— Ты уверена, что твоя идея поможет мне вспомнить абсолютно все?
Спросил я у очень бледной девочки с двумя косичками.
— Не знаю.
Пожала она своими плечиками, продолжая застегивать ремень на моей руке.
— Но мне нравится сам процесс. Ну и тебе раньше он нравился. Все же это ты собрал этот стул.
Закончив с ремнями, девочка отошла к висящим на стене рычагам.
— Он должен прогреться.
Взявшись за первый рычаг, сестра развернулась в мою сторону, а после отпустила его вниз.
— Зачем?
Спросил я, увидев, как вспыхнули искры при включении первого рубильника.
— Чтобы убить тебя.
Спокойно ответила девочка, у которой при таком тусклом освещении кожа стала казаться серой, а после она перешла ко второму рычагу. В этот момент мне наша затея показалась не столь хорошей, хотя где-то внутри себя я чувствовал, что бояться нечего, а наоборот, мне понравиться новый-старый опыт. Да и к тому же, отступать было поздно, ведь руки и ноги были пристегнуты к стулу, а торс удерживал еще один широкий ремень, как и голову, на которой находился металлический шлем.
— Ааа, так я и знал.
Ответил я уже спокойно, поскольку в процессе нашего разговора вспомнил, что мы так часто играли раньше. Ну, а раз я и девочка до сих пор живы, то процедура отлажена и сбоев не дает.
— Значит клин клином?
Не успела сестра ответить, как в комнату вошла красивая, но очень бледная девушка. Точнее женщина, поскольку, не смотря на ее молодое лицо и стройное тело, она приходится нам матерью.
— Дети.
Сказала женщина, сложив руки под грудью.
— Что вы делаете?
— Я казню его на электрическом стуле.
Спокойна ответила моя сестренка, сказав это так буднично, как будто она не собралась убить человека, а просто играет со своим братом в обычные игры.
— Но вы опаздываете на ужин.
Строго сказала женщина, больше заботясь о распорядке дня, а не о том, что было перед нею.
— Ну, мама.
В это время в голосе девочки появились первые неравнодушные эмоции.
— Я сказала, нет.
Все так же грозно ответила мать.
— Ну, пожалуйста.
Неожиданно сам для себя, я встал на сторону своей сестры, почувствовав, как ей стало грустно.
— Только не долго.
Уже без злобы ответила женщина, а я ей в ответ улыбнулся, убедившись, что, несмотря на то, как она выглядит, у матери добрый характер. Но я кое о чем забыл, ведь мы не просто играли в убийство на электрическом стуле, а все это происходило взаправду. Стоило серой девочке услышать заветные слова, как она с еле заметной улыбкой на лице отпустила вниз последний рычаг и электрическая цепь замкнулась.
Не успел я испугаться, как электричество добралось до стула, а после и до меня, но при всем при этом, я не почувствовал боли, а наоборот, мне стало так уютно, как будто бы я сидел на самом лучшем массажном кресле. Все эти заряды, пробегаясь по мне, делали мне лучший точечный массаж всего моего тела, при этом само электричество несло в себе заряд бодрости, зарядив меня энергией, получше, чем любой из энергетиков.
* * *
Пока мое тело находилось на седьмом небе от блаженства, я еще раз стал вспоминать момент моего пробуждения. И хоть я говорю о нем как о давно произошедшем событии, но на самом деле это случилось совершенно недавно. Точнее, только сегодня ночью.
Глаза я открыл в темном и сыром подвале, в котором на потолке горела только одна лампочка, а все остальные были разбиты. Судя по жесткости, лежал я не на кровати или хотя бы жестком диване, который стоял у нас в подсобке, а на деревянном столе, а если принять во внимание висящие повсюду большие ножи, стол был не обеденным или рабочим, а разделочным. Вот только, не смотря на то, что было жестко и холодно, мне все равно не хотелось вставать, поскольку чувствовал я себя так, как будто бы лежал на самом лучшем матрасе. А ведь раньше я не мог себе позволить купить его и наслаждался мягкостью только когда якобы приходил прицениться к кровати в магазине.
Зацепившись за ассоциацию про кровать, передо мной стали проноситься остальные воспоминания моей жизни. В детстве я был довольно одинок, так как не мог понять других детей. Пытаясь шутить над ними, я вызывал только злость, но зато, если шутили надо мной, то все радовались и смеялись. Даже когда я пытался повторять за шутниками я все равно не мог никого развеселить. Я долго не мог понять, почему, если вылить ведро с помоями на меня, это шутка, а если я вылью такое же ведро на учителя, то это уже хулиганство, хотя учитель в прошлый раз смеялся чуть ли не громче всех.
Уже позже, когда я выбрал своей целью других хулиганов, к которым меня причислили, я нашел первых людей, которым понравился мой юмор. Пусть они были такими же изгоями общества, как и я, которых я при этом совсем не понимал, но нашлись они, люди, которые смеялись над моими шутками.
После нашего знакомства, я еще долго держался их компании, ища вдохновение в их увлечениях, но то, что было нормально в манге или играх, редко, точнее почти никогда, не вписывалась в пределы нормы в реальной жизни. Зато, я был не один, что очень нравилось моим родителям, и видимо, поэтому они перестали водить меня по разным психотерапевтам. А ведь мне так нравилось говорить с глупыми людьми, которые тут же ломались, стоило мне найти аргумент, который они не могли оспорить, поэтому, то говорили, что я пойму все, когда выросту, то начинали давить тем, что они профессионалы и им виднее, как правильно.
Дальнейшая жизнь для меня была серой, поскольку я был не на хорошем счету в школе, из-за чего меня банально завалили на выпускных экзаменах. С такими отметками у меня не получилось поступить в высшее учебное заведение, поэтому после школы я сразу пошел работать, но не стоит забывать про отсутствие у меня юмора. Точнее, все так говорили, но я не сдавался. Недолго задерживаясь на каждой работе, мне пришлось научиться держать себя в руках, поэтому свободное время я стал тратить на увлечения своих старых друзей, чтобы продолжить с ними общаться и реализовывать свою фантазию на из недругах.
Для гиков я стал героем, но даже моя популярность не помогла мне завести девушку даже среди готов, с которыми меня часто путали, а когда умерли мои родители, я понял, что настоящих друзей у меня никогда и не было. Встретив приятеля на кладбище, когда я в одиночестве стоял возле закапываемой могилы родителей, я с ним разговорился и узнал о его работе. Став гробокопателям, я смог навещать родителей каждый день и нашел людей, для которых, в связи с их профессиональной деформацией, мои шутки были не страшнее закапываемых трупов.
Вспомнив свою любимую работу, я вспомнил также и о семейном кладбище рядом с домом, в котором так любили играть дети. Зацепившись за новые воспоминания, я как в разбитом калейдоскопе просмотрел более короткую жизнь парня. Пусть я увидел только некоторые фрагменты жизни, но при этом, воспоминания парня была куда счастливее моих, даже при том, что большую часть времени он проводил в доме только с родителями и сестрой, которая постоянно пыталась его убить. А совместные игры парня с сестрой заставили бы посидеть даже моих коллег с последней работы. Да и учеба всему, что должен знать и уметь настоящий юный джентльмен, выходила за все рамки нормального воспитания, но при этом, мне это нравилось. Составление ядов, взламывание замком, постройка гильотины и дыбы… Как же я завидую, что у меня не было такого детства.
Хотя постойте, это ведь мои воспоминания и мое детство, тогда откуда взялись другие воспоминания? Или все совсем наоборот и я это могильщик, чье детство прошло в борьбе с обществом? Где же истина?