Истории летящих фонарей. Подарок (Нин Гуан х Бейдоу)
Скачать:
Подарок
— Бэй, я же просила тебя — хотя бы этот вечер воздержись от выпивки, а там наверстаем! А ты…
Узкая, изящная, не по-женски крепкая ладонь сжимает плечо Нин Гуан, и девушка в очередной раз поражается, насколько же сильны пальцы капитана, и сколь при этом нежна кожа.
Вечер давно вступил в свои права, куча неотложно важных документов отодвинута в сторону — просто потому, что сегодня такой день, сегодня можно и расслабиться.
Лицо Бэй почти вплотную приближается к лицу Нин, настолько близко, что горячее дыхание героини Ли Юэ согревает бледную кожу.
— Извини, Янтарная, но сила привычки сильнее меня, — дыхание Бэй Доу пахнет креплёным сливовым вином, разбавленным соком стеклянных колокольчиков и мяты — запах мягкий, приятный, будоражащий кровь.
— Неужели так трудно отказаться всего лишь на один вечер?
— Родная, — в рубиновом глазу молодой женщины плещется плохо скрываемое веселье. — Давай в следующий боевой поход или патруль я возьму тебя с собой?
— З… зачем?
— Чтобы ты познала на себе, что никакой маг Гидро, никакая алхимия не могут полноценно обратить морскую воду в питьевую, а питьевую — вечно уберегать от жары и порчи. Чтобы узнала, как мечется желудок внутри, как горят огнём внутренности, и как вся дрянь покидает тело через любые доступные щели, оставляя после себя чувство непреходящей жажды и совершенно пустых кишок. Чтобы узнала, насколько может болеть, словно опалённый расплавленным металлом, тыл даже от капитанских запасов лучшего, мягчайшего пипифакса в Тейвате. Чтобы…
Договорить Бэй не успевает. Мягкие губы Нин Гуан накрывают её рот, запирая слова и дыхание, заставляя ноги невольно подкашиваться, а колени — дрожать.
Она не борется. Капитан прекрасно осознаёт, что сопротивление бесполезно. Да и зачем сопротивляться этому прекрасному чувству, пьянящему лучше, чем огненная из Снежной? Зачем бежать столь долгожданной нежности? Зачем продолжать носить почти приросшую к лицу маску безбашенного, бесшабашного капитана грозного флота Южного Креста?
Ни к чему бравада, напускная храбрость, показное бесстрашие.
В эти недолгие мгновения жизни Бэй Доу рада вновь быть собой, такой, какой она была до флота, до обретения увечья, до всех своих подвигов — хрупкой, ранимой, жадной до ласки девчонкой с наивной улыбкой и верой в счастливое будущее и своё место в нём.
Горячие руки Янтарной скользят по её талии, тут же опадают вниз, по-хозяйски взбираются вверх по бёдрам, чтобы стиснуть тонкими, горячими пальцами ягодицы капитана. Обманчиво лёгкое движение, и Бэй уже сидит на широком письменном столе — трудяга Нин даже в собственной спальне не может обойтись без него, равно как и без изящных шкафов, в несколько рядов забитых книгами, рукописями, манускриптами, кипами бумаг и артефактами, используемыми в качестве пресс-папье.
Сильные ноги обхватывают талию и бёдра Янтарной, прижимают к истосковавшемуся по любимой телу.
— Не спеши, — усмехается Нин. Её пальцы неторопливо расстёгивают пуговицы платья Бэй. Настолько неторопливы их движения и так желанны касания, что внизу живота капитана медленно, но неостановимо начинает разгораться маленькое южное солнце.
Но как бы ни «плыла» Бэй, не таяла от каждого движения Нин, от неё внимания всё равно не могут укрыться короткие, быстрые взгляды Воли Небес Цисин, направленные словно бы невзначай на небольшую шкатулку, выполненную из жадеита. Бэй усмехается про себя, вспоминая, как мило морщит носик Нин, когда её именуют Нефритовым Величием, путая нефрит и жадеит, не видя разницы в сортах жада, и как прикрывает довольно глаза, слыша обращение «Моя Янтарная».
— Что там?
Тёплые пальцы Нин на короткое мгновение замирают — в любой другой ситуации и сама капитан бы этого не заметила, но в этой… В этой нельзя не обратить внимание на неуместную, пусть и кратчайшую паузу.
— Всё же заметила? — Нин немного отстраняется от Бэй, и капитан чувствует острую нехватку её горячего дыхания на шее и мочке уха.
— Ты слишком часто на неё смотришь. Какая-то реликвия времён Войны Архонтов?
Нин Гуан задумчиво закусывает нижнюю губу, словно собираясь с силами, и обезоруживающе улыбается:
— Чуть младше, дорогая. И… это для тебя. Именно ради этой вещи я просила тебя воздержаться от выпивки.
— Настолько критично? — Бэй, на самом деле, совершенно плевать на содержимое шкатулки, ей куда важнее чувство близости дорогого для неё человека, и Нин это и сама видит и понимает.
— Затрудняюсь сказать точно, — по глазам Янтарной сразу понятно, что она лукавит. — Скорее, трезвость сознания нужна для того, чтобы запечатлеть сей момент в памяти без искажений… Думаю, ты оценишь подарок по достоинству.
— Моя Янтарная, — Бэй чувствует, как мышцы живота и бёдер непроизвольно, рефлекторно напрягаются в сладкой выжидательной истоме, а дыхание учащается. — Ты хочешь, чтобы я устроила потоп прямо на твоём столе? Среди важных, срочных, неотложных, вот-прям-щаз-нужных и прочих секретных документов?
— Проявляя терпение, достойное Архонтов, обретёшь и награду равной мерой.
Бэй, поджимая полные, жаждущие поцелуев губы, только фыркает:
— Нин, сейчас я не капитан, не умница и уж точно не красавица. Я простая перевозбуждённая баба, которая жаждет, чтобы её хорошень…
Брюнетка не успевает договорить — столь отточено, быстро и, чего уж там лгать самой себе, неожиданно движение Нин Гуан. Губы Воли Небес накрывают губы капитана флота Южного Креста, а бледные пальцы зарываются в её волосы, освобождая их от заколки. Настойчивость Янтарной возбуждает ничуть не меньше, чем её проворный язычок, вовсю хозяйничающий во рту капитана. Чувствуя, что плывёт окончательно, Бэй закрывает глаз, расслабляется, полностью отдаваясь напору Нин Гуан…
…Чтобы несколько мгновений спустя вскрикнуть от неожиданности, ощутив, как срывают её повязку, как свет светильников вычерчивает все морщинки, шрамы и иные дефекты, окружающие её увечье.
Бэй знает, насколько жутко смотрится её пустующая глазница, как нелепыми лохмотьями свисают не отмершие половинки века, так и не сумевшие срастись, и как бугрится шрамами и так и не рассосавшимися рубцами кожа вокруг заполненного темнотой провала.
Бэй видит, как жадно вглядывается Янтарная в уродующую её лицо пустоту.
Бэй стыдно за свою внешность.
Бэй хочется виновато опустить лицо вниз, смотреть в пол, а лучше — вовсе собраться и уйти.
Но Бэй не может уйти. Ещё одного долгого расставания ей не пережить. Но осознание этого не мешает ей говорить.
— Ну как, довольна? — голос её сух, но любой, имеющий уши, без проблем ощутит в нём едва заметные обертоны подступающей, клокочущей ярости. — Красивая я, да? Прям глаз не оторвать!
Горький сарказм в её речи можно брать ложкой и спокойно взвешивать в чаше весов — столь он плотен и осязаем. И столь же солены слёзы, стекающие по её щеке.
— Не истери, родная, — голос Нин Гуан мягок, нежен и не несёт в себе ни следа неуверенности. — Утром ты как всегда сбежишь по своим делам ещё до того, как я сама проснусь, не так ли?
Сбитая с толку столь нехарактерным для Янтарной поведением и речью, Бэй отрицательно качает головой.
— Нет.
Янтарная мягко, без упрёка, улыбается:
— Уйдёшь, вновь оставив меня одну — у капитана флота Южного Креста всегда очень много дел.
— Не больше, чем у Величия Небес.
Голос Бэй уже не звенит напряжённо, и кипящая ярость отступает, и только слёзы льются всё сильнее и сильнее от одного только осознания того, что она могла, отдавшись собственной злости, сделать Янтарной Нин, такой родной, такой близкой и понимающей, что-то действительно плохое.
— Цисин порой может и подождать, — категорично заявляет Нин Гуан, игнорируя ещё одно своё прозвище, и, взяв в руки ту самую шкатулку, заговорщически улыбается: — Особенно сегодня.
В руках Янтарной словно из ниоткуда появляется миска с плотно подогнанной крышкой. Голубые с золотым и белым тесёмки, равно как и печать-роспись на прямоугольнике плотного картона, однозначно указывают на авторство.
— Зачем мне лекарство?
— Это очень особый крем, — подмигивает Нин Гуан столь двусмысленно, что у Бэй Доу рефлекторно вырывается ответ:
— Мне одного твоего голоса хватает, и никакой крем, никакая смазка уже не нужны. Проверить хочешь?
— Чуть позже, — отблески светильников в глазах Янтарной придают ей некую нереалистичность, нотки таинственности или и вовсе — мистического очарования. — А сейчас — закрой глаз, и, пожалуйста, пока не скажу, не открывай. И да, возможно, будет немного щипать.
Достаточно специфичный запах перемолотого кор ляписа, тягучий аромат экстракта стеклянных колокольчиков, своеобразные нотки секрета гидрослайма, заставляющие язык чувствовать эфемерное, едва уловимое прикосновение родниковой воды, льда и фруктов. Что-то ещё, совсем недоступное обонянию, но добавляющее железистого привкуса слюне…
Мысленно отмахнувшись от дальнейших попыток понять, что за крем сделали для Янтарной, Бэй старается расслабиться.
Получается это откровенно плохо. Близость гибкого, молодого тела Нин Гуан, её дыхание на коже, нежные касания тонкими пальцами области вокруг провала глазницы…
— Неужели не боишься моего уродства?
— Над Небом не подняться, не познав вкуса придорожной пыли.
— Ты и нищета на одной чаше весов?.. Прости, но не верю.
— Твоё право, — хмыкает Нин. — Но Дому блаженства я предпочла Дома скорби и болезни… Сейчас будет щипать!
Хорошо, что девушка её предупредила. Щипает сильно, а ещё сильнее — зудит и чешется.
— Тебе же четверть века ещё только предстоит отметить, — хмыкает Бэй, стараясь хотя бы разговором отвлечь себя от желания яростно расчёсывать глазницу и лохмотья загрубевшей кожи, подрезать которые сначала не хватало времени, а потом — мотивации. — Когда успела?
Ей не надо открывать единственный глаз, чтобы увидеть, как смешно морщит носик Воля Небес, как щурятся её глаза, лучась еле сдерживаемым смехом.
— Мои ровесницы скоро своих дочерей уже замуж выдавать будут, — вздыхает она. — Время летит словно мимо меня…
Бэй усмехается:
— В таком случае — летит, вовсе не касаясь. Ну а я с такого ракурса — и вовсе без пяти минут бабуля?
— Ты старше меня на пару лет, родная, — мягкие губы едва ощутимо касаются кончика её носа, и Бэй всерьёз уже беспокоится о сохранности документов под собой — столь сильно желание и столь желанна Нин. — Так что не надо вот этого вот всего.
— Ладно, демоны Бездны с возрастом, — у капитана вовсе нет никакого желания говорить на эту тему. — В конце-концов, даже той миленькой путешественнице не меньше полутысячи лет, а выглядит на все семнадцать.
— Нас никакая богиня в плен не брала, мой капитан, — голос Нин становится глубже, дыхание учащается, тембр обретает дрожание, столь характерное для возбуждения.
— Может, всё же скажешь, что в той шкатулке?
— Тебе опять терпения не хватает?
— Как видишь, — Бэй улыбается широко и открыто. Она не может долго злиться на Янтарную, даже если Величие Небес Цисин обкладывает её поистине огромными штрафами или, как сейчас, без спроса обнажает её увечье.
— Ладно. Этот артефакт предки называли «orbodeum replicatika[1]», и, если найденные Сорайей архивы верны, было всего два экземпляра этой вещи, стендовая демонстрационная модель, увы, не перенёсшая тяжести веков, и этот прототип.
[1 orbodeum replicatika от "orbo" — шар, deus — бог, replika — дубликат (иск. лат.)]
— Понятно, — скучающим голосом откликается капитан. Она, честно говоря, ожидает, что крем для глазницы лишь отвлекающий манёвр, подогревающий прерванную прелюдию, и вскоре сменится какой-нибудь игрушкой для двоих… а не закончится лекцией. В конце концов, она только утром сошла на берег после длительного похода и, управившись с первоочередными делами флота, долго отмокала в горячих ваннах, приводила кожу в порядок — чтобы хоть немного соответствовать любимой женщине; умащивала тело безароматическими маслами, кремами, мазями, чтобы вытравить вкус и запах морской соли, пропитавшей её, казалось бы, насквозь, и при этом сохранить свою естественность, не заглушить яркими, сильными нотами столь популярных нынче благовоний — капитан прекрасно знает, как негативно воспринимает такие сильные запахи безупречная Воля Небес, Нин Гуан, её Янтарное Совершенство.
— Ничего тебе не понятно. Так же, как непонятно и мне, и доктору Сорайе, и всем остальным живущим ныне. Ты не против, если я займу ненадолго твой Глаз Бога?
Бэй даже не вздрагивает от неожиданного вопроса, ведь для себя она решила всё давно и окончательно.
— Если позволишь быть рядом с тобой, быть твоей — то хоть совсем забирай.
— Насовсем он мне не нужен, и своего хватает, — Нин заканчивает втирать крем и легонько дует на зудящую кожу. — А протез у тебя далеко?
Вслепую нащупывая на ремне едва заметный отсек, Бэй извлекает из него матово-белый шар, сплюснутый немного с двух сторон для максимально точного повторения формы и объёма родного глазного яблока.
— Откуда ты о нём знаешь?
Воля Небес Цисин хмыкает, ловкими пальчиками перехватывая искусственный глаз:
— Пусть этот маленький секрет пока останется при мне, сладкая.
— Боишься, что, выйдя от тебя, направлюсь на флагман и начну искать твоих соглядатаев, чтобы причинять им добро и вознаграждать по справедливости?
— Нет, — вновь хмыкает Нин Гуан. — И флотские тут совсем не при чём. Так, а теперь помолчи, пожалуйста, здесь отвлекаться нельзя.
Бэй послушно замолкает, только чуть ниже живота словно само по себе живёт и постепенно разгорается солнце, отчего колени непроизвольно подрагивают, а таз интуитивно приподнимается вперёд и вверх…
Капитан чувствует на своей коже дыхание Нин Гуан, слышит оттенки тщательно контролируемой тональности голоса… Янтарная сама сгорает от желания, но Воля Небес обладает воистину чудовищной, твердокаменной волей — там, где Бэй Доу, не смотря на всю свою выдержку и опыт длительных походов, уже вовсю каталась бы по кабинету, в жарком, сводящем с ума исступлении лаская себя, Величие Небес лишь едва ощутимо вздрагивает. Бэй отлично понимает — если сегодня они всё же доберутся до постели, то до утра спать точно не лягут.
В это же время шуршит свободными рукавами вечерняя одежда Нин, и щёлкает механизм шкатулки, откидывая крышку. Что-то позвякивает, постукивает, трещит едва уловимо. Родство стихии безошибочно подсказывает, что шкатулка исполнена силой Электро.
На несколько минут всё смолкает, обе красавицы дышат практически бесшумно, лишь Бэй понимает, что ещё чуть-чуть, и она всё же сорвётся, откроет глаз, и, срывая одежду с Нин, покрывая её безупречное тело поцелуями, понесёт любимую на кровать — вопреки изначально принятой с обоюдного немого согласия роли, вопреки самой себе. Но, возможно, не вопреки желаниям самой Воли Небес.
В конце концов, каждой девочке, девушке, женщине, пусть и на ограниченное время, но, всё же, хочется побыть слабой, беззащитной, опекаемой.
И лишь потом вновь творить свою судьбу, ощущая монолитную тяжесть эфемерных базальтовых тестикул, достойных и самого Владыки Камня.
Короткий электрический треск, шелест ткани.
— Всё, процесс закончен, — голос Нин звучит ровно и спокойно, настолько безупречно, что Бэй отчётливо понимает всю мощь силы воли, направленной на контроль речи. Янтарная явно боялась неудачи, опасалась провала своей затеи.
Бэй не собирается гадать, зачем Воле Небес понабился искусственный глаз капитана и её Глаз Бога, зачем насиловать мозг, если скоро всё и так станет известно? В конце концов, даже легенды и сказки не возникают на пустом месте, а потому, если некоторые люди, лишившись Глаза Бога, могли творить магию, — значит, предпосылки к тому есть. Даже далеко ходить не надо за примером, достаточно вспомнить очаровательную путешественницу Люмин — не прибегая к Порче адептов Царицы, иметь способность родниться со Стихиями и не использовать Глаз Бога… Ну а если у Судьбы другие планы на неё — то кто такая Бэй Доу, чтобы ей идти наперекор? Судьбе покорны и Адепты, и Архонты, и сами Боги, что уж говорить о людях? Чай, Карма — не демон или павший Архонт, чтобы ей щупальца отрубить и в задние врата засунуть для острастки.
Нин Гуан, осторожно раздвинув восстановившуюся плоть век, выдавливает в провал глазницы какой-то гель — его прохладу и незначительный вес странно ощущать внутри собственного черепа, но капитан с интересом ждёт дальнейших действий Воли Небес. Янтарная лёгким касанием к подбородку даёт понять, что нужно запрокинуть голову, и капитан подчиняется. Гель, согретый теплом тела, становится более текучим, ощущение густых капель, неторопливо стекающих по плоти, настолько забавное, что Бэй пропускает момент, когда её глазница наполняется тяжестью, уравновешивая голову.
Чувство, казалось бы, надёжно забытое за давностью лет.
То, что вложила в неё Янтарная, явно не является пусть худо-бедно, но привычным протезом — Бэй его потому и использовала достаточно редко, что материал был слишком плотен и тяжёл, а само искусственное яблоко сидело не так плотно, чтобы не вылететь при первом же резком рывке.
Здесь же всё ощущается совсем по-другому. Нет чувства дисбаланса, нет перетяжелённости или избыточной лёгкости — словно у неё и в самом деле заново вырос глаз.
Нин Гуан, коротко поцеловав девушку в самый кончик носа, на миг покидает плен бёдер Бэй Доу, чтобы возвратиться за считанные мгновения до того, как рот капитана исторгнет возмущённо-грустный стон.
— Я убавила свет, любимая, — приятная тяжесть гибкого тела блондинки вновь возвращается в уютный плен стройных ножек Бэй. — Открывай глаза.
И Бэй Доу открывает глаза.
И не сразу понимает, почему уже ставшая привычной картинка изменилась.
Она смотрит на Янтарную, и видит, как изредка проскакивают тёмно-фиолетовые всполохи статического электричества в её распущенных волосах, как ровной силой пульсирует за грудиной едва различимое, но прекрасно ощутимое сердце Воли Небес, как непрерывно вспыхивают, множатся и угасают мириады огоньков внутри головы Нин Гуан, и как бьётся внутри неё самой то недоступное, что зовётся Стихией Электричества, и как с тихой надеждой мерцают игрушки, созданные капитаном собственноручно из электрокристаллов, пока что запертые в ящиках стола и заботливо укрытые подушками на широкой кровати.
Бэй Доу не сразу понимает, что видит обоими глазами.
Видит и привычную картину, и рисунок Стихии, её отпечаток практически на всём, что окружает их. Охнув, закрывает правый глаз, и… И исчезают только привычные цвета. Мир становится чёрно-белым, контрастным, расцвеченным только Стихией. Тёмно-фиолетовое, светло-фиолетовое, чистое фиолетовое и невозможно белоснежное — Электричество задаёт акценты, само объясняет, что далеко, а что близко, что опасно, а что не несёт никакой угрозы. От неловкого движения головой волосы чёлки, забранные Нин за ушко во время поцелуев, освобождаются, падают почти что непроницаемо-плотной шторой… И новое открытие — на новое зрение это никак не влияет.
Тихо пискнув нечленораздельно-благодарное, Бэй текучим движением буквально выкручивается между Нин и столом, встаёт на ноги и, не теряя времени на бессмысленный и никому ненужный перевод, подхватывает Янтарную под ягодицы, поднимает, прижимая к себе так тесно и жарко, как никогда не прижимала даже бочонок креплёной сливовой настойки дядюшки Ляо Люшеня. Величие Небес не сводит неё глаз, смотрит с ожиданием, надеждой, вожделением и радостью, и обнимает руками и ногами, словно паук свой драгоценный кокон.
— Я не знаю красивых слов благодарности, родная, — жарко шепчет Бэй Доу на ушко Нин Гуан, осторожно, сгорая от едва сдерживаемого возбуждения, опуская её на мягкие перины кровати. — Прости.
Нин выдыхает, улыбается счастливой, широкой улыбкой:
— Не надо слов, мой капитан, нет ничего ценнее действия, — и едва не задыхается от удовольствия, когда нежные губы брюнетки едва ощутимо захватывают кожу груди, опрометчиво показавшейся из декольте.
— Как скажете, моя Владыка, — шепчет Бэй, и руки её скользят от талии вниз, к коленям, чтобы тут же жадно вернуться вверх, но по внутренней стороне бёдер, едва-едва касаясь их кончиками ногтей и подушечками пальцев.
Страсть бьётся в голове Бэй Доу, страсть управляет телом Нин Гуан, страсть берёт их за руки и вкладывает ладонь в ладонь, и переплетает пальцы и тела тоже Страсть. Жаркое дыхание, жадные губы, крепкие объятия, стоны и вскрики…
Поздний вечер проходит мимо них, сменяется ночью, а ночь превращается в утро, и только когда солнце восходит над Ли Юэ, и приходит время завтрака, они наконец-то успокаиваются, пытаются отдышаться, найти покой в объятиях друг друга, совершенно игнорируя влажные, неприятно прохладные уже простыни.
Нин Гуан засыпает на груди Бэй Доу, чёлкой щекоча сосок, но капитану это даже нравится. Нега, покой, удовлетворённость растекается по её телу. Капитан смотрит с нежностью на затихшую любимую.
Её глаза один рубиновый, другой — с тёмно-фиолетовой радужкой, со зрачком в виде символа Стихии, постепенно тоже закрываются, и спальня Величия Небес Цисин погружается в тишину и покой.
Только служанки-секретари, да Гань Юй, проходя мимо дверей, нет-нет, да бросают тайком заинтересованные взгляды, стараются спрятать заалевшие щёчки в стопках рукописей и свитков.
Эти знания никогда не покинут стен нового дворца Нин Гуан, никогда не станут достоянием общественности без воли на то самой хозяйки. Величие Небес нерушимо и исполнено мудростью, ну а личное…
Личное всегда остаётся личным.