Слабость плоти. Глава 58. Мясник
— …Решения нет. Его мозг слишком поражён, чтобы даже пытаться что-то изменить. Любые попытки вырвать «Гвозди Мясника» приведут лишь к тому, что он останется овощем без солидного куска мозга. И если в прошлом, когда их только установили, ещё возможно было рискнуть и понадеяться на нашу сверхчеловеческую выносливость, сейчас даже она не спасёт — никто не сможет жить с таким поражением нервной системы и не остаться бездумным сумасшедшим, — со свойственной себе хмуростью произнёс Пертурабо, стоило ему отойти от лабораторного стола, на котором лежал наш недавно найденный брат.
Сейчас он был вырублен и находился под мощнейшими седативными, так как в первую нашу встречу его реакция была слишком яркой. Высокий и похожий на настоящего дикого варвара, Ангрон излучал вокруг себя чистейшие гнев с яростью, которым не было предела.
Стоило ему в первый раз увидеть меня с Пертурабо, как тот на самом попытался наброситься на нас, подобно дикому зверю. Отец вырубил его одним взмахом руки, но первое впечатление всё равно вышло не лучшим.У нашего брата были очень серьёзные проблемы с головой, которые требовалась решить как можно скорее.
Сразу же по прибытию на Терру мы приступили к изучению самих имплантов на практике, с которыми уже успели частично ознакомиться благодаря отчётам других техножрецов. Никто из них не смог даже частично помочь нашему брату, но и наши с Олимпийцем способности выходили далеко за пределы их понимания. Требовалось наше личное присутствие, а также капля веры, которой так недоставало моему брату…
— Никаких лекарств нет и быть не может. Гвозди меняют фундаментальную работу его мозга, при этом заменяя все части, без которых жизнь просто невозможна. Это довольно примитивный имплант, который легко взломать или сломать, но он уже повредил заметный кусок мозга нашего брата. Даже если позвать отца или Магнуса и использовать настоящее колдовство вроде биокинеза со сверхускоренной, мы в лучшем случае получим точно такого же психа. С более-менее здоровым мозгом, да, но без здравомыслящей личности, записанном на нём. Но я ставлю на то, что даже в таком случае что-то пойдёт не так, и получившая тварь окажется ещё безумнее. Раз отец уже не излечил его таким образом, то, подозреваю, он догадывается о не самых лучших последствиях влезания в мозг существа, равного альфа плюс псайкеру, — не переставая гнуть свою линию, продолжал мой брат.
Судя по смеси гнева с печалью в его глазах, Олимпийца явно злила вся ситуация, связанная с падением члена нашей странноватой семьи, однако свои настоящие чувства Пертурабо никогда не явит на свет. Он скорее предпочтёт побыстрее закончить с делом и вернуться к войнам и своим разработкам, чем продолжит смотреть на то, кем мог бы стать сам, упади он не на ту планету.
Однако я не собирался сдаваться так просто. Хотя и решить проблемы казалось невозможной задачей, но это наша работа — творить невозможное. А потому мы не можем сдаться, не опробовав хотя бы что-то:
— Чисто теоретически, мы можем использовать подавитель варпа из Чёрного камня и тем самым принести ему спокойствие…
— Напоминаю — наша задача быстро спасти его и сделать нормальным генералом, что поведёт в бой войска, а не превратить в психа другого толка. С постоянно включенным резонатором он прекратит чувствовать не только гнев, но и вообще все остальные чувства. Представляешь, каким бездушным психопатом он станет спустя какие-то несколько лет постоянной работы машины? Мы не исправим ситуацию, а лишь сменим тип проблемы, — гневно ответил Пертурабо. — Тем же образом ты мог предложить пойти по пути самых больших идиотов среди техножрецов и подключить ему дополнительные мозги. Вот только ты знаешь хоть кого-то среди этих красных плащей, кто не сошёл с ума от такой практики?
— Тогда что насчёт создания клона и переселения души из одного тела в другое? Уверен, есть подобная методика. И пусть это довольно рискованно, так как нельзя просчитать реакцию разума не смену «носителя», но в теории, рассудок целого Примарха может оказаться достаточной крепким, чтобы пройти этот процесс без проблем…
— Если ты представляешь, как вырастить тело одному из нас, то, пожалуйста. Я в свободное время пытался разобраться в нашем геноме и устройстве тела, но это слишком даже для меня. Будь у нас века, или хотя бы десятки лет для подобной тонкой работы с плотью и постоянными экспериментами, то да, уверен, что справился бы. Но мы сейчас занимаемся войной, по исходу которой решиться судьба человечества. И как бы не был дорог мне наш брат, но жизни миллиардов людей, что страдают прямо сейчас, куда важнее.*
Да, задачка была непростой. Сотни умов и мастеров своих областей, включая самого Повелителя человечества, пытались найти лекарство, но всё было без результативно. Слишком грубы повреждения самого тонкого органа, который неким образом ещё и с душой связан. Все мы с братьями неразрывно связаны с Эмпиреями, но так как от нашего брата не исходила аура величия, видимо и эта связь оказалась каким-то образом повреждена. Ещё одно усложнение, про лечение которого мы пока даже не задумывались.
Проблем слишком много, отчего уже очевидно, что придётся прибегать к средствам, которым не аналогов ни у кого другого. Тем методам, что пусть ещё и не опробованы, однако уже Подойдя ближе к вырубленному телу и усилием воли сняв доспех со своей руки, я коснулся одного из проводов, выходивших из черепа Ангрона.
Информация начала потоком поступать в мой разум, пока Пертурабо с явным удивлением смотрел на моё улучшение плоти. В его взгляде смешивался как откровенный интерес, так и головная боль смешанная с опаской. Несмотря на свой технический склад ума, он и к обычным имплантам относился не очень, а уж мой случай вообще был чем-то из ряда вон выходящим:
— Что ты с собой сделал?..
— Сейчас это не важно, — холодно ответил я, структуризируя решение. — Нельзя сдаваться лишь потому, что ответ на вопрос не приходит моментально. Однако… Да, теперь я вижу. Мы не можем удалить этот имплант достаточно быстро, чтобы не замедлить Поход, при этом окончательно разрушив и так не лучшее ментальное состояние брата. Но мы можем сделать нечто другое — изменить сами Гвозди и перепрограммировать их. Ярость, гнев и желание убивать — пусть и не худшие мотиваторы в нашем деле, но у нас может получиться сделать так, чтобы Гвозди вызывали боль при испытывании других чувств. Это не решит проблему, но сильно облегчит жизнь нашему брату, позволив мыслить куда яснее.
— Говорю же, мы заменим одного психа на другого. Даже если мы каким-то чудом заставим имплант работать на спокойствие и желание совершать добро — разум Ангрона уже никогда не восстановиться до прежнего состояния…
— Но он точно будет лучше зверя, лежащего перед нами.
Пертурабо ещё раз с сомнениями взглянул на Ангрона, который даже во сне не переставал испытывать боль от работы имлантов, отчего постоянно дрожал и дёргался, лишь чудом не срывая адамантовые цепи, которыми был обвязан. И спустя один усталый вздох, он направился к когитаторам, чтобы приготовиться к расчётам предстоящей сложнейшей операции.
. . .
— Я ненавижу вас всей своей душой, и с радостью бы свернул ваши шеи до тех самых пор, пока не услышал бы заветный хруст… Однако знаю же, что вас тварей слишком много, чтобы получилось со всеми расправиться разом. В этом вы хуже самого дикого зверя — имеете стаю, но слишком горделивы, чтобы признать силу своих сынов и братьев. Считаете себя венцом творения, хотя практически ничем не отличаетесь от меня и прочих бездушных машин, выполняющих лишь ту миссию, что им вложили в голову, — холодный голос Ангрона хранил в себе тихую и спокойную угрозу, с которой говорил профессиональный убийца, уже выбравший свою новую цель.
Мы с Пертурабо стояли в стороне и рассматривали всё ещё связанного варвара, который даже с кое-как исправленным разумом вёл себя максимально агрессивно. Что и было особенно странно — вместо тщетных попыток устранить Гвозди, мы изменили их триггер, вызывающий боль при гневе, но он всё равно остался каким-то чересчур злым.
Мне пришлось буквально перепрошить дух этой машины и создать его практически с нуля из разорванных ошмётков, пока брат проводил тончайшую операцию с нанитами, чтобы вместе ярости, Гвозди старались приводить сознание к ледяному спокойствию. Работа с мозгом Примарха была слишком сложной задачей даже для нас, а потому мы смогли лишь слегка изменить принцип их работы.
И пусть Ангрон теперь вёл себя куда человечнее, горящий огонёк чистой ненависти всё равно сиял в его глазах. Гвозди не подавляли эмоции, и лишь «награждали» болью за малейший отход от гнева или спокойствия, как стало теперь, однако мы не ожидали, что брат даже в таком состоянии будет готов страдать.
— Ты уже может строить связанные предложения, что уже хорошо. Да и спектр эмоций стал шире возможностей дикого зверя и вырос аж до уровня кровожадного варвара. Я считаю нашу операцию успешной, — не обращая внимания на негативную реакцию Ангрона, холодно ответил Пертурабо, сверяясь со всеми данными в когитаторе.
— Ничего лучше не стало. Я всё такой же раб собственного разума и идиотов, посчитавших себя достаточно умными, чтобы лезть менять его. Вот только вся шутка в том, что вы сами скованы цепями, куда более крепкими, чем у меня. Так как мне хотя бы достаёт осознанности увидеть собственную клетку с кандалами, пока вы считаете себя свободными… Лучший подарок, что вы могли бы сделать мне — это прекратить всю эту пытку, и просто убить меня. Быть может тогда я бы и нашёл спокойствие. Но нет… Вы решили продолжить мою пытку. И однажды вы заплатите за это своей кровью.
Сморщившись, Ангрон резко сжал руки и начал тяжело дышать. Он начал напрягать мышцы, отчего даже адамантовые путы начали трескаться, однако сейчас мы его не останавливали. И когда металл наконец лопнул, а перед нами предстал разъярённый. По его лицу было видно, что он едва справлялся с болью от Гвоздей, пытавшихся его успокоить, но ему всё-таки не привыкать.
— Теперь ты доволен? — без тени страха и волнения, спокойно спросил я, смотря прямо в глаза Ангрону. — Мы вернули тебе рассудок, заметно ослабив эффект импланта, но судя по твоей реакции либо не справились, либо у тебя к нам куда более глубокая проблема…
— Кто сказал, что я такой только из-за Гвоздей? Если бы ты знал, как со мной поступил наш отец, то также бы желал сжечь всё, что он построил. Или хочешь сказать, что я не могу испытывать ярость, зная, что мои люди мертвы, мой новый хозяин куда сильнее прежних, а пытавшие меня твари ничего не получили за годы моих страданий?! Кха… Я бы с радостью проломил ваши черепа, да знаю, что ни к чему это не приведёт… Некоторые империи могут стоять под любыми ударами, но в конце концов всё равно падают под весом своих грехов. И когда настанет тот момент — вот тогда мы ещё поговорим.
Закончив говорить он тяжело выдохнул, после чего не смотря на нас направился к выходу. Проблема с ним была куда глубже, чем мы считали ранее. Да, имлпанты делали его более агрессивным и импульсивным существом, однако беда была ещё и в самом характере мясника. Выращенный рабом-гладиатором, что никогда не знал свободной жизни, Ангрон явно презирал любую жёсткую власть, считая её формой рабства. Он готов был сражаться за свою иллюзорную свободу до последнего вздоха, даже если бы в итоге лишь мертвецы могли бы ей насладиться.
И у меня не было не единой идеи, что делать, чтобы превратить этого вечного революционера и повстанца в стабильный и лояльный элемент. Прямо сейчас Ангрон являлся бомбой замедленного действия, что однажды не выдержит и взорвётся, забрав с собой бог знает сколько жизней. И тогда пропавших и забытых братьев у меня будет уже трое.
Подобное отношение не исправить, поменяв что-нибудь в его мозгу, и с ним точно не помогут мои жалкие попытки начать дискуссию — я не был глупцом и признавал, что не являюсь мастером слова подобно Хорусу или Лоргару. Не мне рассказывать о свободе в Империуме, а попытки долго и внятно разъяснять причины того, почему человечеству сейчас требовался жёсткий кулак, сейчас явно были к лишнему.
Моя роль в Крестовом походе тоже немаловажна, и слишком долгие второстепенные проекты действительно могут задержать поход. Пертурабо тем более не будет подобным заниматься, а потому лучше всего признать очевидное — раз нам не решить проблему, пусть этим займётся кто-то другой…
— У нас нет ни времени, ни желания вдаваться в философию власти и свободы, так как мы и так слишком долго провозились здесь. Восстанавливая, так-то, твой разорванный рассудок! И если тебе так уж понравилось жить в мире вечной ярости, то скажи — вернуть тебя в него куда проще, — уже с не скрываемым раздражением произнёс Олимпиец в спину уходящего, обладавший куда меньшим терпением, по сравнению со мной. — Я должен вернуться к своему легиону и продолжить военную компанию, посреди которой меня вырвали. Мой единственный совет тебе — поработай первое время с кем-нибудь в паре. Фулгрим, Хорус или даже Лоргар — если они не смогут убедить тебя вести себя нормально, то дальше просто иди к отцу и высказывай всё ему лично. Если ты являешься бесстрашным повстанцем, коим себя называешь, то не побоишься встретиться с ним на поле боя лицом к лицу.
Ангрон буквально начал рычать после речи Пертурабо, однако не нападал. Он одним ударом кулак вышиб дверь, и ушёл в даль по коридору. Пусть я бы и выбрал другие слова, однако не мог не согласиться с братом — если кто-то не готов принять помощь и лишь угрожает расправой своим спасителям, то у меня нет желания помогать ему больше необходимого. Мой дом и так слишком заждался своего Владыки.
* Главная причина, почему Ангрона никто не старался чинить. Его имланты не убрать простой операцией, они слишком глубоко погрузились в его мозг, но в то же время не стоит забывать, в какой вселенной происходит действие. Те же техножрецы без проблем могут использовать одновременно несколько мозгов, в то время как переселение души в клонированное тело можно реализовать даже без помощи варпа.
Проблема в том, что никто не желает тратить время во время войны, где каждый день происходит нечто важное космических масштабов. Император был в состоянии хоть мёртвого Ферруса вернуть в строй, но Ангрона, который сам виноват в своём состоянии (никто из Примархов не попался бы в ту ловушку, что он), не смог завоевать родной мир и при этом чуть не помер от самых обычных людей? Для Императора главная проблема была не в том, что Ангрон ненавидит его, а в том, что он оказался просто неэффективным инструментом.