Федерация 186 бонусная
Мистик в истинной форме, и двух самых частых вариантах.
Иван Ванько.
Один из районов Электрограда ночью.
* * *
Машина мчалась по шоссе, разрезая густую пелену дождя. Фары «Волги» — ретро-футуристического гибрида с турбированным движком на синтетическом бензине — выхватывали из темноты облупленные неоновые билборды: «Славьтесь, граждане! Котлинский-Железняков, обеспечивает ваше будущее!». Лозовый отсвет букв скользил по профилю Ивана. Он правил одной рукой, другой сжимая сигарету с янтарным мундштуком. Дождь барабанил по бронированному стеклу, словно пытался передать шифр, известный только им двоим.
Рейвен прижалась к холодному окну, наблюдая, как капли стекают по ее отражению. Сегодня она была рыжей — локоны цвета меди, веснушки, чуть раскосые глаза. Вчера — брюнеткой с хищным разрезом век. Смена масок давно превратилась в ритуал, как чистка зубов. Но сейчас, когда его пальцы невзначай коснулись ее колена поверх шелковой юбки, она вдруг поймала себя на мысли: *хочу остаться такой. Именно этой. Навсегда.*
— Ты опять делаешь это. — Голос Ивана прозвучал мягче, чем ожидалось. Он не поворачивался, но в зеркале заднего вида его глаза ловили каждое движение. — Считаешь трещины в асфальте? Или вспоминаешь, сколько машин мы обогнали?
Она рассмеялась, натягивая улыбку. Ваня ненавидел ложь, но обожал игры. Их отношения всегда балансировали на этом лезвии — полуправды, умолчания, фразы, оборванные на полуслове.
— Тридцать восемь машин, — ответила она, целуя воздух в сантиметре от его виска. — И два «Москвича» с затемненными стеклами.
Он хрипло рассмеялся, резко дернув руль. Машина вильнула, съезжая на объездную трассу. Где-то внизу, под мостом, горели костры бродяг — красные точки в черной пустоте мегаполиса, все тянулись в Сибирь, даже все еше многочисленная братия бездомных, которых все еше было немало на постсоветской Руси. Рейвен сжала кулаки, чувствуя, как под кожей шевелятся мышцы. Тело помнило другой холод — бетонных тоннелей, запах плесени и крики охранников с электрошокерами. Пять лет назад. Или шесть? Время в лабораториях текло иначе.
— Что случилось. — Ваня нахмурился, будто прочитал мысли. Его ладонь закрыла ее кулак. — Милая не нервничай я с тобой.
Он говорил это каждый раз, когда замечал, как ее зрачки сужаются, а ее начинало трясти. Директор самой влиятельной корпорации России, человек, чьи пальцы сжимали горло бирж от Шанхая до Берлина, вдруг становился невыносимо нежным. Это пугало, и привлекало Рейвен.
Машина взревела, взбираясь на серпантин. Электроград раскинулся внизу, как гигантская микросхема — башни Киберград-сити пронзали облака стальными шпилями, в кварталах Заречья мигали синие огни баров и клубов, а где-то на востоке, за особой Особой Экономической Зоны, маячили силуэты заводов. Город рос, и ширился.
— Когда ты последний раз спала? — спросил Иван внезапно, сбрасывая скорость перед шлагбаумом коттеджного поселка. Камеры сканировали радужку, электронный голос произнес: «Добро пожаловать, гражданин Ванько».
Рейвен вздрогнула. Вопрос застал врасплох. Она высшей лиги, такая как она не нуждались во сне, по крайней мере очень долгое время — побочный эффект хитроумной генной игры. Но Ваня не должен был этого знать. Или… должен?
— Я… — начала она, но он перебил, резко открыв дверь.
— Не отвечай. Просто запомни: сегодня я лично уложу тебя в постель, и буду следить чтобы ты выспалась как человек. С теплым одеялом, и ромашковым чаем на утро. — Его губы коснулись ее шеи, чуть ниже места, где пульс бился, как пойманная птица. — И да, рыжый тебе идет. — Она улыбнулась, внутри нее все сжалось. Он так обыденно говорит что она “человек”.
Особняк возникал из темноты постепенно — сначала контуры восьмиметрового забора с датчиками движения, потом силуэты роботов-охранников, наконец — фасад в стиле сталинского ампира, переосмысленный через призму хай-тека. Лифт из матового стекла поднял их прямо в гостиную — трехэтажный зал с витражным потолком, где проектор звездного неба создавал иллюзию открытого космоса.
— Ты все еще веришь в них? — Рейвен провела рукой по стене, активируя голограмму. Созвездия закружились, складываясь звёздный рисунок — галактики, созвездия, туманности, пояса. Неужели амбиции Федерации распространялись так далеко.
— В звезды? А в них надо верить? Ты сегодня какая-то сентиментальная. — Иван сбросил мокрый плащ на руки дворецкого. — Я верю в паттерны. Хаос — это просто порядок, который мы еще не расшифровали. Который мы можем поставить себе на службу. Кто знает, может не пройдёт и ста лет, как Федерация будет диктовать свою непреклонную волю в соседних звёздных системах, а мы с тобой будем отдыхать на своей личной даче, где-нибудь на Венере.
— А почему не Марс? — Рейвен усмехнулась, ей всегда нравился мальчишеский настрой Ивана, как будто он в детстве ещё не наигрался в ковбоев, и космонавтов. Подобные вещи вступали в диссонанс с его работой, и серьёзной, каждодневной работой.
Он приблизился, и вдруг она ощутила запах — дорогой одеколон с нотками дыма, смешанный с чем-то глубинным, животным. Ее клетки отозвались прежде, чем успел включиться разум. Тело вспомнило все: как его пальцы впивались в бедра, оставляя синяки, которые исчезали за секунды; как губы обжигали шею, пока она, смеясь, перестраивала капилляры, чтобы не покраснеть; как однажды он остановился посреди ночи, прижав ладонь к ее груди: «Боже, у тебя же даже сердце бьеться по команде. Это…» — и не договорил, заставив ее впервые за десятилетия почувствовать стыд.
— Ваня, я… — начала она, но он уже прижимал ее к холодному витражу. Губы нашли губы безошибочно, будто между ними существовал незримая связь. Ее спина вжалась в стекло, голограмма Млечного Пути мерцала сквозь их тела.
Она позволила себе расслабиться — всего на миг. Перестать контролировать температуру кожи, частоту дыхания, форму ногтей. Стать почти человеком. Его руки скользили под шелковой блузкой, разминая мышцы, которые могли стать сталью или желе. Но сейчас они были просто мягкими, уязвимыми, *живыми*.
Час спустя они лежали в кровати, отдыхая, и ни о чем не думая. На столике рядом стояла бутылка вина, и закуска по мелочи — их недоеденный ужин — Рэй, — прошептал он, и она вздрогнула, услышав настоящее имя. То, которое она похоронила в подземелье лаборатории. — Рэй, я знаю. Про лаборатории. Про побег. Про ребенка, которого они тебе вживили.
Ледяная волна прокатилась по позвоночнику. Она оттолкнулась, ощущая, как когти прорываются сквозь подушечки пальцев. Голограмма погасла, оставив только красный аварийный свет.
— Кто… — голос сорвался, превратившись в рык. Тело колебалось на грани трансформации. — Кто тебе сказал?
Иван вздохнул. В его глазах не было страха — только усталая грусть человека, слишком привыкшего к предательствам. Он достал из кармана миниатюрный проектор, вывел в воздух голограмму — кадры из ее прошлой жизни: Рейвен в бункере, ее спина, покрытая шрамами от имплантов, ребёнок… Нет, не ее, по крайней мере она так считала, ведь он был не по ее воле. Она не могла думать по другому, не могла. Существо с голубой кожей и глазами как у нее. Мальчик не похожий на человека.
— Ты думала, я доверял бы тебе без страховки? — Он поймал ее руку, которую она уже занесла для удара. — Я знал с первого дня. Знаю про побег. Про то, как они использовали твое тело как инкубатор для гибридов. — Пауза. Его пальцы сжали ее запястье больнее, чем стальные наручники. — Знаю, что один выжил. Ты что забыла? Половина Англии в наших руках, спецы из министерства накопали еще не то, по всему туманному Альбиону этих лабораторий напиханно миллионами.
Она зарычала, выгибаясь в его хватке. Кости уже начинали менять структуру, готовясь к разрыву плоти. Но вдруг — он обнял ее. Прижал свои губы к ее. Горячие. Дрожащие.
— Дура, — прошептал он, и в голосе впервые прозвучала неподдельная боль. — Я два года искал его. Нашел в прошлом месяце. Он… — Голос сорвался. — Он в безопасности. В Швейцарии. В лучшей клинике.
Мир рухнул. Рейвен обмякла, ощущая, как слезы — настоящие, человеческие, соленые — разъедают макияж. Маленький мальчик. Та, кого она оставила, убегая под обстрелом. Та, кого считала мертвым…
— Почему… — она вцепилась в его рубашку, чувствуя, как ткань рвется под когтями. — Почему не сказал раньше?
Иван прижал ее голову к груди. Его сердцебиение — ровное, нарочито спокойное.
— Потому что ждал, когда ты перестанешь врать. Хотя бы себе.
Где-то за окном взвыла сирена. Прожектор патрульного дрона скользнул по стене, но Иван уже закрыл шторы жестом. В комнате воцарилась тишина, нарушаемая только прерывистым дыханием Рейвен. Она вдруг осознала, что держит его за руки — свои пальцы впились в его плечи до крови.
— Прости, — выдохнула она, целая его плечи . Солоноватый привкус смешался со слезами. — Я…
— Молчи. — Он поймал ее губы своим ртом, и в этом поцелуе было все — облегчение, ярость, страх потерять. Его руки разорвали блузку, но она уже не сопротивлялась. Пусть видит шрамы. Пусть видит истинную ее — чудовище, мать, беглянку.
Голограмма звезд зажглась вновь, когда они рухнули на кровать. Где-то на краю сознания Рейвен отметила: Ваня специально установил проектор — для нее. Мерцающий свет успокаивал ее. Наверное поэтому до встречи с ним, неа любила часами сидеть в клубах, любуясь свечением стробоскопов.
Позже, когда их дыхание выровнялось, а зимний мокрый снег за окном превратился в моросящую изморось, он обнял ее за плечи, прижав к груди.
— На следующий неделе, — сказал он, кусая ее ухо, — ты встретишься с ними. Если захочешь.
Она кивнула, пряча лицо в его шее. Тело, наконец, расслабилось. Нервные окончания перестали посылать сигналы тревоги. Впервые за пять лет она уснула без кошмаров — под фальшивыми звездами, под рукой человека, который, возможно, был большим монстром, чем она сама. Но которого она действительно любила.
* * *
Снег стих. В гостиной, где еще десять часов назад звенели страсть и признания, теперь царила тягучая тишина, прерываемая лишь тиканьем напольных часов — реликвии XIX века, которую Иван купил на аукционе как «символ неумолимости времени». Рейвен сидела на подлокотнике дивана, обхватив колени. Ее рыжие волосы, растрепанные за минуты до этого, теперь казались неестественно гладкими — тело автоматически восстанавливало порядок, маскируя смятение.
Иван стоял у витражного окна, спиной к ней. Его тень, растянутая светом бра, касалась кончиками пальцев ее босых ног.
— Ты говоришь, как прокурор, — наконец нарушила молчание Рейвен. — «Связалась с Лэншером», «радикальное подполье»… Ты же знаешь, я давно не играю в эти игры.
Он обернулся. В руке — хрустальный стакан с коньяком, подарок какого-то министра. Жидкость колыхалась, повторяя дрожь его пальцев.
— Не играешь? — Он сделал глоток, не отрывая взгляда. — Тогда объясни, зачем тебе понадобилось встречаться с человеком, который три года назад взорвал лабораторию в Брюсселе. Который призывает мутантов «рвать цепи господ» — его слова, не мои.
Она засмеялась. Слишком резко, слишком громко. Звук получился бутафорским, как в дешевой мелодраме.
— Эрик — антрополог. Пишет диссертацию о…
— …о культурных особенностях мутантских сообществ. Да, читал. — Иван поставил стакан на столик с такой силой, что треснула мраморная столешница. — И где его полевая работа? Сколько сообществ радикалов он создал? Скользких молодых людей обрек на добровольную борьбу? Рэй, давай честно, я ведь открылся тебе, и честно сказал что многое о тебе знаю, я хочу чтобы ты мне доверяла, поэтому и о себе я говорю все. Поэтому, ожидаю от тебя того же. В конце концов, мне пришлось лично заверить президента, и министра безопасности, в том что ты хороший человек. — Последнее слово он особо подчеркнул.
Рейвен вскочила. Но Иван был уже рядом. Его руки мягко легли на ее плечи, дыхание смешалось с запахом коньяка.
— Рей… — Он коснулся лбом ее виска. — Россия — не Америка, и не Европа. Здесь мутанты не прячутся по подвалам. Они голосуют, открывают бизнес, становятся депутатами. Разве ты сама не видела?
Она закрыла глаза. Вспомнила вокзал в Новосибирске семью с улыбающейся девочкой, меняющей цвет кожи как хамелеон, вокруг не было солдат, ни полицейских с собаками. Тогда это показалось фарсом. Сейчас…
— Лэншэр приезжал за фактами, — выдохнула она. — Хотел понять, как вам удалось избежать того что в Париже или Нью-Йорке.
Иван рассмеялся. Звук получился горьким, как полынь.
— «Удалось»? Дорогая, мы не избежали. Мы предупредили. — Его пальцы впились в ее плечи. — Знаешь, что объединяет всех радикалов? Они думают, что только они желают дать всем свободу. Что только они ведают как всем будет лучше.
Он отпустил ее, доставая из кармана голографический чип. Нажал — в воздухе возникла карта мира с метками. Красные точки густо покрывали Европу и Северную Америку, редкие синие — Россию.
— Красное — теракты за год. Синее — центры адаптации мутантов. Видишь разницу? Мы не воюем с природой. Мы… — он поискал слово, — культивируем ее.
Рейвен приблизилась к голограмме. Одна из синих точек пульсировала в районе Британии — «Лаборатория». То самое место, откуда она сбежала.
— И Лэншэр? — спросила она, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
— Не знаю, но он точно не в России. — Иван выключил проектор. — Может в Калифорнии, или еще где нибудь в Америке. Интересно, правда? Он там находится в розыске, но почему-то что-то его все таки тянет в “родные” края.
Комната завертелась. Она схватилась за спинку кресла, чувствуя, как желудок сжимается в комок. Эрик спрашивал о пограничных переходах. Интересовался, как мутанты попадают в программу «Геном-Интеграция». Смеялся, когда она сказала, что в России нет лагерей для «неадаптированных».
— Он… — начала она, но Иван перебил:
— Собирал информацию для США? Не исключаю. Забавно что Америка, где сильнее всего притесняют права мутантов, создала программу оповещающую о «нарушениях прав мутантов в авторитарных режимах». Наш источник в Женеве говорит, что через месяц будет голосование по санкциям, и Россия там не па посоеонм месте. Штатов кстати в списке нет. — Он взял ее лицо в ладони. — Понимаешь теперь? Ты стала пешкой в игре, где ставка — будущее тысяч твоих же сородичей.
Она вырвалась. Тело больше не слушалось — кожа покрылась чешуйками, ногти впились в ладони.
— Не называй их сородичами! — прошипела она. — Ты, который держит целую армию ученых на цепи из кредитов и соцпакетов!
Удар пришелся неожиданно. Не по лицу — по душе. Иван вдруг сгорбился, будто за его спиной висел невидимый груз.
— Да, — тихо сказал он. — Держу. Потому что альтернатива — трущобы, где дети роются в помойках ради куска хлеба. — Он поднял голову, и в его глазах она увидела то, чего не замечала раньше — темные круги бессонных ночей. — Ты думаешь, мне нравится? В конце концов я просто учёный, и я не хочу тянуть эту лямку с кампанией! Но кто-то должен нести этот крест. Чтобы такие, как ты… — он махнул рукой в ее сторону, и садясь на диван нечётко пролепетал — могли выбирать, быть рыжей или брюнеткой. А не прятаться в канализации.
Рейвен отступила к окну. За стеклом, в охраняемом саду, дрон патрулировал периметр.
— Чего ты хочешь? — спросила она, чувствуя, как гнев сменяется изнеможением.
— Твоей помощи. — Он подошел вплотную, не касаясь. — Лэншэр просит данные, еще мы знаем что возможно через его сети налажена работа шпионской сети… — он усмехнулся, — слои шифров. Биометрика. Похоже, он доверял только тебе.
Ледяная волна прокатилась по спине. Она вспомнила Эрика в баре на Арбате — нервные пальцы, стучащие по столешнице, флешку в форме капли крови. «Храни это. На черный день».
— И если я откажусь? — прошептала она.
Иван достал из кармана другой чип. Нажал — голограмма показала мальчика в детской комнате. Мальчик с глазами как у нее. Ее ребёнок.
— Подумай о нем, и о себе, какое ты хочешь е у будущее, — сказал он без пафоса. — И можешь не беспокоиться — охрана у него лучше, чем у президента.
Это был не шантаж. Это был расчет. Она видела его глаза — он ненавидел этот момент больше, чем она. Но играл по правилам, которые сам же и создал.
— Ты… — она сглотнула ком в горле, — настоящий ублюдок.
Он кивнул, принимая удар.
— Завтра в девять утра за тобой заедет человек. Он из министерства безопасности, но пусть тебя это не пугает — он… адекватный. — Иван повернулся к выходу, но замер у двери. — И да… можешь снова перекраситься. Рыжий слишком заметно.
Когда дверь закрылась, Рейвен рухнула на ковер. Голограмма сына все еще висела в воздухе. Мальчик что-то рисовал на стекле — возможно, цветок. Возможно, тюремную решетку.
Она достала из-под подушки дивана флешку-каплю. Эрик предупреждал: «Если исчезну, отдай это только Сопротивлению». Теперь выбор сводился к простому уравнению: ребёнок против тысяч незнакомцев. Материнство против миссии.
За окном завыл ветер. Где-то за тысячи километров Эрик Лэншэр, ждал ее решения. А Иван… Иван в своем кабинете допивал коньяк, стирая пальцами следы ее помады со стакана.
Она посмотрела на флешку, потом на голограмму. И начала смеяться. Тихим, истеричным смехом человека, понявшего, что все пути ведут в ад. Осталось только выбрать — в чей.