Глава 13. В здоровом теле здоровый дух
Для кого-то дни в Шаолине летели как быстрые журавли, а кто-то страдал из-за ранних подъемов, пресной вегетарианской пищи и «всякой ненужной для заклинателя ерунды», которой приходилось заниматься. Но со временем и Вэй Ин перестал картинно страдать, так как кое-что важное, из того, что с ним тут происходило, заняло все его мысли.
У Вэй Ина и у Лань Чжаня из всего обучения были единственные индивидуальные занятия с духовными мастерами. У каждого из них был свой.
— Души ваши после переноса в новый мир все еще находятся в смятении. Требуется время и работа с мастером, чтобы привести их в гармонию с новыми телами и миром, — заявил Цао Шудун, представляя своим ученикам их мастеров. — Мастер Тан будет работать с тобой, Вэй Ин, а мастер Луо — с Лань Чжанем.
Тан Жуисонг внешне совсем не походил на духовного мастера, каким его представлял темный заклинатель. Он был достаточно молод, не носил оранжевый короткий просторный халат-кимоно с широким воротником и широкими рукавами, как мастера боевых искусств и развития тела, а одевался в два слоя хайцин (верхний желтого цвета), и поверх него красную кашью, как мастера изящных искусств и монахи высших рангов, включая настоятеля Ши Юнсина.
Учитель Тан повел Вэй Ина в уединенную беседку, куда им принесли чай.
— На наших занятиях я не буду тебя ничему учить. Это будут беседы о прожитых тобой годах, о том, что с тобой происходило. Я чувствую в тебе бунтарский дух и множество душевных ран. Для достижения духовной гармонии тебе стоит разобраться в самом себе и своей жизни, найти Свет Истины, отринув заблуждения.
— И с чего мы начнем?
— Вот с чего, — и Тан Жуисонг передал заклинателю небольшую занятную картину, на которой были изображены три старца, стоящих около огромного чана. — Этот сюжет называется «Старцы, пробующие уксус». Он символизирует «три учения» — конфуцианство, буддизм и даосизм, изображает их основателей. Как ты думаешь, почему у них у всех разное выражение лица: у Конфуция — кислое, у Будды — горькое, а у Лао Цзы — сладкое?
— Боюсь, учитель, я не настолько сведущ в таких вещах. Я изучал основы дао, с остальными учениями совсем не знаком.
— Я поясню. Конфуцианцы считают жизнь человека кислой, которую можно исправить только посредством воспитания. Буддисты верят в то, что жизнь человека горькая, так как страдание — это ключ для достижения просветления. Лао Цзы счастливо улыбается. Уксус, конечно, кислый — но ведь и это прекрасно, как и вся жизнь! Даос внимательно смотрит на мир, впитывает его, старается ощутить в нем Дао и наслаждается всем, что встречает в жизни. Мне кажется, что этот принцип дао очень близок тебе.
— Да, да, Тан шицзюнь. Это все обо мне. Не могу сказать, что я осознанно пытаюсь ощутить во всем дао, но наслаждаться жизнью я старался. По крайней мере, насколько это было возможно в разных обстоятельствах.
— Вот об обстоятельствах мы и поговорим. Что первое ты помнишь в своей жизни?
— Очень смутно помню своих родителей, Вэй Чанцзэ и Цаньсэ Саньжэнь. Это, скорее, смутные образы, а не воспоминания.
— Что с ними случилось?
— Они оба были заклинателями и погибли на ночной охоте сражаясь с порождениями тьмы, что оказались им не под силу.
— Понятно. А где и с кем они оставили тебя, когда отправились туда, где погибли?
— В комнате постоялого двора. Видимо ни с кем, раз я оказался на улице, после того, как они не вернулись.
— Как ты думаешь, какое определение больше подходит к ним: ответственные и благоразумные или самоуверенными и беспечными?
— Я бы не хотел выбирать, все же это мои родители.
— Но ты понимаешь, что они погибли не потому, что были неумелыми и слабыми заклинателями, а потому, что вступили в бой с силами, с которыми не смогли совладать, не озаботившись твоей дальнейшей судьбой в случае их смерти?
— Понимаю, но я не держу на них зла. Для заклинателей ночные охоты обычное дело. Они были молоды и не думали о что погибнут.
— Но именно из-за их безрассудства ты остался один и в таком нежном возрасте жил на улице.
— Но меня же нашел Цзян Фэнмянь и забрал к себе в Юньмэн. Я стал первым учеником Ордена Юньмэн Цзян.
— Не спеши, мы к этому еще перейдем. Скажи, как долго ты жил на улице?
— Я точно не знаю, где-то пять лет. Сначала я несколько месяцев бродил в Илине в окрестностях постоялого двора, ждал, что папа и мама вернутся за мной. Потом меня оттуда прогнали. Удивляюсь как я выжил, мне года четыре было, я был совсем один, мне было ужасно страшно.
— А от Илина далеко до Юньмэна?
— Да нет, на мече меньше дня пути.
— В Илине было в твое время очень много маленьких детей на улице?
— Я один.
— Ты так хорошо прятался, что тебя никто никогда не видел и не знал, где ты ночуешь?
— Нет, все знали, что я ночую в заброшенном сарае для скота на участке с домом, где никто не жил. Некоторые жители оставляли мне там немного еды и старую одежду.
— В городе с единственным брошенным мальчиком отряд заклинателей, наверняка глава ордена Цзян отправился не один на твои поиски, пять лет не мог тебя найти?
Вэй Ин задумался, и, помолчав, ответил:
— Я не знаю, что сказать…
— Просто подумай, как такое могло произойти. Поставь себя на место Цзян Фэнмяня. Ты бы нашел в одном небольшом городке одного бездомного мальчика?
— Точно нашел бы. Расспросил бы торговцев едой, они наверняка бы сказали что видели мальчика, что терся у их прилавков, и указали направление, куда я обычно убегал, когда меня прогоняли.
— Глава ордена Цзян ведь был не глупее тебя.
— Что же получается, или он меня не искал, или нашел, но почему-то не забрал.
Вэй Ин насупился. Он был так благодарен Цзян Фэнмяню, что тот забрал его с улицы, что готов был на все ради него, его семьи, Ордена Цзян. Он столько лет молча сносил побои и оскорбления Юй фурэн, а оказывается, что дядя не очень-то и спешил его облагодетельствовать. Может и не очень хотел? А как же тогда внимание, которое он ему уделял, даже больше, чем своему родному сыну? По светлому образу дяди Цзяня побежали трещинки.
— Почему, как думаешь?
— Юй Цзыюань, тетя, она ненавидела меня. Наказывала по любому поводу и без повода, просто потому, что ей что-то показалось или подумалось. Она заставляла меня стоять на коленях в Храме предков, давала подзатыльники, порола розгами, но больше всего любила отходить меня цзыдянем. Вся спина была в рубцах от этого. Это из-за неё, из-за Юй фурэн дядя Цзян не искал меня?
— Возможно. Сейчас сложно судить об этом, да и ответ, скорее всего, не будет таким однозначным. В итоге он же тебя все-таки забрал в свой дом.
— А как, скажите, он меня узнал? Вы знаете на кого я был похож? Босой, одетый в лохмотья, волосы все в колтунах, на коже столько слоев грязи, что меня четыре раза отмокали в воде и терли мочалками с соком мыльного дерева. Когда мне дали зеркало я сам себя не узнал. Я не помню, чтобы меня кто-то о чем-то расспрашивал. Тем более, что мне было уже девять лет, я был не испуганным крохой, а отчаянным сорванцом, который всегда был готов дорого продать свою жизнь. Я даже смог немного зарабатывать, по мелочам помогая торговцам и развил мощное для своего возраста золотое ядро, даже не подозревая об этом.
— Хоть я и из другого времени и мира, но не могу не сказать, что очень сожалею о том, через что тебе пришлось пройти в детстве. Не всякий взрослый вынесет такое.
— Не стоит, это все прошло. Но, все-таки, как он узнал меня? Он ведь просто подошел ко мне, когда я чистил морковь на заднем дворе постоялого двора и спросил я ли Вэй Ин. Потом сказал, что он друг моих родителей и что пришел забрать меня, чтобы я жил с его семьей. Получается, что он все время знал, где меня можно найти.
— Что первое ты помнишь о своем нахождении в семье Цзян Фэнмяня?
— Тетя кричала на дядю, потом ушла. Дядя познакомил меня с Цзян Чэном и Цзян Яньли.
— И?
— Мне показали, где я буду жить, помыли, дали чистую одежду и послали на тренировочную площадку. Я там первый раз в жизни сражался учебным деревянным мечом со своим шиди. Он, конечно, выиграл. Я тогда был похож та тощего суслика после голодной зимовки и летней засухи, а меча в руках не держал и сражений в глаза не видел.
— А что было потом?
— Когда я окреп и управляться с мечом стал намного уверенней, проводя много времени на тренировочной площадке с манекенами. Я стал побеждать Цзян Чэна.
— Все радовались твоим успехам?
— Разве что дядя. Тетя, мадам Юй, особенно сильно меня наказывала, находя любые поводы, после того, как я одерживал победу над её сыном. Цзян Чэн злился, шидзе старалась не злить мать и успокоить брата, до моих успехов ей всегда было мало дела, главное чтобы никто ни на кого не злился. Я не дурак, чтобы хотеть получать лишние удары цзыдянем, со временем я понял в чем причина вспышек ярости Юй фурэн. Пришлось мне проигрывать шиди.
— Цзян Чэн знал, что его мать бьет тебя?
— Все знали, я же сначала громко кричал, а потом несколько дней не мог встать с постели.
— Он никогда не вступался за тебя?
— Нет, мадам Юй не потерпела бы такого.
— А Цзян Фэнмянь?
— Тоже нет.
— А Цзян Яньли?
— Шицзе была добра ко мне.
— Как именно она была добра к тебе?
— Шицзе жалела меня, супчик варила.
— Просила мать не бить тебя? А еще вставала между тобой и мадам Юй, принимая удары кнута на себя?
— Нет, такого не было.
— Тогда, наверное, она просила отца повлиять на Юй фурэн?
— Не слышал о таком.
— То есть она, знала, что её мать просто избивает сироту ради своего удовольствия и ничего не предпринимала, чтобы это прекратить, хотя была старше тебя на несколько лет. Было так?
— Получается, что да.
— Воспитанные и благообразные дети удобнее и приятнее, чем непослушные сорванцы. Но и они дети. С ними нужно беседовать, объяснять в чем они не правы, указывать на ошибки, но никогда не вбивать воспитание палками. Причиняя боль телу, наказывающий калечит и душу ребенка, ответом будет его внутренний гнев, который выльется в еще большие проступки. Но есть и другая крайность. Чрезмерная любовь, когда ребенку приписываются несуществующие заслуги, когда ему все прощают, меняют для него принятые правила и он чувствует себя вправе совершать любые поступки, оправдывая и плохие. Никогда не признает себя виновным, но легко обвинит других в чем угодно, чтобы почувствовать себя хорошо.
— Это как Цзян Чэн еще до падения Пристани Лотоса обвинил меня в том, что я лез на рожон и бросался защищать чужих, и потому привлек внимание Ордена Цишань Вэнь к Ордену Цзян?
— Скажи честно, если бы ты мог вернуться в прошлое, ты бы поступил тогда по другому?
— Не стал бы я стоять в сторонке и смотреть как Ван Линцзяо клеймит лицо Мяньмянь. Я не просто так давал клятву бороться со злом и защищать слабых всю жизнь без сожалений в сердце.
— Как ты думаешь, напали ли на Пристань Лотоса, если бы ты затаился и ничего не сделал?
— Думаю, что все равно напали бы. Орден Гусу Лань ничего не успел сделать для того, чтобы спровоцировать нападение. Теперь я уверен, что Цишань Вэнь напали на Орден Цзян потому, что это им было удобно. Нечистая Юдоль была лучше защищена, а Не Минцзюэ, гораздо более воинственным и уверенным в себе главой ордена, чем Цзян Фэнмянь. Цзинь Гуаншань всячески демонстрировал лояльность Ордена Ланьлин Цзинь, он бы и денег не пожалел, чтобы Башня Кои была в неприкосновенности. Нападения на малые ордена не дало бы такого эффекта. Предполагаю, что этот план был разработан давно, а смехотворные обвинения в мой адрес о то, что на горе Муси я вёл себя дерзко и непочтительно, затевал смуту и лишил меча Вэнь Чао, когда, как оказалось, он сражался с Черепахой-Губительницей, были просто поводом.
— У Пристани Лотоса была надежная защита?
— Никуда не годилась, хоть я и укреплял ее талисманами, где мог.
— Цзян Фэнмянь знал об этом? Предпринял ли он меры по ее усилению после сожжения Облачных Глубин?
— Знал, насколько я помню, ничего нового сделано не было.
— На Пристань сразу напали или были какие-то переговоры?
— Небольшие переговоры, Ван Линцзяо потребовала наказать меня. Юй фурэн отхлестала меня цзыдянем, слава богам не отрубила руку, как требовала та.
— То есть она принесла вас в жертву, надеясь таким образом избежать сражения?
— Не знаю, что творилось в ее голове. Понять о чем она думает не мог никто, но я уверен, что она точно собиралась отрубить мне правую руку, а я даже мысленно согласился на это, если бы это действительно стало ценой за покой ордена. Успел даже подумать о том, как развить навык фехтования одной левой. Если бы Ван Линцзяо не проговорилась о том, что Пристань Лотоса превратиться в надзирательный пункт, до того как я лишился руки, не известно выжил бы я в тот день. Но гнев ее перенаправился в другую сторону, хотя даже перед смертью она заявила, что ненавидит меня всей душой, и что я, как обычно, во всем виноват. После этого мне было не оправдаться перед Цзян Чэном.
— Ты спокойно принял эту вину на себя и понес ее дальше.
— Дальше мне было уже все равно. Я отдал свое золотое ядро, стал Темным заклинателем, и то, был ли я виноват в разгроме Пристани Лотоса или нет, уже было неважно.
— Нет, это не так. Что стало с твоим ядром?
— Я сделал так, что оно досталось Цзян Чэну, он свое потерял.
— Ты отдал ему свою самую величайшую ценность, и продолжал слышать в голове его слова, а не держать подлинные факты? Он ведь не поблагодарил тебя?
— Он не знал. Цзян Чэн верил, что ему удалось попасть на небесную гору, на которой жила великая бессмертная заклинательница Баошань Саньжэнь, и что это она восстановила его ядро.
— И он убил тебя?
— Хотел меня, но и Лань Чжань тоже погиб.
— Есть за ним еще что-то?
— Цзян Чэн возглавил поход на гору Луаньцзан и участвовал в убийстве бедных простых ни в чем не повинных Вэней. Не понимаю, зачем он это сделал. Он приходил туда и знал, что нет никакой армии, что на горе старые люди, женщины и дели. Они даже не заклинатели.
— Думаю, что за ваше убийство его наградили, как минимум, каким-нибудь почетным титулом. Все еще чувствуешь вину за то, что произошло с Орденом Цзян?
— Кажется нет.
— А с Цзянами?
— Пока еще не решил, но сомнения велики…
— Поговорим еще раз о твоём прошлом на следующей встрече. Если удастся со всем разобраться, то перейдем к тому, какие трудности у тебя есть сейчас в другом мире и новом теле.
— Как тебе удобнее, чтобы я обращался к тебе? Чанг Чжань? Лань Чжань? Лань Ванцзы?
— Последнее.
— Хорошо.
— Итак, Лань Ванцзы, поговорим о тебе. Что первое ты помнишь в своей жизни?
— Мама, ждал встречи, был рад, было тепло.
— Ты не мог видеть сою мать каждый день? Почему?
— Сложная история. Она жила отдельно, мы с братом могли приходить только раз в месяц.
— А кто заботился о тебе в остальные дни?
— Сначала не помню, потом сюнжан, потом я сам.
— Вы жили у родственников?
— Нет, в детском общежитии с детьми-сиротами, что были на попечении Ордена.
— Но кто-то же взял на себя ответственность за вас?
— Дядя, но он отвечал еще за весь Орден, мало времени.
— Ты прожил уже немало лет, пока с тобой не случилась эта история. Как ты оценивал отношение твоего отца к своим сыновьям?
— Отношений не было. Мы знали, что есть, никогда не видели.
— Когда у дяди было время, чем он занимался с тобой и братом?
— Правила, мы учили три тысячи правил.
— Эти правила нравились тебе?
— Адепту нельзя оценивать правила, их нужно знать и принимать такими, как они есть.
— Это одно из правил?
— Да.
— Но ты сейчас не там, ты все еще хочешь соблюдать те правила?
— Есть полезные.
— Назови несколько.
— Надлежит следовать праведному пути и не совершать злых деяний. Надлежит выручать других из беды и спасать от смерти. Надлежит добиваться и отстаивать справедливость. Надлежит держать слово. Надлежит быть верным. Надлежит быть искренним. Надлежит быть скромным, благожелательным, милосердным и человечным. Надлежит всегда помнить о последствиях своих действий. Надлежит нести ответственность за свои ошибки. Надлежит исправлять свои ошибки.
Лань Ванцзы прикрыл глаза и механически произносил правило за правилом, как будто считывая их со Стены послушания.
— Стоп-стоп! Достаточно. Это, действительно, хорошие правила.
— Еще есть полезные.
— Не сомневаюсь. Скажи, следовать правилам твоя обязанность или это твой личный выбор?
— Обязанность каждого члена ордена чтить и соблюдать правила.
— То есть жизнь по правилам ты выбрал не сам?
— Нет, но…
— Подожди минутку. Скажи, если бы тебе доверили провести пересмотр правил, сколько бы ты убрал ненужных или неправильных?
— Много.
— Ты сам нарушал правила?
— Да.
— Когда в первый раз ты сделал это?
— Когда встретил чжицзи.
— Наверное он нарушал правила и ты с ним?
— Почти так. Ему не нравились правила ГуСу. Не хотел соблюдать.
— И ведь его не поразил паралич, он не получил другого наказания небес, за то, что не соблюдал правила.
— Это так.
— Твой дядя всегда соблюдал правила?
— Мгмн.
— Прости, я не расслышал?
— Нет. Он кричал на Вэй Ина, обвинял его безосновательно. Все это против правил.
— Твой дядя часто говорил с тобой по душам?
— Редко, очень, почти никогда.
— Твоя мама умерла, дядя был занят, твой брат говорил с тобой о том, чего ты хочешь, что тебя тревожит?
— Да, но он тоже подчинялся правилам.
— Как ты умер?
— Держал чжицзи над пропастью, не давал ему упасть. Цзян Ваньинь толкнул камень, не отпустил Вэй Ина, упали вместе.
— Это было по правилам?
— По правилам я должен был сам убить Вэй Ина. Я не мог — он мой чжицзи.
— Таким образом ты предпочел смерть исполнению правил?
— Я выбрал смерть вместе с Вэй Ином. Нет его — нет меня.
— Я хочу помочь тебе освободиться о всего, что мешает твоему внутреннему я. Потому дам тебе задание. Запиши ваши правила, но только те, что тебе полезны сейчас, в этой жизни, в этом мире. Тщательно обдумывай каждое, перед тем как писать. Когда будешь готов — приходи, мы продолжим говорить о тебе.
==========
Хайцин, верхняя и/или нижняя ряса буддистских монахов.
Кашья — накидка буддистских монахов из лоскутов. Чем больше лоскутов — тем выше ранг монаха. Цвета: красный, коричневый.
«Старцы, пробующие уксус» — то, что говорит мастер — верно.
Но изначально сюжет трактовался немного по другому. Кому интересно, можете прочесть тут
Сложная история родителей Лань Чжаня. Цинхэн-цзюнь, отец Лань Чжаня встретил девушку недалеко от Гу Су и полюбил ее, однако девушка не ответила ему взаимностью. Более того, она убила учителя господина Ланя (подробности в каноне не раскрыты). За этим неизбежно должно было последовать возмездие, однако прежде чем Орден успел отреагировать Цинхэн-цзюнь тайно привёз девушку в Облачные Глубины и провёл брачный обряд, после чего заявил, что будет защищать её от любого, кто попытается навредить ей. В итоге старейшины, хоть и были в ярости, подчинились главе и сохранили тайну, сам же Цинхэн-цзюнь ушёл в уединённую медитацию, фактически бывшую покаянием, и практически оборвал контакты с внешним миром. Видимо, исключением была его супруга, как-то она же родила двух сыновей? И до и после рождения мальчиков, их мать жила отдельно ото всех, в, своего рода, в заточении, лишь один раз в месяц получая возможность увидеть любимых сыновей. Во время этих встреч она стараясь подарить детям улыбку и тепло. Когда Лань Чжаню было шесть нет она умерла.