое гарантирует, что никто не будет упоминать о безумии, медленно овладевающем нами.
Никаких вопросов. Никаких сомневающихся на перегоне.
Аха-ха-ха! Может потому мы так бежим от людей, хотя сами едва держимся на ногах?! Может потому «Гончие» каждую ночь встают на колени, открывая рты на встречу пальцу Жрицы, которая даёт им эссенцию нового бога — проклятое хирви? Может потому мы идём к Сокровищнице, хотя уже и последний дурак понял бы, как глупа и наивна была надежда на её нахождение?
Самое удивительное в безумии — это то, что оно кажется таким нормальным. Когда я думаю о том, как просто скучные дни перетекают в безумные вечерние вакханалии, ничто не кажется странным — во всяком случае, внутри меня ничего не протестует. С каждым днём я всё проще отношусь к тому, что пальцы моей женщины облизывают чужие жадные рты. Что Элисса беременна от своего отца. Что капитан шепчет Аркуэнэ самые грязные вещи, чтобы она запомнила соратников, которые находятся поблизости. Что мы избегаем людей вокруг, будто они чумные. Что артель со звериным неистовством копает землю на несколько метров вглубь, едва почуяв намёк на долгожданный муравейник.
Вещи, которые должны были бы заставить меня содрогнуться, как, например, покусывание Элиссой ногтя Жрицы, когда палец эльфийки блуждает по внутренней стороне её щеки — это не что иное, как часть моей новой повседневной жизни, ничем не примечательной, как любой лежащий в основании камень.
И только когда я отступал назад и задумывался, безумие ясно смотрело в мои глаза.
— Она убивает нас, — однажды, со странной улыбкой, сказала мне Элисса. — Жрица.
— Убивает? — нахмурился я. — Да, наверняка, — и пожал плечами. — Но это ваш выбор.
— Разве? — приподняла она брови, а потом облизнула губы, на которые до сих пор засматривались люди из артели.
По вечерам частенько поднималась тема её начавшего выпирать живота, но кажется это делало Элиссу лишь более привлекательной в глазах того же Нарсиана. Мужчина явно ощущал позывы нездорового пристрастия, но… я понимал его. Аха-ха! Да, кажется странным, ведь я, вроде как, выгляжу нормальным… во всяком случае на их фоне, но… Это так.
Женщина не может быть недоступна в наших условиях. Ни одна. Аутсайдеры не долго могут существовать в мире, где есть то, что манит их ежедневно. Если, конечно, они не трусливые слабаки. Таких среди нас не осталось. Каждый выживший стал сильнее. И я не про хирви. Дорога, в которой постоянно приходилось использовать энергию, голод, который высушил тела, но не сумел взять постоянно напрягаемые мышцы. Мне кажется, любой из этих людей сумел бы разорвать «предыдущего себя». Зубами, если понадобится.
Ещё более беспощадные звери вернутся обратно. Стоит ли допускать того, чтобы такие существа бродили по Ферелдену после окончания Мора? Ха-а…
— Сомневаешься? — упёр я руки в бока. — Ладно я — у меня есть, скажем так, преимущества, — тактично намекнул я на силу управления кровью, — но что скажешь про саму Жрицу и капитана?
— Они не люди, — оскалилась Элисса. — Существа. И ты тоже. Есть вы, а есть мы.
— Разве что так, — не стал я развивать эту тему. Не было смысла.
«Есть вы, а есть мы». Но не забыла ли ты, тупая сука, что и сама являешься частью «нас»? И Хартонис, так-то, тоже! Все, кто выделяется, получает метку.
Задумавшись, я поздно сообразил, что продолжал чеканить шаг наравне с Элиссой. Мы всё больше замедлялись и наконец начали дрейфовать в хвосте рассеянной толпы, приближаясь к Лорсу.
Может, это и правильно? Кто может знать о безумии больше, чем окончательно спятивший псих? Трещины, которые пронизывали его душу значительно превышали как мою, так и все остальные. Ха-ха, может, это следующая стадия?! Тогда тем более нужно узнать его получше!
Но прежде чем я успел что-либо сказать, пытаясь придумать, как начать разговор, его уже успела завести Элисса.
— Тропа троп, да Лорс? — чуть подрагивающим голосом обратилась она к нему.
Остальные уже давно оставили мужика наедине с его безумными размышлениями. Никто не осмеливался взглянуть на него, боясь вызвать какую-нибудь бессвязную тираду. В течение нескольких последних недель я ожидал, а пару раз даже надеялся, что капитан заставит его замолчать. Но сколько бы ни гремел в ночи резкий голос Лорса, ничего не было ни сделано, ни сказано.
— Она говорит со мной, — удивлённо воскликнул сержант, глядя куда-то вправо, как будто девушка была призраком, который слишком долго мучил его душу, прежде чем обратиться к нему напрямую. — Вторая по красоте вещь…
И кто же первая? — задумался я. Не мог ведь он говорить про Жрицу? Или речь о Сокровищнице?
Лорс был одним из самых морщинистых мужчин, которых я когда-либо видел, ещё когда впервые встретил его. Теперь же его кожа оказалась сморщена, как узловатое полотно. Туника сержанта истлела до лохмотьев, кольчуга болталась на худых плечах, а килт каким-то образом потерял свою заднюю часть, обнажив иссохшие ягодицы для дневного света.
— Скажи мне, сержант, — встрял я в их беседу, — как давно ты знаком с капитаном?
Элисса покосилась на меня с таким удивлением, что на короткое мгновение я чуть не сбился с шага. Чего это она? Неужто и сама хотела узнать нечто аналогичное?
— С капитаном? — седой старик погрозил мне пальцем, качая головой в кудахчущем упрёке. — С капитаном, не так ли? Хи-хи! Таким, как он, нет никакого объяснения. Он не от мира сего!
Элисса вздрогнула от громкости его голоса, рефлекторно понижая свой собственный тон, чтобы компенсировать это. Будто бы это поможет против тех, кто контролирует обстановку!
— Как же так? — спросила она, опережая меня. Или, правильнее будет сказать, что я позволил ей продолжить, увидев интерес девушки в озвученной теме.
Лорс содрогнулся от беззвучного смеха.
— Иногда души путаются. Иногда мёртвые выпрыгивают из могил! Иногда старики просыпаются в телах младенцев! Иногда волки… — зачастил он.
— О чём ты говоришь? — дёрнулась Элисса. Впрочем, я не далеко от неё ушёл. Слова Лорса… прошлись по весьма болезненной теме. Особенно про стариков, которые очутились в чужом теле. И хоть я не был стариком, но…
— Не переходи ему дорогу, — прохрипел сержант с каким-то заговорщическим ликованием. — Он… он! О нет, девочка. Никогда не переходи ему дорогу!
— Но он такой дружелюбный парень! — пытаясь стабилизировать ситуацию, воскликнула Элисса.
Факт шутки, судя по лицу, различил даже Лорс, но, кажется, совершенно не понял, в чём заключался юмор. Его долгий и громкий смех — на самом деле глупое и пустое отражение её слов. Всё больше и больше мне казалось, что сержант издавал звук смеха, не смеясь вообще…
И вдруг я осознал, что чую её… Ложь, которая пронзила нас всех, как личинка, пожирающая смысл и оставляющая только движения. Смех без юмора. Дыхание без вкуса. Слова, произнесённые в определённой последовательности, чтобы заставить замолчать невысказанное — те слова, которые никогда не должны быть сказаны.
Если подумать, то всю свою жизнь мы живём во лжи. Начиная с самого раннего детства мы слышим и произносим ложь, которая скрывается даже в повседневных словах: «Доброе утро», «Ты чудесно выглядишь», «Ты похудел», «Если будешь много работать, то непременно получишь повышение», «Я люблю тебя», «Да, мне тоже понравилось», «Я не брал эту вещь», «Я не знаю, что случилось»… И это лишь те примеры, которые говорит КАЖДЫЙ! Не преступник, не закоренелый обманщик, а… обыватель. Такой, как я. Такой, как Элисса. Такой, как все люди моего прошлого мира. И этого тоже. Пусть здесь врут немного иначе. Может, чуть более грубо, но врут точно также.
Всю свою жизнь я прокладывал себе путь из противоречий, зная, но в то же время не зная, снова и снова ошибаясь. Но эта ложь совсем другая. Эта ложь каким-то образом ускользнула от боли других лживых слов. Эта ложь прорезала мир вдоль более красивых стыков.
Эта ложь — блаженство.
Достаточно взглянуть на остальных, дабы увидеть, что они знают это с той же самой бессмертной уверенностью. Даже Лорс, который уже давным-давно сбежал от зубов мира, довольствуясь обменом фантазии обыденной на фантазию безумную, кажется, понимал, что… происходит что-то… ложное…
— А что Жрица? — разобрал я слова Элиссы, которая ничего не заметила и продолжила допрашивать сержанта дальше. — Как ты познакомился с ней?
Есть что-то в присутствии Лорса, что словно бы овевало свежим ветром. Его походка одновременно энергична и широка, а руки раскинуты, как у тощего человека, притворяющегося толстым.
— Я нашёл её, — ответил он, заставив меня подобраться.
Что это значит? Я всегда думал, что Аркуэнэ нашёл капитан!
— Нашёл её? Как? Где? — продолжила допытывать его Элисса.
Озорные искорки мелькнули в его глазах, но сержант промолчал.
— Где нашёл? И как? — не отступала девушка, повторив вопросы.
— После того как мы отбили Редклифф и почти вышвырнули поганых орлесианцев из Ферелдена, командование послало нас на юг, в крепость Харгрейв, хе-хе! — всё-таки ответил Лорс.
— Послали тебя? Командование? Кто именно послал? — Элисса продолжала пытаться узнать подробности, за что я был ей благодарен.
— Король Мэрик и тогдашняя командор Серых, что была до Дункана — Полара, — заявил сержант. — Раскидайте отряд шевалье, сказали они. Отбейте провизию и золото, которое ублюдки вытащили из пограничных земель. Просто держитесь границ, говорили они. А мы решили — зачем идти напрямую, по поверхности, когда там бродят целые банды недобитков, дезертиров и прочей шелупони? Давайте, посовещавшись решили мы, срежем через Тропы. Если идти верхними, то Порождений будет немного, а мы, так-то, на тот момент, под конец войны, уже стали Стражами… Почуем тварей заранее. Тропы, да… А где же ещё? Нет. Нет. Именно там… — бормотал он.
Его слова сбивали с толку. Рассказ вроде бы казался цельным, но при этом путанным.
— И что же Жрица? — настаивала Элисса. — Аркуэнэ…
— Я нашёл её! — взорвался Лорс флегматичным рёвом. — Как монету в грязи!
На нас начали оглядываться. Даже те, кто отродясь не использовал усиление собственного слуха. Показатель. Я почувствовал себя слишком заметным, что противоречило моему образу постоянных «исчезновений в тени». Даже старый волшебник наблюдал за нами с насмешливым прищуром.
Взглянув на девушку, различил виноватый взгляд. Похоже, она поняла, что провалилась. Но будет ли продолжать стоять на своём? Ведь кроме других сумасшедших, только воры обмениваются шутками с сумасшедшими — как способ их разыграть.
Простой разговор с этим человеком скомпрометировал нас, — осознал я. — Но почему?.. Я же просто… стоял рядом. Ха-ха, не важно. Мне плевать на это. Пусть думают, что мы объединились и что-то ищем. Пусть все знают.
Я ощутил на себе ледяной взгляд капитана, от которого нутро обожгло холодом. Прищурившись, посмотрел в ответ, принимая этот негласный вызов. Я уже не тот человек, который был на моменте вступления в «Гончие». И пусть я не свихнулся настолько же сильно, как Нарсиан, который мог переглядываться с Суртоном на редких совещаниях и скалиться в ответ, но теперь я ощущал в себе силу удерживать глаза на одном с Теллером уровне. Удерживать и не поддаваться!
— Тропа троп, — сбила меня Элисса, заставив перевести на неё взгляд. Девушка попыталась исправить ситуацию с Лорсом. — О ней будут петь песни по всему Тедасу, сержант, подумайте об этом! Псалом «Кровавых Гончих».
Старик плачет, — осознал я, — потрясён милосердием этих насквозь лживых и эгоистичных слов.
— Да благословит тебя Создатель, девочка, — прокашлял он, глядя на неё мутными, мигающими глазами. По какой-то причине Лорс начал хромать, как будто его тело разбилось вместе с сердцем.
Внезапно сержант улыбнулся в своей морщинистой манере, и его глаза стали просто более глубокими отверстиями на его красном морщинистом лице.
— Мне было одиноко, — прохрипел он сквозь гнилые зубы.
* * *
Довэнские равнины, взгляд со стороны
Пыль на горизонте. Запах человека на горячем ветру.
Порождения быстро бежали по траве, пригибаясь так низко, что сорняки цеплялись за их плечи. Ряды тварей были разбросаны максимально широко, чтобы пыль от их приближения не могла насторожить добычу. Прямо на бегу они выкрикивали лающие оскорбления ненавистному солнцу. Порождения были скользкими существами, неутомимыми и неумолимыми в преследовании жертв ради своих ужасных аппетитов. Они принимали грязь за пищу, а насилие — за блаженство. Твари носили лица и кости своих врагов, что делало их облик нечеловечески уродливым даже когда они прибывали в спокойствии, и гротескно искажённым, когда предчувствовали добычу.
Порождения Тьмы… Проклятие древнего греха, ныне охватывающего весь этот мёртвый мир.
Они чуяли их, нарушителей границы. Они видели клочки плоти, глаза, широко раскрытые от невыразимого ужаса и кровавые надрезы — которые делали, чтобы поглумиться над жертвами.
Хотя твари редко выбирались на равнины, предпочитая лесные массивы Косм или свои подземные норы, но голод и извечные склоки заставляли Порождений периодически выплёскиваться сюда, как воду из переполненной ванны.
Сейчас чудища ощущали людей, а потому не могли сдержать яростного желания смерти в своём неистовом стремлении ощутить болезненное великолепие их криков. Жар их крови. Дрожащую славу их борьбы.
Порождения прыгали, как волки, носились, как пауки. Они бежали за истинами, которых не знали, за истинами, написанными их кровью. Они бежали за обещанием насилия…
Только для того, чтобы удивиться человеческой фигуре, поднимающейся на вершине холма, из зарослей кустарника и травы.
Женской фигуре.
Сбитые с толку, чудища перешли на шаг, сомкнувшись вокруг женщины широкой дугой. Ветер обдувал её руки и ноги, трепал волосы и лохмотья, в которые она была одета, унося с собой осадок, который был её запахом.
Запахом человека, гнили, нечистот и… и ещё чего-то…
Чего-то одновременно пугающего и манящего.
Порождения окружили её, раскачиваясь и визжа, размахивая грубым ржавым оружием или мяукая в смутном предчувствии. Их вождь, Альфа, приблизился и опустил руки вниз, а потом отвёл их назад, чтобы протащить лезвия двух клинков через пыльный дёрн. Гарлок стоял перед ней, почти такой же высокий, и мухи жужжали вокруг сгнившей человеческой кожи, накинутой поверх грубых доспехов, в которые он был одет.
И тогда чудовище заговорило. Глупостью будет считать, что у тварей нет своего языка. Он есть, но почти никто не разговаривает на нём. Почти…
Для большинства же остальных он казался набором скрежета и визга, неотличимого от их обычного поведения.
— Кто ты такая? — пролаял Альфа на своём наречии. Слова были следствием скорее замешательства, чем обычным явлением, хотя любой человек не отличил бы их от яростного воя.
— Ребёнок того же отца, — сказала она на его языке, отчего Порождения вокруг удивлённо зарычали и залаяли. Ещё бы! Человеческое горло просто не способно на такие звуки!
Вождь начал топать ногами. Он оскалил зубы и заскрежетал ими, чтобы женщина увидела и испугалась.
— Отец… отец! У нас нет отцов, кроме земли! — завопил гарлок.
Она улыбнулась материнской улыбкой.
— Нет, они есть у вас. И они отказывают вам в этом пути.
— Убью! Убью тебя! Убей-уничтожь остальных, чтоб их! — Альфа яростно замахал руками.
— И всё же, ты не испытываешь голода в отношении меня, словно бы я твой сородич… — хмыкнула женщина.
— Никакого голода… — удивлённо произнёс гарлок, дотронувшись до своей зубастой пасти, которая с трудом произносила звуки.
Безусловно твари жрали друг друга, но если бы мясо других Порождений привлекало их в той же мере, как мясо остальных, то они давно перебили бы друг друга. Нет, на этих существах стояли своего рода ограничители, не позволяя им пойти этим путём.
— Потому что мы дети одних и тех же отцов, — вновь повторила она. — Семерых магистров, вошедших в Золотой Город и принёсших скверну. Ты должен их знать. Сведения об этом передаются вместе со скверной.
— Убить! — заорал вождь. — Убить… убить… тебя, мать, отца, всех! — Альфа щёлкнул челюстями, как волк, спорящий с костью, и поднял свои изрытые ржавчиной клинки к безликому небу.
Существо по имени Элисса высоко подпрыгнуло над качающейся головой гарлока. Солнечный свет заискрился на обнажённой стали. Она кувыркнулась со сверхъестественной медлительностью и приземлилась в позе воина. За её спиной дёргался, визжал и хватал воздух когтями гарлок, словно пытаясь удержать грязно-чёрную, полную скверны кровь, хлеставшую из его шеи. Вскоре Альфа упал, покатившись с холма, и исчез в пыли, превратившись в дрожащую тень за меловыми завесами.
— Мы дети одних и тех же отцов, — сказала женщина остальным. — Вы чувствуете силу правды, исходящую от моих слов?
В ответ раздался хриплый поток завываний…
— Чёрный Город скоро призовёт вас, — она улыбнулась этим униженным непристойностям. — Он призовёт вас очень скоро…
* * *
Великий маг Хартонис, взгляд со стороны
Его сны снова изменились.
В ту ночь, когда они разбили лагерь на вершине одного из холмов Довэнских равнин, маг всё ещё оставался одним из многих пленников, прикованных цепями в постоянно уменьшающемся ряду, всё ещё беззубый из-за почти забытых побоев, всё ещё безымянный из-за глубины своих страданий — и всё же, всё было по-другому. Хартонис увидел вспышку воспоминаний, когда моргнул, например, образы ужасных мучений, слишком крайних, чтобы их можно было принять. Мелькание Порождений, сгорбившихся в бешеном гоне. Вкус их осквернённой слюны, когда они выгибались и плевали на него. Зловоние и жжение скверны в их чёрной крови.
Деградация настолько глубокая, что его душа освободила тело, прошлое, рассудок.
Поэтому старик широко раскрыл глаза, ошибочно думая, что бодрствует и каким-то безумным взглядом, поверх окружавших его несчастных, уставился на отверстие, которое обозначало его цель. Теперь там, где их окружали кусты, он видел сверкающие переборки и изогнутые плоскости белого мрамора, обитого золотом: коридор из благородного камня и столь же благородного металла, наклонённый, как часть опрокинутого сооружения или большой лодки, вытащенной на берег. А дальше, где туннель заканчивался поляной, Харт увидел обширное помещение (хотя ему не было видно ничего, кроме самой малой её части), освещённое каким-то потусторонним светом, которое омывало стены, мигая в водянистой аритмии, вызывая тошноту.
Золотая комната, как он её называл. И она была средоточием всех ужасов.
Невидимый рог ревел, издавая такие рулады, которых не должно слышать человеческое ухо. Тени поднимались от порога, и процессия, шатаясь, продвигалась вперёд — на два шага, не больше. Он слушал вопли, похожие на младенческие по своей силе и пронзительности, пока Золотая комната пожирала очередную повреждённую душу…
Подумай, пожалуйста… Пусть всё закончится здесь.
Деревья, понял он, проснувшись. Сон был преломлён через их летаргический гнев, искажён. Лесной туннель. Лесная поляна. Теперь, когда они покинули Долы, ободранная шкура Косм соскользнула, открывая истинное место его пленения во сне, которое он долго не мог признать, но потом понимание настигло его, как волк настигает свою обессиленную добычу.
Золотая комната Золотого Города, изменённая скверной, проклятая и нечестивая. Маг проживал страдания душ, которые брели навстречу своей гибели во чреве извращённого чертога Создателя.
И всё же, несмотря на безумное значение этого последнего превращения, несмотря на всю осторожность и тщательность, которые Хартонис уделял своим снам на протяжении многих лет, он обнаружил, что пренебрегает этими неземными посланиями с необъяснимой небрежностью. Несмотря на то что их ужас затмил его старые сны в Тени и даже его беседы с таинственным магистром, они… просто не имели значения. Почему-то… почему-то…
Старый волшебник иногда смеялся, но в остальном ему было всё равно.
Путь. Скоро путь закончится. Они уже близко.
* * *
Ближе к вечеру, разбив привычный скромный лагерь, я хотел было как всегда сесть рядом с эльфийкой, которая уже приготовилась завладеть моим плечом, разместив там свою голову — ритуал, предвещающий скорую раздачу хирви, — как всех нас взбудоражил Гешрен.
— Что-то приближается, — произнёс следопыт, который не упускал случая осмотреть окрестности даже в такой момент.
Конечно же это привело к повышенной активности. Все повскакивали, начиная смотреть в указанную им сторону.
Шлейф пыли, вот что там было. Он поднимался, мелово-белый и вертикальный, прежде чем ветер утаскивал его в сторону призрачного горного крыла. Равнины громоздились к западу высохшими листьями, некоторые смяты, другие согнуты — похожие на пни и приземистые рога. Отвесная линия горизонта была поднята и изломана, и это значило, что пройдёт некоторое время, прежде чем те, кто создал этот шлейф, станут видимыми. Поэтому мы, собрав лагерь, продолжили осторожно продвигаться на запад. Нарсиан и Роксмар что-то бормотали о Порождениях. Отряд ещё не сталкивался с ними с момента выхода из Долов, так что встретить тварей было бы логично. И неприятно.
Шлейф то раздувался, то сужался в зависимости от невидимых неровностей, но с каждым мгновением становился всё ближе и ближе. Капитан не давал никаких указаний, даже когда первые пятнышки начали ползти по дальнему склону холма.
Схватив Жрицу за руку, я интуитивно задвинул её себе за спину, свободной ладонью прикрывая глаза от палящего, заходящего солнца и вглядываясь в даль.
— Чёрт… даже с энергией ни хера не видно, — буркнул я.
Но это изменилось спустя всего несколько секунд. Всадники. Около сорока или пятидесяти — как раз достаточно, чтобы защитить себя от небольшой толпы Порождений. Пёстрое сборище орлесианцев, одетых в элегантные кольчуги, части которых плотно прилегали друг к другу, надетые поверх синих с золотыми полосами туник. Их длинные, ухоженные волосы свисали до пояса, раскачиваясь в такт галопу лошадей. Они ехали под знаменем, которого я никогда раньше не видел, хотя я успел запомнить несколько основных — герб Ферелдена и Орлея, например.
Наглядный контраст… Чистые и ухоженные воинские формирования и немытые дикари, вылезшие из самой жопы мира.
— Шевалье, — произнесла Элисса, будто бы узнав их.
Волшебник покосился на неё сердитым взглядом. Ах да, он же ненавидит и опасается орлесианцев, будто бы каждый из них мог в любой момент броситься на него и моментально убить. Уверен, он бы нашёл с Логейном общий язык.
— Давно следовало ожидать, что их разведка обнаружит нас, — негромко проговорил я. — Особенно, когда солдаты Орлея сбежали из Толстой Стены. Разумеется они предупредили руководство и те направили подкрепление на границы. Плюс мы недавно встречали подобный отряд…
— Что поделать, они тоже готовятся к Мору, — усмехнулся Роксмар.
Отчего-то при виде этих всадников меня охватил трепет предвкушения, словно я наткнулся на кого-то чудовищного, наделённого силой. Странно… это страх? Вроде и нет, а вроде и да. Почему, как? Я сталкивался со столькими опасностями, а сейчас… Хех, может, это оттого, что они люди? Но я ведь сражался со «Спрутами»! Правда те напали внезапно, не дав и возможности обдумать перспективы боя, сейчас же…
Мотнул головой, отгоняя лишние мысли. Какая разница? Если будет бой, то я не подведу «Гончих». Точнее — их остатки.
— Больно далеко забрались, — прокомментировал Нарсиан. — Отсюда две недели до пограничных деревень.
— Говорю, это точно из-за происшествия с Толстой Стеной, — авторитетно заявил Гешрен. — Должно быть проверяют местность и ищут следы тварей.
— Возможно, что Орлей тоже подвергся нападениям, — предположил Роксмар. — Тогда будет разумно держать всю территорию вокруг под контролем.
Больше никто не сказал и слова. Даже при том, что мы ясно видели приближающихся всадников, говорящих о нас и наверняка спорящих. «Гончие» молчали. Похоже, ха-ха, мы настолько опередили цивилизацию, что больше не нуждаемся в бессмысленных словах, чтобы поддерживать связь!
Командиром всадников был уже седой мужчина с узким морщинистым лицом и низким выступающим лбом. Его правая рука периодически касалась рукояти меча. Глядя на него, Суртон жестом приказал Нарсиану следовать за ним. Двое мужчин сделало несколько шагов навстречу приближающимся кавалеристам.
Благо, что те решили не нападать, а начать с беседы, а то я бы не удивился иному. Всё-таки выглядим мы не лучшим образом.
Орлесианцы, однако, поступили иначе. Пожилой офицер любезно спешился, как и два ближайших к нему седока. Вот только я подметил, как взгляд мужчины задержался на Хартонисе на несколько ударов сердца. Очевидно, ему что-то не понравилось или напрягло.
— Тур’ил халса брининауш вирфель? — подал голос офицер.
— Скажи ему, что мы не говорим на тарабарщине, — наставлял капитан бывшего солдата.
Я покосился на Жрицу, но та стояла спокойно и расслабленно, не видя никакой угрозы в полусотне конных солдат. А вот Хартонис нервно переминался с ноги на ногу. Я увидел, как Элисса что-то шепнула ему, однако маг лишь покачал головой, словно предостерегая её от необдуманных поступков.
— Мануа’тор шейарни? — спросил Нарсиан.
Сосредоточившись на всадниках, я начал более скрупулёзно их изучать. Если присмотреться, становилось видно, что орлесианцы обгорели на солнце и весьма вымотались, то есть, выглядели не столь уж импозантно. Лица некоторых всадников покрылись пылью едва ли не до самых кончиков волос. Кто-то воспользовался паузой и перевернула на голову фляжку воды. Кто-то сплёвывал в траву. Кто-то болтал с соседом или разминал ноги. Заметил я и раненых: у пары мужчин были перевязаны руки.
Вот только контраст между ними и моими спутниками всё равно был несоизмеримо больше. Одежда охотников за головами превратилась в чёрные лохмотья, блестящие от грязи. Туника того же Ласкуса почти распалась на обрывки грязных верёвок. Мы… мы выглядели как вещи, которые должны вот-вот развалиться… как мёртвые вещи.
Шевалье остановился перед двумя мужчинами. Он был высоким. Ощущалась офицерская выправка. Но годы брали своё, отчего глава всадников сгорбился, так что сравнялся ростом с лордом Суртоном. Капитан же в его присутствии выглядил скорее тенью, чем человеком.
— Кто вы такие? — спросил орлесианец на сносном ферелденском, отчего я по началу удивился, а потом задумался: «Почему бы и нет?» Судя по возрасту, этот мужчина воевал с Ферелденом, а потому логично, что он знал язык своих врагов.
Ха-а… да, сейчас между странами мир, но люди помнят. Такие, как этот мужик, такие, как Хартонис или Логейн. Они помнят о злобе Орлея. И Орлей помнит об острых зубах Ферелдена.
— Серые Стражи. Артель «Кровавые Гончие», — ответил ему Нарсиан, пока Теллер привычно молчал.
— Охотники за головами? — удивился он. — Что ферелденские головорезы делают так далеко от своей земли?
— Мы шли по Глубинным тропам, но Порождения собрали орду, — пожал Нарсиан плечами. — У нас не было другого выбора, кроме как бежать на запад и выйти уже на окраине Долов.
На мгновение офицер хитро прищурился.
— Вряд ли, — погрозил он пальцем, намекая, что чует его ложь.
— Да, — проговорил капитан, вытащив нож и вонзив его в глазницу шевалье. — Вряд ли.
Безжизненное тело орлесианца завалилось вперёд. Крики взлетели в безоблачное небо, и откуда-то у меня возникло знание, что эти люди любили своего командира. Он был хорошим офицером для своих подчинённых.
Двое мужчин по обе стороны от офицера в ужасе отшатнулись. Лорд Суртон свирепо смотрел на них и ухмылялся, уперев нож в правое бедро. Его глаза в ярости сияли над путаницей из зубов и бороды. В шуме обнажилось оружие. И сквозь крики тревоги и возмущения прорывался другой голос, играющий на струнах другого мира…
Жрица громогласно сотворила заклинание.
Эльфийка стояла бледная, по прежнему без своей любимой кольчуги. Чёрные глаза обратились в две щёлки в кругу яркого света. Она потянулась вперёд и её скрюченные руки походили на когти. Арканы яркого огня света перечеркнули задние ряды разношёрстной колонны…
Пламя обратило в прах сразу десяток вооружённых орлесианцев. Кровавые иглы, которые я россыпью запустил вокруг — ещё четверых. Трое всадников были сброшены лошадьми, а остальные оказались ошеломлены той лёгкостью, с которой их товарищи нашли тут свою смерть.
Повсюду раздавались вопли, как лошадиные, так и человеческие. Я сотворил хлыст, которым начал орудовать прямо в центре их построения, одновременно с этим прикрывая себя коконом чужой крови.
И остальные… «Гончие» не стояли на месте.
Мелькание теней в предзакатном солнечном свете. Люди, брошенные на землю. Лошади, которые катались и бились, поднимая клубы пыли. В пылу боя я заметил какого-то шевалье, стоящего на коленях и кричащего. Сначала он казался всего лишь тенью в пыли, но каким-то чудом сквозь её завесы открылся туннель ясности. Он выл от боли — его борода пылала под обожжёнными щеками.
Но вот, момент страха, ошеломления и робости оказался преодолён и орлесианцы бросились в бой, желая показать, что не являются мальчиками для битья. Похвально, но уже слишком поздно. Я вошёл в режим тотальной аннигиляции.
Боевые кличи всадников сотрясли воздух. Передние конники толкнули своих лошадей вперёд, высоко подняв щиты и мечи. На меня насели сразу четверо, а остальные обошли, бросившись на «Гончих».
Представители артели встретили их атаку с поражающим спокойствием. Головорезы огибали мчащиеся фигуры, рубили всадников и валили лошадей на землю. Пока я сражался со своей четвёркой, Роксмар применил энергию, чуть ли не взрываясь потоком ударов, отчего конь ближайшего орлесианца споткнулся, разрубленный на кровоточащие куски. Голова всадника, кружась, взлетела ввысь, а потом упала, волоча за собой длинные волосы, как комета. Гешрен нырнул между атакующими шевалье, вспарывая бедро одному из них. Капитан нарисовал своим мечом неуловимый полукруг, прежде чем сделать высокий выпад, который пронзил горло ещё одного человека. Несчастный упал навзничь, задыхаясь и вываливаясь из стремян.
Моя четвёрка кончилась слишком быстро, но на подходе были новые жертвы. Я не стал тратить свою кровь, а завладел чужой, мёртвой, устремляя алые потоки вперёд. Мне пришлось напрячься, чтобы разделить их на тонкие единичные лезвия, которые били, словно таран, пробивая вражеские тела насквозь.
Хаос и мрак. Фигуры появлялись, а затем исчезали в коричневом тумане. Волшебный свет мерцал и светился, как молния в облаках. На моих глазах один раненый всадник (уже без лошади) вывалился из завесы этого безумия с дубинкой, зажатой в окровавленном кулаке. Перед его лицом встала Элисса. Я с удивлением заметил «Бельчонка» в её руках — яркое и острое оружие. Вот только на месте этой дуры я бы не вылазил из-под защиты Хартониса. Хотя нет, я бы сам выучил магию! Стоп… я бы вообще не полез в эту грёбаную экспедицию!
На лице орлесианца застыла смертельная решимость. Он замахнулся на неё, но прежде чем он ударил, я ускорился, направляя энергию в ноги. Атаковать кровью на расстоянии не хотелось — они стояли слишком близко друг к другу!
Успел. Буквально вытянул девчонку в сторону, спасая от удара дубиной, а сам махнул клинком Ателарда, разрезая врагу предплечье аж до кости. Шевалье зарычал и попытался отступить — его длинные волосы уже оказались измазаны в крови, — но кто бы дал ему такую возможность?!
Следующим ударом меча я перерезал его сухожилия, заставив уронить свою дубинку. Орлесианец прыгнул за ней, пытаясь подобрать второй рукой, но я снова ускорился, пнув оружие в сторону, а потом стремительным ударом сбил ублюдка с ног.
— Кха-а-а!.. — издав невнятный стон, упал мужчина на землю.
Следующим ударом я как следует рубанул его по шее со спины. Голова орлесианца отлетела в сторону, а шея окропила сухую почву тонкой струйкой тёмной крови.
Слишком просто! В битве с этим человеком я даже не применял свою уникальную силу, лишь толику энергии и собственное мастерство. Или я успел столь заматереть, или он был слабаком.
Между тем, пыль клубилась и вращалась, поднимаясь и опускаясь, как молоко, пролитое в ручей. Я застыл, на максимум напрягая зрение и слух, пытаясь понять, требуется ли ещё где-то моя помощь или остальные спасутся сами?
— Спасибо, — пробормотала Элисса, усевшись на землю и подогнув под себя ноги.
Я не стал говорить ей о том, чтобы сама следила за обстановкой. Уже не маленькая…
Понемногу пыль рассеивалась, открывая мне недоверчиво застывших «Гончих», которые любопытно моргали, ожидая возможности осмотреть поле боя. Что же, в победе, с учётом двух магов и меня самого, я и не сомневался.
Вскоре взору открылись словно нарисованные мелом фигуры, ползущие по выжженной траве или корчащиеся на ней. От света солнца казалось, что вместо крови орлесианцы истекали смолой.
Я перевёл взгляд на ближайшего всадника, который ещё был жив, хоть и находился на грани смерти. Мужчина неподвижно лежал на животе, скуля и задыхаясь. На его левой руке была заметна татуировка какого-то сложного герба со множеством пересекающихся линий. Шагнув вперёд, я всадил меч ему в шею, обрывая страдания.
Оглянувшись, я наткнулся взглядом на «Спрута» Дирсона, который стоял точно так же, как и до начала битвы, а его меч всё ещё висел на верёвке. Рядом с ним находился Хартонис, который смотрел куда-то вдаль и щурился.
— Нет, — прохрипел волшебник, словно очнувшись от глубокого оцепенения. — Нет!
Сначала мне показалось, что он имел в виду происходящее перед ними убийство «невинных», но потом понял, что его взгляд следовал за убегающими всадниками. Их едва можно было разглядеть из-за пыли — восемь или девять человек, спешащих на север.
— Не-е-ет! — заорал Хартонис, а потом начал колдовать.
Вспышка света и грохот ознаменовали использование какого-то могучего волшебства. Сразу после этого старик взорвался десятками огненных шаров, которые по хитрой дуге полетели вперёд, как камни из катапульты. Вместе с шарами маг творил бурю, направляя тучи и молнии.
Дикий, седой, старый, он казался забытой кем-то куклой из узловатых тряпок.
Ошеломлённая Элисса поднялась на ноги и тихо произнесла его имя, однако Харт не обратил никакого внимания. Он проводил через тело бездну магии, обрушивая на убегающих всадников сверкающий дождь разрушения. Клубы и шлейфы пыли — знак беспорядка на горизонте.
Остальные не проявляли к этому интереса. Быстрый взгляд показал, что почти все «Гончие» целы, за исключением Ласкуса, который, гримасничая, сидел в пыли — его руки сжимались вокруг багрового колена. Он с тупым ужасом наблюдал за приближением своего капитана. Тень меча лорда Суртона на мгновение пала на его лицо, и Ласкуса больше не стало.
Зря. Его можно было вылечить. Скорее всего. Может, Теллер не хотел тратить на это время?
— Никаких хромоногих! — капитан скрипнул зубами, его глаза блестели и одновременно отражали голод. — Соберите лошадей… всех! Тех, на ком мы не ездим, мы едим… в итоге.
И это — итог нашей добычи. Почему-то казалось святотатством надевать чужое имущество — настолько эти вещи казались чистыми, даже когда мы привели себя в порядок, используя воду, наколдованную Жрицей.
Вскоре вернулся Хартонис, который ходил к выжженной равнине, проверять, точно ли убил всех подранков. Правильное дело… Имею в виду, если бы разведка вернулась и сообщила командованию, что «какие-то ферелденцы вырезали патруль», нам было бы куда сложнее возвращаться обратно.
Колдун устало ступал к нам навстречу, не обращая ни на что внимания. Он, казалось, был по настоящему огорчён тем фактом, что пришлось убить этих людей.
— Я уже проклят, — всё, что он ответил на взгляд Элиссы.
Старик смотрел в землю и не произнёс ни слова в течение следующих трёх дней.
* * *
Примечание автора: понравилась глава? Не забудь поставить лайк вот здесь и конечно же буду ждать твой комментарий :))