Дракон из Сумеречного Дола. Главы 59-60

Он предложил Ланниспорту переговоры лишь в память об Элии, а не из-за собственной добродетели.

Защитники осаждённого города медлили с ответом в течении долгих часов, без сомнения, опасаясь ловушки, но в конце концов ворота открылись, и отряд из десяти всадников выехал наружу.

Они несли знамена дома Ланнистеров: золотой лев на багряном поле. Один лишь этот вид вызывал у Эйлора невероятный гнев.

Они встретились на середине пути между городом и осадными линиями; обе стороны явно опасались предательства, и стража следила не только за клинками встречающихся, но и за городом и линиями на случай залпа лучников.

Лидер отряда из Ланниспорта явно был Ланнистером, одним из, казалось, бесчисленных зеленоглазых блондинистых ублюдков, в честь которых был назван город. Человек средних лет и невысокого роста. Он улыбался, когда обе стороны остановили своих лошадей.

— А, Таргариен. Пришел сдаваться?

Эйлор не был настроен на игры и почти полностью сосредоточился на том, чтобы не сорвать улыбающееся лицо с его черепа.

— Кто, черт возьми, ты такой?

Мужчина наполовину поклонился в седле; улыбка никуда не делась.

— Тибольт Ланнистер из Ланниспорта к вашим услугам, господа.

Он выпрямился, и улыбка стала жестокой.

— Это ведь ты вёл отряд конницы в обход, да? Надеюсь, тебе понравился мой подарок. Колья могут быть такими неприятными, а лошади издают такие ужасные звуки, когда умирают.

Рука Оберина выстрелила вперёд, дабы схватить руку Эйлора в знак предостережения. Принц был ему благодарен, учитывая, что его ладонь уже тянулась к мечу, а стражники Ланнистера в ответ напряглись.

— Люди издают точно такие же звуки, когда умирают, Ланнистер. — Ответил Красный Змей, проявляя несвойственное ему хладнокровие, хотя голос всё же выдавал его, ибо был пропитан чистым ядом. — Я намерен продемонстрировать это тебе и всей твоей семье.

Улыбка Тибольта никуда не делась, став лишь ещё шире.

— Мило, дорниец, но для этого тебе потребуется пробить стены позади меня, что сделать будет очень непросто, даже с твоими варварами-насильниками в море и теми катапультами, которые вы строите.

«Я не собираюсь пробивать или захватывать эти стены, ублюдок. Я их сожгу. — Разумеется, Эйлор оставил эти мысли при себе. Пусть для Ланнистеров всё окажется сюрпризом. Предсмертным сюрпризом. Вслух же он произнёс следующее: — Мне не нужно пробивать ваши стены, достаточно будет не дать вам их покинуть.

Тибольт в ответ рассмеялся… до чего же неприятный звук.

— Ты смотришь на Ланниспорт, драконий выкормыш. Тысячи купцов останавливаются в нём, и, хотя я уверен, что ваши последователи Утопшего Бога многих убьют, нам, Ланнистерам, всё равно будет чем запастись. Мои люди и я продержимся намного дольше, чем ваши солдаты.

Эйлор указал на изъян вопроса обороны, и голос его стал ледяным:

— Но там за стенами вместе с вашими солдатами ещё десятки тысяч людей, большинство из которых не воины. Женщины, дети, старики — все они рты, которые нужно кормить, тысячи голодных желудков, которые вам ничем не помогут.

Тибольта это не поколебало.

— Все они лояльны нашему делу.

Это полнейший бред, и все это понимали, но блеск в глазах Ланнистера сказал Эйлору, что тот не собирается сдаваться, и что он принял решение ещё до того, как Дракон Сумеречного Дола сделал своё предложение. Это вполне устраивало Дракона. Он и не собирался предлагать Ланнистерам сдаваться, желая их крови, а не извинений.

Но об этом не знали ни Оберин, ни другие лоялисты вокруг него. Их тоже ждёт сюрприз.

— Выгоните их из города. Им будет предоставлен свободный проход.

Эйлор почувствовал, как Оберин повернул голову и уставился на него в замешательстве — эмоции, явно отобразившиеся и на лице Тибольта Ланнистера.

— Что?

Эйлор держал свои фиолетовые глаза сосредоточенными на зелёных глазах Ланнистера.

— Женщин, детей и стариков; позволь им уйти.

Тибольт откинулся назад, и лицо его исказилось от ярости.

— Чтобы ты мог использовать их как заложников против меня и моих людей? Ты оскорбляешь меня, Таргариен!

Эйлор на мгновение сжал зубы, прежде чем ответить.

— Они не станут заложниками, а единственное, что я намерен сделать с тобой — убить. Оскорбления мне ни к чему.

Принц выпрямился в седле Воина.

— Я не мой отец. Я не хочу воевать с женщинами и детьми. Эвакуируйте город. Пусть все эти бесполезные рты уйдут.

Оберин начал было говорить, но Эйлор оборвал его:

— Только пожилых, женщин и детей, запомни. Любой мужчина, похожий на солдата, будет обезглавлен. Любой с оружием, независимо от возраста или пола — выпотрошен. Люди могут уходить от рассвета до заката, но тот, кто покинет город ночью — умрёт. Они не возьмут с собой повозок, драгоценностей, фамильных реликвий; только то, что на них надето. У них ничего не будет, кроме жизни.

Тибольт неверяще уставился, прежде чем снова рассмеяться.

— Во имя Семи, ты серьёзно? Вы, Таргариены, действительно безумны! Вы добровольно позволите осаждённому городу выбросить тысячи ненужных тел, затянув осаду на месяцы или годы? Чудо, что вы, больные любители инбридинга, продержались на троне три сотни лет, настоящее чудо!

Эйлор впустил огонь в свои глаза, пусть и сохранил при этом ровный тон.

— Я позволяю вам «выбросить» тысячи ненужных тел, чтобы не обагрить руки бо́льшей кровью, чем необходимо, когда я разорву Ланниспорт и всё внутри в клочья.

Смех Тибольта оборвался от откровенной ненависти в словах Эйлора.

Принц продолжил:

— Через четыре дня я атакую этот город. Через четыре дня я возьму его и убью всё живое внутри; каждого мужчину, лошадь, собаку, всё вплоть до чертовых термитов в древесине. Всё, что дышит, задохнётся от моего гнева, и ни сопротивление, ни мольбы о пощаде не спасут.

Теперь Эйлор полностью завладел вниманием Ланнистера и всех остальных.

— Я сровняю каждый дом, каждый фонтан и каждое дерево с землёй. К тому времени, как я закончу, от Ланниспорта останется лишь груда мусора и гниющие трупы.

Дракон из Сумеречного Дола немного расслабился, избавляясь от части напряжения.

— Я предпочел бы избежать пролития крови невинных простолюдинов, Тибольт Ланнистер. Но перспектива превратить их тела в горы трупов меня не остановят. Если ты не позволишь им уйти, я всё равно нападу. Я всё равно возьму ваши стены, а затем и жизни. Я всё равно прикончу каждого, от самого стойкого солдата до дряхлой старухи. Мать, брат, сын, дочь — значения не имеет. Они умрут вместе или поодиночке, мгновенно или мучительно долго — мне всё равно. Кровь Ланнистеров, виновных и невинных, окрасит Закатное море в бордовые тона, а их тела будут кормить морских львов неделями.

Эйлор сверлил взглядом ошеломленные лица Ланнистеров, позволяя своей ненависти подпитывать отвращение в его голосе:

— Не будет ни пленных, ни пощады, ни для вас, ни для кого бы то ни было. Но вы ещё можете спасти свои семьи. У вас есть четыре дня, чтобы выслать их из города. Четыре дня, чтобы не допустить смерти невинных, чья кровь будет на ваших руках. Вы меня услышали. Через четыре дня я войду в ваш город, чтобы сровнять его с землёй, вне зависимости от того, кто там останется.

Эйлор натянул поводья Воина, глядя прямо в глаза Тибольту.

— Советую тебе эвакуировать людей, Ланнистер. Невинные издают ужасные вопли, когда умирают, и крики их навсегда остаются с убийцей.

Не проронив больше ни слова, Сумеречный Дракон развернул своего коня и умчал прочь.

***

Дикий огонь — очень опасная субстанция.

Одна единственная искра могла обратить весь мир в пламя, если в дело вступало это зеленое вещество. Его первоначальное возгорание вызывало взрыв, способный отбросить рыцарей в доспехах, словно безвольные куклы, набитые соломой.

Слишком много жара, особо резкий толчок повозки, порой сама нестабильность субстанции — всё это могло превратить бочонки и окружающую местность в буйство красок, в которых доминантным будет зелёный.

Транспортировка тысяч бочонков из Королевской Гавани в Ланниспорт, как и ожидалось, стало утомительным заданием, к тому же крайне неодобряемым оставленными в живых Ланнистером членами гильдии алхимиков. Тем не менее, Эйлор Таргариен приказал выполнить приказ несмотря на все риски, ибо лев укусил дракона за хвост и сгорит за это.

Конвои двигались лишь ночью, когда солнце не угрожало нагреть огненную жидкость. Повозки были заполнены песком, дабы предотвратить тряску бочонков разных размеров; на значительном расстоянии следовали дополнительные повозки с бочками воды, хотя вода мало что могла сделать, займись пламенем сосуды. Люди, охранявшие груз, нагрузили своих лошадей мехами для воды, а также коврами и прочими подобными материалами, чтобы в случае чего, попытаться остановить возгорание.

Возчики и стражи, взявшиеся за почти самоубийственную миссию транспортировки дикого огня на такое расстояние, были исключительно добровольцами; большинство, — особенно те, кто вёл повозки и находились ближе всего к субстанции, — закаленные седые мужчины, чьи погодившиеся лица нисколько не выражали страха, что они должны были чувствовать.

Эйлор лично поблагодарил каждого, и, хотя они этого не знали, каждого ждало посвящение в рыцари по прибытии в лагерь лоялистов.

Большинство уже добрались, и как раз вовремя.

Несмотря на очевидную аррогантность, Тибольт Ланнистер увидел, насколько серьезно настроен Эйлор Таргариен. На следующее утро на рассвете ворота Ланниспорта открылись, и поток людей медленно вышел наружу. Самые бедные обитатели трущоб Ланниспорта вместе с самыми богатыми купцами города шли бок о бок из обреченного города, не имея ничего, кроме своих детей и жизней; одежда на плечах осталось их единственным материальным достоянием в этом мире.

Эйлор приказал выстроить шпалеру из своих солдат, — вооруженные и готовые к любому трюку, — по обе стороны Золотой дороги, и бегущие невинные последовали заготовленному маршруту.

Старики сурово смотрели на солдат, в то время как дети — с наивным любопытством.

Но никто не получал больше тех или иных взглядов, чем принц Железного Трона, восседающий на своем черном скакуне во главе колонны и наблюдающий за внезапно обедневшими горожанами Ланниспорта, толпящимися внизу. Он договорился с лордами Роуэн, Буши, Лейгуд и Рокстон, — ближайшими лордами Простора, — о предоставлении пайков для тысяч бездомных, выделив две тысячи всадников для их сопровождения в свое собственное владение Сумеречного Дола. Найти дома, еду и занятия для них будет почти таким же сложным делом, как и штурм Утёса Кастерли, и никто не понимал этого лучше Эйлора.

Но Элия бы одобрила подобное.

Он знал, что теперь ничто не вернет его дорнийскую принцессу, даже его безумная, жаждущая крови сторона это понимала. Но он не мог не попытаться почтить её память.

Впрочем, этому внезапно оказавшемуся без крова сборищу невинных, было бы всё равно, даже узнай они, кому обязаны жизнью. Они попали меж двух огней в войне между двумя мужчинами, которых большинство из них и в глаза-то никогда не видело. Для них Эйлор — это человек, выгнавший их из домов, пусть фактически в этом виноват именно Ланнистер. Именно так и никак иначе. От них волнами исходила ненависть, но ни нападений, ни проклятий не последовало — простолюдины и лорд драконов просто смотрели друг на друга, пока первые шли мимо, и ни одной из сторон не было дела до мыслей другой.

В течение четырех дней от рассвета до заката шла эвакуация; каждого мужчину, женщину и ребенка проверяли на наличие оружия, прежде чем отправляли следовать за тысячами других по протоптанной дороге.

В то же время, пока шла эта массовая миграция, тысячи солдат-лоялистов трудились в поте лица. Под командованием Эйлора было около шестидесяти тысяч человек, большинство из которых не имело опыта в плотницком деле или сооружении осадных орудий, но у каждого, — ну или почти у каждого, за исключением немногих калек, — имелось по две руки и крепкая спина. Много рук — спорая работа, и под руководством мастеров, привезенных для изготовления орудий войны, лоялисты вскоре соорудили катапульты, нужные Эйлору Таргариену. Они не стали возводить тараны или осадные башни — ничто из этого не потребуется.

Если Ланнистеры в Ланниспорте и находили странным выбор осадных орудий, то догадаться в чём причина не могли, и им оставалось лишь скрести репы в недоумении.

Вплоть до обещанного дня штурма.

Тогда они поняли.

***

Тибольт Ланнистер наблюдал со сторожевой башни над главными воротами Ланниспорта, как ночь сменяется рассветом, готовя своих людей к предстоящей битве. Демон по имени Эйлор Таргариен сдержал слово, насколько Тибольт мог судить. Горожан Ланниспорта не тронули, каждого проверили на наличие спрятанного оружия или ценностей, прежде чем они удалились из виду — длинная вереница ртов, которыми Тибольту более не нужно было обеспечивать пропитание.

Пусть не все бежали, но большинство оставшихся были либо очень богаты, либо из рода Ланнистеров, — зачастую и то, и другое, — так что город казался почти заброшенным, несмотря на тысячи рыцарей и солдат внутри.

Ход мыслей Таргариена, допустивший, даже продиктовавший столь очевидную тактическую ошибку, пугал. Даже Тибольт мог это признать. Потому что безумие пугает, а это было именно оно. Ланниспорт — сильная, хорошо укрепленная крепость; драконий лорд за его воротами мог иметь шестьсот тысяч человек, в десять раз больше, чем на самом деле, и всё равно потерпел бы поражение при штурме.

Лев не падёт от дракона.

Когда солнце взошло достаточно, чтобы развеять мрак, Тибольт Ланнистер был озадачен отсутствием лестниц и готовящихся к штурму солдат. Он видел, как строятся катапульты полукругом, готовые метать камни в его стены, но был уверен, что они не принесут особого результата.

Семеро на его стороне, а не того демона из проклятого рода, осаждающего его город.

Когда Лев увидел, как расчёты начинают работать с огромными машинами, он приказал лучникам занять позиции; трубы призвали солдат в самом городе сделать то же самое. Осадные машины на вид были весьма грубо сделанными, но исправно выполняли свою функцию, о чём стало ясно, когда каждая из них запустила свой первый снаряд.

Очень странный снаряд.

Над его головой пролетали и о стены разбивались не камни и не смола, а бочонки.

Тибольт считал себя очень умным человеком, но когда всё больше и больше бочонков разбивались о его укрепления или здания в городе без видимого эффекта, — причём катапульты корректировали прицел, словно пытаясь покрыть весь Ланниспорт содержимым бочонков, — он совершенно растерялся.

Катапульты стреляли уже более часа, прежде чем содержимое бочек наконец было идентифицировано. Когда крик пронёсся по защитникам города, подобно крику Барристана Селми сквозь роту Золотых Мечей, настоящий страх поразил Тибольта, тот, что пригвождает тебя к земле и опустошает мочевой пузырь.

К тому времени было уже слишком поздно что-то предпринимать.

Эйлор Таргариен возвёл не только катапульты, но ещё одну конструкцию позади своих основных сил в направлении Утёса Кастерли. Сначала Тибольт принял её за осадную башню, ибо конструкция возводилась вверх, но вскоре отбросил эту мысль. Она была слишком тонкой, квадратной, устремленная в небо, с лестницей с одной стороны и небольшой площадкой наверху.

Пока по городу разносились крики «дикий огонь», одинокая фигура вскарабкалась по этой конструкции в растущем свете зари, достигнув вершины за считанные мгновения.

Как по команде, катапульты прекратили стрелять, а утро погрузилось в зловещую тишину, ибо все живые души затаили дыхание. В городе, между ним и Утёсом Кастерли, и вокруг них, было около ста тысяч человек, но ни один не издал ни звука. Даже чайки и лошади хранили молчание, словно звери и сам мир знали, что случится дальше.

Тишину разорвал звук одинокой скрипки — фигура на башне заиграла.

Это была песня, знакомая каждому в Вестеросе, от мала до велика, от ребенка простолюдина до знатного лорда. Когда ноты поплыли в утреннем свежем воздухе, торжественные и одинокие, рассказывающие историю о дожде, алых плащах и золоте, Тибольт понял, что умрёт.

В той странной ясности состояния изменённого сознания, что наступает в последние мгновения жизни человека, Тибольт услышал его. Когда последние ноты песни Ланнистеров угасли, один-единственный голос прозвучал в тишине вслед за ними.

Приказ был таким же чистым, как ноты, а тон принца Эйлора Таргариена был таким же окончательным, как и судьба Ланниспорта:

— Огонь!

Тибольт и его люди могли лишь безмолвно наблюдать, слишком ошеломленные, чтобы предпринять что-то ещё, как последняя катапульта выстрелила. Бочка горящей смолы, яркая подобно солнцу в глазах обреченных мужчин Ланниспорта, пролетела над их головами. Тибольт провожал её взглядом, не отрываясь, пока она парила над ним и медленно-медленно, по издевательски широкой дуге опускалась к пропитанному диким огнём городу.

Мир взорвался.

Предыдущий фрагмент

Следующий фрагмент

Оглавление