124 Глава сто двадцать четвертая. Маски сброшены.fb2
Ураган черной энергии от земли до небес закручивает низкие тучи. Ветер ревет, бушует! Такой сильный, что вырывает куски из одинокой горы, включая в себя. Каждая частица вихря состоит не из воздуха, но из темной силы.
Ветер злой реацу треплет длинные белые волосы Укитаке Джуширо, волнует складки хаори, пытается пошатнуть самого шинигами, но тщетно.
Целое измерение силы собирается в одной точке, Розарии. Аура реацу демона так сильна, так давит, что сбила бы с неба любого. Но не его. Укитаке упрямо стоит скалой в шторме, принимая на себя гнев окружения без страха.
Злобная сила в такой концентрации, подобная яду, сокрушит дух и волю любого. Но не его.
Укитаке стоит в небе, с прямой спиной, подобной непоколебимому столбу. Он не позволяет самой концепции Отчаяния или Страха повлиять на свое сердце, как бы не старался Люцифер.
Его воля, его философия, то, ради чего он сражается… Эти вещи выкованы тысячами битв, тысячами пережитых потерь, закалены и отточены в две фразы, ради которых он поднимает свои клинки.
Есть два вида битв.
Первая — за жизни. Ради защиты жизни, Баланса, Мира, ради общего блага.
Вторая — за гордость. За честь, свою или семьи, это битва за свои принципы, эгоистичная, личная причина.
Все войны и битвы можно очистить, упростить, увидеть, что существует лишь два вида битв, ради которых стоит сражаться.
Капитан Тринадцатого Отряда посмотрел вниз.
Там, земля отчаявшихся душ… Бедные люди, поглощенные землей Ада, прямо на глазах истощаются пыткой, их суть пожирается, чтобы Люцифер стал сильнее.
До конца, до шелухи, без права переродиться… Как отвратительно. Как печально.
— Есть два вида битв, — голос Укитаке не теряется в реве ветра, он режет его как нож, доходя до врага в оке бури. — За жизнь. И за гордость.
Беловолосый шинигами поднял мечи, два острых клинка, связанных алой нитью, блеснули реацу на лезвиях.
— Столько уничтоженных, выпитых душ, нарушают Баланс. И ты сам отвратителен мне за это, демон. Что ты сотворил с бедными людьми, непростительно. Сегодня тот редкий, горький день, когда две мои причины сражаться объединяются. И когда это случается…
Глаза Укитаке наполняются слепящей реацу, белой, как снег. Аура Капитана с натугой, но неумолимо отталкивает само зло от фигуры шинигами.
— …я больше не сдерживаюсь. Выкладываюсь на полную. Когда есть Враг, кара которого стоит любой цены, я плачу ее без сомнений. Ты слышишь меня, Люцифер, Демон?
Сквозь прорехи в урагане Укитаке видит алые, злые глаза на ужасающей морде растущего на глазах существа. В них только бесконечная злоба и ненависть.
Он слышит. Укитаке кивнул ему, словно выражая последнюю долю вежливости к врагу, даже к такому, даже сейчас.
А потом одно слово сокрушает пространство одним выдохом с бледнеющих губ Укитаке:
— Банкай.
Огромная сила, подобная весу самого океана, хлынула из Укитаке в мир.
Вихрь злой энергии Ада пошатнулся перед ней, изгибаясь словно червяк, пытающийся избежать ножа.
Укитаке выставил перед собой двойные клинки, позволяя им таять на частицы в воздухе, освобождая его руки.
Сам Капитан, хотя и казался невероятно мощным, богом над миром, становился лишь бледнее лицом, без кровиночки в коже.
Банкай — это не просто «усиление в десять раз», это не игра с четкими правилами, так все не работает. Это предложение было чьим-то хвастовством, пошедшим в народ. Сила реацу в Банкае в идеале.
Если бы обычный человек мог выдать удар на пределе своих сил, возможностей и воли, на грани смерти и давления, лучшее что мог в жизни… А потом смог закрепить это пиковое состояние, выдержать его телом и сражаться в нем — это было бы похоже на то давление, которое оказывает Банкай на шинигами.
Только это не просто давление физической нагрузки, а испытание всей души и даже разума. Это состояние на грани всего, что может выдать шинигами и его зампакто.
Только дело не только в давлении на тело. Для шинигами все как всегда заключается в реацу.
Чем сильнее сам шинигами — тем сильнее его Банкай. От базовой силы все отталкивается и определяется верхним пределом.
Состояние, здоровье, раны, настроение, сила духа… Все идет в счет, а не так просто и легко, как «усиление в десять раз».
Вот только крепость цепи определяется ее самым слабым звеном.
А каким бы талантливым и опытным не был Укитаке, его слабое звено так же очевидно… Его тело. Легкие.
Давление собственного Банкая способно в прямом смысле убить его. Шанс на это выше, чем просто остаться покалеченным или сломанным от проводимый силы.
Беловолосый Капитан, едва разжимая зубы от боли в груди, вдыхает так глубоко, как позволяют остатки его легких, хранимых в вечной стагнации силой Мимихаги-сама, заключенном в его теле.
Всего одна фраза, активация и провозглашение его воли, должна прозвучать не смотря ни на что… И слова обрушились на мир, тихо, но твердо и четко:
— Шио то Инадзума но Кьюден. (Дворец Прилива и Молнии)
А потом Укитаке сцепил губы и прекратил выход в тот же миг, как последний слог покинул уста. Он не скажет ни слова и не будет дышать, пока враг не умрет или он не сдастся и не сделает вдох… И тогда он погибнет.
Это то, что действительно люди имеют в виду, когда говорят что находятся на лезвии. Укитаке на пределе, на сантиметре перед обрывом, на канате под смертью. Каждый Банкай для него это смертельная игра, когда он ставит на кон все ради победы. Это не та сила, которую он может использовать легкомысленно.
Но оно того стоит.
Ради жизни и гордости.
Люцифер не удержал потоки силы Ада, вихрь развеивается. Сам демон с ошеломлением понимает, что отрезан от собственного измерения и больше не может черпать силу.
Одинокая гора быстро исчезает под синим светом. Огромные волны возникают из ничего, становясь гигантскими стенами. Колонны из слепящих фиолетовых молний растут к небесам, создавая не то дворец, не то клетку.
Мираж и явь, дворец от земли до небес, цунами и буря, выкованные в здание, воплощенные в невозможном чуде. Банкай Укитаке Джуширо может убить его, но он действительно… Великолепен.
Внутренний Мир Укитаке полон облаков и молний, оттуда до его слуха доносится сдвоенный высокомерный голос:
— Поторопись, иначе умрешь, глупец.
Взрослые голоса. Укитаке едва заметно улыбнулся. Обычно его Зампакто — два ребенка, мальчика.
В Банкае его духи-близнецы не так шаловливы и послушны. Личности и внешний вид меняются на двух взрослых, горделивых Монархов-Близнецов, воплощений Волн и Молний.
Но если честно… Так они ему гораздо больше нравятся. Даже от милых детей можно устать в какой-то момент. А такими взрослыми и могущественными он видит своих духов Зампакто очень редко.
Всего лишь пара секунд прошло, а Люцифер заточен во Дворце Прилива и Молнии, таком огромном, что враг похож на мышку в огромной клетке.
Укитаке поднял руку, глядя на демона сверху вниз. Здесь, внутри, никто не видит насколько вид Капитана стал чужим его обычному облику. Властный, жестокий Капитан, показывающий свою самую темную сторону только врагу. Разгневанный Император самой бури, карающий с небес.
Взгляд Укитаке обещает демону мучения, кару за все те страдающие души снаружи. Дворец озарился светом молний, в ушах грохочет рокот океанских приливов.
А потом Укитаке опустил руку.
* * *
Я с благоговением наблюдаю издалека, как и все, за огромностью Банкая Укитаке. Эта штука накрыла всю гору так, что ее не видно!
Я стиснул рукоять меча так сильно, что ощущаю как оплетка Цукигами впивается в кожу.
Сильнейшие ученики Ямамото, теперь я понимаю…
Это Банкай типа Домена. Что у Кьёраку, что у Укитаке.
Из трех типов, Физического, Кидотипного и Домена, у них самые опасные, редкие и сильные.
В Шикае обычно считаются только два первых типа и Кидотипные по общему признанию более опасны. Хотя все, конечно, зависит от самого шинигами, это просто такой стереотип.
Но в Банкае это уже не стереотип. В нем важна сила заложенной концепции, чем она сильнее, тем могущественнее Банкай.
И хотя доведенный до предела Кидотипный Банкай ужасен, взять хоть Ямамото или Рукию с силой солнца или абсолютного нуля в клинке, это все же не так опасно, как Банкай типа Домена.
Потому что даже от все уничтожающего меча Ямамото хотя бы можно увернуться, сбежать или подставить что-то вместо себя. Было бы желание, найдутся способы борьбы. От области чужой силы так легко не выберешься и не увернешься, когда ты буквально находишься в чужой атаке со всех сторон.
Банкай типа Домена/Области признан самым редким, опасным и трудноуправляемым из всех. Но все это того стоит…
Ощущая безумное количество реацу, подавляющее само пространство измерения вокруг себя, я могу только восхищаться и стараться не завидовать так сильно.
Я хотя бы делаю это молча. Среди толпы шинигами не сдерживает язык только одна до боли знакомая блондинка. Ее грубая привычка сквернословить, казалось бы убитая во времена учебы в Академии, вернулась, стоило только шокировать Касуми.
— Ты только погляди на это, Гото! Да взять мне в рот яйца Они и его великанский член с проглотом, если это не самый потрясающий Банкай в Готей 13!
Блондинка, бешено ухмыляясь, отдернула рукав формы.
— Гляди, у меня аж мурашки от страха.
Гото тоже так впечатлен, что аж заговорил:
— Да. Сильнее, чем наш Капитан… Намного сильнее.
— А я о чем, трахать тебя в жопу, немногословный ты чудак! Это такая сила! Такая! Ух!
— Касуми, — вздохнул я. — Прикуси язык. Слишком много ругани в секунду.
Блондинка, собиравшая еще что-то выдать, поперхнулась. Кашлянула в кулак.
— О, я опять? Прости, Гото, само с языка сорвалось.
— Хм-м-м, — покачал головой Гото.
Наш разговор не просто болтовня, он помог другим собраться с мыслями и начать думать, а не просто ошеломленно стоять под аурой Банкая Укитаке. Среди всех только мы трое сохраняем активность и осторожность, своей аурой не давая отголоскам далекого сражения поставить рядовых на колени.
Лейтенант Тринадцатого… Бросил взгляд на жмущегося в тылу и подавленного шинигами. Бесполезен.
Судя по страху в глазах, он впервые видит Банкай своего Капитана. Или вообще Банкай.
Уверен, что совсем скоро это перерастет в благоговение, а потом в глубокое уважение перед силой своего начальника.
Неужели я тоже был таким, когда узрел мощь Сугимото в той долине Квинси? Жалкое зрелище, должно быть.
Для меня сила того же Сугимото в прошлом или мощь Укитаке сейчас не объект восхищения, как таковой, на который можно только смотреть…
Это цель. Уровень, до которого нужно добраться, а потом преодолеть.
Под ногами прошла дрожь землетрясения. В воздухе что-то дрогнуло, ощутимо стало легче дышать.
— Смотри, на небе! — первым Роз указал.
В низких тучах пролом, словно зеркало треснуло. Тряска повторилась.
Банкай Укитаке медленно исчезает, показывая почти сровненную с землей гору. Ауры Люцифера нет.
— Розарий мертв, — констатировал я с улыбкой облегчения. —Укитаке победил.
Но когда Укитае появился перед нами в вялом, неуклюжем сюнпо, кашляя кровью и падая на руки среагировавшей Касуми, улыбка исчезла.
На нем нет ран, но он, черт возьми, при смерти! Дышит с таким хрипом и натугой, что каждый вдох словно последний. Еще и сознание потерял! Как так вышло?!
Его хреновое здоровье, мощь Банкая… Он чуть сам себя не убил?
— Менос, — ругнулся я, — Касуми, не тупи! Я раскрою поле.
— Уже лечу.
Мигом собранная блондинка уже придерживает за спину севшего на землю Капитана, свободная рука озарена зеленым светом Кидо Возвращения.
Четверка кубиков артефактов вонзились в землю, подняв оранжевый барьер стабилизации вокруг Касуми и Укитаке.
Земля снова затряслась.
— Что делать, Судзин? — спросил Роз.
Касуми ответила первой:
— Капитана сейчас нельзя перемещать. Все его тело… Оно как расколотая ваза. Только тронь не так и конец.
— Капитан Укитаке, — в рядах шинигами кто-то натурально заплакал. — Как же так!
Воздух Ада все еще действует, ухудшая негативные эмоции до крайностей.
— Он еще не умер, не ныть там, — как можно более спокойным тоном сказал я, командуя. — Нельзя значит нельзя. Всем успокоиться, держать эмоции под контролем. Измерение еще должно продержаться какое-то время, лидеры врага убиты. Лечимся, восстанавливаем силы, охраняем Капитана. Он наверняка знает, как нам вернуться.
В этот момент, когда казалось бы все не так плохо, рядом со мной открылись Врата Сенкаймона.
— Что?
Я только успел удивиться, разве они не запечатаны с той стороны неизвестным предателем? Как знакомая фигура Айзена рухнула прямо через порог.
В самом ужасном, предсмертном состоянии. Аура даже хуже чем Укитаке.
— Ч-что? Соскэ?
* * *
В окружении недоумевающих шинигами, то и дело бросающих косые взгляды на меня и лежащего Айзена, я пытаюсь что-то сделать.
Кто тут не узнает силу реацу нашего же Капитана от ран или Шипы Боли в Айзене?
Я не могу сейчас думать об этом, как-то рационально строить теории, когда мой лучший друг буквально умирает на моих руках, делая каждый вдох короче предыдущего.
Я затащил Соскэ в барьер к Укитаке и Касуми. К чести блондинки, она ведет себя как профессионал, не отвлекаясь от своего пациента.
Я знаю о Шипах Боли кое-что, когда на своей шкуре ощутил их ужас. Их не может вытащить жертва, если Сугимото не захочет. Но посторонний может.
Оставлять их в теле Айзена — значит продлевать агонию. Какими бы не были раны после извлечения, они не хуже боли наличия их в теле, знаю по себе.
Шипы Боли жалят пальцы, как самая жгучая крапива в мире, когда я выдергиваю их из плоти друга с каплями крови.
Острия шипов не хотят расставаться с кровью, вытягивая за собой хотя бы каплю напоследок.
С каждым вытащенным шипом тело Айзена содрогается от болезненной судороги, но он все еще не приходит в себя окончательно. Дыша тяжелым воздухом Ада, Соскэ начал говорить в бреду горячки.
— Судзин.
— Я здесь, Соскэ, болтай поменьше.
— Судзин.
— Черт, ты в бреду, да?
Невидящий взгляд сквозь разбитые очки сказал мне ответ.
— Судзин, — хриплый, тяжелый выдох сквозь кровь на губах, он невидяще смотрит вперед, бормоча: — Я спасу тебя.
На секунду я задумался, от чего он может меня спасать? Но потом всего лишь взгляд на место появления Сенкаймона все сказал одним фактом. Он пробил для меня проход через Дангай. Путь домой свободен.
Но схватился по этому поводу аж с Сугимото? Как он вообще прошел через Мир Пропасти в таком состоянии?!
— Соскэ, — я тронут почти до слез подобной самоотверженностью, но вид израненного друга печалит меня большего всего. — Ты слышишь меня?
Явно не слышит, пребывая в бреду и в своем мире. Он даже не понимает, что я уже здесь. Последний шип выдернут, ничто больше не причиняет нервам Соскэ обжигающей боли, которую я знаю и от одних воспоминаний о которой стараюсь не дрожать.
— Судзин… — кажется, на мгновение его глаза посветлели, увидев меня. — Мне так… Мне так… Больно…
Выдохнув, Соскэ замолк, глаза полностью потухли, как угли без тепла.
Айзен Соске сделал свой последний вдох.
Грудь не поднимается. Пустые глаза в треснутых очках. Пульса крови нет…
Не может быть! Не может этого быть! Это просто не происходит!
— Нет, нет, нет!
Мои пальцы дрожат, почему они так дрожат?
— Не дышит! Соскэ! Соскэ, черт возьми!
Не веря, что это прямо сейчас, по-настоящему происходит, Айзен умер прямо так, я попросту растерялся. Я же делал лучше, вытащив шипы? Как все пришло к этому? Почему?!
Аура реацу Соскэ начинает волноваться, слабея с каждой секундой. Я сжал его плечи руками, желая встряхнуть и боясь это делать. В итоге я только и могу, что выдавить жалкое:
— Не умирай у меня на руках… Это дерьмовая шутка.
Я видел, что Айзен Соскэ может истекать кровью, быть ранен, болен, слаб… Но где-то в глубине души была странная вера в то, что Айзен просто не может умереть.
Это же Айзен, чертов, Соскэ! У него должен быть запасной план на запасной план, скрытая карта в рукаве и рукав в карте.
Или это иллюзия.
Но нет, все это было лишь глупой верой и надеждой в темном мире, который обожает сокрушать наивные представления.
Разве с нашей силой, умом, планами, с нами может случиться что-то плохое?
Мир дал мне сокрушительный удар по этой вере, когда Айзен перестал дышать прямо у меня на руках, его сердце остановилось, а глаза потухли, оставшись мутными карими камнями там, где раньше сверкал острый интеллект и безграничная уверенность.
Перед взором немного мутнеет, я моргнул с такой силой, что непрошеные слезы исчезли с век. Работайте, мозги! Я же могу еще что-то сделать?!
Рано смиряться! Лечебное Кидо! Я еще могу ему помочь!
Куча эмоций и мыслей пробежали в голове за секунды, за которые я успел взять себя в руки и начать трезво размышлять.
Шок. Отчаяние… Почему такое сильное отчаяние?
Гребанный Ад со своим гадским воздухом в самый ненужный момент! Мы аж стыдно за себя сейчас, уже забыл когда так лажал в критичный момент.
Рука с зеленой реацу застыла напротив груди Айзена. Получится или нет? Что терять, он уже считай мертв! Действуй!
Впрыск лечебной реацу прямо в сердце заставил его забиться вновь. Я рисковал разорвать ему сердечную мышцу таким количеством реацу, но в этот момент просто не могу придумать иного метода или способа. Я умею только лечить внешние раны, черт возьми!
Я затаил дыхание, изо всех сил ожидая услышать стук чужого сердца. И я его услышал.
Тук-тук. Тук-тук. Едва видимая дрожь шикахушо на груди от биения сердца.
Повезло, это помогло! Соскэ вдохнул полной грудью, моргнул, в карих глазах появилось осознание происходящего.
Тонкие пальцы Айзена сомкнулись на моем предплечье с силой кузнечных щипцов. В глазах, все еще мутноватых, появилась трезвость мысли и жажда к жизни.
— Еще раз, — прохрипел он. — Вдвое слабее, а потом еще трижды через каждые мои три вдоха.
Я сделал, как он сказал. Мои пальцы трясутся от внутреннего страха сделать что-то не так и добить друга собственными руками. Как медики из Четвертого переносят подобный стресс? Это ужасно.
Но главное, что Айзен жив. После указанной процедуры он отключился, но я вижу, что это легкая кома. Живой…
Я только что чуть не потерял лучшего друга. Менос раздери, как так получилось? Почему он ранен шипами Шикая Сугимото?
Что произошло в Обществе Душ, пока нас не было?!
Звук открытия новых Врат, размеренные шаги, ядовитая аура обрушилась на толпу шинигами. Убийственно спокойный голос Капитана Сугимото, все это снова не дало мне разобраться в переворотах этого долбанного мира. Кто бы дал просто минуту собраться с мыслями? Много прошу, ха.
— Так-так-так, вы, ребятки, действительно как тараканы. Так много осталось. Очень живучие, похвально. Но это ненадолго.
Вперед вышел Лейтенант Тринадцатого. Он даже держит руку на мече, проявляя несвойственную ему храбрость. Но то, как он встал между Сугимото и барьером с Укитаке, показало, почему.
— Что вы имеете в виду, Капитан Сугимото?
Старик посмотрел на вставшего перед ним с презрением, как на муравья. Резкий, быстрый взмах клинка, который смог уловить только я. Голова Лейтенанта отлетает отдельно от тела, безголовый труп рухнул, питая черную землю кровью шинигами.
— Так понятнее? — сухим сарказмом полны его слова.
Взмах меча очищает лезвие от капель крови другого шинигами, четко и ясно выдавая в Сугимото предателя Готей 13. Виновник нашего заключения без дороги домой найден, но радости никто не чувствует.
Он убил Лейтенанта так легко, словно прибил муху на столе.
То, как он смотрит на каждого шинигами здесь, как на врага, не дало ни единому человеку здесь вдруг воспылать надеждой или питать новые иллюзии.
Я даже честно удивлен, что ни одного идиота не оказалось, начавшего спорить с реальностью происходящего или задавать тупые вопросы. Каждый просто молча схватился за рукоять меча.
Сугимото предал Готей и связался… Нет, все же он Капитан. Не союз, он использовал демонов, чтобы убить всех нас здесь. Если не раздуваться от гордыни, то не нас всех.
Скорее, Укитаке. И, может быть, меня. Остальные здесь как сопутствующий ущерб.
Удар по духу армии от предательства Капитана Сугимото, после всех потерь и битв в Аду просто сокрушителен. Хотя руки на зампакто, никто не посмел поднять клинок на Сугимото, просто знают, что это бесполезно.
Тишина висит в воздухе напряжением, отчаяние проявляется на лицах, садисткое удовольствие во взгляде ядовитого старика от вида наших эмоций.
Укитаке сам на ниточку от смерти, Айзен без сознания, только я тут уровня Капитана по реацу.
Скорее всего… Даже точно. Мы все сегодня умрем.
Что ж, тогда очень хорошо, что я не боюсь смерти.
Оранжевый барьер открылся, выпуская меня наружу. Тихий, почти печальный шелест меча, выходящего из роскошных ножен, обитых золотом.
Как, зачем, почему? Это не важно, когда враг стоит прямо перед тобой и хочет твоей смерти. Ответы получает тот, кто выживает.
— Капитан Седьмого Отряда, Сугимото Джун, — имя и ранг произнесены со всей учтивостью дворянина, пропитавшей мои кости. — Прежде, чем мы начнем… Первое, что я подумал, когда впервые увидел тебя. «Какое уродливое лицо». Просто, чтобы ты знал.